Текст книги "Проповедник"

Лето 1979 года

Казалось, прошли месяцы. Но она знала, что этого быть не могло. Тем не менее каждый час в темном подземелье ощущался как целая жизнь.

Слишком много времени для размышлений. Слишком много времени, чтобы чувствовать, как боль выворачивает каждый нерв. Время для размышлений над всем, что она потеряла. Или потеряет.

Теперь она понимала, что ей отсюда не выйти. От такой боли не сбежишь. Тем не менее она никогда не ощущала рук мягче, чем у него. Ни одни руки еще не ласкали ее с такой любовью, заставляя ее жаждать нового прикосновения. Не того отвратительного, не болезненного, а мягкого, следовавшего за ним. Доведись ей познать такое прикосновение раньше, все было бы по-другому, теперь она в этом не сомневалась. Ощущение, когда он проводил руками по ее телу, было столь чистым, столь невинным, что оно достигало ее затвердевшей души, до которой никто прежде добраться не мог.

В темноте он становился для нее всем. Никаких слов не произносилось, но она предавалась фантазиям о том, как будет звучать его голос. По-отечески, тепло. Но когда наступала боль, она его ненавидела. Тогда она могла бы убить его. Если бы только была в силах.

Роберт нашел его в сарае. Они настолько хорошо знали друг друга, что Роберту было известно: если Юхан над чем-нибудь размышляет, то отправляется туда. Увидев, что дома никого нет, он пошел прямиком к сараю и действительно обнаружил там брата, который сидел на полу, подтянув колени и крепко обхватив ноги руками.

Они настолько отличались друг от друга, что Роберту иногда казалось невероятным, что они действительно братья. Сам он гордился тем, что за всю жизнь ни единой минуты не посвятил размышлениям по какому-либо поводу или даже попыткам предвидеть последствия. Он действовал, а там будь что будет. Его девизом было: «поживем – увидим», чего ради ломать голову над тем, над чем ты не властен. Жизнь все равно обязательно надует тебя тем или иным образом – это вроде как в порядке вещей.

Юхан, напротив, слишком глубоко погружался в мысли о собственном благе. В какую-нибудь редкую секунду прозрения Роберт мог почувствовать укол сожаления по поводу того, что младший брат предпочел пойти по его неверным стопам, но, с другой стороны, возможно, так оно и лучше. Иначе Юхана ждало бы одно разочарование. Они – сыновья Юханнеса Хульта, а на всей их гребаной ветви семьи словно бы лежит проклятие. Нет никаких шансов, что кого-нибудь из них ждет удача, что бы они ни предприняли, а тогда зачем пытаться?

Он даже под пытками не признался бы в этом, но брата он любил больше всего на свете, и поэтому у него защемило сердце, когда он увидел в полумраке сарая силуэт Юхана. Мысли брата, казалось, пребывали где-то далеко, и весь его облик был проникнут печалью, которую Роберт временами в нем замечал. Казалось, будто душу Юхана накрывало облако меланхолии, загонявшее его неделями напролет в какой-то жуткий мрак. За все лето Роберт ни разу этого не видел, но сейчас, едва войдя в дверь, ощутил это физически.

– Юхан?

Ответа не последовало. Роберт тихонько прошел в полумрак. Сел на корточки рядом с братом и положил ему руку на плечо.

– Юхан, ты снова тут.

Младший брат лишь кивнул. Когда же Юхан повернулся к Роберту лицом, тот с удивлением увидел, что его лицо распухло от слез. Такого в мрачные периоды Юхана обычно не бывало. Роберта охватило беспокойство.

– Юхан, в чем дело? Что случилось?

– Папа…

Остаток предложения поглотили всхлипывания, и Роберту пришлось напрягаться, чтобы понять, что он говорит.

– Что ты сказал про папу, Юхан?

Юхан несколько раз глубоко вдохнул, чтобы успокоиться, а потом проговорил:

– Теперь все поймут, что папа был не виноват в исчезновении тех девушек. Понимаешь, до людей теперь дойдет, что он был ни при чем!

– Что ты несешь? – Он потряс Юхана, но почувствовал, как сердце в груди пропустило один удар.

– Мать ходила в поселок и услышала, что нашли убитую девушку, а вместе с ней обнаружили и тех двоих, что пропали. Улавливаешь? Девушку убили сейчас. Никто ведь не сможет утверждать, что это дело рук отца?

