Текст книги "Как называются женщины. Феминитивы: история, устройство, конкуренция"

Автомобилистки, авиаторши, циклистки

Какими эффектными феминитивами блистает светская хроника 100-летней давности! “Княгиня С.А. Долгорукая, рожденная графиня Бобринская, не только искусная и неутомимая автомобилистка и смелая авиаторша, но ловкая и искусная наездница” (рубрика “В городе и свете”. “Петербургская газета”. 04.09.1910). В этой хронике дамы напоминают героинь поэз эгофутуриста Игоря Северянина. Титулованные россиянки освоили новые великосветские развлечения: автомобиль (да, сейчас это именно роскошь и лишь потом средство передвижения!) и даже аэроплан. “Княгиня С. А. Долгорукая первая русская светская дама, самостоятельно управляющая монопланами, но кроме нее известны своими участиями в полетах: вдовствующая великая княгиня Мекленбург-Шверинская Анастасия Михайловна, баронесса Т.А. Каульбарс, г-жа Палицына, княгиня Шаховская”.

Вообще вождение автомобиля и авиация в начале XX века – спорт, как лаун-теннис, бег на коньках или футбол. А спорт – это тоже модно, это по-светски, это, скажем прямо, – гламурно. По крайней мере, в глазах публики и репортёров. “Ярая великосветская спортсменка умело справлялась с сильной машиной” (о той же С. А. Долгорукой – “Первая русская женщина-авиатор”. “Петербургская газета”. 03.10.1910). “Баронесса де-ла-Рош страстная спортсменка, увлекающаяся всеми видами спорта, бросившая ради него театр Сары Бернар…” – восхищается заграничный корреспондент “Русского слова” (09.07.1910).

Впрочем, для самих первых авиаторш полеты – не модное увлечение, а страсть всей жизни. И иногда – смерти. Да, все эти женщины принадлежат к богатому и образованному классу – обучение полетам дело дорогое. Но они совсем не бездельницы. Взять хоть первую немецкую летчицу Мелли Беезе, о которой пишет “Одесский листок”: “Это – авиаторша и конструкторша одновременно. Недавно она получила должность директрисы германского завода, строящего аэропланы” (17.12.1913).

Авиаторша – русское образование от галлицизма авиатор, в текстах Национального корпуса русского языка появляющегося впервые в 1907 году: “…смелый воздухоплаватель-авиатор остался совершенно невредим” (“Авария с летательным аппаратом г. Блерио”. “Новое время”. 28.12.1907). Феминитив возникает всего через год после появления словосочетания женщина-авиатор (“Петербургский листок”. 12.07.1909).

Это не единственный феминитив с таким значением.

Эфемерно в одном тексте Нацкорпуса – заграничной новости газеты “Утро России” – мелькает заимствование авиатриса, из французского aviatrice: “Первой авиатрисой Америки будет очевидно г-жа Арнольд, одна из богатейших женщин Флориды…” (03.02.1910). Интересно, что сегодня авиатриса мифологизировалось как якобы стандартное “название женщин-авиаторов в Российской империи в начале XX века” – так пишут авторы статьи Википедии “Авиатрисса[13]13
  Есть написание “авиатриса” и “авиатрисса”.


[Закрыть]”. В Википедии вообще дореволюционные летчицы именуются именно этим изящным феминитивом. Легенда об авиатрисах базируется на упоминании слова в научной публикации по истории слов с элементом авиа- в русском языке конца XIX – начала XX века. В ней, впрочем, приводятся лишь современные источники по истории отечественной авиации, фиксирующие это слово (М. Попович. “Сестры Икара”. 1995; В. Лавренец. “На заре русской авиации”. 2000).

Авиаторша – основной дореволюционный феминитив, 35 раз употребленный в Национальном корпусе русского языка только за семь лет – с 1910 по 1917 год, но он как бы и не существовал. Типичная судьба феминитивов на -ша. Все ими пользуются, но делают вид, что таких слов нет.

Парой лет позже возникает феминитив летчица – от нового образования летчик, уже от русского глагола летать. Нам встречалась вариативность названий при появлении новых реалий. Поначалу русский синоним не очень заметен: до революции в Нацкорпусе всего пять употреблений. Но, как мы знаем, в итоге он победил. Как и в основной паре летчик (с 1909) – авиатор (с 1907).

