Текст книги "Елисейские Поля"

11

Было шесть часов. Лиза возвращалась домой, прижимая сверток к груди.

Чулки теплые, хоть на Северный полюс. И перчатки тоже. Но особенно ее радовал шандай. Такой пушистый, легкий, из верблюжьей шерсти. Может быть, нехорошо только, что розовый? Удобно ли розовый? Жанна д’Арк вряд ли надела бы розовый. Но тогда ведь не носили шандаев. И менять теперь все равно поздно. Скажу Коле, что другого не было.

Она открыла дверь своим ключом и вошла в темную прихожую.

Сырой воздух ударил ей в лицо.

Холодно, как на улице. И дом уже заброшенный, не жилой. Но ведь сегодня ночью нас уже не будет здесь.

– Алло, – крикнула она.

Голос ее прозвучал громко и гулко. Никто не ответил ей. В гостиной было пусто. Кромуэль сидел под лампой в столовой и, наклонившись над путеводителем, выписывал что-то.

– Посмотри, что я купила.

– Подожди, сейчас. Николай просил меня составить маршрут, а я плохо разбираюсь.

– А где они?

– Наверху. Укладываются, верно.

Лиза побежала наверх.

– Коля, – позвала она.

Дверь из комнаты Николая отворилась, и Андрей просунул голову:

– Не мешай. Мы заняты.

– Я хотела показать шандай.

– После, после. Купила, и слава богу.

– Посиди внизу, – крикнул Николай. – Ты нам сейчас понадобишься.

Лиза вернулась в столовую и села на диван, все еще держа сверток на коленях. Как холодно. Хоть бы камин затопили. Ничего, надо привыкать. В России еще холоднее.

Кромуэль что-то записывал, шурша страницами путеводителя.

Лиза прислонилась к стене. Все было как и вчера. Пыль все тем же густым слоем покрывала буфет, и грязные тарелки все так же стояли на запачканной скатерти. И было так же тихо. И должно быть, оттого, как и вчера, стало грустно и беспокойно.

«Мы сегодня едем».

Но от этой мысли не стало легче. Снова, как вчера, вместе с холодом в кровь осторожно пробиралась тревога, и руки уже начинали дрожать.

«Ну да, конечно. Это лихорадка перед дорогой. Это всегда у всех. Так и называется – Reisefieber»[9]9
  Чемоданное настроение, волнение перед дорогой (нем.).


[Закрыть].

Но руки дрожали все сильнее, сердце тяжело и тревожно стучало.

– Кром, ты кончил?

– Сейчас, сейчас.

В тишине зашуршали листы. Лиза вздохнула. Как тяжело, как томительно.

Скорее бы уехать из этого заброшенного дома. Скорей бы уже. Андрей, хоть бы он сошел проститься. Нет, об Андрее не надо думать.

Отчего ей так тревожно? Так тяжело?

– Лиза, – громко позвал Николай сверху.

Лиза вскочила и побежала в прихожую. Вот сейчас все пройдет. Сейчас будут торопиться, укладываться, потом поедут. О чем ей беспокоиться? Все будет хорошо.

Николай спустился по лестнице и решительными большими шагами подошел к ней.

– Надень пальто, – сказал он хрипло. – Ты пойдешь в сад и, если кто придет, скажешь, что никого дома нет, а ты забыла ключ и сама не можешь попасть домой. Поняла?

– Что? – Она растерянно смотрела на него и только теперь заметила, что он был очень бледен. – Зачем в сад?

– Не рассуждай. Поняла? Входить не смей, пока я не отопру дверь. Ну, одевайся.

– Я, – прошептала она, и колени ее затряслись. – Я не хочу, я не пойду. Зачем?

Он взял ее за плечо.

– Не пойдешь? – повторил он протяжно.

Это уже не был Коля, это уже не был ее брат. Это был чужой, страшный, на все способный человек. И в первый раз Лиза почувствовала страх за себя, за свою жизнь.

Он снял ее пальто с вешалки:

– Живо. Если кто придет, не пускай. Поняла?

Она долго надевала пальто, не попадая в рукава. Страх сжал ей горло, пробежал вниз по рукам, по груди, по спине, докатился до колен, и ноги стали слабыми и пустыми, будто из них вынули кости. Не было сил стоять, ноги уже не держали ее, хотелось опуститься на пол. Но страх гулко стучал в груди: «Нельзя, нельзя. Упадешь, пропадешь».

