Текст книги "Натянутый лук"

– Алексий, – раздался голос позади него. – Что происходит?

– Геннадий… Я искал тебя.

– Правда?

– Так ты, значит, знаешь о Принципе больше всех на свете?

– Ты имеешь в виду, что сказала Мачера? Она еще молода и неопытна, вот и все. Детское поклонение.

– Согласен. А что здесь происходит? Что ты здесь делаешь?

Геннадий сел на бочонок и слабо улыбнулся.

– На самом деле я часто сюда прихожу. Меня это успокаивает.

– Успокаивает? Сгоревший город и трупы? Ты совсем с ума сошел?

– Вовсе нет, – ответил Геннадий уязвлено. – По сравнению с тем, что я видел за последнее время, это очень успокаивает. Конец войны и все такое. Когда тебя насильно заставляют наблюдать самые кровавые моменты войны и массового уничтожения безоружных горожан, вид спокойного моря, залитого лучами восходящего солнца, очень успокаивает.

– Ты видел всю войну? – Геннадий печально улыбнулся.

– Видел? Да я ее написал. Или как это называется, когда ты выдумываешь будущее? И прежде чем ты спросишь меня, зачем, черт побери, мне придумывать такие вещи, я сразу тебе скажу, что идея не моя. Да, я дирижировал, управлял всем, а придумала все одна из моих замечательных студенток, так сказать.

– Эта девочка? Она прокляла целый остров?

– Увы, так оно и есть, – кивнул Геннадий. – Экспромтом и без моей помощи. Точнее, без непосредственной помощи. Я пытался вмешаться или хотя бы убрать самые отвратительные моменты. Вряд ли она это заметила, по крайней мере пока. – Он нахмурился. – Было ужасно: свалка, мясорубка, повсюду хлещет кровь. Думаю, так представляют себе войну те, кто только читал книги и слушал песни, но не сталкивался с ней в реальности. Звенят клинки, бегут солдаты, головы скатываются в канавы или прыгают по улицам, как те кожаные мячи, которые мы делали в детстве. Просто отвратительно.

– И ты хочешь, чтобы это произошло, верно? – Геннадий поспешно затряс головой.

– Что я могу поделать? – спросил он. – Ничего. Именно поэтому я и искал тебя.

– Извини, но я в этом не участвую. После того, как я попытался снять проклятие с одного человека и чуть не умер, помнишь? Снятие заклятия с целого острова наверняка прикончит меня. Бог мой, Мачера, должно быть, очень кровожадная малышка.

– Совсем нет, – вздохнул Геннадий. – Робкая, застенчивая, вежливая. Таких охватывает паника, когда им нужно подойти и задать вопрос после лекции. Всего боится.

Алексий медленно кивнул.

– Тогда скажи мне, что происходит. Мы сможем начать сначала и постараемся найти выход из ситуации.

– Все просто, – ответил Геннадий. – Флот Шастела подплыл к слепому берегу Сконы…

– Эй, секундочку. У Шастела есть флот?

– Я удивлен не меньше тебя. Но, очевидно, скоро появится. Так вот, выплывают корабли Сконы, и начинается веселье. Они скользят между кораблями Шастела, забитыми солдатами, топят их, поджигают, а потом тонут сами.

– Тонут, ясно, продолжай.

– Дело в численном превосходстве, видишь ли. Не важно, насколько лучше умеют воевать моряки Сконы, потому что к концу дня их остается всего двадцать два, а нас – не сосчитать. Как бы то ни было, флот Шастела заходит в гавань, ужасная картина, много наших там полегло, но все равно мы выигрываем, потому что нас больше. Остальное – одни убийства. Результат перед твоими глазами.

– Ужасно. Мы должны это предотвратить. – Геннадий устало посмотрел на него.

– Отлично. И каким же образом? Разбей всю работу на легкие этапы, а я помогу чем смогу, ладно? Ну?

– Хорошо-хорошо, тогда останови девчонку. Заставь ее понять, что это неправильно. Скажи, чтобы она прекратила. Ты же ее учитель, – верно? Ты должен уметь контролировать свою робкую, молодую студентку.

