Текст книги "Пробирная палата"

Клефас покачал головой.

– А кто будет на ней работать? – спросил он. – У нас с Зонарасом и так забот хватает. Или ты бросишь свои дела и будешь приезжать сюда каждый раз, когда кому-то понадобится несколько досок? Подумай сам и поймешь.

Горгас махнул рукой, отметая возражение:

– Не только доски: можно было бы делать балки для перекрытий, воротные столбы, двери, да много всего. При желании, лесопилка – отличная идея. Завтра с утра я этим и займусь. Приведу сюда людей. По крайней мере не будут слоняться без дела.

Клефас и Зонарас переглянулись.

– Ладно, – сказал Клефас, – раз уж ты так загорелся, то и нам нет смысла убиваться с чертовой деревяшкой. Отвезем ее потом на лесопилку и распилим.

– Правильно, – добавил Зонарас. – Я хочу сказать, что спешить-то все равно некуда. Амбаром мы в любом случае давно не пользуемся.

В ту ночь Горгасу приснилось, что он стоит у ворот города. Было темно, и он никак не мог определить, что же это за город – Перимадея, Ап-Эскатой, Скона или какой-то другой. Ворота были надежно заперты, и Горгас пытался взломать их, расколоть, пользуясь то топором, то клиньями. Как-то так оказалось, что клинья были его братьями, а он сам и топором, и кувалдой. Горгас ощущал каждый удар – интересно, куда уходит вся сила, когда сталь обрушивается на сталь? – чувствовал, как поворачивается топорище… Дерево– не сталь; конечно, в нем есть свои напряжения, своя внутренняя сила, но когда терзаешь его топором, волокна рано или поздно раздвигаются или рвутся, и в конце концов оно уступает, сдается, трещит и ломается. Но сталь, чем больше колотишь по ней молотом, становится только сильнее и крепче. Отсюда и логическое объяснение тому, почему Лорданы не такие, как все остальные люди…

Бывают такие сны, которые рассеиваются, улетают, как только открываешь глаза.

Проснувшись, Горгас еще немного полежал, но понял, что глаз уже не сомкнуть, и решил заняться какой-нибудь работой. Еще днем он перенес в свою комнату одну из немногих оставшихся масляных ламп, и теперь, изрядно повозившись с кремнем и отсыревшим трутом, умудрился-таки получить свет. У него имелось с собой несколько листков бумаги и еще чистая сторона письма, доставленного посыльным, – если разгладить ее на столе, то еще можно воспользоваться.

Горгас сел и написал три письма: одно – племяннице, второе – своему помощнику, а третье – Полиорцису, Сыну Неба. Над последним пришлось покорпеть, чтобы, несмотря ни на что, облечь мысли в мягкие и вежливые формы. В конце концов, у них еще есть время переменить решение; не стоит задираться, упрямиться и наживать себе врагов только ради того, чтобы дать выход злости и раздражению. Именно способность держать чувства при себе, не позволять им влиять на принятие деловых решений и принесла Горгасу успех во всех его начинаниях. То есть во всех, завершившихся успешно. Он никогда не нарушал это незыблемое правило, кроме одного случая, когда дело коснулось Бардаса, и то отступление обошлось ему – боги подтвердят! – очень дорого. Но Бардас – особая статья. Бардас – его брат, его единственная неудача в жизни, полной удивительных и замечательных достижений. А провалы и неудачи почти всегда можно компенсировать, поправить, если только у тебя хватит сил держать чувства в узде.

Когда Горгас закончил с письмами, было еще темно, все спали. После недолгих раздумий он решил заполнить оставшееся до рассвета время одним небольшим занятием, до которого в последние два-три дня у него просто не доходили руки. В углу комнаты стоял прекрасный колчан из гофрированной кожи. Горгас достал из него лук, тот самый, особенный, сделанный три года назад его братом. Люди, знавшие об обстоятельствах, сопутствующих работе над этим луком, изумлялись и даже приходили в ужас оттого, что он до сих пор хранит этот страшный подарок. Они почему-то считали, что Горгас давно избавился от него – сжег, закопал, выбросил в море. Они не могли понять, как он смотрит на это смертоносное орудие, тем более прикасается к нему. Но факт оставался фактом – лук был очень хорош, а так как стоил он Горгасу немалого, то хранить его, ухаживать за ним, пользоваться им было наименьшей взятой Горгасом на себя обязанностью – в противном случае все, что вошло в создание лука, оказалось бы растраченным попусту, бесцельно.