Она метнулась к выходу. Николай преградил ей дорогу:

– А шляпа, перчатки?

Она протянула дрожащую руку за беретом. Он открыл ей дверь:

– Ну, иди. И помни.

Она прошла мимо него, думая только о том, чтобы не упасть.

– Не пускай никого в дом.

Дверь захлопнулась.

Легкий, почти весенний ветер ударил ей в лицо. Цепляясь за перила, она спустилась в сад.

«Что это? Зачем я тут?»

Она села, крепко держась за спинку скамьи.

Деревья наклонились над ней, закачались и тихо поплыли. И небо качнулось, заколебалось и серым, густым, холодным туманом медленно спустилось на дом, на сад, на Лизу. Лизе казалось, что она не в саду, а на дне реки и не туман, а вода кругом.

Она вздохнула, и туман, как вода, хлынул в ее открытый рот. Она хотела крикнуть и захлебнулась туманом. Туман проник в ее сердце, туман заволок ее мозг. И уже не было ни страшно, ни мучительно.

Она положила голову на спинку скамьи. Это только сон. Это снится мне.

В серый густой туман медленно, беззвучно, как большая рыба, въехал длинный черный автомобиль. Круглые большие фонари, похожие на рыбьи глаза, ярко светили.

«Это сон, – смутно подумала Лиза, – это мне снится. И туман, и сад, и автомобиль».

Автомобиль подъехал к самому забору и остановился. Из него вышел высокий человек в сером пальто. Он открыл калитку. Это сон. Но из сна, из тумана выплыло бледное, страшное лицо Николая и хриплый голос сказал над самым ее ухом:

– Не пускай никого в дом.

Она вскочила, и ее сон сразу перешел в действительность. Или, может быть, действительность перешла в ее сон.

– Что вам надо? – крикнула она.

– Здесь живут русские? – спросил человек в сером пальто.

– Какие русские?

Он шагнул к ней в темноте, вглядываясь в нее с трудом.

– Да, это вы, – сказал он по-французски. – Вы были тогда в ресторане с Кромуэлем.

– Вы тот. Вы двоюродный брат Крома.

Она тоже узнала его.

Он кивнул. Деревья тихо качались над его головой. Свет непотушенных автомобильных фонарей прорезал двумя белыми полосами черный сад.

– Да. Видите ли, я хотел узнать, спросить. Кром ушел из дому вчера ночью и не возвращался больше. Он не был у вас?

– Нет, – сказала Лиза быстро. – Мы уже больше месяца не видели Крома.

«Нельзя, чтобы он узнал, что Кром у нас», – неслось в ее голове.

– Он ушел и не возвращался. Его всюду искали. Заявили в полицию.

– В полицию? – переспросила она.

– Да. Я вспомнил, что вы его друзья. Он мне как-то сказал ваш адрес. Фамилию я забыл. Я думал: может быть, он у вас?

– Нет. Кром не приходил к нам с той ночи в ресторане.

Она покачала головой.

Он наклонился к ней. Она увидела, что он улыбается.

– Вы, помните, мне тогда показали язык?

– Я была очень зла на вас. Простите.

Он рассмеялся:

– Какая вы забавная. Мне вы тогда показались взрослой, а вы совсем ребенок.

– Это от платья.

– Но я сразу разглядел, что вы очень хорошенькая.

Она ничего не ответила.

– Что вы делали так поздно в саду? Холодно. Вы простудитесь. Идите домой.

– У меня нет ключа. Я не могу попасть домой. Дома никого нет. Я жду брата.

Он взял ее за руку:

– Вам нельзя здесь оставаться. Вы замерзнете. У вас уже совсем ледяные пальцы. Поедемте в какое-нибудь кафе. Вы выпьете там грог, согреетесь.

Она покачала головой:

– Нет. Мне надо ждать брата.

– Тогда пойдем посидим в автомобиле. Там теплее.

Она послушно пошла за ним, села в его автомобиль.

Он закутал ее меховым одеялом:

– Лучше так? Хорошо?

– Хорошо.

Он зажег свет.

– Ну, покажитесь, какая вы?

Она подняла к нему взволнованное лицо:

– Вот какая. Я вам нравлюсь?

– Страшно нравитесь, – серьезно сказал он. – Как вас зовут?

– Лиза. Элизабет.

– Я буду вас звать Бетси. Можно?