– Да, конечно, – сердито сказал Геннадий. – Нет ничего проще. А потом она идет к декану и говорит, что доктор Геннадий видел, как я создала нам победу в войне, и хочет, чтобы я все вернула как было. Да они вздернут меня на лимонном дереве и начнут метать в меня дротики. Нет, – продолжал он, – единственное, что приходит мне в голову, – убить ее, чего я сделать не могу. Извини.

Скона разрушена. Тысячи смертей с обеих сторон. Город сгорел. Неужели смерть от пожара является неизбежным звеном в жизненном цикле городов? Или сгорают только города, к которым я имею отношение?

— Кроме того, – продолжал Геннадий, – я не думаю, что ее смерть что-нибудь решит. Нет, если мы хотим задушить это на корню, надо разговаривать не с ней, а кое с кем другим.

– Например?

– С тем, кто стоит за военной операцией, кто руководит армией и направляет флот. Здесь-то и потребуется твоя помощь.

– Моя? Почему? – Геннадий широко улыбнулся.

– Твоя, – ответил он, – потому что имя генерала – Бардас Лордан.

Глава одиннадцатая

Мачера проснулась. Снова тот самый сон, который она никогда не могла запомнить, тот, где все горело, люди убивали друг друга, и тот человек звал ее… Снова забыла. Хотя, признаться, она была не против. Этот сон не относился к разряду снов, которые приятно вспоминать снова и снова.

Она зевнула и села. Мачера не помнила, как заснула, оставалось подготовить еще треть «Ответственности и силы воли» Херауда к экзаменам, которые скоро должны были начаться. Конечно, она обогнала программу по прикладной науке и второстепенным искусствам, но в последнее время тратила слишком много времени на проекции. Даже тратя столько времени на практику, она бы все успевала, если бы не ужасные головные боли. Если верить правилам, головная боль могла быть вызвана чтением при плохом освещении. В таком случае, чтобы избавиться от них, ей придется читать только днем. Может, так и надо сделать, отложить практику на некоторое время, хотя бы до окончания экзаменов. В конце концов, прикладная наука составляет всего лишь пятнадцать процентов от общего балла.

Мачера наклонила к себе кувшин и увидела, что он пуст. Со вздохом она подхватила его и побрела по спиральной лестнице во двор, к сосуду с дождевой водой. Девушка как раз выпрямлялась с кувшином в руках, как за ее спиной раздался голос:

– Привет. Где же ты пряталась последние несколько недель?

Она вздохнула:

– Привет, Кортойз. Я работала. Но тебе этого не понять.

– Как смешно, – ответил Кортойз Соеф. – Как ни странно, я тоже работал.

– Правда? Над словами из двух слогов? – Молодой человек выглядел непривычно серьезным.

– Не поверишь, в последнее время у меня все чаще возникает непреодолимое желание работать. С тех самых пор, – продолжал он, – как доктор Геннадий вычеркнул мое имя из списка участников облавы за то, что я не сдал вовремя реферат по второстепенным искусствам. Я сразу вспомнил, как на самом деле люблю читать. По правде говоря, я буду вовсе не против, если меня запрут в хорошей библиотеке и выкинут ключи.

Глаза Мачеры округлились.

– Ты должен был участвовать в облаве? – Кортойз кивнул:

– Дядя Ренво использовал свои связи и устроил меня адъютантом или пажом. Я был доволен, как Петрушка, пока не вмешался доктор Геннадий. – Он отвернулся. – Говорят, голову Ренво насадили на кол на причале. Очевидно, это первое, что ты видишь, когда подходишь к таможне.

Мачера пожала плечами.

– Может, это неправда, – дружелюбно сказала она. – Большинство слухов – неправда. Рамо говорит, они специально засылают шпионов, чтобы нас напугать.

Кортойз пожал плечами.

– У них неплохо получается. В военной операции участвовали наши друзья. Гайн Гоше. Мигель Файм. Я чуть не попал. И Мигель был младше меня, черт побери. Я дразнил его за то, что он меня младше на шесть недель. Как может тот, кто младше меня, умереть?

Мачера задумалась.

– Твой кузен Хиро умер, когда ему было пятнадцать, – заметила она и сразу мысленно отругала себя за такую бестактность. В конце концов, упоминание о смерти любимого кузена не поднимет ему настроение.

