Текст книги "Натянутый лук"

Он сделал паузу, наслаждаясь произведенным эффектом: фамилия Лордан определенно привлекла всеобщее внимание. Геннадий набрал в легкие побольше воздуха и продолжил:

– Насколько вам известно, братья Ньессы жили в Перимадее, фактически именно Бардас Лордан командовал защитой Города от жителей равнин. Необходимо упомянуть, что в отличие оттого, что вы, возможно, слышали, он великолепно справлялся со своей работой, учитывая неравные шансы, значительный перевес на стороне противника, ужасное состояние оборонительных сооружений Города и преступное нежелание сотрудничать со стороны властей. Перед этим он обучался мастерству военного под руководством своего дяди Максена, прославленного генерала. Знайте, Бардас Лордан – хорошо подготовленный и талантливый солдат, не хотелось бы мне иметь такого противника. Геннадий снова сделал паузу, затем продолжил: – К сожалению, такое не исключено. Всем известно и на Сконе, и здесь, что Бардас Лордан поссорился с сестрой и братом много лет назад и теперь не хочет иметь с ними ничего общего, даже несмотря на то что живет на Сконе с падения Города. Вам, возможно, неизвестно, что одним из близких друзей Бардаса в последние дни Города был патриарх Алексий, и если кто и мог напомнить о Бардасе его сестре, так это Алексий. Речь, конечно, идет об обычном убеждении, а не о метафизическом побочном эффекте при использовании Принципа, позволяющем менять будущее и влиять на действия индивида. Как бы то ни было, если вы верите во все это, вам будет интересно узнать, что Алексий, как, впрочем, и ваш покорный слуга, оказались участниками странной и довольно пугающей цепи событий, касающейся Бардаса Лордана и манипуляции Принципом, и Алексий был, скажем так, главным средством работы Принципа. Я хочу обратить ваше внимание на то, что необходимо как следует подумать, прежде чем прибегать к услугам солдата такого калибра, как Бардас Лордан, или вступать в борьбу с ним. Я не изучал военное дело, но, видит Бог, даже я понимаю, что война со Сконой принесет нам много несчастий, независимо от того, победим мы или проиграем. Бардас Лордан может ухудшить и без того тяжелое положение; так что, как мы всегда говорили в Городе, поразмыслите.

Тишина, последовавшая за его речью, несколько выводила из себя, но они ужасно раздражали его, раздражали с самого начала, и он тоже хотел их позлить. На секунду Геннадию показалось, что он выставил себя круглым дураком и никто не обратил на его слова ни малейшего внимания. Потом поднялся кто-то в третьем ряду и сказал, что он все понял, ни в коем случае нельзя больше посылать людей на Скону сейчас, когда у них появился новый командир – очевидно, он работает на них, иначе как им удалось одержать победу два раза подряд. Прежде чем он закончил, вскочил кто-то еще и сказал, что наоборот, именно поэтому Шастел должен наступать именно сейчас, удвоив силы, чтобы подавить врага в зародыше, прежде чем Лордан успеет натренировать свою армию и сделать ее непобедимой. И через несколько минут стены зала начали вибрировать, сотрясаемые сотнями голосов. Геннадий закрыл глаза, съежился в кресле и застонал.

Он стоял над ней, озадаченно глядя снизу вверх, будто пытаясь вспомнить, кто она. Легкий изгиб бровей… Вспомнил! Интересно, что она здесь делает?

– Это я, – попыталась сказать девушка, – Ветриз. Помните, мы встречались в Городе, первый раз после того, как вы боролись с кем-то в суде и должны были проиграть, а мы сидели позади вас в таверне, обсуждали борьбу и говорили всякие гадости, а потом мы столкнулись с вами, а потом, когда вы были командующим и Венарт собирался заключить сделку на продажу веревки…

Она слышала, как говорит все это, но прекрасно осознавала, что из ее рта по какой-то причине не выходило ни звука.

Потому что она была мертва.

Мне не нравится этот сон. Он ужасен!

— И почему ты решила, что это сон?

