Текст книги "Украинский Брестский мир"

Перед униженным нападками Любинского Львом Троцким Чернин от имени Четверного союза заявил о неограниченном признании киевской украинской делегации, ее самостоятельности и правомочности представлять Украинскую народную республику, предварительно напомнив, что ранее аналогичное признание было заявлено Троцким и, следовательно, не противоречит его же тезису о правоспособности лишь тех решений по украинскому вопросу, которые признаны советским правительством [93]. Притязаний харьковских представителей делегаты Четверного союза не приняли во внимание.

Троцкий, столкнувшись с непредвиденным ослаблением своей позиции в украинском вопросе, попытался отговорить хотя бы второстепенных членов Четверного союза от соглашения с киевской Радой в пользу договора «со всей федерацией республик в целом». В частности, он стал убеждать в этом турецкую делегацию на отдельном заседании с ней по вопросам мира на Кавказе 21 января (3 февраля), проводя параллель между происходящими на Украине событиями и младотурецкой революцией: «На Украине пала одна власть и возникла другая. Странно, что оттоманское правительство с этим не считается. Оно само вышло из недр революции. Разговаривать нужно именно с теми правительствами, которые существуют… Дело идет о низвержении буржуазного правительства и замене его рабочим правительством на Украине».

На это И. Хакки-паша, маститый дипломат старотурецкой школы, в прошлом – великий визирь, оставшийся с титулом «его высочество», с восточной невозмутимостью возражал, что «не понимает, почему господин председатель русской делегации придает такое большое значение вопросу об украинской делегации. Если верно, что она имеет своей опорой лишь Брест-Литовск, то вопрос этот разрешится сам собою… и не придется подписывать мира с этой делегацией». Таким же образом он обозначил недопустимость обсуждения этого вопроса с одной турецкой делегацией, а не с представителями всего Четверного союза, и при этом высказался за неизменность ранее принятой линии в украинском вопросе, обсуждать который следует всем вместе [94].

Таким образом, ни рост большевистских настроений на Украине и кризис киевской власти, ни антиправительственные выступления в Австро-Венгрии и Германии не привели к укреплению дипломатической позиции советской делегации на мирных переговорах. Революционное брожение в центральных державах вопреки ожиданиям большевиков не стало фактором смены их внешнеполитического курса, а, напротив, заставило их дипломатию форсировать план заключения сепаратного договора с Украиной. К этому подталкивала и шаткость положения киевского правительства – контрпартнера, на которого этот план и был рассчитан.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Садуль Ж. Записки о большевистской революции (октябрь 1917 – январь 1919). – М., 1990. С. 163.

2. Цит. по: Чубарьян А. О. Брестский мир. – М., 1964. С. 158.

3. РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 1992. Л. 2.

4. Садуль Ж. Записки о большевистской революции (октябрь 1917 – январь 1919). – М., 1990. С. 151–152.

5. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 244.

6. Переписка Секретариата ЦК РСДРП(б) с местными партийными организациями (ноябрь 1917 – февраль 1918). – М., 1957. Т. 2. С. 191.

7. Протоколы Центрального Комитета РСДРП(б) август 1917 – февраль 1918. – М., 1958. С. 170–171.

8. Ленинский сборник. – М.-Л., 1931. Т. XI. С. 41–43.

9. Там же. С. 38.

10. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 245.

11. Там же. С. 243–252, 478.

12. Протоколы Центрального Комитета РСДРП(б) август 1917 – февраль 1918. – М., 1958. С. 170.

13. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 249; Ленинский сборник. – М.-Л., 1931. Т. XI. С. 43.

14. Седьмой экстренный съезд РКП(б): Стенографический отчет. – М., 1962. С. 32–33.

15. Протоколы Центрального Комитета РСДРП(б) август 1917 – февраль 1918. – М., 1958. С. 173.

16. Третий Всероссийский съезд Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских депутатов. – Пг., 1918. С. 70, 71.

17. Протоколы Центрального Комитета РСДРП(б) август 1917 – февраль 1918. – М., 1958. С. 181.

