Текст книги "Любовь – это все!"

Соловьиный пруд

Темнело. Сумерки быстро опускались на притихший лес. Я шла по извилистой тропинке, которая то приближалась вплотную к воде, то уходила вглубь леса. Белеющие своими свежими срезами пни напоминали о том, что совсем недавно здесь стояли многолетние деревья. Что-то хрустнуло под ногой. Опять битое стекло, с горечью подумала я, только вчера собрала на этой поляне несколько мешков мусора. Когда-то Платоновский лес был заповедным уголком. В густом кустарнике, росшем на берегах живописного пруда, пели соловьи. Старожилы до сих пор называют этот пруд Соловьиным, хотя соловьиного пения здесь уже давно не слышно. Упавшие в воду вековые деревья грозят своими скрюченными ветками. На зеркальной поверхности пруда уныло плавают сотни пустых пластиковых бутылок.

Все увиденное навеяло на меня невыносимую тоску. Неожиданно впереди темным пятном замаячил одинокий силуэт. Кто-то сидел на поваленном дереве. Когда я подошла, то увидела девушку. Закрыв лицо руками, она горько плакала. Я дотронулась до ее плеча. Оно было какое-то скользкое и липкое. В моей душе шевельнулось что-то неприятное и страшное. Но отступать было поздно. Я спросила:

– Что ты, милая, тут делаешь так поздно?

Девчушка отняла руки от лица и подняла голову. От страха у меня онемел язык, и мороз побежал по коже. У девушки не было ни глаз, ни носа. Ее лицо было опухшее и расплывчатое, а на месте рта зияло темное отверстие. Она почувствовала, что я испугалась, и захохотала жутким отвратительным смехом.

– Ты спрашиваешь, почему я плачу? – спросила она. – А ты у них спроси, почему, – кивнула она головой в сторону.

Медленно повернув голову, я увидела неподалеку от себя два силуэта, чем-то отдаленно напоминающих людей. Это были грузные распухшие тела, покрытые зелеными противными водорослями. Ужас сковал меня, я не могла пошевелить даже пальцем. Крик застрял в моем горле, и лишь только глазами я наблюдала, как из темноты появлялись все новые и новые силуэты. Они подходили и окружали меня плотным кольцом.

– Ты хочешь знать, почему я плачу? – опять спросила девушка. – Потому что мы все мертвые, а ты живая.

Молча стояла я, опустив глаза, не чувствуя под собой ног. Сквозь пелену страха в моем мозгу мелькнула жуткая догадка: это были платоновские утопленники.

– Давай ее утянем за собой в пруд, – предложил один, стоявший ко мне ближе всех.

Я подняла глаза и посмотрела на утопленника. Всем своим видом он внушал неописуемый ужас: тело распухшее, покрытое рваными ранами.

– Подожди, – прошамкала девица, – сначала я хочу рассказать ей, что с нами произошло. Когда-то, при жизни, мы все были молодые, веселые, и часто приходили отдыхать на берег Соловьиного пруда. Сидели возле костра, выпивали, а потом купались. Никто из нас и подумать не мог, что когда-нибудь это станет последним мгновением его жизни. Однажды поздно вечером я пришла сюда со своим парнем. Мы много выпили и пошли купаться. На берег он вернулся один, а я с тех пор лежу на самом дне под корягой, и громадные щуки, за которыми мы, живые, наблюдали с моста, рвут на куски мое молодое и красивое тело, а раки клешнями вырывают ноздри и глаза. Мои родные часто приходят на берег, плачут, надеются, что я когда-нибудь всплыву, и мое тело, наконец, предадут земле. Но мало кому это удается. Оглянись вокруг, тебя окружают те, кто навсегда остался лежать на дне.

– Но почему такой с виду приятный маленький пруд оказался таким чудовищем, которое каждый год пожирает молодых ребят? – спросила я.

Девушка грустно ответила:

– Этот пруд с секретом, у него двойное дно. Первое дно настоящее, из земли, а второе искусственное, которое образовалось из упавших деревьев и мусора, повисшего на тросах. Долгое время сбрасывая в воду мусор, люди сами превратили этот пруд в чудовище. Если попадешь под это дно, то уже никогда не всплывешь.