Не двигаясь (она просто не могла), девушка посмотрела в другую сторону и увидела второго Лордана – Горгаса; еще одно знакомое лицо. Его она вовсе не хотела видеть. Один раз Ветриз позволила себе увлечься этим привлекательным, но гадким мужчиной, когда брат уехал… А сейчас он стоит здесь и говорит ей, что она умерла.

– Уходи.

– Я не могу, – ответил он, ухмыляясь. – Меня здесь нет. И, строго говоря, тебя тоже. Только твой труп. Ты утонула.

– Правда?

Горгас Лордан кивнул.

– Кораблекрушение, – сказал он, и она поняла, что Бардас не знает о его присутствии. – Ты плыла домой, закончив свои дела здесь, твой брат недооценил силу течения и попал в полосу северо-западного шквалистого ветра. Вас отнесло к берегу. У тебя не было никаких шансов выжить на тех скалах посреди ночи. М-да, незавидная судьба, – прибавил он печально.

– Венарт – хороший штурман. Если что-нибудь и получается у него лучше всех на свете, так это управлять кораблем. Он бы никогда так не ошибся.

– Может, и нет, если бы был один, – сладко улыбнулся Горгас Лордан. – Но не только тебе снятся странные сны. А люди очень легко поддаются уговорам, когда спят. Это широко известный факт.

Взбешенная Ветриз попыталась пошевельнуться. Чего ей действительно хотелось сделать, так это дать Горгасу Лордану пощечину, о которой он не скоро бы забыл, впрочем, она бы не отказалась и от чего-нибудь более кровавого. К сожалению, ничего не получалось, как будто их разделяла запертая дверь.

– Все в порядке, – сказал Горгас, довольно омерзительно улыбаясь. – Я бы не смог такое сделать, даже если бы захотел. И я, честное слово, понятия не имею, что случилось с твоим братом в ту ночь. У меня очень отдаленное представление о том, как управлять кораблем.

Ветриз почувствовала, как в какой-то части ее мозга, которая продолжала функционировать, все начало становиться на свои места.

– Ты – как там говорил Алексий? – натурал. Ты умеешь проворачивать трюки, которые кажутся волшебством, но на самом деле никаким волшебством не являются.

Горгас серьезно кивнул:

– Примерно так. По правде говоря, я даже не уверен, что это я; нет, не то. Скажем, очень небольшая часть меня умеет это делать, но эта часть – очень злая и разрушительная. Когда возникает проблема и все части меня соединяются в одно целое, чтобы принять решение, эта часть всегда проигрывает. Будь у меня склонность к мелодраме, которой у меня, к счастью, нет, я назвал бы это дьяволом во мне, что в общем-то абсолютно неверно. Создается впечатление, будто мною играет какая-то внешняя сила, хотя на самом деле все вовсе не так. Та часть меня, которая неестественно присоединена к Принципу, обладает странной способностью существовать и в будущем, и в прошлом, и в настоящем. Единственное объяснение, которое приходит мне в голову, это то, что такова компенсация мне за все время, которое я должен проводить в своем прошлом, а оно отнюдь не самое приятное место на земле. Имеет ли все это какой-нибудь смысл, как по-твоему?

– Честно говоря, я плохо в этом разбираюсь. – Горгас вздохнул.

– Как и все остальные. Даже эксперты. Даже твой друг Алексий, который знает о Принципе больше всех, я спрашивал его. Что более важно, я спрашивал его, когда он не видел.

