Текст книги "Королевская кровь. Скрытое пламя"

– А ты сними, закрой глаза и ткни пальцем, – радостно предложил брат Крис, – вот это будет выбор!

– А вторые куда девать? – брезгливо спросил Люк, расстегивая ремешки.

– А вторые мне, – тут же нашелся Валенский.

– Да легко, – пожал плечами Кембритч. Все равно не он за них платит.

Ткнул пальцем, выпали золотые, вторые он запустил по столу в сторону Бориса Валенского. Отлично, теперь вся компания оснащена маячками-следилками, можно будет отслеживать перемещения подозреваемых без опасности, что агентов застукают. Жаль, слушать разговоры не получится, но для передатчика нужно что-то побольше часов.

Все равно телефоны уже прослушиваются, по домам выставлены диктофоны, но пока ничего конкретного. Ничего.

Люк чувствовал, что бессмысленно тратит время, и жутко раздражался из-за этого.

– Кембритч, а что же ты о работе своей не рассказываешь? – со смешком поинтересовался Иван Лапицкий, наследник судоходных компаний, чей день рождения они праздновали на прошлой неделе в «Люстре».

Там, где он встретил Марину.

Там, где она целовала другого.

– А что рассказывать? – откликнулся Люк, опрокидывая бокал коньяка. Который за вечер? Он не считал. – Сами знаете, что в этих кабинетах происходит. Старикашки, надувающиеся от важности, совещания – скука смертная. Королева глупа как пробка, постоянно переспрашивает всё. «Лорд Маслов, а что означают эти ваши графики?» – передразнил он тонким голосом, и компания легла от хохота. Хотя вряд ли хоть кто-то из них смог бы прочитать даже простейший график.

– Бедняжка Кембритч, – серьезно сказал Май Рогов, сверкая отлично сделанными в папочкиной клинике зубами, – как тебе трудно!

– Не то слово, – поморщился Люк, делая затяжку из кальяна. Хорошо, что у них отдельный зал, и окружающие не слышат крамольных разговоров. – Управлять страной должен человек, который умеет складывать два и два. Сестрица королевы хоть поумнее была.

– Не повезло тебе, – хохотнул Форбжек.

– Да ты что? – изумился Кембритч. – Да я этого ящера под хвост готов расцеловать. – Компания опять заржала. – Вы ее видели? Никто не сравнится с моей Крис, да, детка? – Она потерлась о него, призывно заглянула в глаза. – Нет, поначалу я расстроился, конечно, да и папаня весь мозг высосал. Но теперь я гуляю, и мне хо-ро-шо!

Кто-то открыл шампанское, гулко выстрелила пробка, пена забрызгала всех сидящих, они визжали, ругались, ржали. Свинарник как он есть.

Чуть позже Люк вышел в туалет, умылся, посмотрел на себя в зеркало. Прошел в комнату для курения – и остановился возле входа, услышав голоса.

– По-моему, он готов, – тихо говорил, кажется, Лапицкий. – Одним махом, а?

– Это пусть мастер решает, – второй голос виконт не распознал. – Надо ему нашего чудилу показать, пусть проверит. Если подойдет, то лучше не найти.

– Я поговорю с ним, – решил Лапицкий, – они с папашей в четверг встречаются. Будет опять долг требовать, вот и отдадим… таким способом.

– Ванька, а если не получится? – все-таки это Нежан Форбжек, похоже. – Посадят нас.

– Да что ты заладил: посадят, посадят! Некому сажать будет. Спокойно, брателло. Обратной дороги нет.

– А… – Люк услышал сзади шаги, поспешно ввалился в помещение, схватил со стойки бутылку.

– Вот вы где, – сказал он, зевая. – Что-то тухло здесь как-то.

Золотые мальчики смотрели на него с настороженностью, и он закурил. Не сразу, долго чиркал зажигалкой, матерился, и они чуть расслабились.

Ночью Люк отправил Крис домой, объявив, что собирается пойти в мужской клуб, поиграть в карты. Но никуда не пошел. Сидел в ванной и гладил пальцем клавиатуру телефона, повторяя цифры своего старого номера.

Позвонил по другому номеру, заказал цветы.

И крепко уснул, отмывшись от грязи, налипшей за вечер.