Немного придя в себя, я взглянула на утопленников и узнала одного из них. Как-то вечером, дней десять назад, в Туле была сильная жара, и одна подвыпившая компания долго веселилась на берегу пруда. А этот, изрядно пьяный, нырял с коряги, торчащей из воды. У него были светлые трусы с яркими цветочками. Утром мне сказали, что он утонул.

– Так тебя еще не нашли? – спросила я одеревеневшими от страха губами.

– И не найдут, – обреченно ответил парень, – я лежу на опалубке, а сверху мусор и множество пустых стеклянных бутылок. Если их сдать, то можно купить машину. Вот и повеселились, дождались лета!

– Ну ладно, – прошипела девушка, – пора кончать эти разговоры. Она протянула к моему горлу свои распухшие синюшные пальцы.

– Оставьте ее! – вдруг заступился за меня утонувший недавно парень. Она часто приходит и убирает за людьми мусор. Только на следующий день накидывают еще больше. Пусть она от нашего имени попросит всех, чтобы они, приходя отдыхать на пруд, убирали за собой, и купались только трезвыми. А еще лучше: собрались бы всем миром и почистили этот коварный пруд. Но я сомневаюсь, что это когда-нибудь произойдет, и каждое лето люди и будут приносить чудовищу в жертву своих земляков.

Как мы ехали в Моздок

Наконец, после холодного мая и июня, что выдались в Туле, наступила такая долгожданная жара. Все туляки побежали, кто на пруды и речки, а кто на вокзал за билетами. Побежали за билетами и мы с мужем. Нам повезло, были билеты на ближайшее число. Нас обслуживала очень симпатичная молодая кассирша, которая побожилась, что наш поезд через Украину не идет. Хорошо, что автомат и пистолеты мы оставили дома, а «зелень» положили в банк. С собой взяли только «телохранителя».

Поезд № 27 Москва-Кисловодск, прибыл на третий путь точно, как и было объявлено диктором на вокзале. Это означало, что с огромными сумками и маленькими детьми пассажиры должны были бежать километра полтора с препятствием в виде длинного моста через рельсы. Стоянка десять минут, а нумерация вагонов с хвоста поезда. Двери нашего последнего вагона были открыты в начале, что сделало этот продолжительный марафон короче.

Мы с «телохранителем», опередив мужа с баулами, подбежали первыми к проводнице и протянули свои билеты и паспорта.

– Почему собака без намордника? – заорала она так, что у питбуля подкосились ноги. Ни о каком здравствуйте не могло быть и речи. Я растерялась.

– Почему без намордника, он в наморднике.

– Где вы видите намордник? – орала проводница.

Мне ничего не оставалось, как ждать, пока эта особа рассмотрит черного цвета намордник на черной морде собаки.

Ой, и правда, в наморднике, – вдруг подобрела она, – давайте билеты и проходите в купе.

Когда поезд поехал, она подошла к нам и сказала:

– Тут одна дама хочет поменять свою верхнюю полку на нижнюю.

– Ну, если она не побоится спать рядом с кобелем, то поменяемся, – ответила я. Проводница вздохнула:

– Я не знаю, как она будет залазить на верхнюю полку, весит около двухсот килограммов.

– Ну что, будем знакомиться с этой дамой, – предложила я.

Ею оказалась молодая женщина довольно больших размеров. Она сидела в дальнем купе со своими земляками и ждала свою нижнюю полку. Проводница предупредила, что ее соседом по нижней полке будет кобель бойцовской породы. Что тут началось, причитаниям не было конца. Я предложила ей пройти и познакомиться с попутчиком во избежание ночных недоразумений.

– Такое у меня впервые. Где это видано, знакомиться с кобелем, – возмущалась она, засеменив по коридору. Но вот дверь нашего купе открылась, и мой Джек встречает ночную гостью с улыбкой на своей зубастой морде. Женщина сразу растаяла и начала его гладить, а он, как истинный джентльмен, облобызал ей руки.

