Автор книги: Ирина Фуфаева
Жанр: Языкознание, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
Не говоря уж о феминитивах жен, развивающих новое значение деятельницы. Феминитиву профессорша в значении деятельница – лет восемьдесят: “Старенькая профессорша, которая до сих пор зовет меня “деточкой”, утверждает, что “не выйди я замуж, да ещё за летчика, давным-давно получила бы кандидата” (В. Каверин. “Два капитана”. 1938–1944). Феминитиву прокурорша в новом значении тоже больше полувека: “Вскоре я получила повестку о реабилитации по второму делу 38 года, и прокурорша продиктовала мне заявление относительно реабилитации по делу 34 года: “подсудимый написал стихи, но распространением их не занимался”…(Н. Мандельштам. “Воспоминания”. 1960–1970).
Короче, в новых условиях -ка и -ша – на коне. А вот животворящая сила суффикса -ица уже в XIX веке затухает. В 1840-е образуются, кажется, последние отглагольные пары на —ец/-ица, подобные старым типа богомолец – богомолица: чтец – чтица и сослуживец – сослуживица. Сослуживица кажется абсолютно советским словом, сошедшим со страниц производственного романа, но зафиксировано ещё в солидном академическом издании 1847 года – четырехтомном Словаре церковно-славянского и русского языка, в составлении которого участвовал в том числе видный лингвист XIX века Александр Востоков.
Собственно, и сам мужской суффикс -ец перестает образовывать новые слова от глаголов и прилагательных, сохраняя активность только в образовании обозначений от существительных типа разночинец, народоволец, толстовец, комсомолец, метростроевец и т. п. А женские пары к ним образуются не на -ица, а вновь на -ка: разночинка, толстовка, комсомолка, метростроевка…
• И получается, что веками служивший суффикс женскости остается не у дел. Казалось бы. Нет! Одно образование второй половины XIX века нарушает эту уже очевидную ситуацию, опровергает уже вроде бы явную утрату состарившимся суффиксом репродуктивной способности. Заодно нарушает и ещё более устоявшийся, только что упомянутый шаблон.
Это фельдшерица. Почему вдруг архаичная модель словообразования ожила, как бы прямиком выпрыгнув из XVII века, – вспомним старинный феминитив мастерица. Почему от основы на безударный -ер – не фельдшерша? Снова загадка.
Мне отторжение -ша напоминает об обнаруженной лингвистом Ильей Иткиным закономерности: суффикс плохо сочетается с основами, заканчивающимися на согласный, который имеется в самом суффиксе. Например, желая назвать ласково Алёну, мы прибавим к имени суффикс -ушк, а если Машу -еньк. Алёнушка и Машенька, а не Алёнонька и Машушка. Правда, фельдшер кончается на “р”, а не на “ш”, тем не менее фельдшерша оказалось неприемлемым. Возможно, как психологический суффикс мы воспринимаем всю финаль феминитива, в данном случае -ерша. И тут выручил -ица, как бы выплыв из коллективной словообразовательной памяти. Так что даже непродуктивные суффиксы хоронить не стоит.
Но и переоценивать их жизненную силу – тоже. Мы видели, что образование пары к слову на -ец – гребец – суффикс -ица во второй половине XIX века уже не потянул. Та же ситуация в начале XX века повторилась с парой спортивных терминов борец – борчиха. Наконец, когда уже в советское время плавание стало спортивной дисциплиной и понадобился феминитив для пловец, -ица тем более не ожил, и нужное слово было образовано с суффиксом -иха: пловчиха. Не гребица, борица, пловица.
Как мы помним, первая гребчиха гребла граблями, а не веслами. Это явно редкое и специфически деревенское слово не помешало построить новое слово для спортсменок XX века из тех же, уже использованных, кубиков: гребец (гребец с фонетическими чередованиями превращается в гребч-) и -иха.
Так бывает. Например, колхозная бригадирша совсем не то же, что прекрасная бригадирша из фонвизинского “Недоросля”. По сути, это тоже заново собранное слово. Потому что, как и гребец, бригадир бывает разный. В XX веке это руководитель производственной бригады, а в веке XVIII – командир воинского подразделения.