Марина

Утро вторника выдалось отвратительным. Во-первых, меня мучили угрызения совести, что я так и не поговорила с Василиной, и переживания о том, как она отреагирует. Во-вторых, я не могла дождаться начала рабочего дня, чтобы позвонить главврачу, и из-за ожидания встала слишком рано. В-третьих, зарядил дождь, и мое любимое место для курения – кресло и столик у выхода из покоев в парк – было мокрым и совсем не привлекательным для принцессиной пятой точки. А курить из-за первых двух пунктов хотелось очень.

В результате я дымила в окно, морщась от прилетающих в лицо холодных брызг. И вообще морщась. Во мне буйствовала какая-то нервная энергия – хотелось ходить по комнате, размахивать руками, петь. Или позвонить Мартину и одолжить его на это утро вместе с его мотоциклом.

Но будить мага ради своего каприза не стала. Вместо этого вызвала горничную.

– Ваше высочество, – ойкнула она, – вы так рано. Доброе утро!

– Мария, – я чуть ли не подпрыгивала на месте, – принеси мне горячего молока и чего-нибудь сладкого. И побыстрее, пожалуйста.

«Ха-ха. Лактоза и глюкоза – друзья неврастенички».

«Тогда уж шизофренички, учитывая, что я спорю с тобой».

Внутренний голос озадаченно замолк, а я, пометавшись еще немного, врубила музыку и стала качать пресс. Однообразные упражнения хорошо успокаивают нервы, но лицо моей горничной надо было видеть.

Впрочем, я тоже была удивлена, потому что вошедшая Мария каким-то неведомым образом удерживала в руках и поднос с молоком, и блюдо с ошеломительно пахнущими свежими сдобными булочками, и букет цветов.

– Опять цветы, – сказала она благоговейно, – красота-то какая!

– Красота, – согласилась я, принимая у нее букет и разглядывая его. Каждый раз новая композиция, на этот раз – белые розы, много-много роз и ничего больше.

Я вдохнула их нежный запах, улыбнулась и позвонила Мартину.

– Да, – сонно ответил тот, чуть ли не похрапывая в трубку.

– Доброе утро! – улыбаясь, произнесла я и снова поднесла цветы к лицу.

– Если бы это была не ты, я бы сказал, что недоброе, – пробурчал барон, зевая в трубку. – Боги, Марина, мне на пары только через три часа! Скажи, что ты выйдешь за меня замуж, или что подаришь мне новую модель мотоцикла, или хоть что-то, что объяснит, почему я сейчас не должен спать!

Я засмеялась, и он фыркнул в ответ.

– Какое замуж? Не пугай меня, Март.

– Ну не мне же одному пугаться, – поддразнил он, и я словно увидела, как блакориец откидывает пятерней свои лохматые волосы, потягивается в постели.

– Я просто все время забываю сказать тебе спасибо за цветы, – пояснила я, посмеиваясь, – мне очень стыдно. Вот и решила поблагодарить сразу, как принесли.

В трубке повисло молчание.

– Ваше высочество, – сказал он покаянным тоном, – я размазан и унижен. Кто-то дарит тебе цветы, а я ни разу даже веточку укропа не принес. Исправлюсь, хочешь? Сегодня же скуплю все цветочные магазины. Только мне казалось, что тебе куда приятнее новый шлем получить, чем гербарий.

Я задумчиво положила букет на стол.

– Правильно казалось, – протянула я. – Но теперь я в недоумении.

– Еще кому-то разбила сердце, жестокая ты женщина?

– Это кому я разбила? – возмутилась я шутливо, доставая сигарету.

– Мне, конечно, – провозгласил он радостно и совсем уже не сонно. – Я требую сатисфакции!

Так мы дурачились еще минут пять, потом тепло попрощались.

Я положила трубку, села в кресло. Энергия куда-то делась, будто из меня, как из воздушного шара, выпустили воздух.

Розы лежали на столе, как большой знак вопроса.

Хотя я знала ответ.

И лучше бы это был Мартин.

«Нет, не лучше».

«Да заткнись ты уже!»

После того как я объела какого-то несчастного теленка на пол-литра молока и умяла три булочки, жизнь стала казаться не такой плохой. Стрелки часов потихоньку подходили к восьми утра, и в восемь ноль одну я уже звонила Олегу Николаевичу.

– Приемная главврача, Вторая областная больница, – проговорила секретарша хорошо поставленным голосом, и я снова попросила соединить меня с бывшим (и потенциальным) начальником.

– Марина Михайловна, – сказал он со вздохом, – ну конечно, я беру вас. Когда вы готовы выйти?