– Правильно, – холодно сказал Кортойз, – но он болел полгода, по крайней мере мы все знали, что он умрет, мы смирились. Гайн и Мигель не болели. Черт побери! Гайн одолжил мои записи по геометрии всего несколько недель назад. Как я теперь буду сдавать экзамен?

Мачера хотела было отругать его за эгоизм, однако юноша вдруг расплакался. Было ужасно неудобно. Ни разу за годы их знакомства Кортойз не плакал. Даже когда упал около северной цистерны и содрал всю кожу с коленок. Он хотел заплакать, Мачера стояла рядом, наблюдая за ним, как за редким природным явлением, ждала, что он заплачет, но он сдержался. Эта его черта раздражала ее больше всего.

– Кортойз…

– Ладно, к черту всех, – пробормотал он. – Так глупо. Теперь будешь всем рассказывать…

– Не буду.

– Не важно, – сказал он, вытирая нос рукой. – Знаешь, что меня действительно беспокоит? Я знаю, я точно знаю, что должен был быть там. Но если бы я там был, то перепугался бы до смерти и убежал сломя голову. Знаешь, что я только что понял? Всю свою жизнь я был трусом и никогда не осознавал этого.

Мачере отчаянно захотелось оказаться в другом месте, однако, к сожалению, это было невозможно. Часть ее ненавидела Кортойза за то, что он решил расплакаться именно перед ней. Другая часть хотела сжать юношу в объятиях и сказать, что все это не важно; очень странно, потому что Кортойз ей совсем не нравился. Ни капельки.

– Глупости, – быстро сказала она, почти как магистр Гентайль, когда терял терпение во время семинаров. – Ты совсем не трус. Всем время от времени приходят такие мысли.

Кортойз покачал головой.

– С этого момента, – сказал он, глядя на свои модные остроносые ботинки, – я буду делать все возможное, чтобы не попасть в такую ситуацию. И мне все равно, что скажут другие. Чем дальше от поля боя я буду, тем спокойнее.

Мачера невольно усмехнулась.

– Можешь основать новую фракцию. «Не-Хочу-Воевать». Это будет по крайней мере оригинально.

– Стану знаменитым, – ответил Кортойз, улыбаясь сквозь слезы. – Первая абсолютно новая фракция в Шастеле за последние пятьдесят лет.

– Прославишь свою семью, – добавила Мачера.

– Да, конечно, – кивнул Кортойз. – Дядя Ренво мною гордился бы.

Горгас Лордан спрыгнул с коня и отдал поводья сержанту.

– Вам и вашим людям лучше ретироваться, – тихо сказал он. – Оставайтесь в пределах слышимости на случай, если мне что-нибудь понадобится, но это маловероятно.

Он подошел к сараю, оставаясь незамеченным, останавливаясь на каждом шагу, чтобы осмотреться и прислушаться. Так охотник подбирается к кролику сквозь высокую траву, прежде чем нанести удар. Не раздавалось ни звука, указывающего на какую-нибудь деятельность: ни гладкого «ш-шик» лезвия ножа о дерево, ни пилы, ни скрежета, ни голосов. Он предположил не без основания, что Бардас в мастерской. В конце концов, он всего лишь плотник, которому надо зарабатывать на жизнь, поэтому, пока не стемнело, должен быть на рабочем месте. Именно там находятся работники днем.

Если не ушел рубить деревья. Или не умер. Или не испугался облавы и не сбежал. При последней мысли Горгас нахмурился. Люди, которые руководят армиями и профессионально орудуют мечом, не убегают при виде алебардщиков в кусты, как кролики. Ну ладно, тогда он, может, ушел за материалом. Или даже за едой.

Горгас медленно обогнул сарай и на секунду замер перед тем, как войти во двор. Вокруг никаких признаков жизни, к тому же у Горгаса не было ощущения, что за ним наблюдают. Никого нет дома, подсказывал инстинкт, но людей, которые полагаются на инстинкты в такой ситуации, можно описать несколькими прилагательными, и все они синонимичны слову «мертвый». Конечно, маловероятно, чтобы Бардас выпустил стрелу брату в спину или набросился на него с мечом. Однако цель Горгаса – незаметно подкрасться к добыче, а не спугнуть ее. Он позволил себе улыбнуться, вспомнив, как в детстве они с братьями ловили уток на пруду, запихивали их в плетеные корзины и относили в птичник. На свете найдется мало животных, которые могут двигаться быстрее, чем стая испуганных уток, но настоящее веселье начиналось обычно тогда, когда на пруду оставалось около десяти птиц. Горгасу никогда больше не приходилось так старательно трудиться и так сильно потеть.