18. Третий Всероссийский съезд Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских депутатов. – Пг., 1918. С. 92–93.

19. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 30.

20. Фельштинский Ю. Крушение мировой революции. Брестский мир. Октябрь 1917 – ноябрь 1918. – М., 1992. С. 233–234.

21. Троцкий Л. Моя жизнь. С. 376; Троцкий Л. О Ленине: Материалы для биографа. – М., 1924. С. 82–83.

22. АВП РФ. Ф. 413. Оп. 1. Д. 7. П. 88. Л. 3–6.

23. Троцкий Л. Моя жизнь. С. 376–377.

24. Будберг А. Дневник // АРР. – М., 1991. Т. 12. С. 271.

25. Винниченко В. Відродження нації. – Київ-Відень, 1920. Ч. 2. С. 215–217.

26. РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 35. Д. 455. Л. 207–208.

27. Винниченко В. Відродження нації. – Київ-Відень, 1920. Ч. 2. С. 222.

28. УЦР. Т. 2. С. 101–104, 108.

29. Третий Всероссийский съезд Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских депутатов. – Пг., 1918. С. 66.

30. Ленинский сборник. – М.-Л., 1931. Т. XI. С. 20.

31. РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 4542. Л. 2–3.

32. Третий Всероссийский съезд Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских депутатов. – Пг., 1918. С. 14–15.

33. РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 35. Д. 455. Л. 202, 206.

34. ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 2. Д. 27. Л. 10.

35. Там же. Д. 29. Л. 15–16.

36. Там же. Ф. 130. Оп. 2. Д. 585. Л. 56–58.

37. РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 35. Д. 455. Л. 192.

38. Там же. Оп. 34. Д. 104. Л. 58.

39. Христюк П. Замітки i матеріали до історії української революції 1917–1920 рр. – Відень, 1921. Т. 2. С. 124–125.

40. УЦР. Т. 2. С. 85.

41. Там же. С. 94.

42. Цит. по: Рубач М. А. К истории украинской революции // Летопись Революции. – 1926. – № 6. – С. 31.

43. УЦР. Т. 2. С. 110–112.

44. ГАРФ. Ф. 130. Оп. 2. Д. 585. Л. 54.

45. Затонський В. Уривки з спогадів про українську революцію // Літопис Революції. – 1929. – № 4. – С. 161–164.

46. ГАРФ. Ф. 130. Оп. 2. Д. 585. Л. 5–6.

47. АВП РФ. Ф. 413. Оп. 1. Д. 6. П. 87. Л. 13.

48. ЦДАВО України. Ф. 1063. Оп. 3. Спр. 16. Арк. 11.

49. Там же. Арк. 11-об.

50. Севрюк О. Берестейський мир. Уривки із споминів // Берестейський мир. З нагоди 10-тих роковин. Спомини та матеріали. – Львів, 1928. С. 156, 158.

51. Советско-германские отношения от переговоров в Брест-Литовске до подписания Рапалльского договора: Сборник документов. – М., 1968. Т. 1. С. 265.

52. Там же. С. 266.

53. Третий Всероссийский съезд Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских депутатов. – Пг., 1918. С. 70.

54. Троцкий Л. Моя жизнь. С. 264–265; The Trotsky Papers. Vol. I. P. 8–10.

55. Мирные переговоры в Брест-Литовске с 9(22) декабря 1917 г. по 3(16) марта 1918 г. – М., 1920. Т. 1. С. 261.

56. АВП РФ. Ф. 413. Оп. 1. Д. 7. П. 90. Л. 1–5, 7, 9.

57. Ленинский сборник. – М.-Л., 1931. Т. XI. С. 42–43.

58. Мазлах С. Октябрьская революция на Полтавщине // Летопись революции. – 1922. – № 1. – С. 137–139.

59. РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 35. Д. 455. Л. 182, 184–185; ГАРФ. Ф. 8415. Оп. 1. Д. 49. Л. 50–51, 60.

60. ГАРФ. Ф. 8415. Оп. 1. Д. 49. Л. 60–63.