Ночь прошла спокойно. Утром весь вагон проснулся от истошного крика проводницы:

– Пассажиры, подъезжаем к границе, расстегиваем, достаем, показываем!

Вот те раз! Оказывается, мы едем через Украину, вопреки обещаниям кассира. Все быстренько расстегнули, достали и показали свои паспорта, а вот собака осталась невыгуляной и со страдальческим видом сидела на полу. Спасибо, пограничники пошли навстречу собачьим нуждам, и мой Джек с удовольствием помочился на украинскую землю. Через некоторое время опять вопль:

– Прячем и застегиваем до следующей границы!

Так продолжалось несколько раз на протяжении всего дня.

Где-то между Харьковом и Иловайском кто-то постучал к нам в дверь. Мы попросили подождать, пока наденем на собаку намордник, но ждать не собирались и начали быстро отмыкать замок своим ключом. По этой спешке мы определили, что какой-то украинский милиционер остро нуждается в наших деньгах. Но, к сожалению, быстро открыть дверь купе не удалось, ее заело. Открыв дверь общими усилиями, мы увидели человека с безразличными глазами и каменным выражением лица. Он был без формы, а представиться и предъявить нам свои документы не посчитал нужным. В нашу сторону он не смотрел, а смотрел мимо нас в окно и по этой причине не сразу обнаружил Джека, спокойно лежащего на полу под нижней полкой.

– Ваши документы, – произнес он стальным голосом.

Это в который-то раз за день!

Мы, как кролики перед удавом, моментально расстегнули, достали и показали. Но этого оказалось недостаточно. Каменный гость потребовал к осмотру наши сумки. Мы беспрекословно подчинились. Он сел на корточки и начал ковыряться в наших вещах. Одна сумка, вторая. Ничего не обнаружив, он не унимался. Так как сумок было пять, то на третьей он начал задавать наводящие вопросы:

– Оружие есть?

– Вот наше оружие, – показала я на собаку. Джеку надоело это вопиющее нарушение прав человека. Он выбрался из своего укрытия и, рыча, направился в сторону нашего обидчика. Тот быстро выскочил из купе, прикрыл дверь и через щелочку начал орать:

– Уберите собаку!

Мы водрузили нашего защитника на место. И опять этот неуемный украинский дорожно-транспортный милиционер принялся трясти наши сумки. Но, увы, ничего!

– Ну, хоть доллары у вас есть? – был его последний вопль. Несолоно хлебавши, мент ушел, а мы долго смеялись над незадачливым стражем порядка.

Наконец наш поезд миновал маленький облезлый магазинчик с громадной вывеской на фасаде «ПО БЛАТУ». Началась Россия.

Лея

– Пять сясов пятеся минут, – промяукал китайский будильник женским голосом. Маришка высунула руку из-под одеяла и остановила монотонную песню про пятеся минут. «Дура, перестань орать, – подумала она – я сегодня на работу не иду, сегодня суббота». Она повернулась на другой бок, но сон уже испарился и быстро заработали мозги. Так, сегодня суббота: сходить в магазин, приготовить обед на два дня, постирать и сделать генеральную уборку. Вон соседка сверху, Ирка, уборки делает по ночам. Маришка до двух утра не спит от стука передвигаемой мебели и грохота воды, бьющейся об ванну из полностью открытых кранов. Ей это не подходит, ночью она будет спать.

Свое она уже «отпахала», десять лет работая за границей.

Лихие девяностые… В эти годы горя хватило всем сполна. Сначала перестали платить зарплату, потом на заводах вместо денег расплачивались производимым продуктом. А военным, так как они ничего не производили, вообще платили… «сжатым воздухом».

Наши защитники Родины взяли плетеные корзины и подались в лес за грибами. А некоторые стали ловить рыбу. И чтобы свести концы с концами, продавали все это на рынке.

Чтобы не умереть с голоду, Маринкина семья поехала на Кавказ к родителям, хотя они не очень этому обрадовались.

