Текст книги "Сверхъестественное. Обычные жертвы"

Глава 19

Киннамон Эллисон весело хлопотала на кухне в своем маленьком домике на Би-Стрит. Очаровательный дом снаружи казался крохотным, но комната была светлой и просторной, оформленной в белых и веселых желтых тонах. Храня верность своим сельским корням, Киннамон любила готовить. И умела, к слову, хотя этот талант предпочитала держать при себе. Она знала, что люди в городе судачат о ней, называют ее сумасшедшей старой девой, старухой, возомнившей себя экстрасенсом. Но, конечно, не после таких событий, как дырявый кислородный баллон в доме престарелых и еще полдюжины других. Она не потрудилась рассказать братьям Винчестерам обо всем. Киннамон все еще не могла до конца поверить в то, чем они объяснили своеобразный ярлык «охотники на монстров», который продолжал вертеться в мыслях, зато она сумела выяснить их настоящие имена.

Когда-то Киннамон Эллисон была обычной девушкой, такой же, как ее сестра Бренда десятью годами младше. Пятидесятые и шестидесятые годы были прекрасным временем, чтобы вырасти в таком маленьком городке, как Браунсдейл. Их родители, вместе со священнослужителями и другими горожанами, изо всех сил старались сохранить его таким: маленьким, дружелюбным к местным и откровенно неприветливым к чужакам, которые пытались быть больше, чем туристами. Как всегда бывает, с некоторыми подростками, такими как Киннамон, план сработал, с другими же, такими как Бренда, не особенно. Телевидение вторглось в их жизнь, и, пока Киннамон выясняла, что у нее есть… способности, Бренда выросла – слишком быстро и без надлежащего присмотра, а потом открыла для себя травку. Жили тут несколько товарищей, которые выращивали ее в паре километров от трассы 183. Бренда поняла, что травка ей нравится, после чего открыла для себя Бо Пайла и обнаружила, что он нравится ей еще больше.

Единственная проблема заключалась в том, что Бо Пайл был парнем Киннамон.

Озадаченная и напуганная видениями и вспышками интуиции, что начали пышным цветом расцветать в голове, Киннамон попыталась воспротивиться. Но младшая сестра, темноволосая, с экзотичной внешностью, страстная до глубины души, только посмеялась над ней и сказала: «Если он в самом деле предназначен тебе, то с тобой и останется». Бренда хотела испытать все и сразу, не ограничивая себя в своей свободе. Она унаследовала мамины зеленые глаза, а Киннамон, несмотря на необычное имя, была бледной и голубоглазой, как бабушка. Бренда танцевала, словно грациозная цыганка, под рок-н-ролл, ревущий из автомобильных радиоприемников, в то время как Киннамон не вытащили бы на танцпол под угрозой смерти.

Короче говоря, Бо Пайл бросил Киннамон и глазом не моргнув. Как и Киннамон, он был на десять лет старше Бренды, и однажды в субботу вечером они с шестнадцатилетней Брендой укатили из города и поженились в Боулинг-Грин. Мать Киннамон долго и громко причитала, когда ей позвонила Бренда, искренне надеясь услышать поздравления, а Киннамон неделю просидела в своей комнате, тихо всхлипывая в подушку. Она боролась с горечью, пытавшейся просочиться в сердце, долгие годы, особенно когда Бо и Бренда вернулись в Браунсдейл пару лет спустя. Ее растущие экстрасенсорные способности, может, и ни на что не годились, но, по крайней мере, постоянно отвлекали ее.

Ничто, однако, не могло компенсировать то чувство неловкости, мучительное чувство неловкости, которое она испытывала всякий раз, когда слышала за спиной шепот: «Это та самая девушка, Эллисон. Ее младшая сестра сбежала с ее же парнем».

Надо было уехать, она бы и уехала, но Браунсдейл был единственным местом, которое она знала. Она любила этот город, любила национальный парк «Мамонтова Пещера» вокруг него, могучий зов природы и местные легенды. И пусть горожане не вполне поддерживали ее, их присутствие успокаивало. История семейства Эллисон уходила корнями в девятнадцатое столетие, не так далеко вглубь веков, как семья Бо, но все же далеко. К сожалению, Киннамон так и не вышла замуж, у нее никогда не было детей. Так же жизнь сложилась и у Бренды, которая бросила Бо через десять лет после свадьбы и переехала в Луисвилль с продавцом автомобилей. Они с Киннамон каждый год обменивались рождественскими открытками, но Бренда сообщала, что, несмотря на все попытки, так и не забеременела.