• Победа со временем русского синонима над заимствованным – не такая уж редкая история. Это должно утешить тех, кто переживает из-за “порчи родного языка иностранщиной”.

Автомобилистка, авиаторша, летчица, спортсменка – все эти слова нам понятны. А кто такая циклистка?

 
Девы-гении, девы-артистки,
Далеки от презренной земли,
Музыкантши, курсистки, циклистки
Пред очами моими прошли…
 

Ясно, что героини этого стихотворного фельетончика, опубликованного в журнале “Наблюдатель” в 1898 году, не такие уж титулованные светские львицы. Кроме того, этот феминитив более ранний, чем автомобилистка и авиаторша. Если добавить языковой фактуры – например, с 1895 года в Москве издается “Велосипедный журнал «Циклист»”, а в романе писателя-эмигранта Михаила Осоргина “Свидетель истории” (1932) “циклист бросил велосипед и навалился на лежащего”, то загадка раскроется. Циклист и циклистка – то же самое, что велосипедист и велосипедистка. Толковые словари нам это подтверждают: “Циклист… устар. велосипедист” (Толковый словарь русского языка под редакцией Дмитрия Ушакова. 1935–1940) и объясняют происхождение: от французского cycliste.

Обе пары – циклист и циклистка, велосипедист и велосипедистка – возникли одновременно после того, как в России появился сам велосипед – относительно демократичное, хотя и весьма модное средство передвижения, развлечения и спорта. Помните неудавшуюся невесту чеховского “Человека в футляре”, смешливую малороссиянку Вареньку? Она катается с братом на велосипедах по провинциальному русскому городку не позднее 1898 года (год написания рассказа).

Да, в этих новых сферах, овеянных новой романтикой, – скорость, ловкость, быстрее, сильнее – женское не противопоставляется мужскому. Первый российский футбольный матч между женскими командами прошел в 1911 году в Москве, первый национальный чемпионат по конькобежному спорту среди женщин – в предвоенном 1913-м. И точно так же феминитивы не слишком или совсем не отстают от “мужских” слов и употребляются с ними бок о бок. В написанной в 1900 году обличительной статье Льва Толстого “Неужели это так надо?” “беззвучно несутся, блестя на солнце никелированными частями машины, два велосипедиста и одна велосипедистка… перегоняя и пугая крестящихся богомолок”.

Но за пять лет до обличения богатых бездельников на двух колесах граф и сам, как известно, страстно увлекся велосипедом – на исходе седьмого десятка. И с этим даже связано одно из самых ранних, похоже, газетных употреблений слова: “Граф Л.Н. Толстой, велосипедист” (“Русское слово”. 01.05.1895).

Велосипед – средство эмансипации, часть нового облика женщин. Не все одобряют велосипедисток. Чеховский герой при виде невесты, “словно оцепенев”, вопрошает: “Позвольте, что же это такое? Разве преподавателям гимназии и женщинам прилично ездить на велосипеде?.. Женщина или девушка на велосипеде – это ужасно!” Правда, никто его чувств не разделяет: “Что же тут неприличного?.. И пусть катаются себе на здоровье”.

А вот Валентин Ярмонкин бы разделил. Только он был не героем рассказа, а реальным человеком, членом черносотенной организации “Русское собрание”, изображавшим идеальную женщину (в собственном журнале “Письма идеалиста”, единственным сотрудником которого был он сам) таким образом: “Не кокотка, не женщина флирта, не велосипедистка или бессмысленно умствующая…” (1902). Как бы то ни было, само существование такого идеала – “не-велосипедистки” – говорит о распространенности и феминитива, и реальных велосипедисток.

Наконец, в начале XX века возникло борчиха, но уже как название профессии, тоже, в общем-то, новой – хотя само слово борец, конечно, старое. Русская публика безумно увлеклась в это время цирковой борьбой, и на арену стали выходить не только атлеты и силачи, но и атлетки и силачки. “Многие борчихи уже получили призы за борьбу в Москве, Одессе, Севастополе, Финляндии и за границей” (“Петербургский листок”. 23.05.1907). Женская борьба была не просто пикантным зрелищем – среди борчих были женщины, наделенные огромной силой.