Я хотела ответить, что хоть сегодня, но задумалась. Васюте-то я еще ничего не сказала.

– С понедельника? – неуверенно предположила я.

– С понедельника так с понедельника, – согласился он тяжело и мрачно. – Заходите ко мне, потом в отдел кадров… ну, вы знаете…

– Спасибо вам огромное, Олег Николаевич! – Я знала, что он не откажет, но все равно нервничала. – Вы не пожалеете, обещаю!

– Надеюсь, – мученическим тоном выдавил начальник, но мне его не было жалко. Ни капельки.

* * *

В своем кабинете главврач Новиков осторожно положил трубку и посмотрел на невозмутимого начальника разведуправления Рудлога.

– Все нормально? – спросил напряженно.

– Прекрасно, – кивнул Тандаджи. – Теперь, Олег Николаевич, продолжим. Охрану замаскируем под санитаров, поставим камеры здесь и здесь, – он делал пометки на поэтажном плане помещения. – До понедельника стекла вам поменяют на пуленепробиваемые, проверят пожарную сигнализацию, установят анализатор дыма и ядов. Есть какие-то еще пожелания? А, да, оборудуем вам охранно-пропускной пункт, теперь вход в больницу будет только по пропускам или через приемный покой.

– Не напугайте только мне пациентов и персонал, – нервно попросил Новиков.

– Что вы, – невозмутимо сказал Тандаджи, – они даже не заметят. Заодно фасад покрасим, в порядке компенсации. Что-то еще нужно? Вы спрашивайте, не стесняйтесь, пока предлагаю.

Новиков задумался, осторожно почесал себе подбородок, словно решаясь.

– Нужно, конечно, господин Тандаджи. Раз такое дело, то вот список, – он достал из стола два исписанных листа. – Это то, чего нам не хватает. Мы постоянно шлем запросы, но бюджет ограничен, выделяют крохи. Аппараты ИВЛ, донорский пункт, да и койки пора обновить, и белье хотелось бы новое, а то мы кипятим, парим, а оно уже серое.

Тидусс спокойно взял список, пробежал глазами.

– Не все сразу, но за несколько месяцев все сделаем, господин Новиков. Спасибо за сотрудничество.

– Не за что, – криво и кисло произнес главврач Второй областной больницы.

* * *

В комнаты Василины я стучалась с некоторой опаской. Хорошо, что меня вчера накрыла блаженная задумчивость у дверей их с Марианом покоев. А то могла бы и помешать… отдыху.

«А хорошо, наверное, когда у тебя муж всегда под рукой».

«Это если муж такой, как Мариан».

Но сестричка только собиралась вставать, и супруга ее в покоях не было, поэтому этот мой рейд оказался более успешным.

– Привет, Васюш, – я осторожно заглянула в дверь. Смешно: она такая сонная, теплая, в пижаме, со взлохмаченными торчащими кудряшками. Не королева, а булочка с корицей.

Что-то меня с утра образы булочек прямо преследуют.

– Я слишком рано, да?

– Нет, заходи. – Она сладко зевнула, потянулась, и я присела на краешек кровати. – У меня еще десять минут есть полениться. Никак не пойму, как Мариан заставляет себя вставать и идти на плац на зарядку с гвардейцами. Тем более в такую погоду.

Мы обе посмотрели за окно. Дождь настойчиво барабанил по стеклу, и сквозь потеки воды были видны черные, уныло раскачивающиеся деревья с почти облетевшей листвой. Я представила себе пробежку под этим холодным ливнем и передернула плечами.

– Вот-вот. – Василина заметила мое движение, улыбнулась, снова зевнула. – Ну, моя верноподданная, рассказывай, зачем пожаловала?

– Я звонила на свою старую работу, – осторожно начала я, – и, Василин, они готовы меня взять обратно. С понедельника. Ты… ты что скажешь? Я знаю, что я обещала побыть с тобой, но я буду здесь, просто на работу начну ездить. Не обидишься?

Василинка подползла ко мне, обняла. Он нее пахло теплым молоком. Хотя она и говорила, что перестала кормить грудью, все равно пахло.

– Мариш, ну что ты? Я же вижу, как ты тут тоскуешь. Как я могу обижаться? Ты будешь при деле, и если тебе это нравится, то у меня хватает мозгов не держать тебя здесь.

– Спасибо, милая. – Вот опять. Я знала, что она не откажет, но как же трудно было перешагнуть через себя и спросить!