Хочешь сказать, что проник…

— Проник в его мысли? – Горгас пожал плечами. Тем временем Бардас уходил, он был уже в нескольких ярдах, разглядывая чье-то тело, но она не могла понять… Обзор закрывала нога Горгаса. – Тебя послушать, так я какой-то метафизический грабитель. По его мнению, Принцип… черт, я ничего не понял из того, что он мне рассказывал, слишком много технических терминов, но, похоже, лучшее сравнение – чашка с водой на столе, когда мимо проходит стадо быков или рота солдат. Ты не видишь, что заставляет стол вибрировать, однако на воде в чашке появляется рябь, и твое отражение исчезает. Алексий говорит, что Принцип – это быки или солдаты, а чашка – наш мозг, который может слабо улавливать существование Принципа, но не способен воспринимать его. Позволю себе не согласиться. Я думаю, что видения – или как вы их там называете, – которые у меня бывают время от времени, не что иное, как моменты, когда движение времени останавливается. Я даже скажу больше, движение останавливается только тогда, когда оно ждет чего-нибудь, – я вижу что-то, когда история может принять то или иное направление, но в этот момент курс еще не выбран. Это балансирование между движением вперед и назад, и если я не упущу шанс встать на ту или иную чашу весов… Но все это просто метафизический вздор. Однажды я видел, как Алексий наблюдал за борьбой моего брата в суде и пытался склонить весы против него, поэтому я вспрыгнул и склонил их в другую сторону, и у меня ощущение, что так как я понятия не имел, что делал, то склонил весы слишком сильно и повлиял на многие другие вещи – вещи, о которых я тогда не знал, о некоторых не знаю до сих пор. А теперь что-нибудь проясняется?

– Почти столько же, сколько до объяснения. Ничего, продолжай. Я умерла и теперь никуда не спешу.

– Верно. Еще я не понимаю, – продолжал Горгас, – почему постоянно с тобой сталкиваюсь. Ты это заметила?

– Еще бы!

– Уверяю тебя, это происходит не по моей воле. Я пытался разузнать побольше о тебе, и мне очень многое удалось раскопать, – добавил он, самодовольно ухмыляясь. – А именно то, что ты такой обычный, ничтожный человек, что в твоей жизни не происходит ничего примечательного.

– Спасибо.

– Пожалуйста. Во время своих похождений я встретил весьма прелюбопытных типов. Во-первых, конечно, Алексия и свою свихнувшуюся, отвратительную племянницу и сестру. Признаюсь, я был в шоке, когда встретил ее. Ну и Бардаса, хотя он не из них. Как будто кто-то затащил его, может, из-за Ньессы и меня. И умницу Геннадия, у которого намного больше врожденных способностей, чем у Алексия, но намного меньше ума, и совсем недавно появилась студентка из Фонда в Шастеле, она – выдающаяся личность, я заглядывал в ее будущее, она многого добьется. А ты… Признаюсь, я озадачен. И вот ты здесь, мертвая, так ничего и не достигшая за свою короткую, жалкую жизнь. Это убивает меня.

– Мне очень жаль. А теперь мне уже можно проснуться?

– О, почему бы нет? – сказал Горгас.

…она резко села в постели и закричала:

– Вен!

С кровати на противоположном конце комнаты раздалось шуршание и недовольное ворчание.

– Спи, – пробормотал брат.

– Вен, ты спал? Только что? – Венарт поднялся на локте.

– О чем ты? – спросил он заспанным голосом.

– Тебе не снился лысый человек? Ну же, это важно.

– Не знаю. – Венарт потер глаза кулаками. – Не помню, никогда не запоминаю сны. Эй, успокойся, а? Сейчас ночь.

Ветриз вздохнула. Голова у нее шла кругом. Она встала и налила немного воды в чашку, выпила и снова вернулась в постель.

– Извини. Просто приснился страшный сон.

– Слишком много сосисок съела на ночь, – устало ответил Венарт. – Пора бы уже запомнить, как они на тебя действуют. А теперь спи.

Ветриз легла, но больше не хотела закрывать глаза. Прямо как в детстве, когда она часами не могла уснуть, думая, что кто-то страшный и большой сидит под кроватью или спрятался за занавесками. Еще она злилась и чуть-чуть волновалась. Нет, уснуть просто невозможно!

– Вен, – позвала девушка.

– Отстань.

– Вен, когда поплывем домой, будь осторожен, ладно?

– Нет, я специально врежусь в первую же скалу на нашем пути тебе назло. Будет больше мяса для твоих любимых сосисок.