И последнее в нашем списке привычное сейчас спортивное слово сначала возникает в неспортивном значении: “Кто получит от публики наибольшее число билетов, тому и достанется приз и звание первого “чемпиона” красоты в Петербурге, или первой “чемпионки” (“Эскизы и кроки”. “Петербургская газета”. 08.02.1907).

За рамками профессий

Русский XIX век – сплошные течения, направления, настроения, движения и веяния: от революционного террора до мирного мистицизма.

В блистательном XVIII веке женщина-масон – невозможное явление. Это, в общем, объясняется уставом лож. Среди русских вольных каменщиков – вельможи, полководцы, просветители, великие князья, при этом исключительно мужчины.

Увы, так же невозможно представить себе женщин и частью вольнодумных обществ начала следующего столетия. Даже веселых литературных собраний “Зеленой лампы”, не говоря уж о тайных политических обществах и, разумеется, о собравшихся на Сенатской площади Санкт-Петербурга 14 декабря 1825 года. “Течет шампанское рекою”, “умрем, ах, как славно мы умрем” – все это мужские истории, мужские союзы, мужские братства. “Другой княгини-декабристки я не застал уже в живых”, пишет в 1855 году о пребывании в Иркутске писатель Иван Гончаров (“Фрегат «Паллада»”. 1858). Нет, декабристка совсем не женщина-декабрист. Речь о жене декабриста князя Сергея Трубецкого, последовавшей за ним в ссылку, – Екатерине Трубецкой.

И даже в конце 1840-х, почти в новую эпоху, среди петрашевцев ещё нет ни одной петрашевки.

Вскоре все радикально меняется.

“Ни одна революция мира не насчитывала такого числа героинь, сложивших свои головы и погибших в ссылке и каторге”, писала о революционном движении в России 70–80-х годов XIX века в книге “Три поколения” Ольга Буланова-Трубникова. Революционерка, народница, участница молодой организации “Черный передел” знала, о чем говорит. Сама она из третьего поколения. Второе поколение – ее мать Мария Ивашева, в замужестве Трубникова, рожденная в 1835 году в ссылке в Забайкалье и ставшая активной деятельницей женского движения 1860-х годов. А первое поколение – бабушка, декабристка Камилла Ле Дантю, поехавшая в Восточную Сибирь к жениху – каторжнику, бывшему дворянину и ротмистру Кавалергардского полка Василию Ивашеву. Такое вот изменение словообразовательного значения феминитивов от жены к деятельнице в семантической сфере революция…

Арсенал этой сферы рос и пополнялся. Пожалуй, самое раннее – демократка, встречающееся ещё у Пушкина. Правда, у него так иронически характеризует себя не по убеждениям, а по социальной страте родовитая, но небогатая дворянка. Однако дискурсы и названия их участниц быстро размножаются. Либералки, нигилистки, реалистки, идеалистки и даже республиканки и социалистки совсем не обязательно предпринимают какие-то реальные действия. В отличие от революционерок, пропагандисток, народниц, народоволок, анархисток, бомбисток, террористок, подпольщиц, эсерок, марксисток, агитаторш, меньшевичек и большевичек…

К бурным 1860-м отсылает ещё один феминитив – в воспоминаниях об Александре Куприне его жена, Мария Куприна-Иорданская, характеризует тетку писателя как “шестидесятницу и народоволку”. Сен-симонистки и равноправки – представительницы течений, выступающих за права женщин. Суффражистки, не ставшие несерьезными суффражетками, уже упоминались в разделе про поэтку. Ну а ближе к пряно-одуряющей атмосфере Серебряного века появляются спиритки, теософки, антропософки, оккультистки…

Вне веяний и течений тоже можно увидеть кое-что интересное.

В современном языке нет женского варианта для седока, а в XIX столетии героиня Лескова, “воительница” Домна Платоновна, говорит о себе извозчику: “Вот я тебе одна седачка готовая”. Впрочем, этот феминитив образован от слова седак, с суффиксом -а, а не -ок, запечатлевшегося в языке былин и сохранившегося в диалектах. Вспомним также фамилию Седакова. Седачка – обычное образование на -ка, как батрак – батрачка.