Юхан засмеялся с призвуком истерики. До Роберта по-прежнему не доходило то, что он сказал. С того самого момента когда Роберт нашел отца на полу в амбаре с веревкой вокруг шеи, он мечтал и фантазировал о том, как услышит те слова, которые сейчас выпалил Юхан.

– Ты не издеваешься? А то я из тебя душу вытрясу.

Он сжал кулак, но Юхан лишь по-прежнему смеялся истерическим смехом, и у него продолжали течь слезы, которые, как теперь понимал Роберт, были слезами радости. Юхан развернулся и так крепко обнял Роберта, что тому стало трудно дышать, и когда до него дошло, что брат говорит правду, он тоже со всей силы обнял его.

Наконец-то отец будет реабилитирован. Наконец они с матерью смогут ходить по поселку с высоко поднятой головой, не слыша за спиной шепота и не видя потихоньку показывающих в их сторону пальцев. Теперь этим чертовым балаболкам придется раскаяться. В течение двадцати четырех лет они поливали их семью грязью, а теперь со стыдом заткнутся.

– Где мать?

Роберт высвободился из объятий и вопросительно посмотрел на Юхана, который принялся бесконтрольно хихикать. Сквозь приступы смеха он произнес нечто нечленораздельное.

– Что ты говоришь? Угомонись и скажи толком. Я тебя спросил, где мать.

– Она у дяди Габриэля.

Роберт помрачнел.

– Что она, черт возьми, делает у этого старого мерзавца?

– Вероятно, говорит ему, что о нем думает. Я никогда не видел мать в такой ярости, как по возвращении домой, когда она рассказывала о том, что слышала. Она сказала, что пойдет к Габриэлю и объяснит ему, кто он есть. Так что мало ему не покажется. Ты бы ее видел. Волосы дыбом, а глаза горят так, что чуть ли не дымятся.

При мысли о матери со стоящими дыбом волосами и извергающими дым глазами Роберт тоже захихикал. Сколько он ее помнил, она являла собой ползающую ворчащую тень, поэтому представить ее злобной фурией было трудно.

– Я бы с удовольствием посмотрел на физиономию Габриэля, когда к ним ворвется мать. А можешь вообразить тетю Лайне?

Юхан абсолютно точно сымитировал ее испуганное лицо и как она заламывает перед грудью руки.

– Но, Сольвейг, что ты, – заговорил он пронзительным голосом. – Дорогая Сольвейг, ты ведь не должна употреблять такие слова.

Оба брата рухнули на пол в конвульсиях смеха.

– Послушай, ты иногда думаешь об отце?

Вопрос Юхана опять погрузил их в серьезность, и Роберт немного помолчал, прежде чем ответить.

– Да, конечно. Хотя мне трудно думать о чем-нибудь другом, кроме того, как он выглядел в тот день. Радуйся, что ты избежал этого зрелища. А ты, ты о нем думаешь?

– Да. Часто. Правда, у меня такое ощущение, будто я смотрю фильм, если ты понимаешь, что я имею в виду. Я помню, каким он был веселым, как он обычно шутил, танцевал и подбрасывал меня в воздух. Но я вижу это как бы со стороны, именно как фильм.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду.

Они лежали бок о бок и смотрели в потолок, а над ними по крыше стучал дождь.

– Роберт, ведь он любил нас? – тихо произнес Юхан.

– Конечно, Юхан, конечно, он нас любил, – так же тихо ответил Роберт.

⁂

Она услышала, как Патрик снаружи отряхивает на лестнице зонт, и с трудом поднялась с дивана, чтобы встретить его у дверей.

– Привет?

Тон был вопросительным, и Патрик с интересом озирался. Видимо, он не ожидал застать дома тишину и покой. Вообще-то ей следовало слегка гневаться на него, потому что он за весь день ни разу ей не позвонил, но она слишком обрадовалась его приходу, чтобы ей хотелось сердиться. Она ведь знала, что он всегда находится в пределах досягаемости по мобильному телефону, и ничуть не сомневалась в том, что он за день тысячу раз думал о ней. Такая уверенность в их отношениях создавала ей приятное ощущение покоя.

– А где же Конни с бандитами? – Он говорил шепотом, по-прежнему неуверенный, уехали они или нет.

– У Бритты на голове оказалась миска макарон с колбасой, поэтому они не захотели дольше оставаться. Неблагодарные люди.