Родители по выходным торговали на рынке. Заработанные деньги они хранили в домашнем сейфе – в старом обшарпанном чемодане, в укромном месте под кроватью. Завтракали родители «не отходя от станка», тут же на рынке.

Еду Маринка доставляла на рынок каждое воскресенье. На время завтрака она подменяла мать. Отец же в это время торговал. Он был туговат на ухо и дочь зачастую выступала в качестве переводчика между отцом и людьми. Покупателю приходилось по нескольку раз обращаться к старику.

– Дед, почем поплавки?

– А-а-а, – приставив руку к уху, каждый раз отвечал дед. Догадливая дочка, поняв, в чем дело, на весь рынок прямо в ухо отцу дублировала вопрос. Тот с улыбкой отвечал:

– А поплавки…?

– Поплавки по пять рублей.

– Продай мне пяток, такую красоту нигде не купишь.

И довольный дед только хитро улыбался.

Однажды придя на обычное место, дочь отца не нашла. Без колоритного деда торговля в этот раз у матери не шла, и она направила Маришку на поиски удравшего «талисмана удачи».

Дочка пошла искать его на верхнем рынке, где встретила уже хорошо подвыпившего деверя Славку. Он жил за мостом на хуторе, был добрым, отзывчивым и очень мастеровитым. Запросто мог починить любую «телегу с мотором», подобрать колер и закрасить любую царапину на автомобиле. За такой талант расчет был традиционен – бутылек.

Славкино лицо носило отпечатки уличных драк, следы от сварки и впитавшейся краски. Широко оттопыренные уши могли прийти в движение в любой момент разговора, как бы дублируя мимику лица. Но самой заметной частью был нос. Приплюснутый у переносицы, он горбинкой уходил вправо и к концу распускался громадными ноздрями, из которых торчали пучки пыльных волос. На натруженных мозолистых руках выделялись прокуренные янтарные ногти.

– Ты моего батю видел? – спросила Марина.

– Да, видел. Ну, у тебя и батя!!! – восхищенно воскликнул Славка.

– А что случилось? – взволнованно спросила женщина.

– Он сидит у бочки с вином, пьет и травит анекдоты. Собрал возле себя весь рынок. Люди побросали торговлю и слушают его, держась от хохота за животы.

– Что же смешного он рассказывает?

И тут Славик, давясь от смеха, рассказал анекдот.

– Больной пришел к врачу: «Доктор, я плохо слышу. Даже не слышу, когда пукаю. Выпишите мне лекарство». Получив рецепт, больной спросил: «Я буду лучше слышать?»

– «Нет, громче пукать!» – ответил врач.

– Это в духе моего отца – рассмеялась Марина.

Отец у Маринки был весельчак и балагур, иногда мог выпить, но деньги делать умел. Он никогда не был «челноком», не ездил ни по каким турциям. В ход были пущены талант художника и природная находчивость.

В голодные годы базар всегда кормил людей. Там еще моя бабушка торговала.

Это было самое оживленное место в городе. Туда ходили, чтобы узнать последние новости, продемонстрировать наряд, погулять и просто интересно провести время.

На «птичьем рынке» отец собирал гусиные перья, чтобы потом дома с матерью сделать поплавки. Производство было поставлено на поток, но самым захватывающим был процесс раскраски. Из-под кисти мастера выходили настоящие шедевры. Их покупали даже те, которые никогда удочку в руках не держали.

Вечером, как обычно, вся семья была в сборе. Мы с мамой готовили ужин, а отец, закрывшись в комнате, подсчитывал выручку. Хотя Маринка неоднократно предлагала конвертировать рубли, отец наотрез отказывался.

– Зачем все это? Бандиты если узнают, то придут и отнимут деньги.

Так что, все оставалась по-прежнему: деньги продолжали обесцениваться, находясь в домашнем сейфе. Но все были довольны – «и дед при деле, и навар есть».

В один из вечеров в калитку кто-то постучал. Отец никогда не открывал дверь незнакомым людям. Посмотрев в щель забора и увидев там страшную рожу, он не на шутку испугался. Хотя был довольно высоким и физически сильным человеком, ворота дед открывать не стал и через калитку вступил с «бандитом» в переговоры.

