Текст книги "На парусниках «Надежда» и «Нева» в Японию. Первое кругосветное плаванье российского флота"

Губернатор приказал нас притом уверить, что он позволит нам по отходе голландских кораблей занять их место, но во внутреннюю гавань не может пустить нас до тех пор, пока не получит на то повеления из Иеддо. Он исполнил обещание свое с точностью. По отходе голландских кораблей, 8 ноября, прибыли к нам на другой день два баниоса со своими для буксирования лодками. Мы вынули якорь и в 6 часов вечера опять положили оный между императорскими батареями, находящимися на юго-восточной и северо-западной сторонах входа во внутреннюю гавань. Расстояние между нами и городом составляло две мили.

Нетерпеливо желал я приступить к починке корабля сколько возможно скорее и требовал того настоятельно. Но как позволение свезти посланника с подарками на берег не было еще прислано, следовательно, и корабля не могли мы выгрузить, то предложил губернатор нам китайскую джонку, чтобы поместить на ней посланника с подарками до получения из Иеддо в рассуждении его позволения. Китайские якори сделаны из дерева, почему мы для большей безопасности послали на джонку свой якорь. Но как каюта на ней была чрезвычайно худа, то и не мог посланник согласиться жить в оной, объявив притом, что и подарков перевести на джонку не можно, которые должны находиться с ним в одном месте. Итак, китайское судно отведено было опять в Нагасаки, и все осталось по-прежнему.

После сего приказал я корабль совсем расснастить и все стеньги и реи отвезти в Кибач, как такое место, которое предоставленным нам осталось и по удалении от оного.

Флаги, вымпелы и другие знаки почести. Из “Атласа к путешествию вокруг света капитана Крузенштерна”

В.-Т. Тилезиуса фон Тиленау

Ноября 24-го известили посланника, что хотя курьер не прислан еще из Иеддо, однако губернатор приемлет сам на себя очистить для него дом, но только с тем условием, чтобы солдат не брать ему с собою. Выше упомянуто уже, что посланник на сие не согласился. Губернатор приказал притом объявить, что он по прибытии курьера из Иеддо отведет для посланника дом еще просторнее, хотя назначенное жилище в Мегасаки, коему привезли толмачи план с собою, и казалось быть довольно обширным.

Утвердительно полагать трудно, что побуждало губернаторов[86]86
  Городом Нагасаки управляют два губернатора посменно, каждые шесть месяцев. Через несколько дней по прибытии нашем приехал из Иеддо другой губернатор; однако первый не смел выехать, потому что мы пришли во время его управления. Итак, он долженствовал оставаться в Нагасаки до самого нашего отъезда.


[Закрыть], коих поступки казались быть всегда честными и кои, наконец, во многих случаях показывали свое добродушие, сообщать нам беспрестанно ложные сведения. Так, например: все их обещания в начале прибытия нашего были не что другое, как одни пустые слова. Мы узнали после действительно, согласно с объявлениями Кемпфера и Тунберга, что из Иеддо можно получить ответ через 30 дней; случались же примеры, что и в 21 день совершаем был путь туда и обратно. Но они никогда не хотели в том признаться, напротив того, еще уверяли, что для сего оборота требуется по крайней мере три месяца в хорошую погоду, в настоящее же время года гораздо более.

Все, что губернатор нам ни позволял, делал то, по словам его, сам собою, приемля на свой собственный отчет. Невозможное дело, чтобы он приказал отвести в городе дом для посланника и магазины для подарков, не имев на то особенного повеления. Изъявленная им боязнь, с каковою велел отмежевать нам место для прогулки в Кибаче, доказывает довольно ограниченность его власти. Прибытие наше в Нагасаки долженствовало возбудить всеобщее японцев внимание и было столь важным предметом, что о каждом, даже малозначащем притом обстоятельстве надлежало посылать донесение императору.