Почти забыта товарка, пара к товарищ, а в позапрошлом веке слово встречается часто, особенно в описаниях народного быта. “Уж не на бесовское ли игрище, что твоя товарка так нарядна!” (И. Лажечников. “Ледяной дом”. 1835). Более того, к началу XX века это почти просторечное слово расширяет свою социальную базу: так можно назвать и свою соученицу – товарку по гимназии, и соратницу по общественному движению: “Суффражистка Панкгерст и семь ее товарок, арестованных во время последних демонстраций перед королевским дворцом, выпущены после 5-дневной голодовки” (газета “Раннее утро”. 1914).

И даже Марина Цветаева употребляет это слово в дневниковой прозе (Отрывки из книги “Земные приметы”. 1919): “Я, невинно: “А трудно это – быть инструктором?” Моя товарка по комиссариату, эстонка, коммунистка: “Совсем не трудно! Встанешь на мусорный ящик – и кричишь, кричишь, кричишь…”

…Как вы думаете, когда появилось в русском языке слово пионерка? Родилось под барабанный марш, звуки горна и песню “Ах, картошка-тошка-тошка” (заимствованные у бойскаутов, кстати)? О, нет, его можно встретить ещё в XIX веке – конечно, в предыдущем значении: первая в чем-то, первопроходица. “Пионеркой равноправности женщин” называет Екатерину Дашкову автор биографической книги, изданной ещё в 1893 году: “В Вене, при свидании с Кауницем, Дашкова во время спора о Петре высказала свой взгляд на этого государя, которого она недолюбливала и как пионерка равноправности женщин противопоставляла ему обожаемую государыню” (В. Огарков. “Екатерина Дашкова. Ее жизнь и общественная деятельность”. 1893). “Нашлась одна пионерка”, – пишет Авдотья Панаева в “Воспоминаниях” (1889–1890) о театралке, начавшей занимать место в партере, а не в ложе, как повелевал женщинам неписаный закон.

Кстати, у мужского слова пионер это значение вполне живо – сохранилось в течение всей советской эпохи: “Бывший панк и пионер электронной музыки, ныне пачками выписывающий разрешения на использование своей музыки… в рекламе…” (А. Крижевский. “Тихие заводи. Рейтинг CD (2002)”. “Известия”. 30.05.2002).

Комбедовка, лауреатка, метростроевка

Революция 1917 года изменила русскую жизнь во всех отношениях. В лингвистическом в том числе. “А вот это – говорится или блеется?” – иронизировал Маяковский по поводу всплеска диковинных сокращений типа КООПСАХ (“Юбилейное”. 1924). Во множестве появляются новые обозначения людей, включая отаббревиатурные: чекист, чоновец, агитпроповец, политотдельщик, рапповец, нотовец (от НОТ – научная организация труда). И в новой жизни от новых слов продолжают образовываться традиционные дериваты женскости: комсомолка, комбедовка, чекистка, вузовка… “Кружковец Борзов занимается с хорами рабочей самодеятельности и заведует музыкальным отделом местного радиовещания. Кружковка Зайцева жюри областной олимпиады была направлена на учебу в консерваторию” (Н. Чаплыгин. “Музыкальный быт Орехово-Зуева за полвека”. 1937).

• Советские феминитивы – огромнейший пласт. Среди новых феминитивов много производственных, много относящихся к новой организации труда и жизни вообще, к разным починам, много так или иначе связанных с образованием. Трактористки и бульдозеристки, наладчицы и силикатчицы, дружинницы и производственницы, физкультурницы и лыжницы, крановщицы и нормировщицы, железнодорожницы и регулировщицы, метростроевки и стахановки, ударницы и прогульщицы, многостаночницы и аппаратчицы… Передовички, кадровички, плановички… Выдвиженки и лишенки… Дипломницы, заочницы, вечерницы, рабфаковки… Одним словом, и в эту эпоху не составит труда найти свидетельства буйного цветения феминитивов, считающихся многими лингвистической придурью отдельных современниц.

Суффиксы XIX–XX веков: лидеры, аутсайдеры и исключения

Что происходит в словообразовании? Какие суффиксы вырываются вперед, а какие становятся аутсайдерами?