Сон продолжался. И этот автомобиль, и эти черные деревья, и незнакомый человек в сером пальто – все это только снится.

Она сбросила одеяло, оживилась, поправила волосы.

– Да посидите же тихо. Вы как ртуть.

Она рассмеялась. Быть веселой казалось очень легко. Она уже не знала, страшно ли ей или весело.

– Я понимаю, что Кром был в вас влюблен. – Он помолчал. – Я сам уже влюблен в вас.

– Ну, уже так быстро?

– Да, так быстро.

Она протянула ноги вперед, уперлась ими в стену автомобиля, потом немного спустила чулок и показала ему синяк на колене:

– Видите. Я вчера упала. Больно.

Он нагнулся к ее ногам.

– Поцелуйте, чтобы не было больно.

Он коснулся губами ее гладкой, холодной кожи. Она осторожно оттолкнула его голову:

– Довольно. Теперь поезжайте. А то вернется брат, и мне попадет.

– Он разве строгий?

– Ужасно. – Она выпрыгнула из автомобиля. – Ну, до свидания.

Он поймал ее за рукав:

– Когда я вас увижу?

– Не знаю. Поезжайте же, – нетерпеливо повторила она.

– Можно мне к вам завтра приехать?

– Нет.

– Тогда поедемте завтра вместе обедать.

– Нет.

– Слушайте. – Он достал из бумажника визитную карточку. – Вот мой адрес. Спрячьте. Вы позвоните мне, и мы поедем завтракать в шикарный ресторан. Обещаете?

Она спрятала карточку в карман пальто.

– Обещаю. Только уезжайте скорее.

– Так я буду ждать. До свидания.

Автомобиль тронулся.

Уже не было тумана. На улице горел фонарь. Высоко на небе стояла круглая белая луна. От холода стыли руки.

Луна ярко освещала маленький розовый дом. Розовые ставни были закрыты, и шторы наверху задернуты.

«Что они там делают? Почему мне нельзя домой?»

Она подошла к крыльцу.

«Мне холодно. Я позвоню».

Но она не посмела подняться по ступенькам и позвонить.

«Подожду еще».

Наверху шевельнулась штора, узкий желтый луч упал вниз. Чье-то лицо мелькнуло в окне, штора снова задернулась. Лиза, подняв голову, посмотрела вверх. Но штора больше не шевелилась.

«Что же это? Долго еще ждать? Зачем?»

И вдруг дверь тихо отворилась. Никто не вышел из нее. Она стояла, открытая в темную прихожую. И все было тихо.

Лиза, не двигаясь с места, смотрела на эту четырехугольную черную дыру.

– Иди же, – услышала она тихий голос.

Она робко поднялась на крыльцо, вошла в темную прихожую. Николай стоял у стены, тень его вытянулась до потолка.

– Закрой дверь, – зашептал он. – Кто приезжал?

– Двоюродный брат Крома.

– Что он хотел? Что ты сказала? – испуганно шептал он.

– Он спросил, не был ли Кром у нас. Я сказала, что мы уже шесть недель не видели Крома.

– Что он еще говорил?

– Больше ничего.

– Он не сказал, что завтра приедет?

– Нет.

– Он поверил?

– Да. Отчего тут темно?

– Сейчас.

Николай повернул ключ в замке и зажег свет. Он был так же бледен и казался усталым. Руки его бессильно свешивались вниз.

– Послушай, – сказал он хрипло. – Мы не едем. Этот Кромуэль отказался в последнюю минуту. Я отдал ему деньги и бриллианты.

Лиза прижала руки к груди:

– Не едем?

– Он не захотел подписать бумагу. Мы поссорились. Он… он ушел.

– Ушел? Как же я не видела?

– Он ушел черным ходом.

Из гостиной вышел Андрей. Воротник его рубашки был расстегнут. Влажные волосы прилипали к его лбу.

– Ложись спать, Лиза, – сказал он, не глядя на нее. – Ведь ты не спала прошлую ночь.

Лиза молча стала подниматься к себе.

– Хочешь чаю? – спросил Николай вдогонку.

Она, не ответив, пошла скорее.

У себя она села в кресло, не снимая пальто.

– Не едем, не едем, не едем, – повторила она. – Вот и кончено. Не едем.

На лестнице раздались шаги. В соседнюю комнату вошли.

– Теперь все в порядке, – сказал голос Андрея. – Можно лечь.