Три ступеньки к двери сарая, и вот он уже осторожно заглядывает в окно. В мастерской темно, ставни опущены.

В принципе можно спрятаться за грудой дров или за странной хитрой штукой из глины и кирпича, стоявшей в углу. Горгас понял, что это паровая установка для изготовления луков. Отец однажды пытался смастерить что-то подобное, но у него ничего не вышло. Сейчас Горгас собирался полагаться на свои инстинкты, а они подсказывали ему, что Бардаса здесь нет.

Горгас вздохнул и присел на лавку. Неряшливый, заметил он. Повсюду валяются инструменты, стружек по колено. А как же «чистота – залог здоровья»? Он поднял струг и поднес к свету: лезвие изъели пятна ржавчины от дождя. Отца удар бы хватил.

Он аккуратно положил струг на место и смахнул стружки, еле сдержавшись, чтобы не чихнуть. В тисках стоял почти готовый лук – прямой, плоский, предназначенный для военного использования. Горгас провел пальцем по изгибу и поразился его гладкости. Кто-то хорошенько попотел. Зачем? Какой смысл делать лук лучше, чем предписано военной спецификацией? Все равно никто не заметит и не оценит… прошу прощения, брат, никто, кроме нас с тобой. Значит, ты либо превратился в педанта, либо завел себе ученика, для которого не хватает работы. И то, и другое не очень хорошо. Так же как и иметь брата – главу отдела военного снабжения, который следит за тем, чтобы тебе платили вдвое больше, чем остальным. Бардас понятия не имел, что за ним присматривают; его бы удар хватил. Горгас мысленно посмеялся над наивностью брата. Хороший ты человек, Бардас, только немного не от мира сего.

Он вышел из сарая, закрыл за собой дверь, пересек двор и вошел в дом. Там тоже пусто. Не было не только людей, но и мебели. Горгас вспомнил скудную обстановку в доме брата в Перимадее. Все же, размышлял он, оглядывая комнату, нужен особый талант для того, чтобы устроить беспорядок в такой спартанской обстановке.

Он покопался в вещах брата, пока не нашел, что искал. Свиток материи, спрятанный под матрасом, в котором лежал редкий и очень ценный Гюэлэн. Бардас ни за что бы не ушел без него. Помимо денежной стоимости, это был один из самых лучших мечей, и никакой фехтовальщик не расстался бы с ним по своей воле. Если меч все еще здесь, значит, Бардас вернется. Горгас сел на единственный неудобный стул – да, надо признать, плотник из тебя никудышный, братец, — и начал ждать.

По той или иной причине Венарту совсем не хотелось заниматься делами. Но выбора у него не было. Надо было платить и получать деньги, следить за погрузкой, читать фрахтовые контракты и накладные, закупать провизию перед отъездом; а кроме него, заниматься этим некому.

Закон подлости гласит, что, чем больше у тебя дел и чем меньше времени, тем больше сложностей возникает в процессе их выполнения. Людей, которые должны ему деньги, не было дома, зато кредиторы преследовали повсюду. И им было невдомек, что, чем больше времени они тратят на разговоры с ним, тем позже он соберет деньги. Потом Венарт не мог найти людей, чтобы загрузить товар. Когда наконец нашлись несколько тунеядцев и бездельников, согласившихся выполнить работу, и Венарт пошел на таможню, оказалось, что глава порта отсутствует и появится неизвестно когда. Потом обнаружилась ошибка в декларации судового груза, из-за чего ее пришлось переписывать (но клерка, который это сделал, не оказалось в офисе, а все остальные были слишком заняты и не могли принять срочный заказ), у поставщиков не было изюма, а цена на шпагат волшебным образом за ночь подскочила с трех квотеров до десяти. Все указывало на то, что город, который так невзлюбил Венарта, теперь почему-то упорно не желал с ним прощаться.

