Текст книги "Любовь – это все!"

Лысина его была прикрыта маленькой шапочкой, которую носят религиозные евреи. Они ее крепят к волосам специальной скрепкой. Но у старика на лысине не было никакой растительности, и чтобы шапочка держалась на макушке, он отпустил волосы до плеч. Затем выбрал одну прядь и, намотав ее вокруг головы, закрепил за нее шапочку.

Дед погладил бороду двумя руками и произнес:

– Ицик!

«Опять Ицик», – подумала Маринка, в Израиле имен что ли других не существует.

Дед любезно пригласил сесть в машину, но, когда Маринка открыла дверцу, на нее посыпался всякий хлам. Машина доверху была забита дурно пахнущими вещами.

Кое-как затолкав тряпки подальше в машину, дед усадил Маринку, и они двинулись по городу.

Дом оказался пятиэтажной развалюхой, построенной при царе Соломоне. Подниматься пришлось по винтовой лестнице под самую крышу. Ицхак долго отмыкал железную дверь ржавым ключом, а потом еще ковырял каким-то гвоздем вторую деревянную.

Наконец Сим-сим отомкнул двери, но открывать их не собирался. Он долго мялся у двери, а затем промямлил, что у него дома ремонт.

Приоткрыв немного дверь, дед, глубоко вдохнув, втянул громадный живот и стал протискиваться в дверь. Маришка с большим удивлением наблюдала за манипуляциями деда.

Наконец настала ее очередь запихиваться в квартиру. Она попыталась немного приоткрыть дверь, но дверь дальше того, что открыл дед, открываться не хотела.

Маринка протиснулась и от ужаса зажмурила глаза.

Вся прихожая была до потолка забита какими-то коробками, тряпками, сетками и прочими выброшенными вещами. Весь этот мусор омерзительно вонял.

Пока женщина переваривала увиденное, на голову ей что-то капнуло.

Оказалось, что соседями деда были птицы, которые жили у него на антресолях. Дед их не прогонял, а просто старался побыстрее прошмыгнуть мимо их гнезд.

По узенькой тропинке, которую проложил дед между коробками, Маришка пробралась в комнату, которую выделил ей старик. Кровать была не загромождена, и тумбочка оказалась свободной. Только окна были открыты, и голуби свободно гуляли по комнате.

Ицик зашел к себе и закрылся на ключ.

Вечером дед ушел, и до утра его не было дома. А ночью Маринку разбудил страшный тарарам, который раздавался на кухне. Кто-то бегал по столам, опрокидывал на пол тарелки и стаканы, гремел кастрюлями, топал, стонал и визжал тоненьким поросячьим голосом.

Маринке страшно было выходить из комнаты, и она стала думать, что же это такое. Поросят она исключила сразу, нечистую силу тоже – дед был религиозный, – остались крысы.

Утром пришел дед.

Глаза у него были красные, а вид какой-то шальной. Маринка объявила ему о своем открытии, но он на него никак не отреагировал.

Видно было, что ему не до обитателей, которые поселились в его квартире: голуби, крысы или женщина из далекой России – ему было все равно. Он ушел в свою комнату и опять заперся на ключ.

Маринка прошла на кухню. Там был такой же тарарам, как и во всей квартире. На полу валялись в сетках залежалые фрукты и овощи, которые текли и воняли.

Через час кухню было не узнать. Она вся сияла и блестела. Убирать Маринка была мастер.

Выросла в большой семье, где была старшей из детей.

Ицхак прошел на кухню, перекусил и сказал, что Маринка, если хочет остаться у него работать, то должна одеваться как еврейская религиозная женщина и выполнять все 634 заповеди.

Страну заполонили гастарбайтеры из Филиппин. С работой было трудно, а дед обещал неплохие деньги, и Маринка решила остаться.

– Уйти всегда успею, – решила она.

В прихожей стояли два здоровенных холодильника.