Сначала Горгас извлек из специального кармашка небольшую, тонкую кисточку с упругими, жесткими волосками и прошелся ею по древку, сметая пыль, вычищая грязь и прочий мусор. Потом капнул на палец левой руки несколько капелек собственноручно приготовленного масла, отталкивающего влагу. Масло следовало втирать бережно, тщательно, а потому и работа требовала прилежания и терпения. Под конец Горгас натер тетиву пчелиным воском, небольшой кусок которого тоже всегда хранился вместе с луком. К тому времени, когда Горгас закончил, рассвет уже наступил, а когда он убрал лук на место, появилось и солнце. Горгас аккуратно вымыл руки – масло, которым он протирал оружие, было ядовитым, – натянул сапоги и отправился на поиски новой работы.

Примерно через пару часов после того, как Горгас почистил свой лук, в бухту Торнойса вошло судно.

Налетевший шторм изрядно потрепал корабль, добавив проблем, которые и без того немало осложняли навигацию в это время года. Учитывая все обстоятельства, судно неплохо справилось с выпавшим на его долю испытанием: в трюм попала лишняя вода, ветер попортил такелаж, а главная мачта дала трещину, так что, если бы шторм продлился чуть дольше, все могло бы закончиться куда хуже. Но буря промчалась, корабль остался на плаву, никто не погиб и даже серьезно не пострадал. Большего и желать трудно, выходя в море в такой неподходящий для плавания сезон.

Было еще рано, и бухта практически пустовала. Рыболовецкий флот, разумеется, уже ушел, за исключением нескольких припозднившихся лодчонок, а суда побольше, которым предстояло отправиться в путь в тот же день, еще только готовились отчалить. Груз, как обычно, приняли накануне вечером, и люди имели полное право отдохнуть и выспаться перед тем, как уйти в море с утренним приливом. По пристани бесцельно слонялись двое или трое людей Горгаса; заняться им было нечем, и они лишь дожидались, пока откроются таверны, чтобы позавтракать. Судя по пасмурным физиономиям, ночь прошла весело, и прохладный ветерок еще не прочистил затуманенные головы.

Поллас Артеваль, старшее лицо торнойского порта – с некоторой натяжкой его можно было даже назвать начальником порта, хотя на самом деле он оставался не более чем мелким торговцем, занимавшимся регистрацией и сбором денег с портовых лавочников, – стоял у ворот своего дома, пытаясь определить, откуда прибыл попавший в шторм корабль. Старой постройки, но крепкий, обшитый внахлест, не то что большинство шлюпок и клиперов, ходивших из Коллеона и Шастела, и, конечно, не имперский, с такими-то парусами. Возможно, с Острова – тамошние дельцы используют все, что плавает, и даже кое-что из того, что не плавает, – но, с другой стороны, оснастка не соответствовала принятым на Острове стандартам.

Приглядевшись повнимательнее, Поллас понял, что показалось ему необычным в этом корабле, за что зацепился глаз.

Вроде бы ничего особенного, мелкая деталь, всего лишь непривычное расположение румпеля, но Полласу показалось, что он уже встречал такое когда-то очень и очень давно. Впрочем, на своем веку ему довелось видеть немало особенностей как в расположении штурвала, так и, например, в креплении парусов. Сделав для себя мысленную пометку, он начал думать о другом, о теплом, свежем хлебе, политом свиным жиром.

Корабль ткнулся носом в причал – если бы у него было лицо, он бы наверняка облегченно улыбнулся; Полласу даже показалось, что он слышит вздох, – кто-то соскочил на берег с веревкой, другие же сбросили трап. Люди были такие же, как и судно, незнакомые, но отдаленно напоминающие кого-то, кого он встречал лет 25—30 назад.