– Нет. Надо еще взглянуть в ванной. Там, кажется… Пойдем.

– Я не могу. Не могу. Пойди ты. – Голос Андрея оборвался. – Я не могу больше, – почти простонал он.

– Ну хорошо, хорошо, – зашептал Николай. – Ты ляг, успокойся. Я сам.

Шаги снова спустились. В тишине ясно раздался странный звук, будто полотеры натирали щеткой пол.

Лиза прислушалась: «Что это? Пойти посмотреть?» Но она не двинулась. «Не надо. Это меня не касается. Я должна держать себя в руках. – Она сжала пальцы. – Это меня не касается. – Она подняла плечи, стараясь уйти в пальто, как улитка в свой домик. – Это меня не касается. Надо лечь, – подумала она. – Лечь и спать. Я устала, и мне надо уснуть».

Она встала, в темноте сняла бархатную покрышку с дивана, разделась и легла.

«Ни о чем не надо думать. Надо спать. Я устала. – Она закрыла глаза. – Считать до ста. И потом опять до ста. Только не думать. Сорок пять, сорок шесть, сорок семь. Надо спать».

– Лиза, – тихо позвал Николай.

– Что тебе?

Лиза села. В голове все было ясно, будто она ни на минуту не засыпала. Николай в пижаме стоял перед ней. Дверь в его комнату была открыта. На столе горела желтая лампа.

– Лизочка, я разбудил тебя, прости. Я думал, ты не спишь. – Николай виновато и растерянно улыбнулся. – Мы с Андреем не можем заснуть. Я думал, ты тоже. Мы так разнервничались с поездкой, со всей этой историей.

Он замолчал. Лиза снова сжала руки. Только держать себя в руках, не ослабеть.

– Лизочка, – попросил Николай жалобно. – Пойдем к нам. Посиди с нами немножко, поболтай с нами, Лизочка.

– Хорошо.

Лиза встала с кровати, накинула платок на ночную рубашку и босиком пошла за Николаем.

Андрей лежал на узком диване, покрытый клетчатым пледом, под которым вчера спал Кромуэль.

– Вот веду к нам птичку. Она нас развлечет.

Николай лег в кровать и натянул одеяло.

– Устраивайся у меня в ногах, Лизочка.

Лиза села и завернулась в платок.

– Ну, Лизочка, расскажи что-нибудь, – попросил Николай.

– Что же рассказать?

Николай рассмеялся:

– Что у тебя за тон! Как у учительницы. И голос деревянный. Ты сердишься, что я разбудил тебя?

Лиза покачала головой:

– Нет. Я не сержусь.

– Тогда что же с тобой?

– Я очень устала.

– Сейчас, сейчас пойдешь спать, ты не сердись. А завтра мы тебе лисицу купим. Ты ведь давно хотела лисичку. Завтра купим, – льстиво и вкрадчиво говорил Николай.

Лиза смотрела прямо перед собой на желтую лампу.

Андрей поднял голову с подушки:

– Отчего ты такая скучная, Лиза? Ну расскажи же что-нибудь.

– Я не знаю, что рассказывать.

– Ну! – Николай взял ее за локоть. – Ты знаешь, ты ведь умная, ты веселая. Помнишь, как ты мне в детстве по ночам сказки рассказывала?

Андрей оживился:

– Ты умеешь рассказывать сказки, Лиза? Расскажи сказку, какую-нибудь, все равно о чем. Чтобы можно было заснуть.

Лиза смотрела все так же прямо перед собой.

– Хорошо.

– Рассказывай. Ну рассказывай, – торопил Андрей.

Николай положил голову на подушку.

– Лиза, помнишь про Морковь Леопардовну, помнишь?

– Помню.

– Так про Морковь и расскажи.

Лиза плотнее закуталась в платок.

– Хорошо. Слушайте. Жила-была на свете, – начала она ровным голосом, – важная дама. Звали ее Морковь Леопардовна фон Штрипки. Была она очень важная и богатая и собственных лошадей держала. А родители ее были зайцы. Обыкновенные серые зайцы, и она стыдилась их. Вот однажды…

Лиза долго и деловито рассказывала историю Моркови Леопардовны фон Штрипки и ее родителей-зайцев.

Первым заснул Николай. Лиза повернула голову.

– Андрей, спишь? – спросила она тише.

Андрей не ответил.

Тогда она встала и на носках прошла к себе.