Слово успешно дожило до наших дней, чему подтверждение коллективная энциклопедия – Википедия, пишущаяся в основном молодым поколением: “Наталья Юрьевна Подольская (14 октября 1993, Архангельск) – российская гребчиха-байдарочница, выступает за сборную России с 2008 года”. То же можно сказать о термине пловчиха: “Юлия Андреевна Ефимова (род. 3 апреля 1992, Грозный) – российская пловчиха, трехкратный призер Олимпийских игр 2012 и 2016 годов, пятикратная чемпионка мира, семикратная чемпионка Европы”.
• Как видим, скромный -иха оказывается на подхвате тогда, когда для какой-то конкретной основы остальные суффиксы не подходят.
К середине XIX века относятся первые примеры со словом дворничиха – пара к дворник в значении “человек, присматривающий за двором, открывающий ворота и т. п.”. Вот тут благодаря уточняющему синониму ясно, что в это время значит дворничиха: “Старуха привратница, или дворничиха, сказала после больной, что трое молодых господ с большим участием наведывались о ее драгоценном здоровье…”[19]19
Г. Кругликов. Рассказ “Парижская тайна” из сборника “Альбом балагура. Собрание забавных повестей, рассказов, сатирических очерков…”. СПб., 1851.
[Закрыть].
Стоп! Мы ведь уже видели пару к дворник в XVI веке – дворница? Правда, в другом значении. Так вот, Юлия Азарх, которая исследовала происхождение суффикса, считала, что слово дворничиха – привратница, работница двора – утвердилось тогда, когда было в ходу дворница – хозяйка постоялого двора. То есть какое-то время сосуществовали феминитивы дворница и дворничиха с разным значением. Поэтому-то дворничиха и стало единственным исключением из сохраняющегося до сих пор незыблемого правила: феминитивы от образований на -ник, -щик, -чик образуются только с помощью парных женских суффиксов -ница, -щица, -чица: начальник – начальница, банщик – банщица, рассказчик – рассказчица.
…С детства нам знакомо пушкинское, из “Царя Салтана”: “Будь одна из вас ткачиха, а другая повариха”. Между тем это употребление слова ткачиха в письменном тексте раннее и редкое. В XVII веке мы помним ткаху и ткалью. Оба этих слова приводятся в Словаре Даля (середина XIX века) как диалектные: новгородское и владимирское. В качестве основного, характерного для большинства диалектов, Даль приводит совершенно неизвестное сейчас слово ткательница. Есть у него и ткачиха, и ткачка (с пометой “южное”), и ткалиха (симбирское), и ткея (архангельское), и точея (нижегородское), и тчея (владимирское); последние три – с разбиравшимся суффиксом -ея, напрямую от ткать и токать (устаревшая и диалектная форма многократного действия от глагола ткать, ср. точа). Ткущая женщина обозначалась удивительным разнообразием форм!
Почему в нормированном языке утвердилось именно ткачиха? А не ткачка, как в паре скрипач – скрипачка, например? Можно гадать, но что случилось, то случилось. С распространением ткацких фабрик и приходом на них женщин в конце XIX века слово становится распространенным, а уж потом, в советское время, чуть ли не символом женщины-работницы.
Наконец, с 1910-х, как уже говорилось, употребляется аналогичное образование от такой же старой односложной основы на -ач. Ткач – ткачиха, врач – врачиха.
Стоит отметить, что, похоже, врачиха с самого начала означало женщину-врача и не имело значения жены, в отличие от докторша. Правда, ткачиха стало нейтральным и литературным, а с врачихой этого не произошло, скорее наоборот, оно огрубело. Кстати, и от основы врач суффикс -ка тоже почему-то “не зашел”. И тоже можно гадать, искать нежелательные фонетические ассоциации.
В конце концов, можно вспомнить третью аналогичную пару: рвач – рвачиха: опять не рвачка!
Похоже, в литературном языке от односложных основ на -ач феминитивы образуются только с суффиксом -иха, но не -ка. Да и вообще односложные основы -ка не очень любят.