61. Там же. Л. 64.

62. Там же. Л. 51–52.

63. Там же. Л. 51, 64.

64. РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2448. Л. 3.

65. Політичний терор і тероризм в Україні XIX–XX ст. Історичні нариси. – Київ, 2002. С. 122–124.

66. ГАРФ. Ф. 8415. Оп. 1. Д. 24. Л. 122–123. Опубликовано: Антонов-Овсеенко В. А. Записки о гражданской войне. Т. 1. С. 146.

67. ГАРФ. Ф. 8415. Оп. 1. Д. 12. Л. 242. Опубликовано: Директивы командования фронтов Красной Армии 1917–1922. – М., 1971. Т. 1. С. 43.

68. ГАРФ. Ф. 130. Оп. 2. Д. 1114. Л. 57–59.

69. Мирные переговоры в Брест-Литовске с 9(22) декабря 1917 г. по 3(16) марта 1918 г. – М., 1920. Т. 1. С. 136–137.

70. ГАРФ. Ф. 130. Оп. 2. Д. 1114. Л. 60–64.

71. Там же. Л. 69–70.

72. Там же. Л. 70–72.

73. Там же. Л. 73.

74. Там же. Д. 585. Л. 7–8.

75. Цит. по: Рубач М. К истории конфликта между Совнаркомом и Центральной Радой (декабрь 1917 г.) // Летопись революции. – 1925. – № 2. – С. 29.

76. УЦР. Т. 2. С. 116.

77. Российский государственный военный архив. Ф. 271к. Оп. 1. Д. 56. Л. 6-12.

78. Иванов А. Центральная рада и Киевский совет в 1917–1918 годах // Летопись революции. – 1922. – № 1. – С. 13.

79. РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 5332. Л. 2.

80. Рубач М. К истории конфликта между Совнаркомом и Центральной Радой (декабрь 1917 г.) // Летопись революции. – 1925. – № 2. – С. 29–30.

81. Залізняк М. Моя участь у мирових переговорах в Берестю Литовському // Берестейський мир. З нагоди 10-тих роковин. Спомини та матеріали. – Львів, 1928. С. 90–93.

82. Гофман М. Война упущенных возможностей. С. 130.

83. Фокке Д. Г. На сцене и за кулисами Брестской трагикомедии (Мемуары участника Брест-Литовских мирных переговоров) // АРР. – М., 1993. Т. 20. С. 104.

84. Залізняк М. Моя участь у мирових переговорах в Берестю Литовському // Берестейський мир. З нагоди 10-тих роковин. Спомини та матеріали. – Львів, 1928. С. 94–100.

85. РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 35. Д. 414. Л. 1–8.

86. Там же. Л. 8-11.

87. Там же. Л. 12–15.

88. Большевистское руководство… С. 52.

89. РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 35. Д. 414. Л. 15–23.

90. Гофман М. Война упущенных возможностей. С. 132.

91. Чернин О. В дни мировой войны: Мемуары. – М.-Пг., 1923. С. 264.

92. Гофман М. Война упущенных возможностей. С. 132.

93. Мирные переговоры в Брест-Литовске с 9(22) декабря 1917 г. по 3(16) марта 1918 г. – М., 1920. Т. 1. С. 156.

94. ГАРФ. Ф. 130. Оп. 2. Д. 1114. Л. 84–90.