– Ты зачем пришел? Уходи отсюда. Я тебе не открою, – громко сказал отец.

– Не уйду, я к Вам пришел, – отвечал непрошеный гость.

Отец калитку не открыл, а побежал в дом с возгласами.

– Маришка, вызывай милицию: какой-то урод нас пришел грабить!!!

Маринка сразу догадалась, что это ее деверь своей «сногсшибательной внешностью» так перепугал деда.

Эта история закончилась далеко за полночь под перезвон стаканов.

Маринка жила как на вулкане. Денег не было и в ближайшее время не предвиделось их где-нибудь заработать. А сидеть на шее у стариков было стыдно.

Как-то, возвратившись, домой, она увидела письмо. Ее младшая сестра вышла замуж и уехала в Израиль. В письме она просила денег, в университете учиться ей не хотелось, а на жизнь не хватало. Высылать было нечего, и Маринка решила попросить сестру об оформлении вызова на работу за границу.

Полицейская машина мчалась по дороге. Маришка не знала, куда их везут. Просто возле участка собрали девчонок, которые хотели заработать, и повезли, а куда, не сказали. Когда стало ясно, куда едут, девчонки на ходу стали выпрыгивать из машины, осталась одна Марина. Шофер поинтересовался, почему она не выпрыгивает. Та махнула рукой: едем дальше. Долго еще неслись они мимо поселений бедуинов.

Маришка видела стариков, одетых в лохмотья, облезлых верблюдов и босоногих детишек. Наконец машина круто свернула и остановилась возле двухэтажного здания, огороженного колючей проволокой. Ее завели внутрь и оставили у входа. Затем к ней подошел одетый в форму полицейского сердитый офицер, как выяснилось потом, это был комиссар полиции. Он был всегда всем недоволен. Кивнул головой и повел Маришку за собой. Поднялись на второй этаж и зашли в глухую комнату. За столом сидел, что-то жуя, офицер из особого отдела.

На полках, которые были расположены вдоль стен, лежали вещественные доказательства: окровавленные топоры, ножи, всякие железяки и прочая дребедень. Ей было интересно, что же будет дальше. Но интересного ничего не произошло. Комиссар принес ведро, тряпку, швабру и предложил Маришке вымыть полы. Та окунула в воду тряпку, отжала ее и, намотав на швабру, стала протирать пол. Офицер дожевал, вытер губы туалетной бумагой и взял у женщины швабру. Отойдя в сторонку, Маришка следила, как толстобрюхий и толстозадый полицейский разливает мыльную воду по кафельному полу и, пыхтя, сопя и обливаясь потом, пытается собрать водой всю грязь, которую образовал возле себя. Потом он жестами показал Маринке, что на полках ничего нельзя трогать. В этой стране она жила всего месяц, абсолютно не знала языка, и первое время ей приходилось общаться только жестами.

После этого она купила в магазине блокнотик и, написав с правой стороны русский алфавит, стала записывать незнакомые ей слова, начинавшиеся с первой буквы родного языка.

Через четыре месяца она уже прекрасно понимала, что от нее требует начальство, но так как оно слишком много стало требовать, то Маришка частенько делала вид, что не понимает, чего от нее хотят.

Ее решили наказать, чтобы в другой раз не повадно было обманывать. Послали работать на кухню. Там был шеф повар, который придумывал все салаты, закуски и мясные блюда, и был еще младший поваренок Ария, который помогал все замыслы превратить в реальность, поэтому ему нельзя было мыть громадные котлы, огромные кастрюли и трехметровые противни. Это все мыла русская баба Маришка. И еще она убирала двадцать четыре кабинета на втором этаже и на первом громадный актовый зал. Все в участке с интересом следили, как вкалывает русская иммигрантка. Первые три дня наблюдали и спрашивали, не трудно ли ей. В конце концов это занятие им наскучило.