– Хорошо, – сказала Ветриз. – Но ты будешь осторожен? Обещаешь?

– Обещаю. Все что угодно, только бы ты замолчала и дала мне поспать.

Она услышала скрип матраса, когда брат переворачивался на другой бок, и вскоре по комнате разнесся громкий храп. Ветриз закрыла глаза и представила себе голубей на высоком дереве. Эта картина всегда успокаивала ее. Мертвая, — подумала она, – и я тоже там была, в мертвом теле; как отвратительно. Хотя, с другой стороны, мы все, в сущности, живые частички в неживых телах. Но обычная и ничем не примечательная… А почему бы и нет? Намного меньше проблем, чем у примечательных людей. Лучше прожить скучную жизнь и мирно умереть.

Она пыталась представить себе, как голуби расправляют крылья и взмывают в воздух, но по картинке будто пробежала рябь, как по поверхности пруда после того, как бросишь туда камешек. Может, если они отправятся в плавание на день раньше или позже… но ведь видение не указывало на конкретный день? Сколько угодно пытайся схитрить и изменить будущее, все это бесполезно: если они уедут на день позже, то тогда шторм и начнется, а не тогда, когда они решили сначала. А может, остаться на Сконе навсегда? Просто ради эксперимента? Предположим, они останутся здесь на всю жизнь? Но она знала, что это вызовет еще более ужасную цепь событий, которые приведут к намного более неприятной судьбе, чем кораблекрушение.

Может (размышляла она, проваливаясь в сон), все это неправда, он просто послал в ее мозг эту картинку, чтобы они не уезжали? Но зачем это ему? Неясно. Замышляет какое-то волшебство?.. Не существует никакого волшебства. И у него нет никаких причин хотеть чего-нибудь от такой заурядной и обычной личности, как она.

Девушка начала засыпать, и вскоре голуби снова стали летать, садиться на ветви дерева и петь; и если в ту ночь ей снились еще какие-нибудь сны, к утру она все забыла.

Глава восьмая

– Семья, – пробормотал Горгас Лордан. – Семья – то, вокруг чего вращается наша жизнь, однако порой родственники так раздражают.

Он откинулся на каменную лавку и вздохнул. Открылась дверь, и вышел клерк, его нос был едва виден над кипой медных трубок с документами.

– Эй, ты, – позвал Горгас. – Чем именно она там занимается?

Клерк остановился и повернулся к нему.

– Директор на совещании, – раздался из-за кипы его тонкий, испуганный голосок. – Она даст вам знать, когда закончит.

– Великолепно, – ответил Горгас. – Я сломя голову несусь назад, потому что ей срочно нужно меня видеть, и теперь меня маринуют в приемной, как какого-нибудь придурка, не уплатившего долг. А я, между прочим, собираюсь руководить войной…

Клерк ничего не ответил и просто ушел, и через пару минут Горгас успокоился. Конечно, у него все основания сердиться на сестру, но клерк ни при чем и не стоило вымещать на нем злобу. Горгас не стал бы этого делать, если бы у него так сильно не болела спина, а сапоги все еще не были мокрыми насквозь после того, как он перешел вброд реку во время половодья.

Он расстроено покачал головой, вытянулся, положив ноги на подлокотник, засунул под голову свернутое пальто и попытался расслабиться. К тому же, собираясь на встречу с Ньессой Лордан, лучше забыть о своей гордыне, независимо от того, кем ты ей приходишься. Он попытался подумать о лагере возле Пенны. Разумнее всего было бы потратить это ценное, неожиданно подвернувшееся свободное время на анализ ситуации и просчитывание следующих ходов в тишине и покое, не отвлекаясь на административную работу; увы, у него так никогда не получалось. Он и в шахматы играть не умел. Покажите ему абстрактное, двухмерное поле сражения с раскрашенными пеньками для обозначения различных вражеских и союзнических подразделений, контурами холмов, зелеными квадратиками лесов и серыми – домов, как в голове у него сразу становилось пусто, будто кто-то приглашал сыграть в игру, правил которой Горгас не знал – в отличие от сестры, для которой, как он подозревал, весь мир был шахматной доской, предназначенной и для игры, и для борьбы с противниками. Из нее получился бы отличный генерал, вот только Горгас не мог представить себе Ньессу в пыли на поле битвы, перешагивающую через трупы или прячущуюся от дождика под крышей обгоревшего вагона, чтобы прочитать депешу и нацарапать приказания. Нет, по его мнению, обязанности между ними были поделены правильно, учитывая, что для Ньессы любые военные действия служили доказательством того, что она не справилась с ситуацией. Она презирала сражения, и, вне всякого сомнения, это нанесло отпечаток на ее отношение к нему. С другой стороны, разве, по ее мнению, он не был необходимым и, следовательно, неизбежным злом?