Глава 7
ЗАТЯНУВШИЙСЯ ФИНАЛ БРЕСТСКИХ ПЕРЕГОВОРОВ

Украинская республика – центральные державы: внутренние трудности обеих сторон заставили форсировать соглашение. – Советские информационные фальстарты. – Германское военное командование готовится «опрокинуть» Россию. – Троцкий демонстрирует Чернину «недоговороспособность». – Соревнование, что раньше – советские ли войска, украинские и российские, займут Киев или дипломаты в Бресте заключат украинский договор. – Обстоятельства сомнительны, но договор подписан. – Троцкий: безнадежные попытки аннулировать свершившийся украинский договор и отказ от предлагаемого советско-германского компромисса. – Личное и самостоятельно мотивированное решение Троцкого о срыве переговоров. – Тщетные усилия Ленина предотвратить расформирование армии накануне германского наступления. – Дипломаты Украинской центральной рады просят военной помощи у немецкого народа, который «любит спокойствие и порядок». – Наступление германских войск. – Советское руководство после короткого замешательства – воевать или просить мира – выбирает последнее. – Мир подписан на «зверских» условиях. – Австро-германская сторона «не заметила» готовности украинского советского правительства принять на себя экономические условия подписанного ранее украинского договора и вернула в Киев власти Украинской центральной рады. Ненадолго.

Дипломаты центральных держав не стеснялись в средствах для того, чтобы ускорить заключение договора с правительством Украинской центральной рады. Командование германского Восточного фронта в ответственный момент лишило советскую делегацию связи с Петроградом. Сообщения по прямому проводу о пленарном заседании 19 января (1 февраля) не были получены в столице вовремя, в свою очередь, оттуда не было возможности передать в Брест свежие сведения о быстро менявшемся положении на Украине, особенно в Киеве и вокруг него.

Со своими киевскими клиентами австро-германские дипломаты тоже не церемонились. По воспоминаниям Зализняка, Чернин по окончании заседания 19 января (1 февраля) пригласил Севрюка к себе. В присутствии Кюльмана и Гофмана он «сухо и в довольно враждебном тоне» заявил, что в связи с затруднительным положением украинского правительства они предлагают делегации готовый проект мира с тем, чтобы назавтра пополудни украинцы подписали его… Гофман добавил, что хорошо знает положение украинского правительства и, если завтра договор не будет подписан, делегация свободно может возвращаться домой. Текст на одном листке бумаги состоял из трех пунктов: констатации окончания состояния войны, необходимости установления дипломатических и консульских отношений и обязательства правительства Украинской народной республики доставить центральным державам 1 млн. тонн хлеба и другое продовольствие. Севрюк сказал, что ответ даст на следующий день, и молча собрался уйти [1].

Оказалось, что с Киевом связь тоже отсутствовала [2]. «Горячая голова» Любинский сначала предложил выразить резкий протест и пригрозить отъездом. Но по зрелом размышлении все засели за подготовку собственного проекта с учетом прежних обсуждений с немцами и австрийцами. Текст был готов к шести часам утра. Через час Зализняка вызвал к себе Чернин. Он уже не настаивал на вчерашних требованиях и согласился рассмотреть украинский проект [3]. Гофман вспоминал потом, что «с удивлением наблюдал за молодыми украинцами. Они прекрасно знали, что ничего не имеют за собой, кроме возможной немецкой помощи, что их правительство представляет собой фиктивное понятие. И все же в… переговорах с Черниным они твердо держались своих ранее выставленных условий и не уступали ему ни на йоту» [4].

Впрочем, не будь так опасна внутренняя ситуация в Германии и особенно в Австрии, молодые киевляне, только что вступившие на дипломатическую стезю, при всей их решимости, самообладании и открывшихся дипломатических способностях, вряд ли достигли бы искомого. Путеводной нитью их успеха оставалась сугубая заинтересованность центральных держав в договоре с Украиной. Немцы загодя озаботились вопросом о военной помощи приближавшемуся к катастрофе правительству Центральной рады. Кюльман в телеграмме рейхсканцлеру 19 января (1 февраля) предлагал рассмотреть необходимые меры на тот случай, если украинцы обратятся за военной помощью [5].