Еще один феминитив на -иха, сторожиха – женщина-сторож, возник ещё в середине XIX века. Почему тут именно этот суффикс? А как иначе? Сторожка? Но эта форма уже занята другим – сторожевая будка, сторожевой домик. Что поделать, много разных суффиксов -ка.
Уже упоминались новые отглагольные образования на -лка: приживалка и просторечные училка и воспиталка.
• В XIX веке происходит рождение очередного нового суффикса женскости. Не очень солидного, не очень распространенного, но в своей узкой нише востребованного. Суффикс -ичка зажил самостоятельной жизнью.
Помните, говоря о студентках-курсистках, мы упоминали медичек и педагогичек? Как образованы эти феминитивы? С медичкой ясно – от медик с суффиксом -ка. А педагогичка? Какой тут суффикс? Ведь в основе педагог нет никакого -ик.
Поскольку педагогичка появилось примерно одновременно с медичкой, в 1870-е, трудно отделаться от мысли, что на рождение нового суффикса, а именно -ичка, повлияла аналогия. Так бывает. Да и название учебного заведения повлияло. Педагогичка – слушательница Педагогических курсов. Наряду с этим, безусловно, налицо традиционный способ появления на свет суффикса женскости: склеивание двух старых суффиксов: деятеля – в данном случае -ик, и женскости – в данном случае -ка, и затем использование его как самостоятельной морфемы.
В начале XX века к педагогичкам (которые могли быть не только студентками, но и учительницами, педагогами) добавились фребелички – последовательницы немецкого педагога Фридриха Фрёбеля, придумавшего детские сады. Тут новый суффикс присоединился к основе напрямую, без мужской пары – лишнее подтверждение того, что название деятельницы в русском языке совсем не обязано образовываться от названия деятеля.
Новый суффикс получает “ученые” коннотации и конкурирует за женщин-астрономов. Блестящего ученого, монахиню и узницу ГУЛАГа Нину Штауде в воспоминаниях[20]20
Н. Кареев, В. Золотарев. Прожитое и пережитое. Издательство Ленинградского университета. 1990.
[Закрыть] 1919–1920 годов называют астрономичка Штауде.
И вот уже в 1920-е мы видим женские варианты названий учительских специальностей, образованные с новоиспеченным суффиксом: географичка и биологичка. Географ и биолог ни на какой -ик вовсе не заканчиваются.
“Ходят слухи, что химик и географичка отказываются преподавать”[21]21
В. Лукашевич. Молодая республика: быт и психология учащихся и школьная летопись 1921–1922 гг. Земля и фабрика. 1923.
[Закрыть].
“В переулке, выходящем на Железнодорожную улицу, снимает квартиру новая биологичка, которой Белецкий – директору тяжело вести все классы – уступил ботанику и зоологию” (Роман-газета. Гослитиздат. 1927).
Интересно, что начиная с самого первого образования слова на -ичка тяготеют к педагогической семантике.
Одним словом, изменения в словообразовании феминитивов продолжаются.
Резюме исторических глав
Итак, мы заглянули в прошлое и удостоверились: обозначать женщин особыми словами, отдельными знаками – исконно и в сфере деятельности. И до поры они вполне нейтральны. Совсем как катойко́нимы (то есть имя жителя по названию места жительства) типа заволжанка или омичка.
Популярное утверждение, что феминитивов не хватало и именно их дефицит в отношении новых профессий заставил называть женщин мужскими словами, оказывается несостоятельным – по сути, мифом. Мы видим, что во многих случаях они успели образоваться по обкатанным шаблонам и активно использовались, но затем вышли из употребления. Иной раз забвение ожидало даже феминитивы, образованные столетия назад, такие как казначея, живописица, философка, астрономка.
• Подобное забвение – вещь типичнейшая. И в некоторых случаях забвение постигло не феминитивы, а, наоборот, мужские варианты обозначения той же профессии.