Род Эллисон закончится вместе с ними.

А Бо… Ах, Бо. Некоторые, похоже, обречены всю жизнь сожалеть о поспешно принятых решениях. Он не раз – ладно, и даже не десяток – говорил Киннамон, что совершил огромную ошибку, выбрав Бренду вместо нее. Он клялся, что никогда не станет встречаться с другой женщиной, и странное дело, не лгал. Он сказал, что любит ее, и если она даст ему шанс, он докажет это.

Сестринские обноски.

Эта гордая фраза вспыхнула в ее сознании несколько десятилетий назад, когда Бо впервые вернулся, и именно эту фразу она сказала Винчестерам. Именно по этой причине – хотя да, она все еще любила Бо Пайла, любила его все эти годы – она никогда не сможет принять его.

Будь она похожа на Бренду, не заботилась бы о том, что думают люди, пока сама счастлива. Бренда такая, какая есть, но Киннамон никогда не быть такой же. Экстраверты вроде Бренды порхают по жизни на крыльях внимания и процветают, купаясь в нем, но люди вроде Киннамон, интроверты, предпочитают не становиться центром внимания, потому что так им куда лучше. Бренда не просто увела парня своей старшей сестры, но и вышла за него замуж, тем самым навечно сделав Киннамон центром всеобщего внимания. Она всегда чувствовала себя неловко в собственной коже, всегда оказывалась под наблюдением, куда бы ни пошла. Она никогда не сможет быть счастливой, оставаясь при этом собой, потому что того человека больше нет. Отныне и впредь Киннамон была тем, кем сделала ее Бренда. Ее истинное «я» исчезло, и грубое пренебрежение, которое Бренда проявила по этому поводу, до сих пор приводило Киннамон в ярость. Просто-таки выбешивало.

Киннамон моргнула и потерла лоб. До какого же состояния она себя довела, а? От стресса в висках запульсировала боль, что случалось лишь тогда, когда она по-настоящему выходила из себя… И да, обычно причиной становился Бо Пайл.

– Прекрати, – сказала она себе вслух самым строгим учительским голосом.

До выхода на пенсию два года назад Киннамон преподавала английский в средней школе. Люди в Браунсдейле, может, и поглядывали на нее искоса, но, кажется, верили, что она не наговорит глупостей их детям.

Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.

– Двигайся вперед, а не назад.

Любимая цитата из прочитанной однажды книги. Просто очередной способ сказать, что нет смысла зацикливаться на прошлом, но не такой заезженный.

Болезненная пульсация стихла после того, как она вдохнула и выдохнула, сосредоточившись на том, чтобы успокоиться. Это ее дом, ее жизнь. Дом, который она обустроила для себя, несмотря на прошлое, который она обставила вещами, доставшимися в наследство от родителей, а также всем самым любимым. Кухня – его сердце – была наполнена светом: в выходящие на запад окна, обрамленные уютными бело-желтыми клетчатыми занавесками, струились последние яркие лучи заходящего солнца. Время готовить ужин, что-нибудь вкусное, но не слишком вредное для здоровья, что-нибудь настолько хорошее, чего ни в одном кафе не найдешь.

Креветки, решила Киннамон. Что-нибудь необычное. Она вытащила из морозильника двести граммов замороженных креветок и бросила их в дуршлаг, затем поставила дуршлаг под холодную воду, чтобы креветки оттаяли. Прихватив еще один дуршлаг, она вышла на задний двор, где не спеша проинспектировала садик и собрала несколько чашек золотистых виноградных помидоров и щедрую горсть ананасового шалфея. Вернувшись в дом, она достала из холодильника остальные ингредиенты, вытащила из буфета коробку макарон и поставила на плиту кастрюлю с подсоленной водой.

Пока вода грелась, она достала большую разделочную доску и положила ее на стол. Собрав все необходимое, она села за стол и приготовилась нарезать ингредиенты. Сперва она…

Чернота.