Дверь распахнулась, и Горгас инстинктивно сдернул ноги с подлокотника и сел ровно, так же как в детстве, когда неожиданно заходила мать. Он решил, что два вышедших мужчины были дипломатами Шастела, официальными представителями жителей равнин, а не жителями Сконы. На вид они были такими же уставшими, как и он, а их пальто и брюки были почти такими же грязными. Значит, только что прибыли. Неудивительно, что она заставила его ждать.

Клерк вывел их, и секунду спустя в дверях появилась Ньесса и поманила его внутрь.

– О чем шел разговор? – спросил он.

Ньесса слабо улыбнулась, и ее лицо вдруг изменилось, маска уверенной, сильной женщины, которую она использовала для переговоров, исчезла. Теперь она была обычной женщиной среднего возраста, у которой болела голова после изматывающего трудового дня. Много лет назад бабушка Горгаса рассказывала ему истории о русалках, которые умели менять свою форму и превращаться в любое животное, птицу или человека; Ньесса тоже обладала этой способностью. Даже зная ее всю жизнь, Горгасу все еще было бы трудно отыскать сестру в толпе.

– Не спрашивай. Это связано с политикой Фонда, у меня столько важных шишек в платежной ведомости, что я практически управляю всем, однако до сих пор не понимаю, что происходит. Проходи, – пригласила она, как будто только что заметила его мокрые сапоги и замерзшие руки. – Перекусим сидром с блинчиками.

Горгас подавил улыбку. Его сестра всегда «заедала» стресс большим количеством добротной деревенской пищи и «запивала» горячительными напитками и пыталась приучить окружающих следовать ее примеру. Он хмуро наблюдал за тем, как она быстро просмотрела приказы о приведении в исполнение смертной казни, держа в одной руке перо, а в другой – свернутый блин. Он проследовал за сестрой и плюхнулся в кресло для посетителей, пока она вызывала клерка и отдавала ему приказания.

– Они сказали, – продолжала она, устраиваясь на стуле, – что в обмен на то, что мы отпустим Джуифреза Боверта и остальных пленных недалеко от… как там называется это место…

– Пенна.

– Ну да, Пенна. Если мы их освободим, они признают Банк суверенной единицей…

– Как мило, – прервал ее Горгас, – они это уже сделали.

– … и официально позволят гектеморам взять заем под залог собственности для выплаты долга по другой накладной за ту же собственность, – продолжала Ньесса, – при условии, что мы заплатим им комиссионные с займа, отзовем наших советников с равнины и ограничим свою деятельность до строго определенной территории. – Она вздохнула. – Ну, что думаешь?

Горгас помолчал несколько секунд.

– В общих чертах это слишком хорошо, чтобы быть правдой. То же самое, что сдать нам всю свою область деятельности без боя. И условия бессмысленны, потому что мы оба знаем, что не будем их соблюдать.

Ньесса задумчиво кивнула.