«Теперь и я могу лечь. Теперь и я могу заснуть».

Она вытянулась под одеялом и, сжимая руки, чтобы и во сне держать себя в руках, не распуститься, не ослабеть, закрыла глаза.

12

Лиза проснулась от стука захлопывающейся двери.

– Коля! – крикнула она. – Андрей!

Но все было тихо.

Она встала, раздвинула шторы на окне и посмотрела вниз. Перед калиткой стоял желтый ситроен. Андрей шел по саду с чемоданом в руках. Шляпа его была глубоко надвинута на глаза, и воротник пальто поднят. За ним шел Николай, торопясь и оглядываясь, неся второй туго набитый чемодан.

Лиза видела, как они уложили чемодан в такси, не к шоферу, а к себе, и как такси тронулся.

«Чемоданы, чемоданы. – Зубы ее застучали. – Одеться скорей. Уйти отсюда. Где чулки, где?»

От волнения все расплывалось перед глазами, руки беспомощно шарили по дивану.

«Где чулки? Нельзя же босиком».

Наконец она нашла чулки, надела платье и пальто, висевшее тут же на кресле.

Сейчас она уйдет. Только туфли, шляпу.

Теперь сбежать по лестнице, открыть входную дверь – и она спасена, она на свободе.

Только минуту еще, только одну минуту.

Она выбежала на лестницу, побежала вниз. Шаги ее громко звучали в тишине. Ей казалось, что это не ее шаги, а чьи-то чужие, за спиной. Чужие, преследующие, нагоняющие.

Она на бегу обернулась и взглянула назад. Никого не было, все было пусто. Но на белой стене напротив окна чернела тень качающихся перед окном веток. Совсем как тянущиеся к ней руки. Совсем как руки Николая. Они тянулись к ней, вот-вот поймают ее, схватят за горло, задушат.

Она вскрикнула и, зажмурившись, побежала дальше.

В темном зеркале прихожей промелькнуло ее отражение.

Только бы руки не поймали ее. Только бы хватило сил отпереть дверь. Только бы не упасть.

От страха сердце уже почти не стучало. Не стучало, а чуть слышно шелестело: «Беги, беги. Упадешь – пропадешь». И уже нельзя было вздохнуть: «Вот тут упаду. Вот тут умру».

Она взялась за ручку двери.

«Кончено. Мне не уйти».

Но дверь легко поддалась.

Лиза стояла на крыльце, и солнце светило ей прямо в глаза. Она сошла в сад.

Калитка заскрипела, как всегда.

– Никогда в жизни я не вернусь в этот дом, никогда, – громко сказала Лиза.

Она вздохнула, провела рукой по лбу.

«Куда теперь идти? К кому? Одэт в Бордо. К кому же? Кролик, – вдруг вспомнила она. – Он добрый. Он поможет».

В кармане пальто лежало два франка. Лиза пошла к метро.

«Кролик поможет».

Ехать пришлось долго. Кролик жил теперь не в «Клэридже», а в маленьком отеле на бульваре Сен-Мишель.

– Господина Рохлина нет дома, – сказал хозяин из-за конторки.

– Можно мне подождать его?

Он оглядел ее осуждающим взглядом:

– Ждите.

Лиза робко присела на кончик стула.

Ждать пришлось недолго. Кролик уже катился к ней, круглый, розовый, помолодевший. Во рту торчала сигара, котелок боком сидел на голове, фарфоровые голубые выпуклые глаза предприимчиво поблескивали из-за стекол.

Он остановился, губы его улыбнулись.

– Лизочка? – Он протянул ей короткую руку. – Здравствуй, Лизочка. – Он совсем не удивился, как будто они виделись вчера.

– Кролик, Кролик. – Лиза сжала его руку в своей. – Кролик, помогите мне.

Он кивнул:

– Конечно, конечно, помогу, – и сдвинул котелок на затылок. – Вот что, поедем со мной, меня ждет такси. Ты мне по дороге все расскажешь.

И, не заходя к себе, он повернул к выходу.

– Ну так что же произошло? Наташа?

Лиза покачала головой:

– Нет. Наташа в Монте-Карло. Кролик, я ушла и больше не могу вернуться домой, не могу.

Такси медленно проезжало по набережной. Лиза отвернулась к окну, безучастно глядя на Сену.

Кролик ни о чем не расспрашивал. Он ласково гладил ее руку.

– Не надо огорчаться, Лизочка. Все устроится.