Где она? Она ничего не видела, даже собственной руки перед лицом. Да, рука здесь – пальцы, ощупывают лицо, нос, подбородок. Она умерла? Потеряла сознание? Нет, не может быть, иначе она бы не… что? Не осознавала бы себя?

Киннамон осторожно вытянула руки, сначала вперед, потом в стороны… Пустота. Накатило сильное головокружение, и Киннамон опустилась – осторожно – на колени. Что, если она наклонилась и ничего не почувствовала, а теперь просто продолжает падать, вечно? Что если сейчас она парит в каком-то вечном забвении?

Но нет – под ней оказалась земля, зернистая, усыпанная мелкой крошкой и камнями побольше. Еще тут было зябко: от холодного воздуха вокруг по рукам и груди побежали мурашки. По крайней мере, земля успокоила ее, отогнала мысль о том, что она падает в ад или куда-то в таком духе.

Киннамон склонила голову набок, прислушиваясь. Но не услышала ни звука, кроме собственного ровного дыхания. Она не чувствовала паники или страха, только любопытство, поэтому через несколько мгновений встала на четвереньки и осторожно поползла вперед, ощупывая пространство перед собой, чтобы убедиться, что там твердая земля.

Туннель – если это был туннель – тянулся, казалось, целую вечность. Она продолжала путь, не зная, есть ли еще какой-то выбор, кроме как сдаться, но постепенно замедлилась, а затем полностью остановилась.

– Это просто смешно, – сказала она вслух.

Или, по крайней мере, подумала, что сказала. Она услышала эти слова в своем сознании, но в них не было материальности, как будто она сидела на возвышении в бескрайней черной пустоте. Киннамон уже почти решила, что спит и видит сон, когда в темноте послышались голоса – юные, но уже не совсем детские. Шепот и хихиканье. Где-то в темноте разговаривали девочки.

Девочки?

Внезапно Киннамон изо всех сил рванулась вперед. Боль пронзила колени и ладони, когда она обшаривала землю уже отнюдь не так осторожно, как раньше.

– Эй! – крикнула она. – Пожалуйста, остановитесь! Где вы?

Но невидимые девушки только смеялись и болтали. Кажется, радостно, но так далеко, что не расслышать слов. Киннамон не сомневалась, что это близнецы Диц – кто же еще? – и она поползла еще быстрее, не обращая внимания на острые камни, вонзающиеся в тонкую кожу колен, и болезненные порезы на ладонях.

– Эй! – снова закричала она, а потом земля ушла из-под ног.

Киннамон замахала руками в пустоте и покатилась, отскакивая от невидимых стен, но не чувствуя боли от ударов. Жжение в коленях и ладонях тоже исчезло – вместе с поверхностью, по которой она ползла. Она знала, что переворачивается, потому что чувствовала нарастающее головокружение, как будто ей завязали глаза и усадили на один из карнавальных аттракционов, которые всегда вызывали у нее тошноту.

Потом появились огни – они вспыхивали то тут, то там в пустоте вокруг нее, мерцающие, как тусклые звезды над раскачивающимися от ветра ветвями дерева. Наконец, падение прекратилось. Секунд десять – или целый год? – все, чего ей хотелось, это плыть, невесомо и мирно парить сквозь ничто. Неужели она умерла? Так выглядит рай, ад или пустота между ними? Она не чувствовала ни боли, ни слез, ни страха. Все было хорошо, она могла бы провести так вечность…

Но потом она снова начала кружиться.

Снова и снова, все сильнее и сильнее, пока ей не захотелось умереть, потерять сознание, сделать все, чтобы это прекратилось. Одновременно пришло ощущение падения, стремительного падения к чему-то неведомому, находящемуся так далеко внизу, что она просто не могла представить эту глубину.

Внезапно воображаемые звезды над головой погасли, и чернота начала светлеть, мало-помалу превращаясь во что-то, напоминающее тени, отбрасываемые пляшущими отблесками костра. Она ударилась о землю – если это действительно была земля – с сокрушительным звуком. Глаза, до этого плотно зажмуренные, распахнулись. Падение так оглушило ее, что она поначалу не могла дышать и была уверена, что переломала все кости. Но боли все равно не было.