Я уверен точно, что после всякой бытности у нас толмачей отправлял губернатор курьера в Иеддо с извещением о всех переговорах, даже и о словах, бывших часто такого рода, которые могли увеличить японскую недоверчивость и раздражить высокомерие гордого сего народа. Мы узнали после, что Кубо, или светский император, не хотел ни на что решиться в важном сем деле без согласия Даири. Первый отправлял к последнему нарочных, дабы изведать в рассуждении нашего посольства волю сей важной особы, перед которою благоговеют японцы с глубочайшим почтением. Итак, весьма вероятно, что нагасакский губернатор получал касающиеся до нас повеления из Миако[87]87
  Столица Даири.


[Закрыть], а не из Иеддо. Ни малейшего не имею я сомнения, что спор о взятии почетной посланнической стражи на берег не мог решить губернатор сам собою. От начала переговоров о сем предмете до перехода посланника нашего в Мегасаки, как выше уже сказано, прошел 21 день. В сие время можно получить ответ даже из Иеддо, но из Миако еще скорее.

Посланник наш отправился жить на берег декабря 17-го. Для перевоза его со свитою в Мегасаки прислал князь Физена свою собственную яхту[88]88
  Длина сего судна была 120 футов.


[Закрыть]. Судно сие превосходило величиною своею и богатым убранством все виденные мною прежде такого рода. Стены и перегородки кают на разные отделения покрыты были прекраснейшим лаком; лестницы сделаны из красного дерева и выполированы едва ли не лучше всякого лака; полы устланы японскими тонкими рогожами и драгоценными коврами; занавески пред дверьми из богатого штофа; по бортам всего судна развешены в два ряда целые куски шелковых разноцветных тканей. Наружный вид сего судна представится яснее в рисунке, сделанном Левенштерном, нежели мог бы я описать оный здесь словами. Как скоро прибыл посланник на яхту, вдруг поднят был штандарт российско-императорский, который развивался вместе со флагом князя Физена. Почетная стража посланника, отправившаяся с ним на яхту, заняла место на палубе подле штандарта.

Крепости японского императора украшены были разными новыми флагами и развешенными кусками шелковых тканей. Многочисленное японское войско занимало оные, быв одето в драгоценнейшее свое платье. Бесчисленное множество судов, окружив яхту, сопровождало посланника в город. Таков был въезд в Нагасаки полномочного посла могущественного монарха. Но едва вошел посол в назначенное для него жилище, тотчас заперли ворота по обеим сторонам и при захождении солнца отослали ключи к губернатору.

На другой день по отбытии посланника приехали на корабль два баниоса со множеством лодок для принятия подарков. Для больших зеркал приготовили два ластовых судна, скрепив оные вместе и сделав помост из толстых досок, который покрыли лучшими японскими рогожами, а сверх оных разостлали из красного сукна покрывало. Я уговаривал японцев, чтобы они дорогие рогожи и покрывало к сему не употребляли, уверяя их, что это излишнее и что зеркала можно поместить без оных удобнее, но благоговение ко всему, относящемуся к лицу императора, в Японии столь велико, что экономический мой совет не возбудил в японцах никакого внимания. Уложенные сим образом зеркала были потом окружены караульными солдатами.

Обувь и различные бытовые предметы японцев. Из “Атласа к путешествию вокруг света капитана Крузенштерна”

В.-Т. Тилезиуса фон Тиленау

Следующий анекдот обнаружит ясно настоящие свойства нации и образ японского правительства. При выгрузке подарков спросил я одного из толмачей: каким образом отправят они зеркала в Иеддо? Он отвечал мне, что приказано будет оные отнести туда. Я возразил, что сие никак неудобно, поелику дальнее расстояние требует, чтобы при переносе каждого зеркала по крайней мере находилось по 60 человек, которые должны переменяться на всякой полумиле. Он отвечал мне на сие, что для японского императора нет ничего невозможного.