Таких за свою жизнь Маринка ни разу не видела. В Советском Союзе холодильники выпускали маленькие, продуктов в магазинах не было, и хранить особенно было нечего, разве что-нибудь достанется по случаю или по блату.

У Ицхака первый холодильник был забит посудой. А второй, как положено, – продуктами, в основном мясом и колбасой.

Было очень странно то, что дед никогда это мясо не ел. Когда Маринка спросила, можно ли его приготовить, дед ответил, что это мясо он купил, когда ходил в плавание Набил холодильник продуктами и ушел в плавание.

– А когда это было? – спросила она.

Судя по внешнему виду деда, в плавание он ходил лет сорок назад.

Маринка ошиблась на десять лет.

Рано утром, когда дед вернулся домой и как обычно заперся у себя в комнате, женщина, подождав какое-то время, вытащила из холодильника тухлятину и побежала вниз на улицу выбросить её в мусорный ящик. Вытряхнув все из пакетов, она обернулась и увидела, как дед пулей подскочил к мусорному баку, нырнул в него и задрыгал ногами, выкидывая из него свои продукты.

– Ты меня разорила! – заорал он на всю улицу.

Затолкав мясо обратно в кульки, дед потащил его назад в холодильник.

Неизвестно сколько бы продолжались эти приключения, но Маринку отправили работать к одной старушке, которая приехала из СССР.

Рано утром Марина отправилась по адресу, который ей предоставили на фирме. Позвонила в дверь. Ей открыла маленькая сухонькая старушка. Внимательно посмотрев на Маришку огромными глазищами, которые увеличивали толстые стекла очков, она пропустила ее в дом. Маришка переступила порог и назвала свое имя. Легкой тенью скользнула улыбка на ее лице и еле слышно старушка произнесла свое имя Лея.

Пожилая женщина, слегка шатаясь, пригласила Маришку в холл, а сама пошла на кухню. Через мгновение Маришка услышала звон разбитой чашки. Она не выдержала и помчалась на кухню. Старушка, стоя на коленях, пыталась собрать с пола черепки. Маришка обняла Лею и подняла с колен.

– Ну, зачем же ты так мучаешься? Сейчас я все быстро соберу.

Схватив веник и совок, она все убрала за секунду и удалилась в холл.

Вскоре закипел чайник, и Леинька, как очень гостеприимная хозяйка, угощала Маришку кофе.

В этот день они с ней долго беседовали. Старушка показывала толстенные альбомы с фотографиями. Сухонькая и немощная, Леинька оказалась профессором Вильнюсского университета. С фотографий на Маришку смотрела очень красивая, интеллигентная до мозга костей женщина – строгий педагог.

Три раза в неделю нужно было приходить к Лее. Пока Маришка протирала пыль в ее комнатке, старушка одевалась, и они под ручку выходили из дома. Леинька жила на спуске горы и, чтобы добраться до крохотного парка рядом с домом, нужно было преодолеть каскад ступенек.

– А ты знаешь, сколько ступенек у этой лестницы? – спросила старушка, тяжело дыша и отдыхая на каждой ступеньке.

У Маришки и в мыслях не было считать эти проклятые ступеньки. Она просто каждое утро летела по ним стремглав, боясь опоздать хотя бы на минутку. Но разве могла в этом она признаться своей любимой Леиньке.

– «Вот у шестьдесят пятой отбит край, а восемьдесят третья шатается. А всего их здесь сто пятьдесят», – продолжала старушка.

Поднявшись на гору, они шли в скверик. Там прогуливались мамаши с малыми детишками и дамочки из России с огромными псами. Собаки были без поводков и намордников, из-за этого частенько можно было наблюдать неприятные сцены.

Маришка всегда с опаской шла в этот скверик, но старушка любила гулять именно там.

Как-то они сидели на лавочке, грелись на солнышке и беседовали о всякой ерунде. Рядом молодая беспечная мамочка, бросив своего ребенка, болтала с подружкой на соседней скамейке. Вдруг в сквер огромными прыжками заскочил злобный пес и бросился на малыша. Маришка вскочила и быстро схватила карапуза на руки. А бесстрашная Леинька сняла туфель с ноги и отшлепала собаку по морде.