– Жиропот, – пробормотал последний лавочник в городе, задумчиво почесывая подбородок. – Жиропот. Может, найдется чуть-чуть. Спрос на него небольшой.

Венарт досчитал до десяти.

– Тогда вы не могли бы посмотреть? – предложил он. – Мне нужно как минимум два галлона. Возьму три, если есть.

Лавочник пожал плечами.

– Если и есть, то только в подвале, – ответил он. По тону было непонятно, то ли он просто констатировал факт, то ли намекал на то, что подвал закрыт или что он боится идти туда из-за пауков.

– Не будете ли вы так любезны спуститься и посмотреть?

– Пожалуй, спущусь, – смилостивился лавочник. – Зайдите завтра, скажем, в полдень.

Венарт тяжело вздохнул, пытаясь подавить раздражение, которое копилось в нем последние двадцать минут.

– Хорошо. Спрошу еще у кого-нибудь.

Он развернулся, чтобы уходить, и почти вышел, когда лавочник сказал:

– Подождите. Это недолго. – И исчез, как сквозь пол провалился.

Полчаса спустя лавочник вернулся с пустыми руками.

– У меня есть оливковое масло, – благоговейно сказал он. – Несколько бочонков. Можете купить сколько хотите.

Венарт объяснил, что жиропот ему нужен, чтобы защитить корпус корабля от шашеня, а оливковое масло не только не поможет, а даже навредит.

– Вы уверены, что у вас его нет?

– Может, на чердаке, – ответил лавочник.

Венарт глубоко вздохнул, но прежде, чем успел что-нибудь ответить, за спиной раздался знакомый голос.

– Одолжу тебе немного, если хочешь, – сказала Эйтли. – Отдашь, когда вернемся домой.

Впервые за несколько дней Венарт почувствовал себя почти счастливым.

– Замечательно, – сказал он. – А что ты здесь делаешь?

– Перед тобой Коммерческий банк Зевкис, – улыбаясь, ответила Эйтли. – Ну пойдем, я дам тебе жиропот. К тому же тебе бы не помешало выпить.

– Я и не знал, что твоя фамилия Зевкис, – признался Венарт, когда они шли к причалу. – Хотя, с другой стороны, мне никогда не приходило в голову спросить.

Эйтли пожала плечами.

– Просто разговор не заходил. Ты выглядишь усталым. Много проблем?

Венарт поморщился.

– Можно сказать и так, но лучше не будем об этом. Расскажи мне о Банке.

– На острове есть шастелский филиал, – ответила Эйтли. – Вообще-то он появился совсем недавно. И, проезжая мимо, я решила остановиться здесь, чтобы заглянуть на рынок мягкой мебели на Сконе. По правде говоря, торговля не произвела на меня особого впечатления. Все эти люди кажутся мне довольно жалкими.

Венарт нахмурился.

– Не знаю, заметила ли ты, но между Сконой и Шастелом что-то вроде войны. Не думаю, что останавливаться здесь – очень хорошая идея.

Эйтли пожала плечами.

– Насколько я поняла, все не так просто. Если точнее, никакой войны нет, просто серия несчастных случаев и попыток достигнуть соглашения по некоторым спорным вопросам. Что, – добавила она, – большинство людей считают войной. Для творческой личности здесь огромное поле деятельности.

Венарт посмотрел на нее:

– Вот как?

– Да. Только подумай, Вен. Как можно заниматься бизнесом во время войны? Приходится изворачиваться и использовать воображение.

– Мне показалось, они не хотят сотрудничать друг с другом.

Эйтли усмехнулась:

– Дело не в том, хотят они или нет. На Сконе как минимум пять крупных компаний, являющихся частью совместных предприятий с шастелскими компаниями.

– Безумие, – сказал Венарт.

– Согласна. Это мне и нравится в Сконе и Шастеле. Они не позволяют войне разрушать торговлю.

Венарт не нашел, что сказать, и, пока он обдумывал ответ, Эйтли спросила о Ветриз. Он на секунду закрыл глаза. Единственным плюсом подготовки к отъезду было то, что совсем не оставалось времени на мысли о сестре.