В доказательство сего рассказал он, что за два года назад прислал китайский император японскому живого слона, который отнесен был из Нагасаки на руках в Иеддо. С коликою поспешностью и точностью исполняются повеления японского императора, оное доказывается следующим происшествием, о котором рассказывал мне толмач при другом случае: недавно случилось, что китайская джонка, лишившись во время шторма руля и мачт, села на мель у восточных берегов Японии при заливе Овары. Постановлением императоров Японии повелено, чтобы всякий иностранный корабль или судно, остановившееся на якорь или севшее на мель у берегов Японии, немедленно приведено было в Нагасаки: почему и сию джонку, невзирая на крайнее оной состояние, надлежало привести в сей порт. Японцы не имели к тому другого средства, кроме буксирования.

Итак, несколько сот судов послано было для приведения оной в залив Осака. При таком случае не трудно могло бы последовать, что при первом крепком ветре, часто свирепствующем у берегов сих, погибли бы все суда вместе с джонкою. Плавание от залива Осака сопряжено с меньшею опасностью потому, что происходило не в открытом море, но между островами Нипон, Сикоку и Киузиу. Сие буксирование, продолжавшееся 14 месяцев, долженствовало стоить весьма дорого, поелику более ста судов, следовательно, по крайней мере от 6 до 8 сот человек занимались оным беспрестанно. Разломать или сжечь судно и за оное заплатить, китайцев же вместе со спасенным грузом привезти в Нагасаки было бы удобнее и несравненно дешевле, но не согласовалось с точным постановлением японских законов.

Декабря 22-го уведомили посланника о прибытии курьера из Иеддо с повелением, чтобы ввести корабль наш во внутреннюю гавань для починки. В 10 часов следующего утра, невзирая на довольно свежий ветер от NO и сильный дождь, приехали к нам два баниоса со своею флотилией и отвели «Надежду» во внутренний залив, где мы в расстоянии около четверти мили от пристани между Дезимою и Мегасаки остановились на якорь. В сей самый день пришли также две китайские джонки; через несколько же дней после еще четыре. Седьмая, принадлежавшая к числу оных, разбилась во время шторма у берегов острова Гото; бывшие на ней люди спаслись и по прошествии нескольких недель привезены на японских судах в Нагасаки.

Следующие малодостаточные известия, касающиеся китайской торговли, сообщены мне здесь толмачами.

Китайцы имеют позволение присылать в Нагасаки двенадцать купеческих судов из Нингпо[89]89
  Японцы выговаривают слово сие Симфо.


[Закрыть]. Из оных пять приходят в июне, а отходят в октябре месяце; другие же семь приходят в декабре, а уходят в марте или апреле. Груз судов сих составляют по большей части сахар, чай, олово, слоновая кость и шелковые ткани. Мне не удалось узнать от толмачей, чтобы чай принадлежал также к привозимым из Китая товарам, но заключаю по тому, что при отходе нашем из Нагасаки предложили нам два рода оного, японский и китайский. Мы избрали первый и нашли, что он гораздо хуже последнего. Судя по собственному испытанию, полагаю я, что все сообщенное от разных писателей о преимущественной доброте японского чая слишком увеличено. Японский чай, присланный губернатором посланнику по прибытии нашем в малом количестве, равно и тот, который пили офицеры при аудиенции у губернатора, много уступает лучшим сортам китайского[90]90
  Японцы пьют один зеленый чай; китайцы же один черный.


[Закрыть].

Вывозимый китайцами из Японии товар состоит в некотором количестве красной меди, камфары, лакированных вещей, но большею частью в каракатицах, которые употребляются в Китае вместо лекарства; сверх того, в некотором морском растении и сушеных раковинах, кои употребляются в пищу. Сушеные раковины, называемые японцами аваби, почитаются в Китае отменною пищею. Оные, как то мы сами собою испытали, действительно вкусны и могут составлять надежную часть морской провизии потому, что не портятся чрез многие годы и, смешанные с солониною, делают похлебку вкусною и питательною.

Судя по числу приходящих в Японию китайских судов, следовало бы полагать, что привозимый на них груз довольно знатен, ибо джонка мало уступает величиною своею судну в 400 т, хотя и мелко ходит. Однако я думаю, что все привозимое двенадцатью джонками можно было бы удобно погрузить на двух судах в 500 т. Джонка выгружается здесь в двенадцать часов, но с величайшим беспорядком. Весь груз укладывается в мешках и в малых ящиках, которые, сгружая, бросают, не щадя нимало ни товаров, ни гребного судна. Такелаж джонки составляют почти одни немногие ванты, почему тяжелые вещи не могут с осторожностью ни поднимаемы быть на судно, ни с оного спускаемы.