Теперь она почувствовала землю под собой, прежнюю поверхность, состоящую из песка и крошечных камешков. Она заставила себя сесть и огляделась. Здесь, внизу, в этой пещере – или где она очутилась, – у дальней стены горел огонь. Вокруг, производя впечатление лишь силуэтов между ней и пламенем, расположились фигуры. Низкорослые, плотные, некоторые сгорбленные – они совсем не походили на людей.

Чем бы ни были эти твари, они не замечали ее присутствия. Она сидела тихо – по крайней мере, достаточно тихо, чтобы они не расслышали ее за шумом, который производили сами. Что за ужасные звуки? Ворчание, треск… чавканье. Надо выбираться отсюда. Подальше от этих существ, этих зверей, пока они ее не заметили. Но как? Она даже не знала, где именно находится.

Наверное, она в пещере – единственное возможное объяснение. Киннамон начала медленно отползать, ощупывая пол и затаив дыхание. Но тут ее ладонь опустилась на камень, который был крупнее и глаже остальных. И какой-то странной формы, слишком длинный. Машинально оглянувшись, в совсем слабом свете костра, который теперь пылал в добром десятке метров, она увидела, что ее пальцы лежат на кости какого-то животного.

Нет, вовсе не животного. На человеческой кости. Рядом валялись и другие, много, усыпали пол и кучами громоздились вдоль стен. Их было ужасно много. И невольно, несмотря на все усилия остаться незамеченной, она изумленно вскрикнула. Крик – в отличие от недавних попыток заговорить – вышел на удивление громкий.

Этого оказалось достаточно. Она бросила взгляд на силуэты у костра и увидела, что все они развернулись и замерли.

А потом двинулись к ней.

Охвативший ее страх можно было описать лишь словом «парализующий». Киннамон завалилась на спину, не в силах шевельнуться, дышать или бежать. Она могла только беспомощно лежать, пока неизвестные твари, черные силуэты на фоне огня, молча приблизились и нависли над ней.

Киннамон Эллисон, взвизгнув, пришла в себя. Она снова была в кухне, на том же самом стуле, на который уселась, прежде чем… что? Потеряла сознание? Она все еще держала в руке нож, которым собиралась нарезать овощи, и только теперь выронила его на стол. Пальцы похолодели и не гнулись, словно она сжимала нож несколько часов. Проведя ладонью по лбу, она обнаружила, что на коже выступил холодный пот. Сердце бешено колотилось, и Киннамон глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Пахло нагретым металлом, и, взглянув на плиту, она увидела, что вода для макарон полностью выкипела.

Киннамон встала, чтобы подойти к плите, и едва не упала, так ослабели ноги. Кухонные часы подтвердили, что она, должно быть, пробыла в этом странном состоянии не один час. Она точно не помнила, когда начала готовить, но вода успела выкипеть, а лук-порей на разделочной доске – заветриться.

Ну и пусть. Все равно аппетит полностью исчез.

Киннамон выключила плиту, оставила кастрюлю остывать и убрала всё, что выложила на стол, решив приготовить задуманное завтра вечером. Потом она сделала то, что не делала почти никогда, – налила себе щедрую порцию портвейна из бутылки, которую держала в буфете для исключительно редких случаев, когда приходили гости. Взяв стакан, она устроилась было в кресле-качалке в гостиной, но спустя несколько секунд перебралась в другое кресло, потому что движения качалки напомнили ей о том, как она падала в видении. Она бы вышла на улицу, но там не дадут покоя комары. К счастью, прибежали кошки и свернулись в ногах, успокаивая своим присутствием.

Киннамон смотрела перед собой неподвижным взглядом, пыталась понять, что именно увидела у себя в голове, и, прежде всего, откуда взялись видения. Догадаться было несложно: ясное дело, из-за девочек. Наверное, это их голоса она слышала далеко впереди, хотя раньше девочек никогда не видела. То, что она видела, не поддавалось описанию, такое встретишь только в ночных кошмарах и жутких детских сказках. Но имеет ли оно отношение к исчезновению близняшек Диц?

Помоги им бог, ей пришлось поверить, что да.