Интересно, что в ещё одном интервью на тему феминитивов в качестве совершенно очевидно невозможных для мужчин, таких, для которых явно неприменимы мужские названия, приводятся профессии кружевницы и маникюрши. “Например, существует слово “кружевница”. Вам известно что-нибудь о слове “кружевник”?.. Вот если мы узнаем, что мужчина плетет кружева, то, скорее всего, мы будем его называть мастером по плетению кружев, а не кружевником…” “Или давайте поставим в пару к маникюрше “маникюрца”… Думаю, это будет воспринято как чудачество, языковая игра”.
Между тем, как раз в данном случае феминитивы образованы от мужских вариантов: в XVII веке мы видели кружевников, а в веке XIX у писателя Боборыкина – маникура. Тут причины утраты слов очевидны: профессии стали женскими. А вот живописью женщины заниматься не прекращали, да и в астрономии или философии они давно не экзотика. И, тем не менее, феминитивы испарились, будто их и не было.
Почему? Как возникла в русском языке возможность называть женщин так же, как мужчин? Зачем и кому понадобились мужские слова? Cui prodest?
Глава 7
Рождение новации. Княгиня-президент и батрачка-парторг
Итак, с феминитивами в сфере занятий всё тоже отлично всегда. Они легко образуются при Алексее Михайловиче Тишайшем, при Петре Алексеевиче – мореплавателе и плотнике, при веселой царице Елисавет и Екатерине Великой, при всех Александрах и Николаях – под монастырскими каменными сводами и закопченными бревенчатыми потолками, в блестящих модных лавках и университетских аудиториях, в страду на поле и под жужжание фабричных ткацких станков. Меняются декорации, дрейфуют[22]22
В статье Эдуарда Сепира “Язык. Введение в изучение речи” в книге “Избранные труды по языкознанию и культурологии” (1993) читаем: “Дрейф языка осуществляется через не контролируемый говорящими отбор тех индивидуальных отклонений, которые соответствуют какому-то предопределенному направлению. Направление это может быть в общих чертах выведено из прошлой истории языка”.
[Закрыть], потихоньку меняясь, механизмы словообразования, но для любого дела, вообще для любой человеческой характеристики при необходимости может моментально образоваться женское слово – хоть лечица, хоть глумица, хоть философка, хоть фельдшерица или народоволка. И даже величайший общественный переворот не отменил этой возможности. Феминитивы продолжают рождаться под сенью кумачовых лозунгов.
Идеальна ли такая ситуация, например, для тех, кого нарекают этими самыми отдельными словами? Это становится ясно только тогда, когда возникает возможность выбора.
Рождение выбора
Вообще-то отдельный знак нужен отдельному объекту, очевидно и четко обособленному от ближайшего. И до определенного момента в резкой отдельности женщин от мужчин нет сомнений. Господь разделил людей на два пола. Бабы ходят в платках да поневах, мужики в портах да рубахах. Сам силуэт одежды сигнализирует о поле, создает искусственный половой диморфизм, усиливающий природный, не очень выраженный у человека. Радикально менялись моды, но до XX века женщина выглядела совсем не так, как мужчина: длинные волосы, обязательная юбка, а до Первой мировой войны ещё и в пол – кто-то известный в детстве думал, что у женщин нет ног…
• Наивно полагать, что феминитивы отвечали потребности отражать женщин в языке как равноправных субъектов – скорее необходимости вербально отделять их от мужчин как чего-то иного.
И вот незаметно, тихой сапой, появляется выбор – и появляются два способа сказать о себе.
Когда возникает новый способ?
Может быть, в конце XVIII века, когда самая влиятельная женщина России – да чего там, самый влиятельный человек в Российской империи – пишет о себе в Фейсбуке говорит секретарю: “Естьли я примечу… что кого стараются угнетать и притеснять, тогда я сама делаюсь адвокатом того человека”. Адвокатом. Не адвокатшей, не адвокаткой, не защитницей.
И когда ее тезка в это же время становится директором Императорской Академии наук и председателем Российской академии, членом Санкт-Петербургского общества любителей наук, словесности и художеств, почетным членом Московского университета, после ее смерти племянница пишет на надгробии: “Здесь покоятся тленные останки княгини Екатерины Романовны Дашковой, урожденной графини Воронцовой, штатс-дамы, ордена св. Екатерины кавалера, императорской Академии наук директора, Российской Академии президента, разных иностранных Академий и всех российских ученых обществ члена”.