Может быть, они приплыли из некоего далека, откуда раньше часто приходили корабли, но которое потом оказалось отрезанным по неведомым причинам: из-за войны, политических проблем или просто потому, что плавать стало невыгодно. Вполне естественно, что люди выглядели уставшими и раздраженными, кто бы был бодрым и веселым, проболтавшись всю ночь в бурном море? К тому же, судя по выражению лиц чужаков, впереди их еще ждала долгая и трудная работа.

На пристани собралась уже изрядная толпа человек в шестьдесят – немалый экипаж для корабля такого размера: хотя, возможно, они были пассажирами. Потом – все произошло в тот отрезок времени, которого Полласу хватило, чтобы повернуться и принюхаться к запаху хлеба в печи – они все извлекли мечи, топоры и луки, надели на головы шлемы и выставили щиты. И только тут Поллас вспомнил, где видел такой корабль. Пираты Ап-Олетри, беглые рабы и дезертиры из армии Империи, люди, ставшие чумой для всего южного побережья, и если так, то явились они сюда вовсе не для легкого завтрака.

Поллас Артеваль застыл на месте с открытым ртом, с ужасом сознавая, что не знает, как поступить. Пираты строились в колонны, человек по двадцать в каждой, а он думал лишь о жене, пекущей хлеб, и дочери, нарезающей бекон. Поллас не мог защитить их, у него не было никакого оружия, и он не умел драться. В Торнойсе солдатские навыки ни к чему. Здесь никто никому не угрожал. В какой-то момент Полласу пришла в голову утешительная мысль, что, может быть, чужаки просто имеют при себе оружие, все эти щиты, мечи и шлемы, но вовсе не собираются пускать его в ход.

Не сводя глаз с непрошеных гостей, он попятился к крыльцу.

Успокойся и рассуждай логично: они явились сюда не для того, чтобы убивать, им нужна только добыча, и если никто не окажет сопротивления, если не найдется какого-нибудь глупца…

Должно быть, виной всему стал чей-то неверно истолкованный жест, какое-то слишком быстрое движение. Скорее всего зафиксированный краем глаза сигнал, поданный на языке тела и спровоцировавший инстинктивный, а не обдуманный ответ. Вероятнее всего, то, что произошло, случилось абсолютно непреднамеренно, но, так или иначе, а один из солдат Горгаса снял лук и выстрелил в одного из морских разбойников. Шесть человек не станут сражаться с силами вдесятеро большими, даже если все шестеро герои. Если бы стрела пролетела мимо или хотя бы просто скользнула по латам или шлему, все пошло бы по-другому, но этого не произошло. Пират упал на колени, вопя от боли, а его товарищи, вместо того чтобы помочь раненому, набросились на солдат. Все, может быть, еще обошлось бы, если бы они сразу убили всех шестерых, но и тут судьба выбрала худший сценарий. Один из шестерки бросился вдруг бежать к холму по направлению к казарме, где Горгас, дабы сделать свое присутствие в Торнойсе более ощутимым, разместил полроты военных. Прежде чем кто-либо успел что-то предпринять, солдат развил такую скорость, на которую никто не посчитал бы его способным. Настроение пиратов выразилось в том, как они вступили в бой. Без особенного удовольствия, но решительно и даже отчаянно, как люди, у которых легкая работа превращается вдруг в тяжкую повинность. Драться, как бы говорили их лица, что ж, мы не против. Они выставили вперед щиты с видом уставших рабочих, узнавших о том, что придется еще немного задержаться.

Идут сюда, понял Поллас, но что он мог сделать, кроме как убраться прочь и увести в безопасное место семью? И еще Поллас знал, сам не отдавая себя в том отчета, откуда возникло это знание, что он уже опоздал. Ситуация не воспринималась им как реальная. Только что, совсем недавно – за это время не успела бы даже вскипеть вода в чайнике – все было нормально. И вот теперь у него на глазах люди, которых он знал: лавочники, грузчики и портовые бродяги, убегали от надвигающейся стены щитов, спотыкались и падали. Поллас не раз видел нечто подобное во сне, когда какой-то кажущийся смутно знакомым, но остающийся безымянным враг или монстр преследовал его, гнался за ним по улице или искал его в доме. При этом всегда – и в снах, и сейчас – присутствовало странное, не объясняющееся логикой ощущение отстраненности (вообще-то все в порядке, ты просто спишь), чувство, присущее стороннему наблюдателю…