Глава 20

– В то кафе не пойду, – уперся Сэм. – Сегодня я хочу на завтрак что-нибудь легкое. Кофе, на самом деле, вполне сойдет.

– На одном кофе не проживешь, – возразил Дин, одетый в сине-белую рубашку поверх привычной футболки. – Хотя бы пончики возьми.

Накинув потрепанную коричневую куртку, он горел желанием выдвигаться.

– Маффин, и все.

Дин посмотрел на него.

– Ты еще не готов?

– А что, похоже, что я готов? – Сэм убрал с глаз волосы, все еще мокрые после душа, и натянул джинсы. – Кто, черт побери, вкатил тебе двойную дозу адреналина?

Дин сунул руки в карманы куртки.

– Да что с тобой? Плохо спал?

Сэм недоверчиво уставился на него.

– Я? Спал? Ты как нажрешься всей этой гадости… Ты хоть в курсе, какие звуки издаешь ночью?

Дин ухмыльнулся.

– Так бывает, когда идет процесс пищеварения, братишка. Во всем виновата восхитительная местная еда. Возможно, тебе стоит последовать моему примеру. Я чувствую себя шикарно. – Он нетерпеливо попружинил на носках.

Сэм натянул бело-коричневую рубашку в клетку. Глаза у него припухли.

– Никогда в жизни… И в последующих тоже. Мне нужны чистые артерии.

– Да ну? А кто у нас отлично спит и чувствует себя превосходно? – Дин указал большим пальцем на себя. – И кто чувствует себя, как размазанная по дороге дохлятина.

У Сэма отвисла челюсть.

– Что-что?

Дин пожал плечами.

– По крайней мере, выглядишь ты именно так.

– Ну и где тут хоть капля братской любви? – проворчал Сэм.

– Я просто называю вещи своими именами.

– Ты хоть когда-нибудь думаешь, прежде чем говорить? – Сэм натянул ботинки и выпрямился.

Широко улыбнувшись, Дин распахнул дверь.

– Только когда речь о машинах.

Утром понедельника Браунсдейл был чуть более оживленным, чем в выходные. Здания на Главной улице были старыми, с высокими узкими окнами на верхних этажах. Должно быть, внутри располагались крохотные комнатки с высоченными потолками. Стоянки перед магазинами были заняты, несмотря на относительно ранний час. Несколько машин колесили по улице, должно быть, пытаясь отыскать свободное место. Дин указал на старомодный кинотеатр, мимо которого они проезжали. Реклама на козырьке зазывала зрителей на фильм «Пещера».

– Серьезно? – удивился Дин. – Отменный был ужастик, страшный до усрачки, но ему уже лет десять.

– В тему, наверное, – предположил Сэм, разглядывая кинотеатр. Из-под козырька торчал тент в красную и белую полоску. Вместе тент и козырек нависали над тротуаром, защищая людей от дождя. – Может, для туристов показывают.

Дин окинул взглядом тротуары, но увидел только нескольких пешеходов: наверное, все сидели по домам.

– А местные что?

Сэм пожал плечами.

– Может, ездят в Боулинг-Грин. Он кажется просто мегаполисом по сравнению с Браунсдейлом. Там есть торговые центры и кинотеатры.

– Зато в Браунсдейле есть хорошее кафе.

– Куда мы не пойдем, – сказал Сэм. – Езжай сразу к офису шерифа. По дороге купим кофе и пончики.

– Сплошная сахарная пудра.

– Ну и пусть, – взгляд Сэма был прикован к виду за окном.

Крохотный центр они проехали буквально за минуту, теперь всяческие заведения чередовались с жилыми домиками. Один из них, синий, с одной стороны соседствовал с заправкой, с другой – с древним, медленно разваливающимся сараем.

Дальше они ехали молча, и вскоре Дин заметил магазинчик.

– Вот, – сказал он. – Пончики с сахарной пудрой, мы идем к вам.

– Я здесь подожду.

– Тебе кофе?

– И маффин. Возьми что-нибудь здоровое.