Они сами ничегошеньки не делали, и бегающая Маришка уже просто стала мельтешить перед глазами. Они начали ее просить, чтобы она перестала так работать, потому что вызывала у них несварение желудка. Самое ответственное задание у полицейских: вовремя успеть на кухню и набить желудки едой, да с собой прихватить перекусить.

Весь жующе-чавкающий участок знал, что русскую заставили тяжело работать и не велели кормить. На работу за ней приезжали рано утром и после работы привозили поздно. Ей негде было купить себе еды, но кого это волновало?

Через неделю начальство в лице комиссара полиции догадалось, какую глупость оно совершило. Изящная сногсшибательная иммигрантка слишком эффектно смотрелась на фоне разжиревшего женского персонала. Комиссар выходил в коридор, где перекусывали дамы, и слезно умолял их хотя бы на минутку прекратить жевать и брать с русской пример – начать работать. Те переглядывались, хихикали, отчего жир перекатывался, как волны моря, от подбородка до огромного живота, но чавкать не переставали. У них были свои представления о женской красоте, на которую ни в коем случае не мог повлиять их аппетит.

Поздно вечером из кухни на заднюю часть двора выносили горы оставшихся продуктов. Выбрасывали жареных кур, мешками высыпали белые душистые булки, из громадных кастрюль выливался мясной гуляш.

Маришка приехала из голодной страны, да и тут ей жилось несытно. Всякий раз, когда она подходила к горе выброшенных продуктов, она вспоминала свой народ, сколько можно было накормить детей и стариков! Голодной женщине очень хотелось есть, но гордость не позволяла ей дотрагиваться до выброшенных продуктов.

Наконец командование решило кормить русскую в столовой, а то еще чего доброго ноги протянет. Потом где такую шуструю искать.

Марина выросла на Каспии и с детства была влюблена в море. В этой стране жила уже несколько месяцев, а море еще не видела.

Иногда, когда удавалась свободная от работы минутка, поднималась наверх, открывала ключом маленькую каморку, подходила к окошку, распахивала его и смотрела вдаль.

Там далеко, за враждебной уже для нее территорией, была видна полоска моря. Эта тонюсенькая полоска стала для нее отдушиной. И она часто убегала в эту маленькую комнату, когда было трудно, хотелось уединиться и вдохнуть глоток морского воздуха.

Однажды, когда в очередной раз она стояла у открытого окна, без стука к ней ворвался молодой офицер.

Он подбежал к ней, схватил в охапку и они рухнули на пол. «Ну вот, а еще говорили, что в полиции работают порядочные люди», мелькнуло у Марины в голове.

Пуля пролетела над ними и ударилась в стену. Снайпер уже несколько дней следил за романтичной дамой и целился ей в лоб из винтовки.

Закончив смену, все садились в машины и мчались по нескончаемым дорогам, которые вились по пустыне, как серые змеи.

Как-то на дорогу выскочил оборванный мальчишка, махнул рукой и исчез в песках. Машины остановились. Вскоре выяснилось, что дорога заминирована. Пришлось до утра ждать, пока робот разминирует дорогу и освободит проход.

Каждый день Маришка вставала на работу в четыре часа утра. Приводила себя в порядок, и в пять за ней уже приезжала машина. Полицейский микроавтобус вез их мимо полей, на которые садились на отдых тысячи перелетных птиц. Журавли встречали машину жалобными криками. Маришка с детства помнила эти прощальные крики, и сердце ее разрывалось на части от тоски по дому.

Не было тут ни берез, ни сосен, только поля да пустыня. На вопрос: «Что такое русская природа и как ее можно любить?" она ответить не могла.

Невдалеке от дороги стояло одинокое деревце, а рядом с ним была небольшая лужица. Пригрело солнышко, лужица высохла, а дерево завяло. Вот и весь здешний ландшафт.

Как объяснить людям, что русская природа – это дождь в лесу, после которого быстро растут грибы и трава становится густой и зеленой. Это лесные извилистые тропинки, по краям окантованные спелой земляникой, и поля, покрытые белыми шапками ромашек вперемежку с красными маками. Это бескрайние просторы, реки и озера.