Генеральный секретарь по иностранным делам А. Я. Шульгин предпочел бы получить помощь от сформированных ранее на территории России и ориентированных на державы Согласия чехословацких и польских частей, а также румынских войск и старался заручиться их согласием. Но, сообщил он Любинскому в Брест 22 января (4 февраля), «дело это… прогорело. Выяснилось, что у них самих немного сил… делайте из этого соответствующие выводы» [6]. Вывод оставался один – австро-германская помощь. Сперва предполагалось принять ее без ущерба для образа «самостоятельной державы» – путем возвращения на родину военнопленных-украинцев, которые должны были сделаться защитниками власти Центральной рады. «Гофман спрашивал, почему мы не прислали опытных офицеров для… обсуждения вопроса о возвращении их (пленных) на родину, примите это к сведению и немедленно присылайте побольше специалистов. Приготовьте составы для соскучившихся наших пленных. Специалистов вышлите не позже завтра… – передавал Севрюк в Киев 22 января (4 февраля), вопрошая в заключение с намеком: – Вы, конечно, поняли?» [7].

А в это время советская делегация, лишенная прямой связи со своей столицей, направляла курьеров через линию фронта в Двинск, чтобы оттуда передать необходимые сведения правительству. 20 января (2 февраля) Карахан телеграфировал Сталину: «Сообщите фактические подробности [о] киевской Раде. Здесь распространяется украинцами, что [в] Киеве правительство во главе с Голубовичем. [В] чьих руках Киев, в каких городах Рада еще держится, при каких обстоятельствах она пала? Не допустить признания Рады мы не могли, мы заявили, что существование ее исчисляется короткими единицами времени, но для немцев это был необходимый дипломатический ход, остановить который не в наших силах. Если Киев в наших руках, то передайте, пусть нас вызовут к Юзу (аппарат прямого провода. – И. М.) оттуда» [8].

В ответ в ночь с 21 на 22 января (3–4 февраля) из Петрограда была пущена радиограмма – «Всем. Мирной делегации в Брест-Литовске особенно» – за подписью Ленина: «Мы тоже крайне взволнованы отсутствием провода, в чем, кажется, виноваты немцы. Киевская Рада пала. Вся власть на Украине в руках Совета. Бесспорна власть Харьковского ЦИК на Украине; назначен большевик Коцюбинский главнокомандующим войсками Украинской республики».

Напомним, что Ю. М. Коцюбинский (1895–1939), сын известного украинского писателя, активиста национального движения М. М. Коцюбинского, был заместителем В. М. Шахрая – народного секретаря по военным делам. Назначение его главнокомандующим войсками Украинской республики, состоявшееся 19 января (1 февраля), должно было подчеркнуть, что наступление на Киев ведется национально ориентированными украинскими силами. В дальнейшем, после занятия Киева, о нем была молва, будто держит себя очень свирепо, посетителей принимает с заряженным револьвером на столе, бумаги подписывает на колене, на другом колене – кусок сала, который ест, откусывая или отрывая пальцами. У Д. И. Дорошенко, оставшегося в Киеве после эвакуации правительства Центральной рады и вынужденного обратиться к Коцюбинскому по делам об упразднении штата комиссара по делам Галиции, получилось совершенно иное впечатление: «Высокий молодой человек, чрезвычайно похожий на покойного Михаила Михайловича Коцюбинского… (изящного, мягкого, высокоинтеллигентного)… в офицерской шинели без погон. Я отрекомендовался по-русски. Коцюбинский пригласил меня сесть, говоря по-украински. Тогда я стал говорить по-украински… В канцелярии военного министра Центральной Рады… беспорядок царил отчаянный. Теперь канцелярия имела деловой вид. Весь разговор по-украински». В дальнейшем все документы для автора и для А. И. Лотоцкого, одно время – генерального писаря правительства Рады, были изготовлены на языке по их желанию и немедленно подписаны Коцюбинским – джентльменский поступок, охарактеризовал этот эпизод Дорошенко [9].

Далее в радиограмме говорилось об успехах революционеров в Финляндии, на Дону и в Германии, где 18(31) января был образован Берлинский совет рабочих депутатов: «Ходят слухи, что Карл Либкнехт освобожден и скоро встанет во главе немецкого правительства» [10].

На следующий день пришла еще одна радиограмма за подписью Ленина с обзором событий в стране. Об украинских делах в ней говорилось: «Киевская буржуазная Рада пала и разбежалась. Полностью признана власть Харьковской украинской Советской власти. Троцкий телеграфирует из Брест-Литовска, что немцы затягивают переговоры…» [11].