Кто-то тянул его за руку. Поллас оглянулся и увидел жену. Она указывала куда-то одной рукой и что-то выкрикивала. Он уступил, позволил ей увлечь себя, но при этом оглянулся – пираты вооружились скамьей, стоявшей перед «Счастливым Возвращением», и, орудуя ею как тараном, ломали двери склада, где хранился сыр. Они уже ворвались в дом Дола Бавена, потому что сам хозяин, почти голый, выбирался через заднее окно, не посмотрев, что его там ждет. Дол спрыгнул на землю и оказался как раз перед группой пиратов, один из которых ткнул его под ребра алебардой.

– Ну же, идем, – кричала жена с той же примерно интонацией, с которой обычно гнала его домой, когда на столе уже остывал обед, и Поллас находил в этом смысл, но убивали его друзей, и самое меньшее, что он мог – это наблюдать.

– Маваут, вернись!

Это снова кричала жена, кричала вслед дочери, помчавшейся куда подальше от происходящего и, конечно, выбравшей неверное направление.

Белис хотела броситься за ней, но Поллас удержал ее, стиснув запястье. Он видел, как Маваут, путаясь в длинных юбках, скатилась с холма, едва не врезалась в стену щитов, развернулась и помчалась назад.

Они шли сюда, поднимались по склону. Если бы Поллас побежал, то, возможно, еще успел бы убраться с их пути.

– Ладно, иду, – сказал он, и в этот момент в воздухе над ним возникла стрела, повисла, клюнула носом и стала падать на него. Он видел ее совершенно отчетливо, вплоть до цвета оперения, проследил весь ее маршрут до того самого мига, когда она проткнула его и вышла с другой стороны, оставив в теле Полласа шесть дюймов древка и перьев.

Белис завопила, но Поллас почувствовал лишь легкий удар , и больше ничего, кроме, пожалуй, какого-то незнакомого и смутно тревожного ощущения присутствия чего-то постороннего и искусственного в своем теле.

– Ладно, – бросил он жене, – перестань суетиться. Пора действовать обдуманно, пора уводить семью еще выше, к дороге. Пираты действуют предсказуемо, у них есть дела поважнее, чем преследовать отдельных разбегающихся жителей.

Поллас опустился на ступеньку перед домом Арка Джависа и посмотрел на стрелу. Рубашка пропиталась кровью. Вставать было уже бессмысленно. Колени стали ватными, слабость ощущалась даже в локтях и запястьях. Он не смог сосредоточиться, собраться, справиться с рассеянностью. Лучшее и единственное, что мог Поллас, – это прислониться к двери и хотя бы ненадолго закрыть глаза, подождать, пока вернутся силы.

Жена и дочь снова спорили – они всегда спорили, Маваут была в таком возрасте, – и, похоже, речь шла о том, нужно или не нужно вытаскивать стрелу. Белис говорила, что если вытащить стрелу сейчас, то кровотечение только усилится, и Поллас умрет. Маваут придерживалась противоположной точки зрения – конечно! – и уже почти впала в истерику. Поллас надеялся, что жена не уступит, как делала обычно, когда дочь доводила себя до такого состояния, потому что было бы ужасно умереть из-за избалованного ребенка.

Он, должно быть, уснул на какое-то время, хотя ему показалось, что прошло всего лишь мгновение. Но до него долетали различные звуки, крики людей, передающих приказания. Какой-то мужчина требовал от кого-то держаться строя, другой кричал что-то вроде «поднять алебарды».