В компанию к заимствованиям на -иса – актриса и инспектриса – добавились директриса и лектриса. Авиатриса реальной конкуренции авиаторше, как директриса – директорше, не составили. В компанию к принцессе, баронессе, виконтессе и метрессе добавились поэтесса и патронесса, а в советское время, в конце 1930-х, – стюардесса. Это опять не заставило -иса и -есса, из французских -ice и -esse, стать продуктивными, то есть заплодоносить на нашей почве. Загадочен все-таки репродукционный потенциал суффиксов…

Продолжается словообразование от стандартных основ, оканчивающихся на суффиксы деятеля -ист, -тель, -ник, -щик, -чик, по стандартным шаблонам – мы видели их ещё в XVII веке. Как водится в таких случаях, новые слова возникают незаметно и сразу как тут были. Писательница, рисовальщица, натурщица, буфетчица, переводчица, кладовщица, литейщица, аппаратчица – каждое из этих слов, вошедших кто в XIX веке, кто в советское время, относящихся к очень разным сферам, кажется, было всегда.

Теперь к субстантиватам горничная и учащаяся добавилась заведующая. “Заведующая Зборовским земским училищем, Псковского уезда, послала телеграмму Государю Императору с выражением верноподданнических чувств обучаемых детей” (“Вести”. “Русское слово”. 22.03.1907).

Суффикс -ка берет новую высоту

И это тоже связано с расширением его поля деятельности. Требуется все больше феминитивов не только от вышеперечисленных стандартных основ на -тель и т. п., но и от нестандартных. В том числе от аббревиатурных прилагательных, параллельно мужским на -ец: горком – горкомовец – горкомовка. Месткомовка, кружковка, комбедовка, вузовка, чоновка, детдомовка – все мужские корреляты этих феминитивов оканчиваются на -овец и, как правило, образованы от прилагательных: месткомовский, кружковый, комбедовский, вузовский, детдомовский и т. д.

Но прежде всего -ка обслуживает заимствованные основы: демократ – демократка, акушер – акушерка, филантроп – филантропка, теософ – теософка, спирит – спиритка… – Ка образует феминитивы и напрямую от прилагательного, например епархиалка от епархиал(ьный).

• Вам феминитив от основ на -ф? Пожалуйста! В компанию к философке, стенографке и антропософке: “Голицына, княжна Елизавета Алексеевна, автобиографка-писательница…” (Азбучный указатель имен русских деятелей для русского биографического словаря. Ч. 1. 1887).

• От основ на -ал? Держите: провинциалка (помните пьесу Тургенева?), театралка, либералка, фискалка… Ну и комсомолка на -ол, от советской аббревиатуры комсомол – Коммунистический союз молодежи.

• От основ на -ат? Ради бога! Стипендиатка, лауреатка, делегатка, ренегатка…

• На -м? Только пожелайте! “Взгляните – как мило смотрит из окна астрономка-наблюдательница…” – в этих строках почти 200-летней давности астрономкой шутливо названа девушка, сверяющая часы по известному времени заката солнца (И. Неронов. “Несколько суток в дороге от С.-Петербурга к Симбирску”. 1840). Но чуть позже у Даля астрономка “такая ж ученая женщина” (то есть как и мужчина-астроном), с примечанием: “например, сестра Гершеля”[14]14
  Каролина Гершель (1750–1848) – англо-немецкий астроном, открывшая ряд космических объектов, почетный член Королевского астрономического общества Великобритании.


[Закрыть].

А в конце XIX века в цитированной фразе Салтыкова-Щедрина фигурируют не только акушерки и телеграфистки. “А все эти женские курсы, эти акушерки, астрономки, телеграфистки, землемерши, tout ce fatras…” (Салтыков-Щедрин. “Письма к тетеньке”. 1881–1882). В 1930 году философ Алексей Лосев вспоминает, что “когда-то хотел сам быть астрономом, даже женился на астрономке”[15]15
  “Жена-астрономка” – Валентина Лосева (Соколова), судя по воспоминаниям, будучи незаурядным ученым, практически пожертвовала ради гениального мужа карьерой, став его бесконечно преданной помощницей, а вскоре вместе с ним и тайной монахиней, и лишь урывками защищалась, преподавала, совершала открытия.


[Закрыть] (“Диалектика мифа”).