Сэм хмурился, глядя, как брат входит в магазин, но кислое выражение на его лице держалось недолго. Дин – хороший парень и по мере сил самый лучший старший брат. Учитывая обстоятельства. Есть ли в нем тьма? Конечно, но Сэм понимал, что тьма есть и в нем. Черт, да во всех есть тьма, просто некоторые лучше ее контролируют. Пока ни один из них ни разу не упомянул метку Каина, источник силы Первого клинка. Если Дин не собирается поднимать эту тему, то и Сэм будет молчать. Каин передал метку Дину, и братья пока не выяснили, как от нее избавиться, так что от разговоров пользы мало. Это как палить по привидению – поднимешь страшный шум, но привидение так и останется привидением, а ты только пули впустую потратишь.

Сэм ждал, постукивая пальцами по колену. В окно он видел Дина, но тот, кажется, ничего не делал. В руке он держал одну… нет, две коробочки с пончиками и какой-то большой сверток, замотанный в целлофан, в другой – лоток для нескольких чашек кофе. Но вместо того, чтобы идти к кассе, он разглядывал… стойку с журналами о рыбалке?

Сэм заметил, что брат поглядывает влево, на кассу. Там какая-то девушка болтала с кассиром, слегка жестикулируя левой рукой. Спустя мгновение Дин двинулся к кассе и одарил девушек своей самой обворожительной улыбкой.

«Опаньки», – подумал Сэм.

– Утро доброе, леди, – сказал Дин.

Вместо того чтобы улыбнуться в ответ, девушки просто уставились на него. А как же хваленое южное гостеприимство, дружелюбие и прочие розовые сопли? Может, в зубах что-то застряло? Нет, он их хорошенько вычистил, а потом ничего не ел. Дин попробовал еще раз.

– Похоже, будет хороший денек.

Девушки – обеим было лет восемнадцать-девятнадцать на вид – переглянулись и снова посмотрели на него.

– Конечно, – наконец сказала та, что стояла за кассой, и добавила: – И вам доброе утро.

Кажется, она вспомнила, что перед ней покупатель и его не положено игнорировать. У нее были светлые мелированные волосы, которые не мешало бы подкрасить, а на красной футболке не было бейджа с именем. Жаль. Когда при разговоре зовешь человека по имени, он чувствует себя в большей степени обязанным поддерживать беседу. Девушка посмотрела на его покупки.

– Берете все это?

Дин вывалил на прилавок две коробки пончиков с сахарной пудрой и лимонно-ягодный маффин – самое здоровое, что нашлось для Сэма, а рядом поставил кофе.

– Ага, – не переставая улыбаться, он перевел взгляд на вторую девушку. Кончики ее каштановых волос были выкрашены в ярко-голубой в тон подводке для глаз. – Мне показалось или вы упомянули, что кто-то еще пропал?

Нахмурившись, девушка попятилась и громко, словно на публику, объявила:

– Вы не местный.

Не успел Дин ответить, как она поспешила к двери и выскочила из магазина, бросив через плечо:

– До встречи, Марджи.

Когда Дин оглянулся на кассиршу, которую, очевидно, звали Марджи, она щурилась на него так, будто ожидала, что он внезапно начнет переворачивать тележки в ближайшем проходе. Дин моргнул и изобразил искреннее недоумение.

– Я что-то не то сказал?

– Я вас тут раньше не видела, – сказала Марджи, подтянула к себе первую коробку и начала ее сканировать. – Вы приезжий.

Это было утверждение, не вопрос. Дин ощутил, словно в течение пяти секунд его в чем-то обвинили, судили и признали виновным. Но взгляда он не отвел.

– Ну и что? Я просто услышал, о чем вы разговаривали, и решил спросить.

– Полагаю, это не дело посторонних, – отозвалась Марджи, сканируя вторую коробку.

Пока она пробивала маффин, Дин боковым зрением заметил, как ее пальцы сжались на упаковке. Потом она посчитала стоимость двух кофе.

– Двенадцать долларов пятьдесят три цента.

Нарочно не глядя на Дина, она достала пакет и сложила в него покупки.

Вместе с бумажником Дин вытащил удостоверение ФБР.

– Еще раз спрашиваю: мне показалось или вы упомянули, что кто-то еще пропал?

На мгновение Марджи замерла, глядя на удостоверение. Потом все с тем же каменным лицом подтолкнула к Дину пакет.