А может быть, грамматические проблески нового способа – в распространении галантного обращения к возлюбленной: мой ангел – подобно французскому mon ange, немецкому mein Engel?
Или даже раньше, в возможности ситуативно относить слово мужского рода на -а к женщине? Вспомним боярыню-судью в свите царицы. Да и в тех же словах-хамелеонах общего рода? И в слове мужского рода ребенок, которое постепенно вытеснило старое дитя (среднего рода), и при этом, конечно же, робенок – это и девочка. “И горе, и смех! – иногда робенка погонят от окна без ведома бояронина, а иногда и многонько притащит”, пишет в XVII веке протопоп Аввакум о своей маленькой дочке, “бедной горемыке Огрофене”.
Да и в безразличии к тому, человека какого пола обозначает слово женского рода особа? “Сей Князь Меншиков… в лета Государя Петра Великаго был знатная особа…” (А. Богданов. “Описание Санкт-Петербурга”. 1751). Знатная – и никак иначе; слово совершенно точно женского рода, при этом оно может употребляться и в контекстах, где пола нет в принципе, потому что особа – абстрактное человеческое существо, а не реальный человек. “Кто бы мог осмелиться напасть на дворец, Королевскую особу в себе заключающий” (Ф. Эмин. “Непостоянная фортуна, или Похождение Мирамонда”. 1763).
И тогда уж можно вспомнить и этикетное правило XVII века называть низших по статусу, а также их домочадцев и пожитки уменьшительными на о без различия пола: дочеришко, холопишко… А иногда и аналогичными ласкательными: девиченко…
И вообще – вспомнить все разнообразные факты, демонстрирующие, что в русском языке связь пола и рода никогда не была жесткой. Возможно, расположить русский язык к словам-унисекс могло постепенно и то, и другое, и третье, и четвертое.
Тактика: захват выгодных позиций
Вспомним и традиционные словосочетания типа бой-баба или огонь-девка. Если так можно, почему нельзя при необходимости сказать… да хоть кавалерист-девица? Конечно, можно. Участница Отечественной войны 1812 года Надежда Дурова именно так и называет автобиографическую книгу.
• Позиция приложения – удобная, благоприятная синтаксическая позиция для мужского слова. “Героиня пьесы – женщина-автор” (А. Тургенев. Дневники. 1825–1826). В этой фразе из-за слова автор ничего не торчит, не коробится, потому что нет нужды в затруднительном согласовании его с зависимым прилагательным или глаголом. Даже если это талантливая женщина-автор. Прилагательное женского рода спокойно согласуется с существительным женщина.
Помните телеграфисток, появившихся с конца 1860-х, когда женщинам разрешили служить на телеграфе? Так вот, хотя феминитив и мог употребляться в формально-бюрократическом стиле, это не значит, что на практике он использовался во всех бумагах. Нет. В документах этого времени телеграфистки и женщины-телеграфисты встречаются друг с другом, как зима с весной в течение одного мартовского дня. Циркуляр начальника Главного управления почты и телеграфа № 23 от 1887 года уведомляет, что “телеграфисты, а равно и женщины-телеграфисты переименованы”. (Если кому интересно – и тех, и других превратили в почтово-телеграфных чиновников пятого разряда; не чиновниц, конечно.)
В 1894 году в Санкт-Петербургской типографии товарищества “Общественная польза” выходит книга, написанная В. Щеголевым, делопроизводителем Управления городских телеграфов в С.-Петербурге, под названием “Женщина-телеграфист в России и за границей”. И ведь нельзя сказать, что более короткое телеграфистка выросло из женщины-телеграфиста; скорее, потеряло первую часть.