Опережающая события информация была следствием нарушения внутренних коммуникаций и преждевременных победных реляций с мест. Так, чрезвычайный комиссар Орджоникидзе телеграфировал 19 января (1 февраля) из Харькова в Петроград: «В Киеве восстание рабочих и солдат. Арсенал в руках рабочих. Сегодня советские войска войдут в Киев. Буржуазно-шовинистическая рада пала. Да здравствует власть Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов Украины» [12]. В 20 часов того же дня в Смольный поступило сообщение народного секретаря труда Скрыпника: «Сейчас только получено кружным путем через Павлоград известие о вступлении наших войск в Киев и еще не проверено. Положение в Киеве вчера было незавершенное. Сегодня сообщали еще. Проверено, что по вступлении наших войск Рады не оказалось. Сбежала или разбежалась… неизвестно. По получении дополнительных сведений сообщим» [13].

21 января (3 февраля) Антонов-Овсеенко передавал Муравьеву по прямому проводу, что «по радио получены сейчас слишком тревожные сведения… будто бы в Киеве восставшие потерпели поражение», в то время как из Бахмача ему сообщили от имени Муравьева, что Киев взят советскими войсками и он уже передал это в… Петроград – «теперь приходится опровергать» [14]. 24 января (6 февраля) Антонов-Овсеенко просил через Харьков и через Ставку немедленно передать в Совнарком, что «сведения, полученные ЦИК У[краины], не совпадают с телеграммой Муравьева… Киевская Рада еще бьется в судорогах» [15].

Между тем в Бресте немцы для проверки сенсационных радиограмм, рассылавшихся от имени Ленина, восстановили связь с Киевом и Петроградом. 22 января (4 февраля) Карахан обратился к Сталину с предложением, чтобы большевики для убедительности, если они действительно в Киеве, оттуда послали бы в Брест радиограмму [16].

Однако проверка осуществилась иным способом: примерно в то же самое время Киев откликнулся на обращение из Бреста голосами нового главы правительства Украинской центральной рады Голубовича и А. Я. Шульгина. Бывший у аппарата Любинский на радостях, прежде чем перейти к докладу по существу, передал на другой конец провода в присущей ему манере: «Один болгарский министр обещал плюнуть в морду Троцкому, коли радиограмма Ленина не подтвердится. Ему, очевидно, придется сегодня вечером сделать это» [17]. Их разговор с делегатами растянулся за полночь с 22 на 23 января (4–5 февраля). Севрюк доложил о состоянии переговоров: о согласии центральных держав признать западную границу Украины, намеченную Грушевским и откорректированную Гофманом, – с Холмщиной, но без большей части Подлесья. Украинцам было предложено отказаться от требования немедленного освобождения оккупированных территорий (на Волыни), чтобы властям Украинской народной республики не пришлось срочно заниматься трудным делом создания там украинской администрации.

Кроме того, немцы связывали очищение территорий с получением до лета 1 млн. тонн украинского хлеба, а главное – с унизительным для Украинской республики условием о включении «хлебного» пункта непосредственно в текст мирного договора. Украинцы рассчитывали оформить его в отдельном торговом соглашении. Чернин со своей стороны решительно отказался от упоминания в договоре Восточной Галиции и Буковины, предложив секретное обязательство австрийского правительства – тоже после получения украинского хлеба – внести в парламент законопроект о выделении этнических восточнославянских земель в самостоятельную провинцию.

Заминка в переговорах произошла из-за сопротивления украинцев австро-германскому требованию обозначить особым пунктом в мирном договоре количество поставляемого Украиной хлеба. Голубович, отвечая делегатам, признал возможным тайный характер соглашения по Галиции, но предложил постараться оформить его без упоминания о миллионе тонн хлеба. Севрюк, в свою очередь, посоветовал правительству начать подготовку общественного мнения: упорно говорить о выгодах будущего «договора как спасения для Украины». При этом все понимали, что сроки его заключения ограничены тем, сколько удастся продержаться киевскому правительству. Севрюк исчислял их ближайшими тремя днями. «Немцы, – говорил он, – нас всячески поддерживают… поскольку мы представляем вас в настоящий момент, то есть сегодняшний, завтрашний и послезавтрашний дни наиболее выгодны для нас, следует спешить». Голубович успокоил, что Рада уже заранее накануне проголосовала за подписание мира, а правительство приступило к его популяризации в обществе [18].