– С этим вопросом вам следует обратиться в управление шерифа, мистер. Мой папа там работает, помощник шерифа Слоун. Можете побеседовать с ним.

«С ней разговаривать, как головой об стенку биться, – подумал Дин. – Теперь ясно, в кого она такая приветливая».

Он спрятал удостоверение и заплатил за покупки, а потом, подхватив пакет и кофе, снова улыбнулся:

– Хорошего вам дня, Марджи, – и не удивился, когда ответа не последовало.

– Что ты там так долго делал? – спросил Сэм, когда Дин уселся за руль и вручил ему пакет и кофе.

– Собирал местные сплетни, – отозвался Дин. – Но процесс застопорился, когда я, презренный чужак, осмелился попробовать присоединиться к разговору.

– Правда?

– Кассирша и еще одна девчонка говорили об исчезновении.

– Близняшек.

– Не-а, – Дин завел двигатель и задним ходом вывел машину со стоянки. – Они определенно точно говорили о ком-то другом.

Сэм нахмурился.

– Плохо.

– Это исчезновение явно выбивается из сценария, – заметил Дин, плавно выезжая на дорогу. – Поехали к шерифу, попробуем уломать его снова отвести нас в комнату с вещдоками и покончим уже с этим. По-любому Марджи меня именно туда отправила. – В ответ на вопросительный взгляд Дин пояснил: – Кассирша. Оказалось, ее папаша – помощник шерифа Слоун.

– Ладно. – Сэм покопался в пакете и заглянул внутрь. – Это еще что за фигня?

– Ягодно-лимонный маффин, – ответил Дин. – Лучшее, что у них было.

– Он раздавлен.

– Так и знал, что я ей не понравился.

* * *

Сэм ощипывал слишком сладкий маффин, когда Дин проехал мимо библиотеки. Взглянув на здание, Сэм выпрямился.

– Эй… притормози-ка.

Дин машинально ударил по тормозам.

– Что такое?

Сэм извернулся и всмотрелся в заднее окно.

– Развернись и возвращайся. Что-то не так.

Не став спорить, Дин развернул машину по широкой дуге на следующем же перекрестке.

– Куда ехать?

– К библиотеке, – отозвался Сэм и ткнул пальцем в направлении двери. – Смотри, там какая-то записка. Тормозни на парковке.

Сэм распахнул дверцу, не дожидаясь полной остановки, и поспешил ко входу. К стеклу был приклеен вырванный из блокнота листок. Печатный шрифт был тем же, что на табличке в управлении шерифа, но это, наверное, просто было совпадение.

«Закрыто до 14.00. Пожалуйста, подойдите чуть позже».

Сэм, хмурясь, разглядывал листок несколько мгновений, потом вернулся к «Импале». Выслушав его, Дин пожал плечами.

– Подумаешь. Разве Оуэн не упоминал, что сегодня к нему приезжают тетя и дядя? Наверное, он с ними. Я вообще не удивлюсь, если у шерифа мы столкнемся со всей семейкой.

Но когда Дин остановил машину на привычном уже месте напротив здания, на частной парковке около офиса шерифа стояли только два серебристых полицейских седана. На некотором расстоянии от «Импалы» обнаружилась еще одна машина, но это был серебристый «Форд Эскорт» с наклейкой прокатной фирмы на заднем окне.

– Какой автомобиль у Оуэна? – спросил Дин.

Сэм мотнул головой.

– Честно, без понятия. Я его не спрашивал и его машину никогда не видел. Когда мы в прошлый раз были в библиотеке, его машина, наверное, стояла на другой стороне.

Дин помрачнел, но промолчал. Они выбрались из «Импалы» и зашагали к зданию. Внутри горел свет, и в такую хмурую облачную погоду офис выглядел почти гостеприимно. Впрочем, ощущение исчезло, стоило братьям войти внутрь. За столом никого не было, но сквозь стену доносились приглушенные голоса. Разговор, без сомнения, шел на высоких нотах. Звучало несколько мужских голосов и один женский. Обладатели двух голосов явно сердились, третий говорил тише и наверняка что-то умиротворяющее.