Поллас приподнял голову – она стала очень тяжелой, – но на улице никого не было, кроме Белис, Маваут и его самого; бой, если это был бой, происходил ярдах в пятидесяти отсюда, на главной улице. Он напрягся, стараясь по звукам определить, что происходит, но в отсутствие зрительных образов отличить пиратов от людей Горгаса Лордана оказалось невозможно. И, конечно, он ничего не знал о том, как ведутся боевые действия, а без этого догадаться, что творится на месте боя, было так же трудно, как и отгадать, который час, слушая тиканье часов. Крики… приказы… Никогда раньше Полласу и в голову не приходило, что у сержантов столько дел… примерно как у капитана на корабле или у бригадира на стройке – обо всем надо думать одновременно и принимать решения молниеносно. Поллас не понимал значения военных терминов. Ни звона стали, ни стонов умирающих, ничего такого, что привычно ассоциировалось с войной, не было. Вообще все происходило настолько тихо, что у него даже появилась мысль, а дерется ли вообще кто-то?

В какой-то момент Поллас вспомнил кое о чем и опустил глаза. Стрела исчезла, и, осознав это, он тут же почувствовал сильную боль в животе.

Проклятие, они все-таки вытащили ее.

Жена и дочь сидели рядом, держась друг за друга, как будто боялись, что ветер может разнести их в разные стороны.

Потом появился шум, бой проходил громко. Поллас слышал удары, глухие, частые, короткие. Слушая клацанье и скрежет, он почти ощущал силу ударов. Металл встречался с металлом, мощь атакующего натыкалась на мощь защищающегося, и за каждым лязгом, за каждым звоном стояло напряжение, ужасное напряжение: пробить, проколоть, разрезать.

Поллас закрыл глаза, чтобы сосредоточиться, отделить звуки друг от друга, что помогло бы их интерпретировать, но даже в темноте это было почти невозможно – мешали крики сержантов, заглушающие нюансы контактов металла с металлом.

Ну вот, как всегда, подумал он. Впервые в жизни присутствую при сражении и ни черта не вижу. Что рассказать внукам?

Совершенно внезапно бой сместился. Самым правдоподобным, на взгляд Полласа, объяснением, было то, что одна из сторон отступила или обратилась в бегство, потому что шум стал приглушеннее и отдаленнее. Возможно, люди Горгаса погнали пиратов к подножию холма, к морю. Но – это тоже представлялось возможным – пираты могли каким-то образом поменяться местами с солдатами, и тогда это они наступали, стараясь сбросить врага в воду. Поллас не разбирался в тактике военных действий и знал лишь то, что она сложна, сложнее, чем шахматы, в которые он проигрывал даже дочери.

Кроме того, боль становилась все сильнее и интенсивнее, она мешала слушать, разрасталась, раскатывалась по всему телу, и у него так кружилась голова, словно он выпил целый галлон сидра на пустой желудок. Вообще ему стало настолько плохо, что даже интерес к бою ослаб. Странно было лишь то, что боль почему-то не препятствовала чувству сонливости, овладевавшему им все сильнее, а потому оставалось только уступить ему и…

…он оказался в кровати, в своей собственной постели: в комнате было темно и никого рядом, так что Поллас не мог даже спросить, жив он или уже умер – сам он не мог определить наверняка.

Как оказалось, наши победили, так что все было в порядке.

Глава 9

Во дворе, под окном кабинета префекта какой-то полоумный нараспев читал писание. Слова были правильные, словно заученные прилежным учеником, но безумец произносил их с таким зловещим подвыванием, что звучали они как проклятия. Префект нахмурился, встревоженный неестественным противоречием: как может прекрасное и доброе, неоскверненное ошибкой или упущением, производить такое тягостное, неприятное впечатление.

Управляющий округом остановился, сделал паузу, заметив, что внимание начальника переключилось на что-то другое. Будучи слегка глуховатым, он не реагировал на доносящиеся с улицы крики, но теперь тоже слышал их довольно внятно.

Мужчины переглянулись.

– Позвать стражу? – спросил управляющий.

Префект покачал головой:

– Он не делает ничего плохого.

Управляющий поднял брови.

Нарушение порядка. Богохульство…

– Я не сказал, что он не нарушает никаких законов, – с улыбкой ответил префект. – Но чтение писаний – долг каждого. Жаль только, что он так кричит.