– Все из-за фракций, – объяснила она. – Фракция «Б» соглашается на военную операцию, которая заканчивается провалом. Фракция «А» преувеличивает значение неудачи, чтобы выставить фракцию «Б» в дурном свете и потом сказать, что только крайние меры могут исправить позорный промах, допущенный фракцией «Б». Затем, как только фракция «А» получит преимущество, она разрывает все соглашения и проводит свою собственную военную операцию, надеясь на успех. Чертовски действует на нервы. – В ее голосе прозвучали резкие, дрожащие нотки. – Они заставляют нас воевать, но им совершенно все равно, проиграют они или выиграют, война – лишь арена, на которой фракции могут померяться силами. Боже, ну как мне планировать войну, если я даже не знаю, чего хочет другая сторона?

Горгас ухмыльнулся.

– Но они же всегда проигрывают.

– Не важно, – сердито возразила Ньесса. – Они могут себе позволить продолжить войну и проиграть, а мы не можем себе позволить продолжить войну и победить. Каждый раз, когда мы разбиваем их подчистую, мне это стоит огромного количества денег и людей. Как заниматься бизнесом в таких условиях? И нет никакой возможности это уладить. Единственный путь – уйти и никогда не возвращаться.

– Или захватить Шастел, – тихо перебил Горгас. – Не случалось задумываться?

Ньесса смерила его презрительным взглядом.

– Не глупи, Горгас. За кого ты нас принимаешь, за Город? У нас сотни людей, у них – тысячи. Единственная причина, почему мы до сих пор здесь, так это потому что они не любят лодки. И потому что война для них выгодна. Мы – дар небес для фракций. Я даже сейчас не могу позволить себе вести войну, не говоря уж о том, чтобы атаковать. Подобная победа разорительна.

Горгас сладко улыбнулся.

– Не обязательно тратить много денег, – пробормотал он. – Перимадея не стоила нам ни квотера.

– Тогда все было иначе, – возразила Ньесса. – Нам неслыханно повезло. Насколько мне известно, никакая орда дикарей не собирается спуститься с гор и напасть на Шастел. Что очень хорошо.

– Хорошо, – согласился Горгас. – Но давай посмотрим, что у нас есть. Перед нами разжиревшая, ленивая армия, управляемая кучкой идиотов, которые только читают книги и играют в политику. Также у нас тысячи крестьян, которые платят за все это удовольствие и которые никогда не взбунтуются, просто потому что у них недостает воображения. Плюс к тому у нас как минимум одна фракция, может, две, испытывающие серьезные неприятности из-за того, что около шестидесяти алебардщиков оказались захвачены в деревне, окруженной нашими войсками. Тебя это наводит на какие-нибудь мысли?

Ньесса пожала плечами.

– Хочешь сказать, нам нужно вести переговоры напрямую с фракциями, которые послали отряд, и договориться с ними на благоприятных для них условиях в обмен на кое-какие серьезные уступки. Таким образом, они получают, что хотят, и мы контролируем ситуацию… Не выйдет. Как только они получат желаемое, мы им станем не нужны. И через месяц все будет как прежде.

Горгас покачал головой.

– Ты не понимаешь. Что, если мы публично казним заключенных, чтобы нанести как можно больший вред фракциям, которые их послали? Знаешь, трупы на виселицах, головы «бедняков» на колах на причале, где они видны каждому. Эти фракции растеряются, они не будут знать, что делать. Тут-то мы и начнем переговоры: вы открываете нам ворота одной темной, холодной ночью, мы расправляемся с вашими врагами и на блюдечке передаем вам ваш драгоценный Фонд, делайте с ним, что хотите. При одном условии: мы разместим свой гарнизон там, откуда будет удобно наблюдать за вами. И волки сыты, и овцы целы, скажем мы. И конечно, они все оплатят; тихо, через третьих лиц. Таким образом, все побеждают – или думают, что побеждают… Ну, что скажешь?

Отворилась дверь, и вошел клерк с подносом блинов и сидром.

– Как раз вовремя. Хорошо, поставь на стол.

Ньесса встала, начала намазывать блины медом и аккуратно их сворачивать. Клерк быстро ушел.

– Ну? – повторил Горгас.

– Положим, мы попробуем это провернуть, – ответила сестра, – но у нас ничего не получится. Они убьют или захватят наших солдат, наши фракции будут объявлены предателями, а потом они начнут настоящую атаку. Могут взять напрокат корабли на Острове или у пиратов – давно могли бы это сделать, но не хотят, как я уже говорила. Это будет конец всему.