– Она в беде. В очень серьезной беде.

– Ох! – Эйтли остановилась. – Что случилось? – Венарт беспомощно махнул рукой.

– Самое ужасное заключается в том, что я не знаю. Могу только сказать, что это как-то связано с патриархом Алексием, магией и полковником Лорданом. Но что именно произошло…

– Полковником Лорданом, – перебила Эйтли. – Имеешь в виду Горгаса Лордана?

– Нет, Бардаса. Знаешь, твоего Бардаса. На которого ты работала. Если помнишь, он брат директора, но они не ладят. Все это как-то связано с Перимадеей, хотя толком я ничего не знаю.

– Какое отношение имеет к этому Бардас Лордан? – тихо спросила Эйтли.

– Говорю же, все прошло мимо меня. Сначала нас с Триз арестовали, потом директор захотела, чтобы она ей в чем-то помогла, а потом Ветриз сказала, что согласна и хочет остаться и сделать все, что директор прикажет. А я стоял рядом, с ума сходил от беспокойства… Ты слушаешь?

– Что? Конечно, слушаю. Эй, давай что-нибудь выпьем, и ты расскажешь мне все по порядку, с самого начала. Кто знает, может, я чем-нибудь помогу.

Венарт задумался.

– Хорошо. Боюсь, у меня нет никаких догадок, так что, если ты сможешь что-нибудь прояснить, я буду безмерно рад. Боже, зачем я вообще сюда приехал? – горько добавил он. – Самое ужасное место, где я когда-либо бывал. Если бы мы только смогли отсюда выбраться и спокойно доплыть до Острова…

– Да, – нетерпеливо ответила Эйтли, – хорошо. Слушай, здесь на углу есть винный магазин, пойдем туда. Ради Бога, возьми себя в руки и расскажи все с начала.

– Шесть квотеров, – ответил старик, – платите либо уходите.

Бардас Лордан посмотрел на угря, потом на старика и снова на угря. Отруби торговцу конечности – и не отличишь от рыбы.

– Спасибо, – сказал он. – Но я лучше буду голодать. От голода хотя бы не отравишься.

Старик моргнул.

– Как вам угодно. Ничего другого не найдете.

– Это же безумие, – ответил Бардас. – Кучка солдат Шастела бродит по Острову пару дней, поджигает деревни, и вдруг на целой Сконе уже нечего есть?

– Шесть квотеров. Платите либо уходите.

– Четыре.

Старик ничего не ответил. Он умел замирать, как ящерица.

– Пять, – сказал Бардас. – И только потому, что, если я не куплю угря, вы съедите его сами, а я не хочу, чтобы ваша смерть была на моей совести.

– Шесть квотеров. Платите либо уходите.

– О, ради Бога! – Бардас порылся в карманах и достал деньги.

Старик засунул угря под колено и поднес монеты к свету. Пять из них он неохотно положил в карман после тщательной инспекции. Шестую отложил на гладкий камешек, достал зубило и небольшой молоточек из кармана и надрезал монету у самого ободка. Потом снова поднял ее и начал переворачивать под солнечным лучом, пока надрез, который он только что сделал, не сверкнул. Торговец прищелкнул языком и вернул монету.

– Фальшивая. – Бардас посмотрел сам.

– Вы правы, – признал он. – Как, черт побери, вы это заметили?

Старик продолжал смотреть на него. Бардас достал еще одну монету, которая прошла осмотр. Старик разогнул колено и передал угря.

– Иметь с вами дело – одно удовольствие, – прокряхтел он.

Бардас нашел мальчика, который сидел на деревенской площади и грыз яблоко.

– Где ты его нашел?

– Одна бабушка дала, – ответил парнишка с набитым ртом. – Хочешь?

– Что? О нет, ну что ты, – сказал Бардас, завистливо глядя на яблоко. – Никогда их не любил. У меня от яблок изжога. А вот наш ужин. Смотри.

Мальчик посмотрел на угря и инстинктивно отдернулся.

– Я не буду это есть, – твердо сказал он. – Это отвратительно.

– Не глупи. Перед тобой отличный угорь. Там, откуда я родом, такая еда считается деликатесом.

– Значит, тебе очень повезло, что ты уехал.