Конечно, дело было не в этом: тревожил тон голоса, дикая злоба, с которой сумасшедший выкрикивал спокойные, размеренные, обезличенные положения доктрины, элегантно сбалансированные максимы, облаченные в совершенные фразы, ни одно слово из которых нельзя было заменить даже синонимом, не меняя при этом радикальным образом весь смысл. Слушать его было все равно что внимать читающему стихи волку.

– Рано или поздно, – продолжал префект, – кто-нибудь кликнет стражу, несчастного уведут. И нам никто не будет мешать. А пока я сделаю вид, что ничего не слышу. Извините, вы рассказывали…

Управляющий кивнул.

– Предлагаемый союз, – продолжал он, – разумеется, невозможен; этот Горгас Лордан не более чем авантюрист, мелкий князек, поднявшийся на мутной волне и отчаянно старающийся заручиться поддержкой влиятельных друзей на случай, если подданные устанут от него и попытаются избавиться от ненужного бремени. Признание его режима или любые действия в этом направлении повредят нашей репутации. Все просто – с такого рода людьми мы дел не ведем.

– Согласен, – сказал префект, которому никак не удавалось сосредоточиться. – Но не все так просто.

Управляющий устало кивнул:

– К сожалению, этому мерзавцу невероятно везет. Два дня назад небольшой порт, лежащий на границе его владений, Торнойс, подвергся нападению пиратов. В бухту вошел корабль с полусотней людей. Вообще-то они преследовали посыльный клипер из Ап-Эскатоя и гнались за ним вдоль побережья, пока буря не занесла его в Торнойс. Пираты и сами пострадали от шторма, но ночь провели в море, а утром, сразу после рассвета, вошли в бухту. Я не могу сказать точно, что произошло потом, но Горгас Лордан со своими людьми прибыл раньше, чем они успели захватить клипер. Завязался бой, половину пиратов перебили, а остальных Горгас запер в каком-то амбаре. Задержал он и клипер, хотя и не дал никаких объяснений своему поступку.

Префект угрюмо посмотрел на него:

– Это ведь Хаин Партек, верно?

Управляющий кивнул:

– И Горгас прекрасно знает, кого именно он захватил. Не может быть, чтобы его не проинформировали, в конце концов, мы предлагали за него деньги и рассылали это по всей провинции. Последние десять лет о нем говорили больше, чем о ком-либо другом. В общем-то известие о его поимке – приятная новость, только жаль, что сделал это не кто-то другой, а Горгас Лордан.

– Вот именно. – Префект откинулся на спинку стула. – Мы уже сообщили, что не заинтересованы в союзе с ним?

– К несчастью, да, – кивнул управляющий, поднимая со стола маленькую костяную фигурку. Внимательно рассмотрев ее, он вздохнул. – Время оказалось выбрано как нельзя хуже. Едва получив наш ответ, он сел и настрочил письмо, самое необычное письмо из всех, которые мне довелось читать в последнее время, совершенно невозможная смесь подобострастия и угроз. Вам стоит почитать его, хотя бы ради интереса. Мой оценщик сказал, что он не в себе, и, прочитав письмо, я склонен ему верить. Знаете, чем занимался Горгас Лордан, когда принесли наше письмо об отказе в союзе с ним? Рубил дерево во дворе.

– Рубил дерево, – повторил префект. – Зачем?

– У меня сложилось впечатление, что ему нравится рубить деревья, колоть дрова, заниматься хозяйством. Он родился в крестьянской семье, хотя ему и пришлось покинуть дом в спешном порядке. До сих пор единственное объяснение того, что сделал Горгас Лордан, звучит так: это был единственный способ вернуться домой.

– Допускаю, он и впрямь смахивает на сумасшедшего. – Префект пожал плечами. – Впрочем, безумие не является препятствием в том направлении деятельности, которое избрал этот человек. Зачастую оно даже становится преимуществом, если используется должным образом. Он уже сообщил, чего хочет от нас?

Управляющий покачал головой:

– Все, что у нас есть, – это короткая записка, в которой Лордан извещает, что держит Партека под замком и что готов принять нашего посланца для обсуждения вопросов, представляющих взаимный интерес. Полагаю, он хочет, чтобы мы сделали первый шаг, что с его точки зрения вполне разумно.