– Главное – что ты остаешься с нами, – продолжала Вася, и я прикусила язык: как раз собиралась сказать, что планирую съехать потом. – Теперь бы Полю с Ани вернуть, и у меня сердце будет совсем спокойно. Одна на севере пропала, другая на юге. Хоть разорвись. Хорошо, я чувствую, что они живы, а то бы с ума сошла.

– Зато Алинка во дворце, – ободрила я ее.

– Да, – сестричка помрачнела, – она не говорила, что случилось? Алина на себя не похожа. Разговаривает мало, прочитанным не делится, сидит с книгами целый день, носом шмыгает. Обидел ее кто-то, Мариш. Я все порываюсь позвонить ректору и узнать, но она, как приехала, попросила меня этого не делать.

– Может, влюбилась неудачно? – неуверенно предположила я.

– Кто, наша Алишка? – фыркнула Вася. – Она может влюбиться в книжную полку, в лабораторию. В сборник математических формул. Но в мужчину? Она же еще малышка совсем.

– Малышка, – передразнила я. – А ты, – продолжила насмешливо, – ты во сколько своего Мариана встретила?

Василина чуть порозовела, глаза затуманились воспоминаниями.

– А ведь десять лет прошло, Марин, – сказала она тихо и мечтательно. – Кто бы мог подумать тогда… что я буду носить мамину корону и что рядом будет он.

– Медведь, – фыркнула я, потому что в груди болезненно закололо.

– Лучший медведь в мире, – согласилась до неприличия влюбленная королева. Задумалась. – Кстати, о медведях. Марин, мы уедем дня натри, в поместье. К выходным, наверное. Детей здесь оставим.

– Что, внеплановый медовый месяц в честь десятилетия? – улыбнулась я, обнимая ее крепко-крепко. Как хорошо, что она у меня есть.

– Нет. – Сестра погладила меня по спине. – Просто полнолуние скоро. Мариан в эти дни не очень стабилен. Боюсь, порвет кого-нибудь, у меня как раз цикл начнется, а он с ума сходит в эти дни. Кругами вокруг меня ходит, на людей рычит. Наши-то привыкли уже все, знают, что делать. Да и там проще – заперлись в спальне, и нет проблем. А тут не закроешься… Пока кормила, беременная ходила, нормально было, но сейчас, чувствую, накроет его.

– В смысле – в спальне? – не поняла я.

Василина взглянула на меня, покраснела.

– Да вот так… у оборотней немного другие инстинкты, Мариш.

– А как же дети? – Я надеялась, что не очень глупо выгляжу. Вот так, живешь-живешь и вдруг узнаёшь пикантные подробности из жизни родных. Наверное, эту конкретную подробность я бы предпочла не знать. А то воображение зашкаливает. И анекдоты неприличные на ум приходят.

«Всё потому, что хватит в девках ходить, дурочка».

– Ну ты что, на них он не рычит. И там всегда экономка, повариха, есть кому заняться. А здесь вообще в сад ходят, няня приглядывает. Отец присмотрит, если что…

– Да и я присмотрю, – добавила я.

– И ты… Тяжело оставлять, конечно, но что делать?

– Ехать праздновать юбилейный медовый месяц, – жизнерадостно провозгласила я. – Не переживай, справимся. Увози своего зверюку, все правильно. А то как представлю, что он с утра в мохнатом обличье на плацу отжимается… или марширует, задирая лапы….

Мы дружно захихикали, все еще обнимаясь. В двери деликатно постучали, и в спальню заглянула помощница Василины. Мы сразу сделали строгие лица.

– Доброе утро, ваше величество, – официальным и очень профессиональным тоном произнесла она. – Ваше высочество, здравствуйте, – кивнула мне. – Я с расписанием. И вас ждет парикмахер.

– Доброе утро, – серьезно сказала Василина. Я посмотрела на нее – да, за прошедшие недели сестричка стала чувствовать себя вполне уверенно. – Через пятнадцать минут я выйду, подождите.

Дверь закрылась, и Вася вздохнула.

– Ну все, Мариш. Сейчас у меня забег в душ и гардероб, а потом прекрасное рабочее утро. Но на завтраке буду. Увидимся?

– Конечно, – заверила я, целуя сестру в нос. Ее величество смешно сморщилась и крепко обняла меня.

Сообщение пришло, когда я собиралась к завтраку. С незнакомого номера.