Еще одна удобная позиция – в составе сказуемого: “Молодец!” Или даже – “Молодец, женщина!” “Я делаюсь адвокатом”. “А невесте скажи, что она подлец” (Гоголь. “Женитьба”. 1833–1835). “Отдать дочь в живописцы” (из сочинения девицы Тремадор, перевод с французского знакомой нам поэтки Александры Зражевской. 1840). “Она репортёр!.. Женщина создана быть репортёром!” (из цитированного эссе Власа Дорошевича).
Окей, стратегические бастионы для захвата выявлены, и они действительно захватывались первыми. Но зачем? Каков мотив?
По идее, мотивов может быть много разных.
Мотив № 1: конкуренция
Непоэтессы
В редкой дискуссии о словах для женщин не упомянут или Ахматову, или Цветаеву, или обеих сразу.
Да, ещё в XVIII веке появились стихотворицы, да, Анну Бунину называли “русской Сапфо” и наградили за творчество пенсией, но только с наступлением XX столетия женщины входят в поэтический топ, занимают место на самой вершине Парнаса, становятся первыми поэтами.
Поэтами, а не поэтессами. Это важно. Об ахматовском нежелании зваться поэтессой пишут многие мемуаристы.
Цветаева говорит сама:
Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я – поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет…
1913
• Мужские слова стали использовать из-за нехватки феминитивов? Из-за нехватки суффиксов? Причина в языке? Почему тогда избегаются готовые, прижившиеся образования? Причем не в результате антиженского заговора, а наоборот – самими женщинами?
Поэтессой быть хорошо… Почти так же хорошо, как поэтом.
Помните, Достоевский характеризует одну из своих героинь как “замечательного живописца”? А вот характеристика уже реальной женщины – “самый горячий художник”. Это о той самой сестре драматурга Сухово-Кобылина, Софье, получившей в 1854 году медаль Императорской Академии художеств. Пишет Михаил Скотти, тоже художник, один из круга Софьи Сухово-Кобылиной в Италии, где она прожила 10 лет, занимаясь живописью и объединением коллег и земляков: “София Васильевна Сухово-Кобылина, истинная благодать, что она здесь находится… она у себя устроила вечера, где сходятся наши…”
Художница – устоявшийся, привычный феминитив, стандартная модель. Художник, живописец о женщине – это не показатель отсутствия феминитива или мифического запрета на профессию. Похоже, это показатель одобрения, положительного отношения. Художница хорошо, а художник – лучше. И тогда понятно, почему появившейся лингвистической лазейкой не преминули воспользоваться сами женщины.
• Ну что ж, завуалировать принадлежность к группе с более низким статусом хотя бы лингвистически – вполне себе мотив.
Хорошо быть лекторшей, директоршей, библиотекаршей, но быть полноценным лектором, директором, библиотекарем – лучше. Кто же откажется от полноценности?
И тогда можно предположить, почему феминитивы по месту жительства оказались устойчивее. Почему одна и та же наша современница может быть череповчанкой, но инженером, душанбинкой, но астрономом, башкиркой, но государственным деятелем, министром, экономистом, советником, доктором наук?
Потому что роль жительницы города или представительницы национальности не требует презентовать себя как можно лучше, в как можно более выгодном, приличном свете, как настоящего профи – то есть лектора, а не лекторшу, художника, а не художницу, переводчика, а не переводчицу. Конкуренция – возможно, это она сделала обозначения женщин в профессиональной сфере такими разнообразными. Вот саркастическая реплика в сети: “Писал художник шедевр, а вот творила художница черт-те что”.
В диссертации, написанной в переломном 1987 году, О. Дмитриева проанализировала периодические женские издания примерно за 100 лет на предмет употребления дериватов женскости разных типов. Она считает “период 1930–1960-х годов общим переломным этапом”.
• Оказалось, что в конце XIX – начале XX века феминитивы на -ша типа контролёрша, авиаторша, кондукторша использовались больше, чем в половине случаев, то есть чаще, чем соответствующие формы мужского рода на -р: контролёр, авиатор, кондуктор. В 1950-е контролёрш остается лишь 13 %, в 1980-е – всего 4 %. То есть авторы женских изданий в конце XX века называют женщин контролёрами-кондукторами, парикмахерами-кассирами уже в 25 раз чаще, чем соответствующими феминитивами.