Невероятною кажущаяся небрежность при выгрузке происходит от следующего: когда придет в Нагасаки китайская джонка, то на другой день отводят всех людей, даже и самого начальника, в китайскую факторию. Японцы делаются господами судна и товаров и производят одни выгрузку. Китайцы не могут прийти прежде на свое судно, как только за несколько дней до отхода в море. По выгружении совсем судна вытягивают оное при первом новолунии или полнолунии, то есть во время высокого прилива, на берег так, что при отливе стоит оно на сухой земле. Построение джонок есть таково, что сие не вредит им много; о небольшом же повреждении помышляют мало негостеприимственные их хозяева. Кроме двенадцати приходящих китайских судов, должны находиться всегда два, как залог, в Нагасаки. Сими последними располагают японцы как своею собственностью.

Доказательством тому служит, что они предоставили одно из оных для нашего употребления. Сколь мало стараются японцы о наблюдении выгоды китайцев, оное доказывается также и следующим: когда пространство магазинов, окружавших замок посланника, оказалось недостаточным к помещению пустых наших водяных бочек, то немедленно очищены были для нас магазины, ближайшие к Мегасаки, из принадлежащих китайцам.

Красноносая чайка. Из “Атласа к путешествию вокруг света капитана Крузенштерна”

В.-Т. Тилезиуса фон Тиленау

В продолжение всего пребывания нашего в Нагасаки не приходило сюда ни одного судна ни из Кореи, ни от островов Ликео, хотя оные и лежат в близости. Сказывали, что сообщение между сими землями и Японией с некоего времени совсем пресеклось, о чем упоминается и в письмах, врученных посланнику перед нашим отходом. Немалая могла бы быть выгода, если бы предоставили японцы какой-либо европейской нации перевоз товаров из Нингпо в Нагасаки и обратно. Расстояние сих мест составляет около 10 градусов долготы. Нагасаки лежит от Нингпо прямо на восток; итак, плавание при каждом муссоне удобно и могло бы совершено быть в четыре дня.

Декабря 25-го выгрузили мы весь балласт из своего корабля; оного было около полутора тысяч пудов, тогда приступили мы к починке. Течь, как то мы догадывались прежде, оказалась в носовой части, но я был обрадован, усмотрев, что повреждение состояло только в медной обшивке, дерево же было весьма крепко. Мне хотелось воспользоваться сим случаем и снова обшить корабль медью столько, сколько возможно произвести то без килевания, которого по причине отлогости берегов предпринять было никак нельзя. Губернатор, получивший из Иеддо повеление доставить к починке корабля все, что ни требовано будет, предложил свою готовность выписать медные листы из Миако потому, что в Нагасаки хотя оные и были, однако по причине тонкости своей к обшивке корабля не годились. Из сих взял я, однако, 500 листов для обшития баркаса и шлюпки. Посланник, имевший надежду быть в Иеддо, принял на свое попечение доставление медных листов. Японцы, знавшие уже, что посольству не позволено будет отправиться в Иеддо, были очень довольны, что освободились от сих забот.

Января 14-го дня 1805 г. последовало в Нагасаки полное лунное затмение. Густое облако воспрепятствовало нам наблюдать оное вначале; однако мы все могли видеть закрытие многих пятен, также и выход луны из тени. Наблюдение сего лунного затмения не способствовало к определению точной географической долготы города Нагасаки. Оная определена нами посредством множества взятых лунных расстояний и нескольких закрытий звезд гораздо точнее, нежели могло то учинено быть по лунному затмению. Японцы знали также, что в сей день последует лунное затмение, но время начала оного в календарях их не означено. Известия об астрономических познаниях японцев, которые я приобрести старался, так недостаточны, что я не смею и упоминать об оных. Да и нельзя думать, чтобы люди такой земли, в которой и ученейшие (каковыми, бесспорно, толмачей их признать надобно) не имеют ни малейшего понятия о географической долготе и широте места, могли сделать успехи в науке, требующей великих напряжений ума.