«Тебе понравились цветы, злая девочка?»

Я не ответила. Зачем?

Завтрак прошел почти в нормальной обстановке. Во всяком случае, не было ощущения, что у нас кто-то умер. Даже Алина достаточно бодро уминала уже оцененные мной булочки и болтала с отцом о разнице между хвойными и лиственными деревьями в зимний период.

Я иногда задумывалась над тем, что наша семья то ли бесчувственная, то ли слишком самонадеянная. Мы никогда не ожидали плохого, всегда была какая-то уверенность, что все исправится, наладится, что будет только так, как захотим мы. Даже после того как жизнь наглядно показала нам тщетность этой веры. Все равно. Даже когда мы говорили о сестрах, мы произносили «когда Ангелина вернется» или «когда Пол найдется». Никогда «если». «Если» – это не для Рудлогов.

Я косилась на Мариана с Василиной и почему-то представляла себе Васю актрисой цирка, которая то заставляет медведя садиться на велосипед, то сует ему голову в пасть. Хотя нет, в пасть – это ко львам. Да и Байдек меньше всего был похож на циркового мишку. Наверное, это нервное.

Я оставила телефон в комнате и теперь боялась возвращаться, будто там меня могла ждать граната с выдернутой чекой или еще что-то такое же разрушительное. Но трубка молчала, новых сообщений не было, и я стерла первое и единственное, чтобы не было искушения ответить.

А вечером меня ждал сюрприз. Я вернулась из торгового центра – поехала в магазин спецодежды за халатами и костюмами для работы. У нас в больнице они всегда были в дефиците, а теперь я могла себе это позволить. Ну и увлеклась немного, заглянув сначала в магазинчик белья напротив, потом в соседний и так далее.

Вернулась с ворохом пакетов, которые честно тащил за мной охранник, открыла дверь гостиной и чуть не закрыла ее обратно. Остановила меня широко улыбающаяся горничная, которая держала в руках корзину с какими-то пышными сине-желтыми цветами, пытаясь примостить ее на подоконник.

Потому что все остальные места были уже заняты. Красные цветы, белые, фиолетовые, длинные и обрезанные, в букетах, корзинах, навесных и напольных композициях, простые и экзотические. Комната играла красками и давила оглушительным сладким запахом. Везде цветы, просто цветочное небо, цветочное море, у берегов которого застыла я.

Охранник тихо оставил пакеты у входа и ушел. Видимо, испугался возможного визга и прыжков.

– Это… что, Мария?

«Глупый вопрос, не находишь?»

Я вспомнила об обещании Мартина скупить цветочные магазины и чуть воспряла духом.

– Начали приносить почти сразу, как вы уехали, ваше высочество, – радостно пояснила горничная, опрыскивая оранжерею, в которую превратилась моя гостиная, из пульверизатора.

Я полезла за телефоном. Никаких сообщений, звонков. Наверное, все-таки Мартин. Пусть это будет Мартин, ну пожалуйста!

Внутренний голос был раздражен и язвителен.

«Ну кому ты врешь? Ну кому?»

– А это принесли недавно, – спохватилась горничная, протягивая мне конверт.

Я открыла его. Вытащила содержимое.

Записка.

«Если тебе не нравятся белые, выбирай любые».

Я вспомнила насмешливый, невыносимый, хриплый голос, и его руки, и губы, и чуть не заплакала там же, у входа в свою разноцветную гостиную. Ну почему он меня никак не отпускает? Или меня от него не отпускает?

В конверте было еще что-то, и я долго и непонимающе смотрела на цветные картонные прямоугольники, которые держала в руках.

Билеты.

На Королевский ипподром Иоаннесбурга.

Тот самый, на котором я участвовала в соревнованиях и выигрывала их.

Билеты на завтрашние утренние скачки. На двоих в ложу аристократии.

Ни за что не пойду!!!

* * *

– Венок на голове и полумаска – очень эклектично, – сказал Мартин, пропуская меня к креслу в первом ряду аристократической ложи.

– А ты в маске похож на оперного певца, – фыркнула я, усаживаясь. Кто же виноват, что женщины обязаны приходить на ипподром в венках из цветов? По традиции ими забрасывали с трибун победителей, занявших три первых места, когда они делали после скачек круг почета по стадиону.

Лавина из цветочных венков, волной осыпающаяся по следам проезжающих участников конных игр, на самом деле выглядела очень красиво. Особенно когда ты не зритель, а победитель.