В последующие дни между киевлянами и дипломатами центральных держав в Бресте продолжались интенсивные переговоры по согласованию оставшихся спорных вопросов украинского договора. На помощь в качестве еще одного посредника 23 января (5 февраля) прибыл депутат австрийского парламента из Буковины, один из лидеров русинов (украинцев) Австро-Венгрии барон Н. Василько.

Украинский вопрос первым обсуждался 23 января (5 февраля) и в Берлине, куда на австро-германские переговоры о союзнической политике отбыли руководители делегаций центральных держав. Австрийский министр заявил там, что мир с Украиной существенно ущемляет интересы Австро-Венгрии: уступка Украине Холмщины, которую Польша считает своей, затруднит будущее австро-польское решение, а поднятый украинцами восточногалицийский вопрос может затронуть и другие коронные земли и иметь для Австрии нежелательные федералистские последствия, тем более что украинская делегация, заезжая по дороге во Львов, уже рассказывала там о своих стараниях в этом направлении. Чернин потребовал эквивалента в виде преимущественного права Австро-Венгрии на получение украинского хлеба, платежей за него товарами, а не деньгами, обеспечения транспорта и гарантий выполнения всего перечисленного [19].

Австрийские условия были приняты германским политическим и военным руководством, спешившими с украинским договором, чтобы покруче расправиться с Россией. «Если Троцкий будет так же несговорчив, как до сих пор, то после заключения мира с Украиной мы должны будем прервать переговоры с Северной Россией», – заметил рейхсканцлер Г. Гертлинг. «Тогда бы мы предприняли военные операции… Мы бы таким образом все же опрокинули Троцкого. Даже обстановка на Западе требует… чтобы мы принудили Троцкого раскрыть свои карты. С военной точки зрения разрыв с ним был бы счастьем», – заранее ликовал генерал-квартирмейстер германского Генерального штаба Э. Людендорф [20].

В большевистских верхах Петрограда тоже оценили наставший в Бресте момент как поворотный. «Разговоры о сепаратном мире ходят уже несколько дней даже в официальных кругах, – написал 25 января (7 февраля) Ж. Садуль в Париж. – Большевики сделали все для того, чтобы мы присоединились к брестским переговорам. Чтобы заставить нас последовать их примеру и… чтобы вызвать в Германии революционные события, они затягивали эти переговоры. Сегодня, похоже, затягивание… оборачивается для русских больше неудобствами, чем выгодами… оно позволило немцам… убедиться в военной слабости России и… стать более требовательными» [21].

Профессионалы в командовании российской армии, осознавая всю меру ее небоеспособности, со своей стороны предупреждали о реальности германского наступления. Начальник штаба Западного фронта Н. В. Соллогуб 15(28) января докладывал в ставку наштаверху и наркому по военным делам о том, что «противник производит интенсивные работы по расчистке окопов… усилению частей передовой линии, усиленным занятиям в тылу… противником ведутся спешные работы по расчистке дороги… до наших покинутых позиций. Постоянные посещения неприятельскими солдатами наших позиций, особенно артиллерии, разрушение ими наших укреплений первой линии являются организованной работой. Противник принимает меры для обеспечения возможности быстрого наступления в случае разрыва мирных переговоров. На фронте нет вооруженной силы, способной оказать какое-либо сопротивление противнику. Вся артиллерия… и массы технического имущества неизбежно попадут… в руки противника. Короткий удар немцы могут нанести, не выжидая весны, и этот удар… приведет к захвату всей артиллерии».