Феминитивы на -тельница (учительница, писательница, преподавательница, водительница) – от 73 % в конце XIX – начале XX века осталось 45 % в 1950-х и 24 % в 1980-х.
Феминитивы на -ка (студентка, депутатка) от почти двух третей (63 %) в конце XIX – начале XX века скатились к четверти в 1950-е. А в 1980-е их осталось чуть меньше пятой части.
Феминитивы на -истка (юристка, артистка, пианистка) – от 85 % в конце XIX – начале XX века к 25 % в 1980-е.
Феминитивы на -чица/-щица (переводчица, закройщица) – от 100 % в конце XIX – начале XX века к 75 % в 1980-е.
Итак, за век доля феминитивов на -ша сократилась почти в 15 раз, на -тельница и -ка (не считая финаль -истка) – втрое, на -истка – в три с половиной раза, на -чица – всего на четверть. Конечно, бросается в глаза разная ситуация у феминитивов с разными суффиксами. О ней мы ещё поговорим.
Почему советские женские журналы стали отторгать феминитивы? Наверняка больше чем по одной причине, но точно повлиял и фактор меньшей солидности женского.
Мотив № 2: семантическое богатство
“Я была своему мужу товарищ”
В предыдущей главе упоминался сейчас почти забытый или воспринимающийся как просторечный, но ещё не так давно вполне приемлемый феминитив товарка – пара к товарищ.
Пара? С одной стороны, да.
Товарищ по гимназии (или Пажескому корпусу, или университету) – товарка по гимназии (или Институту благородных девиц, или курсам).
Товарищ по службе – товарка по службе. А службы эти могут быть, например, в дворницкой или кухарской. “Дворники, может быть, все тот же Архип и его товарищ, по-прежнему ставили самовары…” (И. Гончаров. “Май месяц в Петербурге”. 1891). “Есть у меня товарка, Агафьей зовут, женщина работящая…” (И. Кокорев. “Кухарка”. 1849).
Можно быть, как мы видели, товарищем и товаркой по общественному движению.
А с другой стороны… “Товарищ, верь – взойдет она, звезда пленительного счастья…” В высоком смысле – только товарищ, без вариантов. Как и в более прозаических словосочетаниях – старый товарищ, верный товарищ…
• Даже в лучшие времена семантика феминитива не включала возвышенных оттенков семантического спектра мужского слова.
Бросается в глаза, что сегодня слово товарищ, безотносительно к полу, воспринимается иначе – как советская архаика и отчасти даже официоз.
Конечно, эти возвышенные оттенки у слова товарка могли бы развиться. Ведь языковая единица лишь условный знак. Этого не произошло. Просто потому, что язык пошел по другому пути.
• Как вы думаете, когда женщины стали товарищами – “ты прости меня, товарищ Парамонова” (А. Галич. “Красный треугольник”. 1960-е)? В советское время? В революцию? Первые товарищи – Роза Люксембург, Инесса Арманд, Лариса Рейснер?
…На дворе 1740 год. Царствует Анна Иоанновна, царит ее фаворит Бирон. В ожидании возможной суровой кары, находясь под следствием, человек пишет наставление сыну. Человек родился в допетровской Руси при царевне Софье; стал горячим сподвижником ее младшего брата, “вздернувшего Россию на дыбы”; стал первым русским географом, историком, без иронии эффективным промышленным менеджером и ещё много кем. “Паче же имей то в памяти, – наставляет он сына Евграфа, – что жена тебе не раба, но товарищ, помощница во всем и другом должна быть нелицемерным, так и тебе к ней должно быть, в воспитании детей обще с нею прилежать…” (В. Татищев. “Духовная”).
Феминитиву товарка оказалось не очень нужно развивать возвышенные коннотации, потому что товарищем давно стало можно называть человека без различия пола. И женщину тоже.
И женщина может сама себя так назвать. Например, Наталья Долгорукая. Благополучная юная красавица вышла за попавшего в опалу жениха и разделила с ним ужасы северной ссылки. Вспоминая об этом в 60-е годы XVIII века в своих мемуарах, она пишет: “Я доказала свету, что я в любви верна: во всех злополучиях я была своему мужу товарищ”.