Да разве поймут это люди, чью страну можно проехать из одного конца в другой за два часа.

Они давно жили с русскими и не видели разницы между евреем из России и русским.

Если ты из России – значит русский.

Израильтяне хорошо ругались матом, хотя значения этих слов не понимали совершенно. Когда Маришка попыталась объяснить, что эти слова означают, люди схватились за голову.

– Так зачем же вы их произносите?

– А зачем вы их повторяете?

Как они не пытались понять русских, ничего у них не получалось.

– Зачем так много пьете? Вы боитесь холода?

– Для вас минус пять – катастрофа, а как жить, если минус сорок, пятьдесят?

Собеседники закатывали глаза: доказательства были убедительными.

Как-то один офицер придрался к Маришке.

– Ты зачем ругаешься? Зачем говоришь: «Блин коворода?»

– Это не ругательство, – попыталась оправдаться она.

– А тогда зачем говоришь?

Уроки русского языка пошли на пользу.

Вечером собирались все вместе на плацу, рассаживались по машинам и ехали домой. Путь был неблизкий, пели песни, шутили. Неожиданно в наступившей тишине на чистейшем русском языке без акцента ее спросил капрал:

– На кого работаешь, Марина?

– На Моссад – шутливо парировала она.

Больше никто ей не задавал подобных вопросов, а на следующий день ее перевели работать в тюрьму, которая находилась в подвале.

У каждого заключенного была отдельная камера с туалетом и душем. Кормили их так же, как и офицеров. Они целыми днями ели и спали. Вид у заключенных в течение несколько дней после ареста становился цветущим.

Маришке стали давать сухой паек. В него входили банка сгущенки, галеты и даже сигареты «Опал». Сама она не курила, но однажды имела неосторожность угостить кого-то на улице.

На следующий вечер, когда она возвращалась с дежурства, мимо ее головы со свистом пролетел огромный булыжник, что было обычным явлением. Маришка быстро освоила это оружие и на приветствие из темноты отвечала тем же.

Позже знающие люди ей сказали, что сигареты «Опал» в магазине не продают, их выдают только в тюрьмах.

Однажды утром Маринка проснулась оттого, что странная тяжесть давила ей на ноги. В темноте она протянула руку и ощутила песок. Вскочив с кровати, она с ужасом обнаружила, что песком была засыпана вся ее комната. Это при закрытых окнах! Стала собираться на работу: надела черные очки, лицо замотала платком.

Выйдя на улицу, она увидела, что такое песчаная буря. На расстоянии одного метра ничего не было видно, ветер дул с такой силой, что приходилось идти, наклонившись вперед, чтобы преодолеть его сопротивление.

С большим трудом, плохо ориентируясь на местности, она «доползла» до дежурной машины. Там она встретила молоденьких девчонок из России.

Через неделю их машину обстреляли, целились в водителя, но не попали: разбили в машине стекло. Теперь восемнадцатилетних подростков сажали в середину машины, а старшие закрывали их собой.

Однажды все уехали. В здании оставалось несколько дежурных женщин.

Когда Маришка спустилась в подвал, чтобы накормить заключенных, кто-то сзади ударил ее по голове. Заключенные открыли камеры и захватили всех женщин, вывели во двор и поставили к стенке.

Раздались автоматные очереди.

Острая боль пронзила Маришкин живот. Она вскрикнула и, потеряв сознание, упала.

Очнулась в больнице. Возле нее суетились молоденькие медсестры. Уколы ей делал врач, который не отходил от нее. Увидев, что она пришла в себя, он улыбнулся и спросил:

– У тебя все хорошо?

Она медленно перевела глаза на доктора и провалилась в пропасть.

Очень долго Маришка поправлялась. Но любовь к жизни – это необыкновенная сила, она заставляет людей преодолевать такие преграды, что и подумать страшно.

На ней не было живого места, но она сползла с кровати, вышла в коридор и упала на руки шедшему к ее палате доктору.