– Думаю, ему известно лишь то, о чем мы заявляли открыто, а значит, Лордану невдомек, насколько в действительности важен для нас Партек. – Управляющий на секунду замялся, потом продолжал:

– Откровенно говоря, я и сам не вполне уверен. Какова сейчас официальная линия?

Префект вздохнул:

– Он важен для нас. Не так, конечно, как пять лет назад, но все же достаточно. Дело не в том, что Партек сделал и может сделать: беда в том, что он на свободе, а мы так и не смогли его поймать. Это очень досадно. – Он нахмурился и почесал ухо. – Любопытно, чем меньше достижения этого человека в действительности, тем громче звучит легенда, его прославляющая. В юго-восточном регионе многие убеждены, что Партек твердо контролирует западный полуостров и собирает армию для большого похода. Вот почему так важно приколотить его голову к воротам Ап-Силаса. Если это получится, нам будет чем гордиться.

– Другими словами, – сказал управляющий, – мы вынуждены дать Горгасу Лордану то, что он просит?

– Не обязательно. – Префект помолчал. Безумец на улице умолк: наверное, кто-то принял решительные меры. – Не вижу причин заменять большую проблему маленькой. Если я правильно помню, Горгас Лордан брат нашего Бардаса Лордана.

– Да, брат героя, – усмехнулся управляющий. – Верно. Вот уж удивительная семейка, если земля Месоги дает таких людей, то, может быть, союз с месогцами не так уж невыгоден. Конечно, оба немного полоумные, но нельзя не восхищаться их упорством и жизненной силой.

– Можно, – усмехнулся префект. – Я не могу восхищаться тем, что доставляет мне трудности. Давайте посмотрим, что мы имеем. Бардас Лордан нужен нам в игре против вождя Темрая, а значит, мы не можем позволить себе резких действий в отношении Горгаса Лордана, чтобы не оттолкнуть его брата от себя…

– Мне трудно с этим согласиться, – вмешался управляющий. – Судя по всему, Бардас всей душой ненавидит Горгаса – за этим стоит некая совершенно невероятная история. Напомните, чтобы я рассказал при случае, когда будет время, – так что из-за этого я бы не волновался. Но Горгас до безумия любит Бардаса…

Префект поднял руку:

– Это уж слишком. Извините, продолжайте. Я лишь нахожу, что в их отношениях очень трудно разобраться.

– Мне тоже, – с улыбкой заметил управляющий. – Но признайтесь, судьбы этих двух братьев куда более интригующи, чем квартальные отчеты.

Тяжелые тучи, закрывавшие солнце, странным образом рассеялись, и яркий луч на мгновение ослепил префекта. Он передвинул стул.

– Знаете, я вполне обхожусь без интригующих историй, если нет необходимости вести дела с какими-то шумными, крикливыми людишками, живущими в малоприятных, необустроенных углах. С другой стороны, Бардас Лордан действительно редкий фрукт. Итак, о чем это мы?

Префект откинулся назад и задумчиво потер подбородок.

– Нам нужен Бардас в игре против Темрая. Горгас захватил Партека. Мы не хотим демонстрировать свою дружбу с Горгасом, и Бардас не будет возражать, если мы не завяжем с его братом тесных контактов. Что там с этим клипером? – Он подался вперед. – Горгас все еще удерживает корабль?

Управляющий, растерянно разглядывающий тонкую резьбу, украшавшую край стола, кивнул, переключаясь с цветочных узоров на не менее затейливые узоры политических интересов.

– Да, и это тоже ставит нас в неудобное положение. Видите ли, вокруг Темрая слишком большое оживление: переписка, обмен документами, наем судов, финансовые расчеты… Любой, у кого хватит ума сложить все вместе, легко сделает правильный вывод.

– А у Горгаса с умом все в порядке, пусть он даже и ведет себя как безумец, – сострил префект. – Да, согласен, ситуация неприятная. Я, признаться, думал побряцать оружием, пошуметь из-за задержки нашего корабля, надеясь, что он с перепугу выдаст нам и Партека, но теперь понятно, что это только привлекло бы внимание Горгаса к тому, что именно попало ему в руки.