В ответ чемпионы отдавали свою одежду на аукцион. Бои за чужое счастье шли нешуточные, чуть ли не до реальных драк доходило.

На самом деле эти деньги шли на содержание скакунов, поэтому изнутри традиция выглядела очень практично.

Бедная Мария вчера весь вечер плела венки, и я забраковала три, пока не получилось что-то приличное. Благо материала было достаточно. В гостиной из-за цветочного запаха дышать было невозможно, и я приказала осчастливить дворцовые залы, оставив себе только розы.

Во всяком случае, они не пахли как парфюмерная лавка в концентрате.

И вот теперь я оглядывала ипподром, иногда поднося к глазам бинокль.

Он был заполнен до краев, несмотря на туман и сырость, шумел, голосил и ревел. То и дело зрители начинали выкрикивать имя действующего чемпиона или других любимчиков, топать ногами в ритме давно известных кричалок. По периметру светились огромные экраны, чтобы находящиеся на другом краю видели все происходящее. Трибуны дрожали, и внутри меня тоже все дрожало. Я словно окунулась в давно забытый мир. И теперь картинками в памяти вставали гул и вибрация от этих криков в раздевалке, когда ты готовишься к выходу.

Хорошо хоть дождь прекратился. И пусть аристократия была защищена от него пологом, мне всегда было жалко лошадей и наездников. Скачки проводились несмотря ни на что. И зрители терпели, не уходили, ждали своих фаворитов.

Аристократическая ложа быстро заполнялась, гости в полумасках вежливо здоровались друг с другом, не называя имен. Но простые люди здесь появиться не могли, и поэтому приветствовать равных было принято.

На старт скакового круга, в боксы, стали выводить лошадей, называть клички, имена жокеев, и стадион с ревом повторял их, даже малоизвестных. Это тоже было традицией. Ветеринары и штатные маги обходили скакунов, проверяя на отсутствие повреждений и наведенных проклятий. Да, ранее бывало и такое.

Скачки начались. Народ взбесновался; казалось, меня сметет ором. Трибуны тряслись так, что землетрясение, которое застало меня по дороге в Орешник, не шло ни в какое сравнение. Я же чуть ли не подпрыгивала на своем месте, следя за завершающими круг скакунами.

И куда делся мой страх? Наверное, остался в Лесовине.

Я точно ощутила, когда он пришел и сел позади меня.

Сначала поняла, что Люк здесь, а потом только услышала запах табака и знакомой, терпкой, очень мужской туалетной воды. Шум куда-то отступил, и я выпрямилась, не видя уже ничего и никого.

Я чувствовала его взгляд на затылке, и до боли хотела оглянуться, и упрямо не оглядывалась, сжав руки на коленях так, что ногти наверняка повредили кожу. Мартин смотрел в бинокль, что-то возбужденно говорил мне, и я даже отвечала, смеялась, а затылок покалывало теплом, и казалось, что я ощущаю дыхание Люка, что вот-вот он коснется меня. Еще чуть-чуть – и коснется.

Скачки закончились, победители пошли на круг почета, водопадами сыпались венки, я тоже встала, бросила свой, зааплодировала. Рук я почти не чувствовала.

– Я пойду займу номер на аукционе, – сказал Мартин, приобнимая меня. – Подождешь?

– Конечно, – согласилась я.

Конечно.

Маг ушел, а я, не оглядываясь, спустилась вниз, к зоне награждения. Там, за стеклом, танцевали и играли крепкими мышцами прекрасные скакуны, журналисты брали интервью у жокеев, те раздевались, оставаясь в плотном и длинном нательном белье. Тут же одежду забирали служащие, уносили к аукциону.

– Почему вы все время подкрадываетесь ко мне сзади? – резко спросила я у его отражения в стекле.

Он тихо хрипло засмеялся. В груди зацарапало, пробежала вниз горячая тянущая волна, и я прикрыла на мгновение глаза. Это невыносимо. Тебе лечиться надо, Марина.

Когда я оглянулась, Люка уже не было.

Поднялась в полупустую ложу.

На моем кресле лежал еще один конверт. Я торопливо разорвала его, ожидая чего угодно. Но Кембритч умел удивлять.

В конверте лежала заверенная на мое имя купчая на скакового жеребца по кличке Пастух Августа и арендный договор на конюшню ипподрома, бокс и обслуживающий персонал.