По известиям толмачей, заслуживающих доверия, может быть, потому, что они говорили о предмете, чуждом кругу их знания, должны находиться в одном городе северной Японии, не в дальнем расстоянии от Иеддо, такие люди, которые живут во храмах, называемых Изис, и владеют искусством предсказывать солнечные и лунные затмения. Малознающие толмачи не могли объяснить, на чем основываются их предсказания, что было бы, конечно, любопытно и распространило бы известия о знаниях сих храможителей, которые между многими миллионами одни только славятся астрономическими сведениями.

Мне не случилось ничего читать об астрономических знаниях японцев; неизвестно, имеют ли они в том успехи, равные с соседями своими китайцами, коих императоры многие любили сию науку и ей покровительствовали. Если бы посланник получил позволение ехать в Иеддо, тогда Горнеру, имевшему намерение с ним отправиться, взяв с собою астрономические инструменты, вероятно, удалось бы в близости храма Урании собрать о том надежные известия. По объявлению Тунберга, должны между врачами города Иеддо быть некоторые, имеющие привязанность к ученым знаниям. Между сими нашлось бы, может быть, сколько-нибудь и таких, кои могли бы сообщить что-либо удовлетворительное о сем предмете. Предсказания храможителей Изис о солнечных и лунных затмениях помещаются в японских календарях, коих выходит ежегодно два издания в Иеддо – одно пространное для знатных и богатых, а другое краткое для простого народа.

Января 16-го прислал на корабль посланник нарочного просить меня приехать к нему с доктором Эспенбергом сколько возможно поспешнее. По прибытии нашем нашли мы у него двух баниосов, многих толмачей и других гражданских чиновников. Причиною сему был один из привезенных нами японцев, покусившийся на лишение себя жизни. Благовременное усмотрение воспрепятствовало ему в исполнении самоубийства. Лангсдорф, поспешающий унять течение крови[91]91
  Рана была в горле, причиненная всунутою бритвою.


[Закрыть], не допущен японскими часовыми потому, что о сем не донесено было еще губернатору. Несчастный долженствовал до учинения того и до прибытия присланных баниосов валяться в крови своей. Но и сии не позволили ни доктору Эспенбергу, ни Лангсдорфу подать помощи раненому, а послали за японским доктором и лекарем[92]92
  Японский доктор имеет совсем обритую голову, лекарь же, напротив того, совсем небритую. Все прочие японцы ходят, как выше упомянуто, с полуостриженной головою.


[Закрыть]. Между тем оказалась рана неопасною.

При самом приходе нашем в Нагасаки просил губернатор посланника отдать ему привезенных нами четырех японцев, но он на то не согласился, поелику хотел самолично представить их императору. Губернатор повторил опять сию просьбу через несколько недель после; но ему отказано было также, как и прежде. Случившееся приключение побудило посланника просить губернатора, чтобы он взял от него привезенных японцев; но последний отвечал, что поелику он просил и сам прежде двукратно и ему отказано было, то он теперь и сам согласиться не хочет; впрочем, приказал уведомить, что пошлет в рассуждение сего курьера в Иеддо. Но оттуда не получено на сие никакого ответа и привезенные нами японцы оставались в Мегасаки до самого дня нашего отбытия.

Итак, сии бедные люди по преодолении трудного пути, продолжавшегося четырнадцать месяцев, хотя и прибыли в свое отечество, однако не могли тотчас наслаждаться полным удовольствием, которое они в отчизне своей обрести надеялись, но вместо того принуждены были семь месяцев находиться в неволе и заключении. Да и неизвестно, возвратятся ли они когда-либо на свою родину, которая была единственною целью их желания, понудившего их оставить свободную и малозаботную жизнь, каковую препровождали они в России.