• На -нт? Арестантка, ассистентка, дилетантка, педантка, претендентка, декадентка, спекулянтка… “Ловкая агентка, подобно своей высокой патронессе, имела претензию знать… наибольшее число фактов и деяний…” (В. Крестовский “Петербургские трущобы. Книга о сытых и голодных”. 1867).

К дореволюционным студенткам и практиканткам добавляются советские аспирантки, лаборантки, дипломантки и даже…

“Она красивая, молодая и даже приват-доцентка при здешнем университете”.

“В Пражской Славянской библиотеке работает… доцентка Падуанского университета А. Миони (автор монографии «Il Boris Godunov»”.

Кто может писать такие строчки и где? Какая-нибудь юная гендерная лингвистка в Вилладже?

А вот и нет. Первая цитата – из переводной немецкой повести, опубликованной в 1902 году в “Новом журнале иностранной литературы, искусства и науки” (выпуск № 8). Вторая – из печатного органа Пушкинской комиссии при Институте русской литературы АН СССР в предъюбилейном 1936 году (следующий год запомнится вовсе не Пушкиным, но этого пока не знает никто, включая редактора Юлиана Оксмана, будущего зэка).

Не станем преувеличивать законность феминитива доцентка, примеров его употребления немного, и во всех есть какая-то заграничность – или так именуются иностранки, или вот в эмигрантском журнале отрывок из воспоминаний о Советской России некоей Марины Саянской “Миша из Карлы Марлы”, опубликованных в 1947 году (журнал “У врат”. Издательство “Златоуст”): “Доцентка, нас экзаменовавшая, также не скрывала своего удивления… – Откуда Вы так хорошо знаете язык?” – наконец спросила она”. В 1954 году в журнале “Русский язык в школе” читаем: “При слове пациент имеется пациентка, но при слове доцент отсутствует слово доцентка”. Тем не менее вот он, живой феминитив.

• От основ на -ик? Непременно! Вот от -ик заморского: католик – католичка, медик – медичка. Вот от -ик русского: большевичка, раннесоветское передовичка.

• Стоп! Феминитивы от слов на -ик – вопрос, встающий в дискуссиях нередко. Как могли бы выглядеть женские варианты слов политик, прозаик, академик, практик? Иногда при этом тоже возникают фантастические версии, поэтому есть смысл разобраться в теме подробно.

• Повторим, что в русском языке два суффикса -ик со значением лица: один исконный, другой заимствованный.

Что касается русского суффикса -ик, это он проглядывает в часто упоминавшихся суффиксах -ник, -щик, -чик, появившихся в результате слипания -ик и разных суффиксов прилагательных в нерушимые единства. Например, финаль -ник слова печник – это ещё два суффикса, -н и -ик: печь – печ-н-ой (мастер) – печ-н-ик. А -ник в слове, например, физкультурник – это уже один цельный суффикс.

Как возникают феминитивы от таких слов, мы прекрасно знаем – с парными суффиксами -ница, -щица и т. п.: физкультурник – физкультурница, разработчик – разработчица… Даже если в -ник вполне можно выделить -ик, феминитивы образуются так же: беспризорник – беспризорница, сезонник – сезонница, ударник – ударница, заочник – заочница.

Но в остальных случаях, где -ик выступает сам по себе, феминитивы образуются иначе. Сейчас эти остальные случаи сводятся к дериватам от прилагательных на -овый/-евый, типа сетевой – сетевик. Особенно популярной была модель в советское время. Академик Виктор Виноградов в книге “Русский язык: грамматическое учение о слове”, отразившей русский язык не позднее конца 30-х годов, приводит ряд: передовик, фронтовик, массовик, кадровик, штурмовик, низовик, строевик, пищевик, правовик, трестовик, плановик. В старину же существительные на -ик возникали и от бессуфиксных прилагательных, вспомним новик – новичок.

Феминитивы от этих слов образуются с суффиксом -ка, но при этом в суффиксе -ик “к” меняется на “ч”: кадровик – кадровичка. Фронтовичка, большевичка, советские передовичка, плановичка, новичка из XVIII века… Точно так же образован старый феминитив мужичка, хотя в слове мужик суффикс, как следует из словаря Фасмера, был исторически уменьшительным и выражал сословную уничижительность.