Не став присаживаться, Сэм и Дин ждали. Минут через пять открылась дверь между помещениями, вошел помощник шерифа Слоун и вздрогнул, заметив их.

– Что вам нужно? – спросил он, даже не пытаясь казаться приветливым. – Мы сейчас вроде как заняты.

– Оно и слышно, – ответил Сэм. – Боюсь, нам снова нужен доступ в подвал.

Слоун напоказ тяжело вздохнул.

– А вы не можете попозже зайти? Мы…

– Нет, – перебил Сэм. – Это дело ФБР. Неотложное.

Помощник шерифа вытер лоб тыльной стороной руки, будто происходящее за стеной было настолько серьезным, что он аж вспотел.

– Присядьте. Туда вас может отвести только шериф Томпсон, а он занят. Я сообщу ему, что вы здесь, и он выйдет, как только освободится, – Слоун с досадой покосился на них. – Вероятно, нескоро.

– Мы подождем, – сказал Дин, даже не двинувшись в сторону стула.

– Я так и понял, – с этими словами Слоун рухнул на стул и принялся набирать что-то на компьютере, упрямо не обращая на братьев никакого внимания.

Сэм уселся, скрестил руки на груди и начал наблюдать, как Дин сверлит взглядом помощника шерифа. Дин смотрел на Слоуна, как хищник, как гепард, выслеживающий детеныша антилопы на открытой африканской равнине. Он испытал некоторое удовлетворение, когда Слоун забеспокоился под пристальным взглядом Дина, и с трудом сдержал ухмылку, когда тот наконец вздохнул.

– Слушайте, прекратите и сядьте уже. Обещаю, шериф подойдет сразу как сможет.

– Вы сказали, что сообщите ему о нашем визите, – заметил Дин. – Но не сделали этого.

– Точно, – Слоун неохотно поднялся. – Сейчас вернусь.

Вытащив ключ, он вышел, и спустя мгновение голоса по ту сторону стены стали тише. Через несколько секунд Слоун вернулся.

– Шериф попросил еще пять минут.

Дин кивнул, сел и сгорбился на стуле. Помощнику шерифа повезло: теперь его не было видно за монитором и рядом записных книжек и папок. Сэм, однако, видел Слоуна, и тот время от времени на него поглядывал.

Как и было обещано, ровно через пять минут дверь открылась и шериф Томпсон поманил их к себе. Братья последовали за ним по коридору. На этот раз одна из дверей слева была открыта. Проходя мимо, братья успели заметить внутри небольшой овальный стол. С одной стороны за ним сидели мужчина и женщина. Женщина прятала лицо в ладонях, ее плечи тряслись. Мужчина поглаживал ее по спине.

– Мистер и миссис Диц? – тихо спросил Дин.

– Да. – Шериф не стал ничего уточнять, а просто отвел братьев через давешнюю дверь в конце коридора вниз по лестнице и в подвал. – Не знаю, что вы ищете, но я тут с вами долго сидеть не могу. Уверен, вы это и сами понимаете, – он глазами указал вверх. – Согласно инструкции полиции округа Эдвардсон, здесь я должен лично сопровождать всех сторонних посетителей, кем бы они ни были. Поэтому я по-хорошему прошу вас делать свои дела как можно быстрее.

– Разумеется. – Сэм указал в сторону отгороженного отсека. – На этот раз нам надо и туда заглянуть.

Насупившись, Томпсон отпер стальную дверь.

– Парни, у меня нет времени на то, что вы сюда бегаете под какими-то неясными предлогами. Если вы ищете что-то конкретное…

– Мы на одной стороне, шериф, – невозмутимо перебил Сэм.

Ничего не ответив, Томпсон остановился в дверях. Дин последовал за Сэмом по проходу, а тот направился прямиком к груде разномастных рюкзаков и всяческого барахла. Не став даже притворяться, что завязывает шнурки или еще что-нибудь, Сэм присел на корточки и начал перебирать вещи на уровне глаз.

Спустя несколько минут шериф переступил с ноги на ногу.

– Ну? – нетерпеливо осведомился он. – Чета Диц ждет меня наверху, и мы, как я уже вам говорил, не нашли ничего, что принадлежало бы девочкам. Я вообще не понимаю, на кой вам сдалось это старье.