Вид на берег около города Нагасаки. Из “Атласа к путешествию вокруг света капитана Крузенштерна”

В.-Т. Тилезиуса фон Тиленау

Что бы такое понудило несчастного покуситься на жизнь свою, того не могу утверждать с достоверностью, хотя многие причины делают японцам жизнь их несносною; ужасная мысль лишиться навсегда свидания со своими родными, находясь, так сказать, посреди оных, была, вероятно, первым тому поводом. Сию догадку основываю я на том, что в продолжение нашей здесь бытности пронесся слух, что привезенные в 1792 г. Лаксманом японцы осуждены на вечное заключение и не имеют ни малейшего сношения со своими единоземцами. Сверх сего, полагали тому причиною и следующее: по прибытии нашем подал, как говорили, сей японец баниосам письмо, в котором жаловался не только на жестокие с ними в России поступки, но и на принуждение их к перемене веры, прибавив к тому, что и посольство сие предпринято главнейше с намерением испытать, нельзя ли ввести в Японию христианского исповедания.

Одна только чрезмерная злость могла сему японцу внушить таковые бессовестные нарекания. Ко мщению не имел он никакого повода, поелику принят был в России с товарищами своими человеколюбиво. При отъезде одарены они все императором; на корабле пользовались всевозможным снисхождением. Сие письмо не имело, однако, никакого успеха. Неудача в исполнении предприятия и угрызение совести в рассуждении бесчестного своего поступка довели его, может быть, до покушения на жизнь свою. По залечении раны твердил он беспрестанно, что россияне весьма добродушны, но он только один зол и желал прекратить свою жизнь.

Февраля 19-го известили посланника, что японский император отправил в Нагасаки уполномоченного с восьмью знатными особами для вступления с ним в переговоры. Хотя толмачи и не говорили явно, что посланнику не надобно будет уже ехать в Иеддо, но не трудно было сие заключить потому, что отправленный императором уполномоченный был высокого достоинства, которое, по словам толмачей, состояло в том, что он, предстоя своему монарху, может даже смотреть на его ноги[93]93
  Почесть, коей не удостаиваются нагасакские губернаторы.


[Закрыть], не смея, впрочем, возвышать более своего зрения. Чтобы такая знатная особа отправлена была в Нагасаки для одного сопровождения посланника в Иеддо, о том думать было не можно. Желание японского правительства сбыть нас с рук в начале апреля обнаружено довольно прибывшими к нам толмачами. Они приехали на корабль 28 февраля по повелению губернатора разведать о нашем состоянии. Но при сем случае делали такие вопросы, из коих нетрудно было заключать о главном их намерении. Любопытство их, как скоро приготовить можно корабль к отходу, произвело в нас немалое удовольствие. Сего благоприятного признака нельзя было оставить без внимания.

Между тем 12 марта объявил первый толмач посланнику, что ехать ему в Иеддо не позволено, что полномоченный японского императора прибудет в Нагасаки через 10 или 15 дней и что после того, как скоро только готов будет корабль к выходу, должен он немедленно отправиться опять в Камчатку.

Первый толмач известил сверх того, что нам не позволено покупать ничего в Японии, но что император повелел доставить все нужные материалы и снабдить двухмесячною провизией безденежно.

31 марта и 1 апреля по нашему счислению происходило в Нагасаки празднество, называемое Муссума-Матцури. Оное особенно состоит в том, что родители одаряют дочерей своих разными игрушками. Сколь ни маловажен предмет сего празднества, однако японцы, посвящая два дня сей детской забаве, должны почитать его великим. Они присылали при сем случае даже и к нам толмача с просьбою, чтобы работавших на берегу плотников не посылать в сии дни на работу.

Марта 30-го, в 11 часов перед полуднем, прибыл в Нагасаки из Иеддо императорский полномочный. Переговоры о церемониях при аудиенции, происходившие с обеих сторон с немалым жаром, начались 3 апреля. Оные кончились тем, что посланник мог приветствовать представлявшего лицо японского императора по европейскому, а не по японскому обычаю.