– Верно, – признал Горгас, – хотя я не планировал проигрывать.

– Хорошо, – ответила Ньесса с набитым ртом. – Предположим, твоя тактика сработает. Некоторое время у нас будет гарнизон в Шастеле, и мы поможем им разрушить их страну. Зачем? Что это нам даст?

– А их государственные доходы? – указал Горгас. Ньесса покачала головой.

– Безнадежно. Правительство не в состоянии тратить налоги на что ему вздумается; они идут на управление страной; и тебе придется примириться с этим, если ты член правительства. Мы не правительство, мы – деловые люди, учти. О, мы, конечно, можем попробовать снять десять или пятнадцать процентов общего дохода, но вряд ли у нас получится ровно поделить его, и в течение года мы станем банкротами. – Она проглотила блин и запила сидром. – Если хочешь быть королем, Горгас, найди себе королевство и там развлекайся за свой счет сколько душе угодно. Удача с Перимадеей застит твой разум, вот в чем проблема. Разрушать города – развлечение богачей. Советую тебе помнить о своем месте и вести себя соответственно.

Горгас медленно кивнул:

– Полагаю, ты права. Значит, ты вызвала меня сюда не для того, чтобы спрашивать совета. Что же тебе нужно?

– Дело в Бардасе, – ответила Ньесса, вытирая рот рукавом. – Очевидно, ты не думал об этом, но если бы я была на их месте, то точно знаю, как поступила бы. Я бы послала двадцать солдат – хороших солдат, профессионалов, чтобы они схватили его, связали и отправили на лодке в Шастел, а потом обменяла бы на пленных. Поэтому я хочу, чтобы его привели сюда, где мы можем присматривать за ним. Так следовало поступить с самого начала. Я послала тебя в Город не для того, чтобы ты потворствовал своим разрушительным инстинктам, а он тем временем бродил, как лунатик, по холмам и играл в луки и стрелы. Он наш брат и угрожает нашей безопасности, так что давно пора со всем этим разобраться. Я знаю одного священника, его друга, значит, найти его не составит труда. Все, что требуется от тебя, – привести его сюда. Думаешь, справишься, или мне лучше послать кого-нибудь еще?

Горгас молча оглядел ее, потом презрительно усмехнулся:

– Курица-наседка. Все никак не обуздаешь свои материнские инстинкты?

На секунду ему показалось, что он зашел слишком далеко. Однако Ньесса посмотрела на него спокойно.

– Я вспомнила еще кое-что. Ты сказал, что разберешься с моей безмозглой дочерью, – и не сумел. Горгас, мне просто стыдно, что мой единственный ребенок заперт в городской тюрьме. Я знаю, с ней тяжело, но тебе надо приложить одно-единственное усилие. Ты можешь повидать ее, прежде чем возвращаться на свою войну.

Мальчик отложил струг и начал наблюдать.

Бардас Лордан мастерил лук из побега. Ему уже удалось сделать очень красивую деревянную лавочку: трехфутовая стойка ворот, прикрепленная к тяжелым пильным козлам, с изогнутой рукояткой на одном конце и прорезью на другом для лука. Дуб был отполирован до блеска и идеально калиброван в полудюймах.

– Ты лучше наблюдай, – сказал Лордан, не поднимая головы. – Это самая сложная часть, остальное – обычная работа плотника с примесью черной магии, чтобы произвести впечатление на покупателей.

Парнишка сел на бревно и сложил руки.

– Я наблюдаю.

– Молодец. Начинать надо с необработанного шеста, который только что был срезан с дерева и выглядит как лук, но, само собой разумеется, еще ничего собой не представляет… Кстати, сидя здесь в переднике, со стружками в волосах и со стругом в руках, ты производишь впечатление человека, который знает, что делает.