Как бы ни ругал ее лечащий врач, каждое утро она, преодолевая нечеловеческую боль, вставала с кровати и выходила в коридор. Скоро прошла слабость, и Марина, познакомившись с одной старушкой – Мирьям, стала проводить меньше времени в палате. Заметив это, доктор предложил ей выписаться, на что та с удовольствием согласилась. Старушку тоже готовили к выписке, и так как Марина не могла работать на прежнем месте, то Мирьям любезно пригласила ее к себе в дом помогать по хозяйству.

Маришка согласилась и на следующий день отправилась по названному адресу. Дверь ей открыла «обезьяна». Она стояла на маленьких кривых ножках, сплошь покрытых густой шерстью, и была обута в ботинки на три размера больше. Одета она была в мужскую рубашку и шелковые кружевные дамские трусики. На приплюснутом лице висел нос, как спелая груша, готовая в любую минуту упасть на пол. Из-под нависших век выглядывали маленькие змеиные глазки, которые, как буравчики, сверлили Маринку с головы до ног. Длинные, чуть ли не до колен руки постоянно теребили кепку, нахлобученную задом наперед.

Сделав ужасную гримасу, что означало улыбку, «обезьяна» пригласила женщину в дом.

– Ицик – прошамкала «обезьяна», оказавшаяся мужем старой Мирьям.

– Ицик в попе шпицик! Ох, и экземпляр! – подумала вслух Маришка и оказалась права.

Квартира, где нужно было убирать, занимала весь второй этаж, и комнаты были расположены по кругу, они выходили одна из другой. Дед целыми днями семенил за Маришкой, контролируя, как она убирает его дом. Первое время она драила дедово логово на совесть, но потом, боясь протереть все до дыр, стала отлынивать от работы. Это было легко сделать. Маришка с тряпкой уходила в самый конец дома и, когда раздавалось шарканье ног, по звуку угадывала момент, когда занудный старикашка появится пред ее очами. Она брала тряпку и усиленно терла и без того сияющее стекло или дверцу шкафа.

Мирьям в домашнем хозяйстве не принимала никакого участия. Она болела, и ей с каждым днем становилось все хуже. Маришке было жаль старушку, и она предложила деду хороший уход за его женой. Дед, многозначительно хмыкнув, сел на школьный велосипед и отправился на рынок. Накидав в ящик, который был прикреплен к багажнику, гнилых овощей и фруктов – их на рынке давали даром, дед поехал домой.

Маришка, убирая по дому, вдруг услышала на улице вопли своего хозяина.

– Орна! Ципи! Мирьям!

Она выглянула в окно, дед наматывал вокруг дома на велосипеде круги и не мог остановиться.

Трудное российское имя не шло ему на ум и поэтому он орал все имена какие только вспоминал. Маринка стремглав выскочили на улицу и погналась за дедом, который развил приличную скорость, она подбежала к велосипеду и схватила за багажник.

Вильнув рулем велосипеда, Ицик со всего маха свалился на землю. Следом за дедом посыпались его покупки.

– А-а-а… руссия мишуга! – заревел старик и кинулся на Маришку с кулаками. Та успела увернуться от удара и, схватив велосипед, помчалась домой. Дома дед вывалил всю гниль на стол и стал угощать Маришку.

По закону этой страны дед обязан был кормить работницу тем же, что ел сам. Он подвез к столу на каталке свою больную жену и стал пичкать ее некачественными продуктами, приговаривая, что вот Мирьям ест, а ты не хочешь.

Маришка покупала для себя хорошие продукты.

Ицик платил ей столько, что на эти деньги очень хорошо жила Маришкина семья да и ей еще оставалось.

Маришке нужно было ненадолго уехать в свою страну, а когда она вернулась, то ее рабочее место оказалось занято и пришлось искать новое место работы.

На фирме ей пообещали найти что-нибудь подходящее.

«Это подходящее» приехало за Маришкой на большой и красивой машине. Женщина подошла познакомиться.

Дверь у машины распахнулась, и под ноги Маришке выкатился на тоненьких ножках пузатенький колобок с длинной кучерявой бородой.