Образ японских приветствий столько унизителен, что даже простой европеец соглашаться на то не должен. Посланник принужден был, впрочем, допустить, чтобы явиться ему без башмаков и без шпаги. Ему отказали также и в стуле или в другом каком-либо европейском седалище, а назначили, чтоб он перед полномочным и губернаторами сидел на полу с протянутыми на сторону ногами, невзирая на неудобность такого положения. Норимон, или носилки, позволили только одному посланнику, сопровождавшие же его офицеры должны были идти пешком.

Первая аудиенция последовала 4 апреля. Посланника повезли на оную на большом гребном судне, украшенном флагами и занавесями. Свиту его составляли пять лиц: майор Фридерици, капитан Федоров, поручик Кошелев, Лангсдорф и надворный советник Фоссе, сверх коих находился один сержант, который нес штандарт. Судно пристало у места, лежащего от Мегасаки на севере, Муссель-трап толмачами называемого.

В первую аудиенцию, кроме некоторых маловажных вопросов, происходили одни взаимные приветствия. Во вторую же, бывшую с теми же обрядами, окончены все переговоры и вручены посланнику бумаги, содержащие запрещение, чтобы никакой российский корабль не приходил никогда в Японию.

Сверх того, не только подарков, но и писания российского государя не приняли.

Если вперед случится, что японское судно разобьется у берегов российских, то спасшихся японцев должны россияне отдавать голландцам для доставления оных через Батавию в Нагасаки. При сем запретили также, чтобы мы не покупали ничего сами за деньги и чтобы не делали никаких кому-либо подарков[94]94
  По многократной просьбе и представлениям только позволили, наконец, посланнику подарить семи толмачам следующие вещи: зеркало, кусок сукна, стеклянный фонарь, кусок глазету, жирандоль, мраморный стол и мраморную умывальницу.


[Закрыть], сообщение с голландским фактором равномерно запретили. Напротив того объявили, что починка корабля и доставленные нам жизненные потребности приняты на счет императора, повелевшего снабдить нас и еще двухмесячною провизией безденежно и сделать сверх того подарки для служителей 2000 мешков соли, каждый в ¾ пуда; для офицеров же вообще 2000 капок, то есть шелковых ковриков, и сто мешков пшена сарачинского, каждый в 3¾ пуда. Ответ полномочного, для чего он не принял подарков, был таков: что в сем случае должен был бы и японский император сделать российскому императору взаимные подарки, которые следовало бы отправить в С.-Петербург с нарочным посольством. Но сие невозможно потому, что государственные законы запрещают отлучаться японцу из своего отечества.

В сем-то состояло окончание посольства, от коего ожидали хороших успехов. Мы не только не приобрели через оное никаких выгод, но и лишились даже письменного позволения, данного японцами прежде Лаксману. Теперь уже никакое российское судно не может придти в Нагасаки. На таковое предприятие покуситься можно только тогда, когда произойдет в иеддоской министерии или в целом правлении великая перемена, которой по известной японской системе, наблюдаемой с чрезвычайной строгостью, едва ли ожидать можно, невзирая и на то, что толмачи, лаская посланника, уверяли, что отказ в принятии посольства произвел волнение мыслей во всей Японии, наипаче же в городах Миако и Нагасаки[95]95
  Лейтенанту Хвостову, плававшему в 1806-м и 1807 гг. к северному берегу Иеддо, рассказывали бывшие там японцы, что по отходе нашем из Нагасаки произошло в Иеддо действительно возмущение, причиною коего было, по их словам, неприятие российского посольства.


[Закрыть]. Впрочем, не могу я думать, чтобы запрещение сие причинило великую потерю российской торговле.

Апреля 6-го имел посланник уполномоченного отпускную аудиенцию, после коей немедленно начали мы грузить обратно подарки, провизию, пушки, якоря и канаты. Радость, что мы скоро оставим Японию, обнаруживалась наипаче неутомимостью в работе наших служителей, которые часто по 16 часов в день трудились почти беспрестанно и охотно для приведения корабля в готовность к отходу. Впрочем, без помощи присланных к нам японцев и лодок невозможно было бы нам окончить все работы и быть готовыми к 16 апреля.