– Не спорь, – сказал Бардас, теряя терпение. – Или я дам тебе лук и стрелы, и пойдешь охотиться на кроликов. Выбор за тобой.

Мальчик посмотрел на угря и сглотнул слюну.

– Может, он не такой уж и противный. С шалфеем, луком и перцем.

– Никакого шалфея. Никакого лука. И уж тем более никакого перца. Если ты все-таки предпочитаешь кролика, – добавил он, – то добро пожаловать. Мы еще не тушили его, верно?

– Тушили, позавчера, – хмуро ответил мальчик. – Ну ладно, съем я твоего проклятого угря. Но завтра мы пойдем в город и купим хлеба, ладно?

Бардас покачал головой.

– Нет, я сказал тебе, что мне там не нравится. Мы поищем в районе Сойзы, там должна быть какая-нибудь еда. Помнишь, как мы купили пончики?

Мальчик пытливо посмотрел на него.

– Почему ты не хочешь пойти на Скону? – спросил он. – Намного ближе Сойзы, полно еды. И с нас не сдерут втридорога, как в этих деревнях.

– Мне там не нравится, – повторил Бардас.

– Почему?

– Потому. А теперь запрыгивай в тележку и поехали домой, пока не стемнело.

Надеждам Бардаса не суждено было сбыться. К тому времени когда они вернулись, наступила ночь, и на небе не было ни звездочки. Последние две мили пареньку пришлось идти перед тележкой с фонарем. Когда они почти дошли до дома, он вдруг резко остановился.

– Что случилось?

– В доме горит свет, – откликнулся мальчик.

Бардас задумался на мгновение, потом спрыгнул на землю и отдал поводья парнишке.

– Жди здесь. Если из дома выйдет кто-нибудь, кроме меня, сразу беги в ту старую башню, где мы были, и пережди там один день. – Он полез в карман и вытащил кошелек. – Только, ради Бога, не потеряй его. Тут хватит денег, чтобы доплыть до Острова. Найди женщину по имени Эйтли Зевкис и скажи, что тебя послал я. Хорошо?

Глаза мальчика округлились от ужаса.

– Что происходит? – спросил он. – Если что-нибудь плохое, то почему мы не можем вместе убежать и спрятаться?

Бардас пожал плечами:

– Помнишь, как брат послал за мной солдат? – Мальчик кивнул:

– Ты побил их.

– Правильно. Ну, делай выводы. Кто бы нас ни ждал, он явно не беспокоится о том, что мы можем заметить его присутствие. Выходит, воры и отбившиеся алебардщики исключаются. По той же причине я не думаю, что это солдаты моего брата. Кто остается? Большая группа алебардщиков? Возможно. Если так, я увижу часовых и вернусь. Но это маловероятно. Если бы они открыто бродили вокруг, зажигали костры, мы бы уже услышали об этом от местных жителей. По-моему, я знаю, кто там.

– Твой брат? – Бардас кивнул.

– Или кто-нибудь совершенно безвредный. В любом случае жди здесь и помни: Эйтли Зевкис. Понятно?

– Да, – ответил мальчик. – А можно мне с тобой?

– Нет. Оставайся здесь. Будь внимателен. – Он протянул руку, взял с тележки лук и колчан с короткими красными стрелами, посмотрел на них и положил назад. – К черту. Я не могу попасть в цель и при свете дня, не говоря уже о темноте, как сейчас. Так мне и надо.

Он тихонько обошел вокруг сарая и подошел к навесу для хранения дров. К счастью, Бардас знал каждый закоулок в своем дворе и мог спокойно ходить с завязанными глазами. Он осторожно открыл дверь так, чтобы петли не заскрипели. Ничего не было видно, но он нашел нужную вещь на ощупь: топорище отлично подходило к ручке топора, свисавшего с крючка.

Он не знал, почему так злится. Если незваный гость – Горгас, следовало бы радоваться предупреждению. В своем нынешнем состоянии он бы набросился на брата, не раздумывая, а учитывая, что тот наверняка намного лучше вооружен, это было бы большой ошибкой. Выигранное время совсем не изменило Бардаса, он только успел выбрать оружие, но не успел остыть. И это было странно. Он столько лет убивал за деньги, что теперь не мог представить убийство просто так, бесплатно. Такой ярости Бардас не ощущал с тех пор, как прибыл на Скону и поговорил с Горгасом и Ньессой. Он смог удержаться в рамках вежливости и ясно дал понять обоим, что хочет находиться от них как можно дальше.