В заключение Соллогуб настаивал на срочном вывозе в тыл артиллерии и другого технического имущества, иначе «будущая армия, какова бы она ни была по названию, может остаться без артиллерии, снарядов, лошадей и инженерного имущества» [22]. На ту же необходимость «спасения многомиллиардного военного имущества… на фронте» в случае срыва «хрупкого дела мира» военный эксперт советской делегации обращал внимание в записке от 12(25) января [23].

Троцкий, в душе предпочитавший германское наступление тяжелому миру, тоже через некоторое время, а именно 24 января (6 февраля), поручил военному консультанту генералу А. А. Самойло через штаб Западного фронта передать наштаверху, «что совокупность слагающейся здесь обстановки указывает на полную возможность даже в ближайшие дни решения германского главного командования прервать переговоры и возобновить военные действия. Нарком Троцкий высказывается за необходимость провести самым ускоренным образом меры по вывозу в тыл и обеспечению материальной части наших армий» [24]. Это означало, что вследствие своих дипломатических неудач нарком по иностранным делам стал готовиться к недипломатической развязке.

Когда Чернин, считавший предпочтительным перед замирением с одной Украиной общий мир на востоке, попытался в неофициальном разговоре с Троцким 25 января (7 февраля) выяснить, какие условия были бы для него приемлемы, глава советского внешнеполитического ведомства показал, что насущные интересы страны, вытекавшие из ее ослабленного положения, он готов подчинить своему желанию управлять мировыми событиями. Не вдаваясь в существо разногласий, он с непримиримостью заявил (в передаче собеседника), что «не столь наивен… он отлично знает, что нет лучшей аргументации, нежели сила, и что центральные державы вполне способны отнять у России ее губернии… что дело идет не о свободном самоопределении народов в оккупированных областях, а о грубой силе, и он… Троцкий, вынужден преклониться перед грубой силой… он никогда не откажется от своих принципов… и объявит всей Европе, что дело идет о грубой аннексии» [25].

Предрешив таким образом неподписание договора на всем фронте от Балтики до Черного моря, Троцкий все еще надеялся, что ему удастся помешать украинскому договору как обходному маневру центральных держав. Он повторил Чернину, что не даст согласия на договор государств Четверного союза с Украиной, которая, по его словам, уже в руках большевистских войск и является частью России. В подтверждение этого он в тот же день, 25 января (7 февраля), официально представил текст очередной радиограммы за подписью Ленина, датированной 22 января (4 февраля). На следующий день, 23 января (5 февраля), она была направлена также во все украинские города и губернии, фронтовые и тыловые части.

В радиограмме информация о реальных событиях переплеталась с вольными или невольными вымыслами и неточностями. В ней говорилось, будто советские войска под руководством заместителя Шахрая Коцюбинского вступили в Киев 16(29) января и вместе с киевским гарнизоном низложили киевскую Раду. «Всеми покинутый генеральный секретариат… во главе с Винниченко скрылся. Одоевский, пытавшийся сформировать компромиссный Генеральный секретариат, арестован». Далее речь шла о провозглашении власти харьковского ЦИК Советов Украины, о якобы состоявшемся 21 января (3 февраля) переезде Народного секретариата в Киев и так далее [26]. Немцы и австрийцы хотя и знали, что дни киевской Рады сочтены, но против данного сообщения возразили, что делегация Украинской центральной рады предъявила им телеграммы Голубовича из Киева, датированные 23 января (5 февраля) [27].

В действительности Киев – исторический город с почти полумиллионным населением – оказался перед угрозой штурма. Чтобы не допустить его, городская дума при посредстве местных большевиков направила к командованию советских частей делегатов. «Дума делает попытку войти в переговоры и перемириться, – сообщал Муравьев из Дарницы, – наотрез отказал, пока войска Рады не положат оружия, пока не будут выданы известные лица, пока Рада не распустит себя и не признает советской власти» [28]. Но украинские лидеры, растеряв популярность у собственного народа, рассчитывали обрести опору в договоре с Четверным союзом. А для этого следовало как можно дольше продержаться в столице, не в последнюю очередь для того, чтобы продлить состояние легитимности своей делегации в Бресте. Таким образом штурм Киева стал неизбежным.