– Я решил, что ношеные штаны не стоят того, чтобы получить за них в глаз, – смешливо сказал Мартин, появляясь передо мной, – тем более что они мне были явно не по размеру.

– Угу, – откликнулась я нервно, разглядывая документы.

– Зачем тебе конь, когда есть мы со Зверем? – с шутливой обидой пробурчал блакориец, заглядывая в письмо. – Или тебе надо еще кого-то эксплуатировать? Вошла во вкус? Может, тебе дрессированных крыс подарить, чтобы удовлетворить инстинкты?

Я улыбнулась, затем засмеялась, легко поцеловала его в щеку.

– Спасибо, что ты такой, какой есть, Март. Нет, это подарок. Пойдем посмотрим?

Жеребец был мощен и прекрасен: черный, лоснящийся, стройный, с белыми бабками, с изящным изгибом шеи – настоящий аристократ, без всяких примесей, и я просто задыхалась от восторга. И от страха пополам с предвкушением – последний раз я в седло садилась давно, а выезжать такого коня требовало немалого мастерства.

И от благодарности невыносимому моему кошмару по имени Люк Кембритч.

– Что ты с ним будешь делать? – спросил Мартин, погладил моего коня по холке и предложил ему яблоко. Жеребец величественно не обращал на него внимания. Какое воспитание, какая школа!

– Приму, конечно, – откликнулась я. – Разве можно его вернуть?

– Да я не про животное, – хмыкнул маг. – С Кембритчем ты что будешь делать?

Я равнодушно пожала плечами.

– Забывать, как страшный сон, Мартин. Он делает меня больной. Я этого не хочу.

«Вот врушка, а?»

– По-моему, ты обманываешь себя, – сощурив глаза, выдал блакориец.

Эти двое точно спелись!

– Ты живешь у меня в голове, – хихикнула я, взяв его за руку.

– Жаль, что не в сердце, – сказал он с неповторимой иронией. – Я действительно жалею, что тогда не отвез тебя к себе. Сейчас бы ты и думать забыла о своем Кембритче.

– Ну у тебя и самомнение, – рассмеялась я.

Он широко улыбнулся, тряхнул волосами.

– Это долгие годы тренировок, ваше высочество. Я старый и мудрый мастер разврата. Почти идеал. А тебе, моя бедная запутавшаяся девочка, очень бы не помешала хорошая и горячая дружеская помощь.

Я мурлыкнула, прижалась к нему. Черноокое сокровище, подаренное Люком, высокомерно взирало на нас и чуть покачивало головой. Пахло сеном и цветами.

– Так что нам мешает, Март?

– Ты не хочешь меня, Марина, – сказал он спокойно, няне нашлась с ответом.

* * *

Люк Кембритч, выйдя с ипподрома, отправил короткое сообщение Тандаджи. Сел в автомобиль, погладил руль – к машинам он привязывался куда больше, чем к женщинам. Глотнул коньяка, потом еще и еще. И выехал в сторону кольцевой.

«Полицейские пистолеты и автомобили ДПС преследуют неизвестного правонарушителя!»

Он выжал газ еще сильнее, улыбнулся, слыша, как гудит дорога под колесами. Сильно вильнул влево, вправо, обходя испуганных автомобилистов, понесся вперед. Сзади выли сирены.

«На перехват отправлен усиленный отряд из Главного управления полиции Иоаннесбурга!»

Люк резко свернул вправо, подрезая полицейскую машину, въехал на съезд в город и полетел в центр, аккуратно объезжая препятствия и внимательно отслеживая, чтобы ни в кого не врезаться.

«Мы видим текущую запись с камер пистолета. Судя по номерам, этот автомобиль принадлежит виконту Кембритчу, жениху пропавшей принцессы Ангелины Рудлог!»

Он пронесся по встречке на мосту, перед двигающимися на него машинами свернул снова вправо; колеса завизжали, завыли, но автомобиль выдержал и стремительно промчался по набережной, выехал на центральный Спасский проспект. Полетел вперед, не смотря на светофоры – только на людей и машины.

«Возможно, автомобиль был угнан, и теперь злоумышленник пытается скрыться».

Люк переключил радио с новостей на музыку, врубил звук на полную мощь, сбавил скорость – ровно настолько, насколько надо, вильнул раз, другой, вывернул руль и въехал в стекло дорогущего автосалона. Того самого, в котором он пару недель назад покупал машину для Крис Валенской.