Эрика наслаждалась видом растерянного лица Патрика.

– Я просто вышла из себя. Всему есть предел. Вероятно, мы в ближайшее столетие не получим от этой части родни каких-либо приглашений, но я об этом не больно сожалею. А ты?

– Нет, боже упаси! – Он закатил глаза. – Неужели ты действительно опрокинула еду ей на голову?

– Честное слово. Все мое хорошее воспитание улетучилось. Теперь я, видимо, уже не попаду на небо.

– М-м, ты сама и так маленький кусочек неба, значит, тебе не требуется…

Он игриво ущипнул ее за шею в том месте, где знал, что будет щекотно, и она со смехом отпихнула его.

– Давай я сварю нам какао, а потом ты мне все расскажешь о Великой схватке. – Патрик взял ее за руку, отвел на кухню и помог сесть на стул.

– У тебя усталый вид, – сказала она. – Как продвигается дело?

– Продвигается, но не более того, – вздохнул он, взбивая молоко с порошком какао. – Хорошо, что криминалисты успели обследовать место преступления до перемены погоды. Обнаружь мы их не вчера, а сегодня, искать было бы уже нечего. Кстати, спасибо за материал, который ты мне подобрала. Он очень пригодился.

В ожидании, пока какао разогреется, он уселся напротив нее.

– А ты, как ты себя чувствуешь? С малышом все в порядке?

– У нас все хорошо. Наш маленький будущий футболист, как обычно, похулиганил, но после отъезда Конни и Бритты я провела день чудесно. Видимо, мне как раз требовалась кучка безумных родственников для того, чтобы я смогла расслабиться и немножко почитать.

– Отлично, тогда мне незачем о вас беспокоиться?

– Абсолютно незачем.

– Хочешь, я попытаюсь завтра остаться дома? Возможно, я смогу немного поработать отсюда, тогда, по крайней мере, буду поблизости.

– Как мило с твоей стороны, но я правда хорошо себя чувствую. Думаю, важнее, чтобы ты сейчас направил все усилия на поиски убийцы, пока след не остыл. Придет время, и я потребую, чтобы ты не отходил от меня дальше чем на метр. – Она улыбнулась и погладила его по руке, после чего продолжила: – Кроме того, к сожалению, похоже, назревает всеобщая истерия. В течение дня мне несколько раз звонили люди, пытавшиеся выдавить из меня, насколько много вам известно, но я, разумеется, ничего не скажу, даже если что-нибудь узнаю, но пока я все равно пребываю в полном неведении. – Тут ей пришлось перевести дух. – В частности, туристские фирмы явно уже имеют множество аннуляций от людей, которые не решаются сюда ехать, и большая часть яхтсменов отправилась в другие гавани. Так что если на вас еще не начала давить местная туристическая индустрия, то вам лучше к этому подготовиться.

Патрик кивнул. Именно этого он и боялся. Истерия будет распространяться и усиливаться до тех пор, пока им не удастся посадить кого-нибудь за решетку. Для такого поселка, как Фьельбака, живущего за счет туризма, это катастрофа. Патрик помнил, как несколько лет назад преступник успел за июль месяц совершить четыре изнасилования, прежде чем они его поймали. В тот год местные предприниматели с трудом выживали, поскольку туристы предпочитали ехать в какой-нибудь из близлежащих городков типа Греббестада или Стрёмстада. Убийства создадут еще более тяжелую ситуацию. Слава богу, заниматься подобными вопросами – дело начальника отделения. Он с легким сердцем предоставит отвечать на такие звонки Мелльбергу.

Патрик потер пальцами переносицу. Подступала мощная головная боль. Он уже собрался принять таблетку, но тут сообразил, что весь день ничего не ел. Вообще-то еда относилась к числу пороков, которым он позволял себе предаваться, о чем свидетельствовала слегка намечавшаяся складка вокруг талии, и он не мог припомнить, когда в последний раз пропускал один прием пищи, не говоря уже о двух. Он слишком устал, чтобы готовить еду и сделал вместо этого пару бутербродов с сыром и тресковой икрой, которые принялся макать в горячее какао. Эрика, как всегда, смотрела на него с легким отвращением, наблюдая эту, на ее вкус, отталкивающую в гастрономическом отношении комбинацию, но для Патрика это была пища богов. После трех бутербродов от головной боли осталось одно воспоминание, и он чувствовал, что обрел новые силы.