• С заморским -ик слов в русском языке тоже множество: академик, католик, математик, механик, трагик, логик, физик, прозаик, алкоголик, меланхолик, химик, параноик, стоик, политик, ипохондрик, холерик, истерик, клирик, лирик, сатирик, эмпирик, историк, электрик, прагматик, сантехник…

Пути их в русский язык многообразны.

Одни пришли напрямую из греческого, как самое старое заимствование этого рода – еретик: оно восходит к древнегреческому ἱρετικός выбирающий; сектант, еретик – и было в русском языке уже в XII веке. В таких словах -ик восходит к греческому суффиксу -ικός.

Другие – тоже напрямую, но из латыни, и в них -ик восходит к родственному латинскому -icus.

Третьи – тоже из греческого или латыни, но не напрямую, а через новые европейские языки, прежде всего польский: академик – akademik – academicus.

Из европейских языков пришли многие медицинские термины, например диабетик. В русском языке это слово фиксируется с начала XX века, а вот в английском diabetic – с 1840 года (как прилагательное – с 1715-го).

Четвертые обрели значение деятеля именно на русской почве, а в источнике были прилагательными. Например, оригинал существительного прозаик (попадается с начала XIX века[16]16
  У Степана Жихарева в “Записках современника” (1806–1809) читаем: “… возразил прозаик И. С. Захаров”. Латинское prosaicus означает прозаический.


[Закрыть]. Возможно, в этот ряд входит и слово аналитик, употребляющееся с 1860-х: “Вряд ли такой острый аналитик мог впасть в грубую ошибку, в которой может уличить его всякий школьник” (Д. Писарев. “Писемский, Тургенев и Гончаров”. 1861), а также органик – специалист по органической химии. В таких случаях, когда при заимствовании меняется часть речи, то есть у суффикса меняется значение (по аналогии с математик, химик и т. п.), уже можно говорить о его обрусении, освоении. Наконец, есть русские слова, производные от заимствованных: сантехник.

В любом случае феминитивы от основ с таким условно международным -ик образуются так же, как от основ с русским: католик – католичка, истерик – истеричка. Лишь у самого старого заимствования еретик в старину бытовал его женский аналог на -ица. “Маринкой люторкой еретицей” крыли русские люди все ту же Марину Мнишек. Первую жену Петра Первого Авдотью Лопухину доносчики обвиняли в том, что она-де, еретица, вынимала след мужа (в старину верили, что таким путем можно получить власть над самим человеком). В XIX веке это слово вытесняется “правильным” образованием еретичка[17]17
  У Михаила Загоскина в романе “Юрий Милославскоий, или Русские в 1612 году” (1829) читаем: “Ты православный и стоишь за наших, а она дочь предателя, еретичка и невеста злодея нашего”.


[Закрыть], а архаичное еретица остается социальным маркером – так говорят, например, народные персонажи Лескова и Горького.

• Итак, для феминитивов от основ на -ик правило однозначное: они образуются с суффиксом -ка, если… Если образуются. А это происходит не всегда легко или даже автоматически. С католичкой проблем нет. Так же как с женскими вариантами названий болезней духа и тела: истеричкой, алкоголичкой, шизофреничкой, маразматичкой, диабетичкой, ревматичкой…

С названиями профессий сложнее. Медичка – студентка, не женщина-медик. А вот феминитивы от слов академик, политик, механик, лирик, прозаик и многих других в русском языке вообще не образовались.

Зато в один прекрасный день, как мы знаем, появляются женщины с университетским образованием в точных или естественных науках и работающие в этой сфере. Чаще всего – преподавательницы. И вот тогда по сложившемуся однозначному правилу (по словообразовательной привычке, иными словами) на удивление легко возникают пары математик – математичка, химик – химичка, ботаник – ботаничка. По крайней мере, в 20-е годы эти слова уже есть: “– А кто она такая? – Ревекка Борисовна, математичка” (М. Шагинян. “Перемена”. 1923). “Было тридцать семь мужчин и одна женщина, химичка Елизавета Алексеевна…” (Б. Пильняк. “Заволочье”. 1925).

Но вернемся к остальным основам, которые освоил суффикс -ка.