– Кролик, помогите мне. У меня нет никого на свете, кроме вас. Я не могу вернуться туда.

– Конечно, Лизочка. Я помогу тебе. Ты была добра ко мне тогда, помнишь? В тот страшный для меня день. Ведь я чуть не погиб тогда. Теперь я выкарабкался. Но тогда… Разве я могу забыть? Ты правильно сделала, что пришла ко мне.

Он задумался на минуту.

– Я сегодня еду в Берлин. Я совсем переселяюсь в Германию. Я возьму тебя с собой. Ты будешь моей дочерью, Лизочка.

Он обнял ее. Глаза его стали влажными от умиления.

– Ты будешь моей дочерью, Лизочка. Бедная моя, маленькая сиротка.

Она прижалась к нему:

– Вы возьмете меня с собой, Кроличек?

– Мы уедем сегодня. Ты никогда не была в Берлине? Ты увидишь, какой там порядок, как чисто. Я сведу тебя в Цоо. Это зоологический сад. Ты поступишь в немецкий пансион.

Он говорил все быстрее, вдохновляясь собственной добротой.

Лиза слушала, улыбаясь:

– Неужели правда?

– Я сделаю завещание в твою пользу.

Лиза рассмеялась:

– Кроличек, какой вы смешной! Ну зачем завещание? – Она поцеловала его в щеку. – Какой вы милый. Спасибо. Как я вас люблю. Я всегда любила вас. Знаете, мы как-то обедали у Прюнье, и когда принесли омара, он смотрел из миски совсем как вы из такси. И я не могла его есть. Мне стало жалко, как будто я вас ем.

Он тоже рассмеялся:

– Ах, Лизочка, как мы с тобой чудно заживем, вот увидишь.

Он посмотрел на часы. Лицо его вдруг стало озабоченным.

– Уже половина четвертого. Мне еще надо по делу съездить. Ты посиди в кафе, пока я вернусь за тобой, Лизочка.

Он остановил такси и быстро вошел в маленькое кафе. Лиза шла с ним рядом, держа его за руку.

– Вы ненадолго, Кроличек. Я бы лучше поехала с вами. Мне так не хочется оставаться одной, Кроличек.

Он посмотрел на нее. Глаза его уже снова стали рассеянными и холодными.

– Нельзя, – сказал он коротко.

Он посадил ее у окна кафе и, не спрашивая ее, заказал бок[10]10
  Бок – бокал, в который помещается около четверти литра пива.


[Закрыть].

– Я сейчас заплачу. Тебе будет спокойнее ждать. Ну, так я скоро. Не скучай.

Он помахал рукой на прощание. Лиза осталась одна.

Неужели все устроилось? Неужели она будет жить с этим милым, добрым Кроликом в Берлине?

Она старалась представить себе Берлин, широкие, прямые улицы с одинаковыми высокими домами.

«Будет ли меня любить жена Кролика? Конечно, – успокоила она себя сейчас же. – Ведь я стану такая послушная, добрая. Она не сможет не любить меня. Есть хочется. Лучше бы Кролик заказал мне кофе и сандвич, чем пиво. Ничего. Он сейчас придет и накормит меня».

Стемнело. На улице зажгли фонари. Часы пробили пять, потом шесть. Лиза ни о чем не думала. Она следила за проезжавшими автомобилями.

«Сейчас приедет Кролик».

Но он не ехал.

Гарсон с любопытством смотрел на девочку, сидевшую перед невыпитым боком.

Наконец он осторожно подошел к ней:

– Вы ждете кого-нибудь, мадемуазель?

– Да. Господина, который меня привез.

– Он, должно быть, уже не придет.

Лиза непонимающе подняла брови:

– Как не придет?

– Он, должно быть, забыл, или ему помешали.

Она уверенно покачала головой:

– Нет. Этого не может быть. Он сейчас придет.

Когда часы пробили семь, Лиза встала:

– Где у вас телефон?

Она отыскала в телефонной книжке номер отеля Кролика.

– Мосье Рохлин больше у нас не живет, – ответил картавый голос. – Он час тому назад уехал с женой в Берлин.

Лиза повесила трубку и, медленно опустив голову, пошла через кафе к выходу.

– А за телефонный разговор? – крикнула ей кассирша из-за цинковой стойки.

Лиза положила на стойку последний франк и вышла на улицу.

«Что же теперь делать? Куда идти?»