Мальчик никак не отреагировал. Лордан смахнул пару стружек и продолжил:

– Изготовление лука – это искусство обучения ростка гнуться. Разница между палкой и луком заключается в том, что, когда ты гнешь палку, она либо остается согнутой, либо ломается. Когда ты сгибаешь лук, он сгибается, а потом возвращается в обычное состояние. Большая разница, верно?

– Большая.

– Рад, что ты понимаешь. Для того чтобы сделать лук, надо набросить петлю на оба конца лука и начать натягивать ее, сгибая лук на дюйм или полдюйма, а потом мягко отпускать, затем снова и снова – пятьдесят раз на дюйм как минимум. Семьдесят пять – еще лучше. Так палка учится сгибаться: внешняя сторона, которая называется спиной, учится растягиваться, а внутренняя – живот – учится сокращаться; комбинация растяжения и сокращения как раз и является источником силы. Попробуй согнуть обычную палку в полукруг, и у тебя в руках окажутся два обломка: растяжение порвет волокна в задней части, а сжатие разрушит древесину на животе. Согни лук, тысячу раз согнутую палку, и у тебя в руках оружие, несущее смерть всему живому. – Он ухмыльнулся и вытер пот со лба. – Настоящая пытка. Снова и снова, когда дерево думает, что больше уже не сможет согнуться, ты добавляешь еще полдюйма, увеличивая напряжение и сжатие, и лук понимает, что и с этим можно в конце концов справиться, но теперь он стал чуточку сильнее. И ты вдруг замечаешь, что теперь он растягивается на длину стрелы. Вот это – изготовление лука.

– Пытка, – повторил мальчуган. – Смешно сказал. – Лордан пожал плечами.

– Именно этим мы и занимаемся. Учим палку вести себя неестественно. Для нее естественно было бы переломиться; мы учим ее, растягивая и сжимая, делать то, что она никогда бы не научилась делать, если бы осталась на дереве и обросла листьями. Кто-то однажды сравнил это с доведением палки до белого каления; издевательством над ней, он сказал, что это то же самое, что делать ее дикой, полной насилия. – Лордан продолжал сгибать, отпускать, снова сгибать палку, как опытный мучитель – жертву. – Тогда мне показалось, что это звучит чересчур мелодраматично, однако в таком сравнении все же есть смысл.

– Значит, сгибать и разгибать? – спросил мальчик. – И все?

Лордан покачал головой.

– Не так просто. Когда делаешь лук, следи за тем, чтобы он одинаково гнулся с обеих сторон, не только на концах, но по всей длине, пропорционально, чтобы лук сгибался правильно.

– А как правильно?

– По-разному. Некоторые луки должны иметь форму полукруга, другие могут быть более квадратными, чтобы дерево в футе от ручки почти не гнулось. Итак, во время работы постоянно следи за изгибом, и если одна половина гнется меньше, то надо срезать лишнее в соответствующем месте, пока она не выровняется со второй половиной. Это непросто.

– А, – сказал мальчик, и с полчаса он наблюдал за тем, как Лордан работал, сгибал и разгибал, снова и снова, иногда останавливаясь, чтобы немного срезать, держа острый нож под прямым углом к дереву.

Наблюдая, он понял, о чем говорил наставник. В какой-то момент палка уже перестала быть палкой и превратилась во что-то совершенно другое.

– Конечно, – продолжал Лордан, не поднимая головы от работы, – наступает момент, когда дальше сгибать невозможно, иначе дерево сломается; и как раз в этот момент лук закончен и готов стрелять. Забавно, когда он наиболее хрупок, когда надави еще чуть-чуть, и он переломится надвое, именно в этот момент он может стрелять дальше и сильнее всего. Волокна на животе сжаты так туго, что просто не могут сжаться сильнее, это называется наложением. Обычно спина растягивается больше, чем живот, потому что мы укрепляем спину, чтобы она не ломалась. На живот очень легких луков можно наложить рог, чтобы он выдержал большее давление. Вот почему лучшие луки получаются из животных. Животные сгибаются и сжимаются лучше, чем деревья. Конечно, только после того, как умрут.