– Слушай, не пригласить ли нам на выходных Дана с его девушкой? Можно что-нибудь приготовить на гриле.

Эрика слегка наморщила нос, явно не испытывая особой радости.

– Ты ведь не дала Марии ни единого шанса. Сколько раз ты с ней встречалась? Два?

– Да, знаю. Но она просто такая… – Она подыскивала подходящее слово. – Ей всего двадцать один.

– С этим она ничего поделать не может. С тем, что молоденькая. Конечно, я согласен, что она иногда кажется глуповатой, но как знать, может, она просто стесняется? И ради Дана, наверное, стоит приложить хотя бы немного усилий. Я имею в виду, что он все-таки выбрал именно ее. Ведь нет ничего странного, что после развода с Перниллой он нашел себе новую девушку.

– Ужас, каким ты вдруг стал терпимым, – мрачно сказала Эрика, но не могла не признать, что доля правды в словах Патрика присутствует. – Откуда у тебя такое великодушие?

– Я всегда великодушен по отношению к двадцатилетним девушкам. У них такие чудесные качества.

– Вот как, какие же? – сердито поинтересовалась Эрика, прежде чем поняла, что Патрик ее дразнит. – Ах, прекрати. Да, ты прав. Конечно, надо позвать Дана с его малолеткой.

– Послушай.

– Да, да, Дана с МАРИЕЙ. Наверняка будет приятно. Я могу достать кукольный домик Эммы, и ей будет чем заняться, пока мы, взрослые, будем ужинать.

– Эрика…

– Я ПРЕКРАЩУ. Просто трудно остановиться. Это нечто вроде тика.

– Злюка, иди сюда и давай лучше обнимемся, вместо того чтобы вынашивать гадкие планы.

Она поймала его на слове, и они вместе уселись на диван. Вот что давало Патрику силы противостоять во время работы темным сторонам человечества. Эрика и мысль о том, что он пусть немного, но способствует тому, чтобы сделать более защищенным мир для ребенка, который сейчас с внутренней стороны натянутой на животе Эрики кожи прижимал ножки к его ладоням. Ветер за окном стихал в такт наступающим сумеркам, и бывшее серым небо окрасилось в пламенеющий розовый цвет. Патрик подумал, что завтра снова будет солнечно.

⁂

Предчувствие не обмануло Патрика. На следующий день казалось, будто дождь вовсе не шел, и ближе к середине дня от асфальта опять поднимался пар. Мартин, одетый в шорты и футболку, все равно обливался потом, но это уже начало восприниматься как естественное состояние. Прохлада предыдущего дня вспоминалась ему просто как сон.

Он пребывал в некоторой растерянности по поводу дальнейших действий. Патрик сидел у Мелльберга, поэтому посовещаться с ним было нельзя. Мартина волновал вопрос с информацией из Германии. Они могли перезвонить ему в любой момент, и он боялся что-нибудь упустить из-за недостаточного знания немецкого языка. Поэтому лучше всего было бы уже сейчас найти кого-нибудь, кто смог бы стать третьим участником разговора, помогая с переводом. Но кого можно попросить о помощи? Переводчики, которых они приглашали раньше, работали в основном с балтийскими языками, а также с русским и польским, поскольку возникали кое-какие проблемы с машинами, которые угоняли в соответствующие страны, но помощь с немецким языком им еще не требовалась. Мартин достал телефонный каталог и немного полистал его наобум, точно не зная, что ищет. Одна из рубрик навела его на светлую мысль. Принимая во внимание массу немецких туристов, ежегодно проезжавшую через Фьельбаку, в местном туристическом бюро наверняка имелся персонал, владеющий их языком. Он тотчас набрал номер и услышал в трубке высокий и жизнерадостный женский голос:

– Туристическое бюро Фьельбаки, Пия, доброе утро.

– Здравствуйте, вас беспокоит Мартин Мулин из отделения полиции Танумсхеде. Я хотел узнать, нет ли у вас там какого-нибудь знатока немецкого?

– Ну-у, в таком случае это, вероятно, я. В чем состоит ваше дело?

Голос с каждой секундой звучал все более привлекательно, и у Мартина внезапно возникла идея.

– Не мог бы я подойти поговорить с вами? У вас найдется время?

– Да, конечно. У меня через полчаса ланч. Если вам удобно подойти сюда, может, мы могли бы вместе поесть в кафе «Пристань»?