С тех пор ничего особенного не случилось. Они оставили его в покое, как он и просил. Пару раз он отсылал назад гонцов с деньгами, одеждой и продуктами, Горгас понял намек и больше никого не присылал. В последнее время Бардасу удавалось несколько дней не вспоминать о существовании родственников. Он старался, очень старался не думать о них, хотя и понимал, насколько искусственно все это: его жизнь простого ремесленника, который зарабатывает на хлеб честным трудом, делает луки такого высокого качества, что закупщики оружия платят огромные деньги… Даже несмотря на иллюзорность всего происходящего, он верил, что сможет прожить, рассчитывая только на свои силы. Мозг послушно принимал требуемое положение – как лук, когда его гнут.

Интересно, как это происходит? Бардас вспомнил старую пословицу о том, что готовый лук на девять десятых сломан. Наверное, сейчас ему надо сломаться и послать все к чертям, но почему-то он не мог. Видимо, дело в том, что он понимал, насколько поверхностна иллюзия, как легко ее разрушить, достаточно лишь войти в дом и зажечь огонь. В Перимадее у многих домов не было хозяев, потому что некоторые не оставляли после себя наследников или уезжали за границу и не возвращались; чтобы показать, что именно ты являешься хозяином собственности, следовало вести себя так, как будто дом твой: покупать мебель, белить стены, стирать занавески или просто зажигать огонь в камине. Он бы ни слова не сказал, если бы незваными гостями оказались алебардщики, даже если бы они спалили весь дом, ведь они не претендовали бы на его собственность. С Горгасом все по-другому. Бардас достаточно времени провел в суде Города, чтобы знать, как поступают в таких ситуациях.

Может, просто воры?.. Боже, как я надеюсь на это.

Он знал, какой гвоздь в ставне свободно болтался, потому что был вбит в прогнившее дерево. Ручка топора между ставней и оконной рамой послужила рычагом, достаточно было осторожно нажать, чтобы гвоздь вышел легко и бесшумно. Из меня получился бы отличный вор. Взламывать запоры я умею. И уже пробираюсь сюда, как будто в чужой дом.

Когда ставня распахнулась, Бардас досчитал до десяти, прежде чем осторожно открыть ее, а потом – до двадцати, прежде чем шагнуть во тьму кладовой. Несмотря на все предосторожности, он забыл об одной вещи, но тут же вспомнил, как только наткнулся на что-то сухое, похожее на кожу. Вездесущие кролики, с которых он содрал шкуру и повесил сушиться. Бардас медленно выдохнул, постепенно успокаиваясь и пытаясь вспомнить, где именно находится дверная щеколда. Оставлять следы кроличьей крови в своем собственном доме – да, в моем, черт побери! – было не очень хорошей идеей.

Бардас еще раз досчитал до двадцати и осторожно приоткрыл дверь. Точно, бледно-оранжевый свет исходил из главного камина. Он начал чувствовать себя ужасно неудобно, словно дом предал его, словно дом оказался шпионом Горгаса, а он об этом только что узнал. Словно застукал жену с любовником. Бесполезно разыгрывать спокойствие. Особенно теперь, когда он буквально чувствовал в воздухе запах брата, подобно тому как пахнет чужое масло для волос на подушке. Во всем теле пульсировало непреодолимое желание взмахнуть топором и разрубить его череп, как старое дерево (только рубить дерево нужно, зная, где его слабое место). Бардас просто не мог выкинуть эту мысль из головы, проигнорировать, как переполненный мочевой пузырь или пустой желудок.

Тут мы и сровняемся, я наконец окажусь на одном уровне с ним. Или, может, он меня победит. Не важно. Какая разница, чем все кончится? Главное – пройти через это.

Он расслабился, выпрямился и набрал в легкие побольше воздуха. Нет на свете причины, по которой он должен крадучись идти по своему собственному дому. Бардас положил руку на дверь и толкнул ее вперед.