“У меня есть одинокий теперь товарищ юности – Бржеская…” – пишет поэт Афанасий Фет Льву Толстому (1879). Это уже не о жене, не о возлюбленной. Женщина-товарищ может быть и просто другом.
• Хм… А может, женщина – товарищ только мужчине? Только в дружбе или любви с мужчиной возвышается до этого статуса? А женщине – не товарищ, лишь подруга, подружка, подруженька, подруженция… Ну, товарка.
Нет. Та же Долгорукая пишет в 1760-е, имея в виду ещё Петровскую эпоху, что ее мать “представляла себе, когда приду в совершеннолетию, буду добрый товарищ во всяких случаях, и в печали и радости”.
Доразвить семантику феминитива оказалось сложнее, чем использовать вариант, и так богатый семантически. Благо к тому времени он уже оказался разрешен языком.
Помните, с более широкими значениями мужских вариантов мы сталкивались неоднократно – взять хоть слово инспектор, соответствовавшее гораздо более широкому набору специальностей, чем инспектриса.
Мотив № 3: унификация
Бюрократизм против разнообразия
Бюрократизм, разрастание системы управления и превращение ее в нечто самодостаточное – фактор внелингвистический, но хорошо отражается в языке. Бюрократический язык стремится к предельной, гипертрофированной безэмоциональности, даже безжизненности, к использованию конструкций, от которых нельзя отступать, и вообще к унификации, к единообразию. Появление в стройной единообразной системе женщин-служащих, которым в соответствии с практикой обычного языка полагались феминитивы (хотя и не с железной обязательностью), было явным нарушением единообразия и, видимо, сразу же начало преодолеваться лингвистически. Снова вспомним конкуренцию в официальном стиле феминитива телеграфистка и конструкции женщина-телеграфист.
• Русский бюрократический язык с годами становится все бюрократичнее и бюрократичнее, все более и более безжизненным. Маяковский не уставал издеваться над раннесоветским бюрократическим жаргоном, смеялся над “синемордым библейцем” Коопсахом (это сокращение КООПСАХ, то есть “Объединенный кооператив рабочих сахарной промышленности Москвы”). Но что бы он написал, узнав о существовании в XXI веке замечательной языковой единицы: МБОУ СОШ? И о том, что это экзотическое буквосочетание означает всего лишь школу. По-бюрократически – “Муниципальное бюджетное общеобразовательное учреждение Средняя общеобразовательная школа”. Превращение школа → МБОУ СОШ куда круче, чем невинное по нашему времени сокращение названия кооператива!
Все большее вымывание феминитивов в формальном языке, видимо, связано со все увеличивающейся степенью бюрократизации языка чиновников. Начиная с превращения телеграфисток в телеграфистов шла постепенная унификация номенклатуры профессий и должностей по мужскому полу.
Историю этой унификации исследовали ещё в советское время. Вот показательные факты.
В начале первой пятилетки, то есть в конце 1920-х, в списке профессий, рекомендуемых для женщин, значилось 278 названий. Из них абсолютное большинство – 220 слов – были феминитивами. Спустя почти полвека, в разгар брежневского времени и бюрократии советского типа, в 1975 году Госплан СССР издает классификатор “Профессии рабочих, должности служащих и тарифные разряды”. В нем уже почти все обозначения профессий даются в мужском роде, за исключением нескольких непарных названий женских профессий: прачка, няня, педикюрша – и нескольких рабочих специальностей: накатчица изделий, крутильщица шнуров, гребнечесальщица, прядильщица.
Из обсуждения в соцсети: “Работала кадровиком, так тетеньки наши очень удивлялись, что они, оказывается, не малярши, не уборщицы, не крановщицы, а совсем наоборот. Одна даже в заявлении о приеме на работу «дворничихой» написала. Простые тетеньки, им феминитив или не феминитив, знать ни к чему. У них в паспорте прописано, что они женского полу, того и достаточно”.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.