• На ударные -ер, -ар, –ёр? Извольте. Фантазёрка, революционерка, санитарка, пионерка – все эти слова образовались ещё в XIX веке. А родное пенсионерка – получательница пенсиона – как мы помним, вошло ещё в XVIII веке.

• Но есть нюанс: за эти основы конкурирует ещё один бойкий продуктивный суффикс. За примерами далеко ходить не надо. Еще до революции появляются билетёрша, контролёрша, кассирша, маникюрша и, наконец, репортёрша. А после революции сменили значение секретарша и бригадирша: с жены на деятельницу (конечно, и сами производящие слова – секретарь и бригадир – имеют в старых и новых образованиях разные значения). В 1940-х в эту компанию добавляется паникёрша.

• За основы на -м и -нт конкурируют те же два суффикса.

В Словаре Даля, то есть в середине XIX века, в статье “Агрономия” видим феминитив на -ка: “Агрономия ж. греч. наука земледелия, сельского хозяйства; агроном, агрономка, изучивший ее”; в романе Алексея Писемского “Боярщина” (1858) агрономкой называют героиню-помещицу, молодую вдову, хвастающуюся любовью к сельскому хозяйству и шестипольной системе. С 20-х годов XX века, с появлением множества женщин-агрономов, не просто изучивших науку, но занимающих соответствующую должность, их неформально называют только агрономшами (например, в документальном произведении Мариэтты Шагинян “Урал в обороне” (1944) “по-мужски грубоватая и рослая агрономша”), а агрономка полностью исчезает.

Еще в XIX веке мелькают два разных феминитива к президент. Например, в 1853 году глава британского женского филантропического общества именуется в популярном журнале “высокорожденной президентшей”, а в 1893-м в журнале “Вопросы философии и психологии” упоминается “президентка лондонской ветви теософического общества”.

Регентшей именуется чаще всего женщина-регент (но не жена регента) в разных исторических сочинениях, а также у Даля: “Регент м. регентша ж. лат. правитель, кто правит страной, в виде опекуна, при малолетнем государе”. Фабрикантша тоже может быть женщиной-фабрикантом: “Шенфельдер, Варвара, вдова, фабрикантша” хлопочет “о присоединении к ее фабрике деревни Дубровки и о выселении оттуда крестьян” (описание одного из исков). Даль вновь подтверждает: “Фабрикант, фабрикантша, содержатель, хозяин, владелец фабрики”.

И вот этому-то суффиксу – хорошо знакомому нам -ша – бескомпромиссно хранят верность основы с безударными финалями -ор, -ер, -арь. Они полностью отвергают -ка[18]18
  Александр Пиперски (Высшая школа экономики, Москва) и Михаил Ослон (Институт славяноведения РАН, Москва) тоже и независимо друг от друга заметили это явление – что основы с безударными финалями не сочетаются с – ка в традиционных русских феминитивах. При этом Пиперски и Ослон не ограничили правило финалями – ор/-ер/-арь, поскольку под него подпадают ещё и феминитивы с безударным – ан: нэпманша, мичманша.


[Закрыть].

Чуть ли не бум феминитивов на -ша наблюдаем в начале XX века. “Аудитория была полна, лекторша имела успех” (газета “Новости дня”. 1902). “Лидерши-суффражистки заявили, что она действовала за свой страх, без ведома партии” (“Утро России”. 1910). “Знаменитая когда-то наездница (и даже директорша бывшего “императорского” цирка) Лора Бассен” (П. Боборыкин. “За полвека. Воспоминания”. 1906–1913). В компанию к директорше, докторше, парикмахерше, авторше добавляются агитаторша, авиаторша, арендаторша, регистраторша и даже конструкторша! А в упоминавшемся Словаре русских художников, ваятелей, живописцев, зодчих… 1893 года перечисляются и скульпторши. Например, великая княгиня Александра Павловна.

Новые феминитивы на -ша рождаются и в советскую эпоху. Или, как минимум, становятся более востребованными. Библиотекарша, кондукторша, организаторша… “Делается это ради двух красавиц – крановщицы Клавы и молоденькой архитекторши Лидии Антоновны” (В. Панова. “Времена года. Из летописей города Энска”. 1953). Сюда же феминитивы от немногочисленных основ с безударным -ан: нэпманша.