Управляющий поджал губы.

– Я бы предпочел посмотреть на это с иной точки зрения. Как бы вы расценили молчание властей по поводу захваченного вами курьерского судна? Наверное, задали бы себе вопрос: а почему провинция не поднимает шум? Почему они так легко проглотили оскорбление? Подозреваю, что Горгас умышленно позволяет себе такие вольности, дожидаясь нашей реакции. В противном случае у него просто не было бы причин дергать зверя – то есть нас – за хвост.

– Интересное замечание, – согласился префект. – О черт! Этот Горгас действует мне на нервы. Знаете, в данный конкретный момент я бы ничуть не пожалел, если бы братья Лорданы оказались не столь живучи.

Администратор улыбнулся:

– Кстати, возможно, мы не так уж бессильны. Я думаю о сестре Лорданов.

Префект резко повернул голову:

– Знаете, я ведь совсем позабыл о ней. Нисса Лордан, управлявшая банком и так раздражавшая наших друзей из Ордена Шастела.

– Верно, это она, – подтвердил управляющий. – В настоящее время пользуется нашим гостеприимством.

– Правильно. Но какие у нее отношения с братьями? Понятно, что они то ли любят ее, то ли ненавидят. Но нельзя ли поточнее?

Управляющий кивнул:

– Да, я понимаю. Горгас, на мой взгляд, относится к сестре очень тепло, хотя она поставила его в весьма сложное положение после падения Сконы, когда сбежала со всеми деньгами, предоставив ему право драться. Но, думаю, Горгас не в обиде на нее: когда дело касается семьи, он склонен многое прощать.

Префект вскинул брови, но не стал задерживать внимание на этом пункте.

– А Бардас? Он тоже ее любит?

– Не думаю, – ответил управляющий. – Хотя вряд ли и ненавидит. Зато ее дочь открыто поклялась убить его, не знаю только, имеет ли это отношение к нашим делам.

– Опять же сложности. – Префект покачал головой. – Ладно, не обращайте внимания. Полагаю, мне все равно придется ознакомиться со всеми материалами, прежде чем принимать решения. Но ведь вы уже что-то задумали, верно?

Сыновья Неба улыбаются редко: может быть, поэтому их улыбки столь прекрасны.

– Пожалуй, нет. Я лишь хочу сказать, что она может нам пригодиться, если ситуация начнет выходить из-под контроля. Следует позаботиться об обеих, о дочери и матери. В настоящее время они находятся на положении нелегальных иностранцев. Пусть так пока и будет.

Префект поднялся и подошел к окну, под которым росло старое фиговое дерево. При желании он мог дотянуться до его верхушки.

– Боюсь, сейчас для нас самое важное – заполучить Партека. Если он снова ускользнет, мне придется отвечать на весьма неприятные вопросы. Делайте, что хотите. Разумеется, я предпочел бы избежать какого-либо союза с Горгасом, но если без этого не обойтись, постарайтесь облечь наши обязательства в такую форму, которая не обязывала бы нас ни к чему и в то же время удовлетворила его запросы. Уверен, вы с этим справитесь. Следующий приоритет – Перимадея. Здесь нет необходимости в спешке, как в деле с Партеком, так что будьте осторожнее во всем, что касается Бардаса Лордана. Во всем остальном я полагаюсь на ваше разумение. – Префект отвернулся от окна, и его лицо снова оказалось в тени. – Когда мы начинаем рассматривать подобного рода людей на индивидуальном уровне, всегда возникает опасность Партека, и все остальные не имеют даже малейшего политического значения. – Он пожал плечами и присел на край стола. – Я имею в виду, что если вы придете к выводу, что для захвата Партека нужно взять две дивизии и несколько арендованных нами судов и аннексировать Месогу, не мучайте себя сомнениями. Я не предлагаю это как обязательное решение, – добавил префект, – лишь напоминаю, что нужно держать в уме конечную цель путешествия и не отвлекаться на мелочи. То же касается Шастела и прочих крошечных королевств. Если им суждено исчезнуть, пусть исчезают. Нам важно экономить силы и решать проблемы с минимумом затрат.