Пес остолбенел от неожиданности, а старушка, продолжая его лупить, так рыкнула на него преподавательским голосом, что не только кобель, но и все в сквере присели от страха. Пес, поджав хвост, юркнул в кусты, где ждал его мордатый хозяин, который тоже видно испугался отважную Лею.

В следующее посещение Леинька встретила Маришку в отличном настроении.

– Я получила пенсию. Пойдем, кутнем.

Они сели на автобус, проехались по верхней Хайфе и вышли возле шикарного кафе. Там играли музыканты. Это были россияне, которые не могли найти работу. Старушка каждому протягивала деньги, приговаривая: «Нельзя обижать музыкантов».

Они зашли в кафе, в полутемном зале заказали кофе и, Леинька сказала: «В сорок первом с грудным ребенком на руках я убегала от немцев. Никаких вещей взять не успела. Русские люди помогали кто чем мог – делились последним куском хлеба, отдавали свои беленькие блузочки на пеленки.

По дороге я заболела тифом, – продолжала Лея, – и одна женщина, имея корову, предложила мне оставить сына у нее. Я испугалась оставить кроху у незнакомых людей и забрала его с собой в больницу. Пока лежала в беспамятстве, сынок мой умер от голода. Сейчас весь мир знает, что русским трудно: опять революция. Поэтому я буду тебе помогать, чем смогу».

Маришка смотрела на добрую женщину, и слезы катились по ее щекам. Только человек, испытавший большое горе, мог сказать такие слова.

В один из вечеров Лея одна поднялась по лестнице наверх прогуляться.

После прогулки она не смогла спуститься по крутым ступенькам домой и всю ночь просидела на скамейке.

Родные забыли про нее, и только под утро какой-то добрый человек, помог ей спуститься вниз.

К этому времени Маринка выучили иврит, закончила курсы и получила хорошее назначение на работу в другой город.

Поздно вечером Маринка возвращалась домой.

Был выходной день, и жители города с утра до поздней ночи отдыхали на море. Тут можно было встретить целые семьи израильтян, сидящих за столиками с горящими свечами возле самой воды.

Маришка шла по теплой улице в толпе таких же счастливых людей, как она. За день солнце накалило асфальт, и теперь он остывал, отдавая прохожим тепло.

У Маринки было прекрасное настроение. Она хорошо зарабатывала и помогала своим детям.

Ей нравились здешние люди своей доброжелательностью и отзывчивостью. В Израиль едут со всего мира. Иногда ей казалось, что эта страна безразмерная: столько народа она вмещала. И у тех, кто здесь не ленился, было всё.

Но, несмотря на это, обстановка в стране была не простая. Каждый день могла разразиться война.

Израильтяне оказались бесстрашными людьми. Матери под вой сирены, не торопясь, разбирали противогазы и со смехом раздавали их своим детям. Без слёз и паники они направлялись в бомбоубежища. Этим людям было наплевать на все угрозы, потому что свою страну они могли защитить в любое время, и она тоже надежно защищала их.

Видя всё это, Маринка поняла, что полюбила Израиль, как свою Родину. И может точно также встать на её защиту.

Она шла домой, и от этих мыслей настроение поднималось до небес, хотелось громко крикнуть: «Люди, я вас всех люблю!!!»

Широко раскинув руки, пытаясь обнять весь мир, она подняла кверху голову.

На темном небе, не мигая, блестели стальные звёзды. Как фонарь на придорожном столбе тускло светила Луна.

И вдруг Маринка отчетливо увидела на желтом диске профиль смеющейся женщины.

От неожиданности она остолбенела. Не веря своим глазам, Маришка уставилась на эту картину.