О Кролике она не думала. Кролик, так же как все, что было вчера и сегодня ночью и утром, вдруг исчез из ее памяти.

«Что теперь делать?»

Она остановилась.

«Что теперь делать?»

По улице проезжали автомобили, прохожие торопились домой.

Домой. У каждого из них есть дом. А Лизе идти некуда. Она бездомна.

Она растерянно огляделась. Неужели это Париж? Париж, в котором она прожила столько лет. Нет, это не Париж. Это чужой, странный, необычайный город.

По широкой улице, обсаженной черными голыми деревьями, шли люди. Их становилось все меньше. У них были бледные, несчастные лица, и голоса их звучали глухо. Темные, слепые дома с плотно закрытыми дверями и окнами казались мертвыми. Фонари тускло блестели в синеватом тяжелом воздухе.

С каждой минутой людей становилось меньше, и голоса их звучали тише, и фонари гасли. Вместе с шумом и светом из города уходила жизнь, она поднималась к небу, и небо оживало. В небе ярко зажигались звезды, и большая ослепительная луна торжественно катилась по тучам.

А город казался призрачным. И город, и люди. Да, эти люди – призраки. Они только притворяются, что спешат. Они не живые, они призраки. Если подойти и сказать: «Я голодна. Помогите мне», призрак даже не повернет головы, не услышит. Он только рассеянно улыбнется и растает в воздухе.

Она одна в этом огромном призрачном городе. И ей некуда идти.

Ей стало холодно. Она глубоко засунула руки в карманы пальто. Пальцы ее наткнулись на что-то жесткое.

«Что это?»

Она вынула визитную карточку из кармана.

– «Лесли Грэй, отель „Мажестик“», – прочла она при свете фонаря.

Лесли Грэй – это тот, что приезжал вчера. Его зовут Лесли Грэй, она и не знала.

– Лесли Грэй, – повторила она. И вдруг стало ясно: надо идти к этому Лесли Грэю. Больше идти не к кому.

Он говорил: «Когда я вас увижу? Обещайте, что напишете мне. Я уже влюблен в вас». И у него блестели глаза. Да, к нему можно идти.

Отель «Мажестик». Это на Клебер, около Этуаль. Как туда добраться пешком через весь Париж?

Ноги стали тяжелыми, голова болела, и во рту был отвратительный металлический вкус. Она проглотила слюну. Это от голода. Ведь я ничего не ела сегодня.

Улицы были бесконечны. Она шла и шла. Ей казалось, что она идет уже несколько дней. Она с трудом передвигала ноги. Только бы не заблудиться.

Переходя через разрытую, чинившуюся мостовую, она споткнулась и упала. Полежать бы так. Нельзя. Она медленно встала, потерла ушибленное колено и пошла дальше, потом провела рукой по лицу. Щеки были мокрые. Тогда она поняла, что она плачет. Она плакала, но ей не было больно. Больно не было – она не чувствовала боли.

«Не надо. Пройдет», – утешила она себя, не зная, к чему относится это «пройдет». К ушибленному колену, или к ней, или ко всему вокруг.

На площади Этуаль на нее чуть не наехала мотоциклетка. Она побежала и остановилась только перед большим зданием с террасой и круглыми фонарями. За широкими окнами стояли пальмы и мягкие кресла.

«Должно быть, это „Мажестик“».

Швейцар повернул перед ней дверь-вертушку.

– Лесли Грэй, пожалуйста, – сказала она ему.

Швейцар подозвал другого служителя:

– Мистер Грэй?

– Комната восемнадцатая, второй этаж.

Лиза пошла за служителем. В лифте ей показалось, что она задыхается. Но только на минуту. Она уже шла по широкому коридору, разбирая номера на дверях. Восемнадцать.

Она постучала.

– Войдите.

Лесли Грэй стоял перед высоким зеркалом в белом жилете и старательно завязывал белый галстук.

– Положите фрак на постель, – сказал он не оборачиваясь. – Спасибо.

Лиза прислонилась к стене. Зеркало вдруг вытянулось в длинную галерею, и Лесли Грэй мелькнул где-то далеко в конце ее. Электрические лампочки, горевшие на потолке, огненным дождем полетели вниз, прямо на Лизу.

– Я пришла к вам, – с трудом проговорила она, борясь с захлестывающей ее слабостью, как утопающий с волнами. – Больше мне идти некуда.