Кто и как её нарисовал, конечно, ни один человек в мире этого объяснить не сможет. Какой-то очень талантливый художник изобразил на Луне профиль женщины, которая с издёвкой смеялась над землянами. Маринке не так важен был художник, как смысл этой улыбки.

И чем дольше она смотрела на картину, тем омерзительнее ей казалась эта улыбка. Внезапно пришла мысль, что грядет что-то страшное. И это «что-то» знают те, кто нарисовал эту чертову бабу.

Глядя на людей, она думала, что ничего не сможет сделать ради их спасения.

Это было выше ее сил.

Подранки

В администрации города мне предложили выступить перед несовершеннолетними преступниками. На подготовку дали месяц. Что со мной началось… Я не спала ночами и представляла этих маленьких злодеев в самых ужасных сценах. До выступления оставалось несколько дней, и я твердо решила, что не поеду туда ни за что. Но тут вмешался мой мудрый муж и убедил меня, что выступить перед этими детьми обязательно нужно.

Меня пропустили через десять «закрытых» дверей. У входа к заключенным попросили сдать сотовый телефон и паспорт. Зашли на территорию, окруженную собаками, а потом передо мной открылась очень пристойная картина: везде клумбы, в центре двора храм, по краям трехэтажные здания. Все покрашено и побелено, везде чистота. Прошли в зал. Кто-то смотрел телевизор, один паренек сидел за учебниками. Выключив телевизор, все расселись вокруг меня. На них была одинаковая арестантская черная роба, все одинаково подстрижены под ноль и только на каждом лице, жизнь оставила свой отпечаток – у всех разный. Кто-то развалился на стуле – всем своим видом показывал, что он хозяин положения. Кто-то независимо смотрел мне прямо в глаза. А некоторые, беззвучно двигаясь между стульев, словно черные мышата, тихо садились и, повернув, в мою сторону голову, не видели меня и не слышали. У этих детей была своя тяжелая, опустошенная ужасным преступлением жизнь. Только сейчас, попав сюда, они начинали понимать, что за все, что натворили нужно ответить сполна. Лишиться свободы… Что это такое может понять только тот, кто хотя бы раз ее потерял. Я громким и бодрым голосом читала им свои рассказы и сказки, а на их лицах страшную беду и горе. Они делали вид, что внимательно слушают, абсолютно не понимая эту мою тетрадную жизнь. Она им была непонятна, чужда и неинтересна. После выступления меня привели в комнату, где с заключенными работал психолог. Я заметила одного паренька. Сначала не поняла, почему он так меня заинтересовал. Уставившись на мальчишку в арестанской одежде я не могла отвести взгляд от его лица. Оно не было изможденным или уставшим. Оно было тусклым, безразличным и не выражало никаких эмоций. Я привыкла видеть умные, оживленные интересные детские мордашки. А тут… перехватывало дыхание от такого горя. Психолог заставляла его расставлять домики на цветной бумаге. Нужно было сложить город счастья. Мальчишка сидел опустив глаза: зачем ему бумажное счастье – он хотел настоящего. Почувствовав, что я им заинтересовалась, паренек поднял на меня глаза. Его взгляд был не просто пустой, он был мертвый, а нахохлинный вид напоминал мне птицу, посаженную в клетку, которая не может жить в неволе. Выражение лица этого паренька, а, вернее полное его отсутствие, сказало мне о многом. Ты можешь есть, спать, работать и учиться, но ты не свободен. И, чем больше ты сидишь в заключении, тем становится труднее и труднее. Как-будто камень лежит на душе и с каждым днем о становится все тяжелее. А если сидеть не год и не два, а пять или десять лет! Как это выдержать!?

Многие здесь впервые легли в постель застеленную белой простыней и впервые ели обед из трех блюд. Я читала им свои сказки, где добро обязательно побеждает зло. Они искренне удивлялись, так в жизни не бывает! А потом улыбались – да это же сказка! В их жизни сказок нет – одни страшилки и ужастики. Их жизнь началась страшно, а вот будет ли в ней счастливый конец? Кто в этом виноват и что делать!?