– Замечательно. Тогда увидимся там через полчаса.

Мартин положил трубку в приподнятом настроении. Он сам не понимал, что на него нашло, но ее голос звучал так приятно.

Когда он через полчаса припарковался возле строительного магазина и стал пробираться среди отдыхающих через площадь Ингрид Бергман, его начало охватывать некоторое волнение. Он уговаривал себя, что это не свидание, а деловая встреча, но не мог отрицать, что будет жестоко разочарован, если Пия из турбюро окажется весом в 200 килограммов и с торчащими вперед зубами.

Выйдя на пристань, к столикам кафе, он принялся озираться. Из-за дальнего столика ему помахала девушка в голубой рубашке и ярком платочке с логотипом туристического бюро. У него вырвался вздох облегчения, за которым сразу последовало ощущение триумфа: он угадал правильно. Пия была хорошенькой, как куколка. Большие карие глаза и темные кудрявые волосы. Веселая улыбка, белые зубы и очаровательные ямочки на щеках. Обедать с ней будет значительно приятнее, чем заглатывать холодный салат с пастой вдвоем с Хедстрёмом на кухне отделения полиции. Не то чтобы он не любил Хедстрёма, но тот не шел ни в какое сравнение с хорошенькой девушкой!

– Мартин Мулин.

– Пия Лёфстедт.

Покончив со знакомством, они заказали у высокой светловолосой официантки по порции рыбного супа.

– Нам повезло. На этой неделе здесь «Селедка».

Она увидела, что Мартин не понимает, о чем она говорит.

– Кристиан Хеллеберг. Победитель конкурса поваров две тысячи первого года. Он родом из Фьельбаки. Вот увидите, когда попробуете рыбный суп. Он божественен.

Говоря, она оживленно жестикулировала, и Мартин поймал себя на том, что смотрит на нее с восхищением. Пия сильно отличалась от девушек, с которыми он обычно встречался, и возможно, поэтому сидеть с ней было так приятно. Ему пришлось напомнить себе, что он здесь не просто ради общения, а по работе и что у него имеется дело.

– Должна признаться, нам не каждый день звонят из полиции. Наверное, это как-то связано с трупами из Королевского ущелья?

Вопрос прозвучал как сухая констатация факта, а не как жажда сенсации, и Мартин утвердительно кивнул.

– Да, верно. Девушка, как вы наверняка уже слышали, была немецкой туристкой, и нам может понадобиться небольшая помощь с переводом. Как вы думаете, вы смогли бы за это взяться?

– Я два года училась в Германии, поэтому никаких проблем.

Им принесли суп, и после первой ложки Мартин был склонен согласиться с оценкой Пии – «божественно». Он поймал себя на том, что пытается громко не хлюпать, но сдался. Оставалось надеяться, что она видела фильм «Эмиль из Лённеберги»[10]10
  По произведениям Астрид Линдгрен о деревенском сорванце.


[Закрыть]: «Хлюпать надо, иначе не поймешь, что это суп…»

– Довольно странно… – Пия сделала паузу и съела еще ложку супа. Между столиками периодически пробегал слабый ветерок, принося секундную прохладу. Они оба следили взглядом за красивым старомодным тендером, с трудом продвигавшимся вперед с трепещущим парусом. Из-за недостаточного ветра день был не самым удачным для парусных судов, поэтому большинство использовало моторы. – Эта немецкая девушка… Кажется, ее звали Таней? – продолжила Пия. – Она приходила к нам в турбюро чуть больше недели назад и просила помочь ей с переводом нескольких статей.

– Каких статей? – заинтересовался Мартин.

– О тех девушках, вместе с которыми ее нашли. Статьи об их исчезновении. У нее были фотокопии старых статей, по всей видимости, полученные в библиотеке.

Мартин от возбуждения выронил ложку, и та звякнула о тарелку.

– Она объяснила, зачем ей понадобился перевод?

– Нет. Да я и не спрашивала. Вообще-то мы в рабочее время такими делами не занимаемся, но она пришла в середине дня, когда все туристы разъехались купаться на скалы и было спокойно. Кроме того, казалось, что для нее это очень важно, и я ее пожалела. – Пия немного посомневалась. – Это как-то связано с убийством? Наверное, мне следовало позвонить и рассказать об этом раньше…

У нее в голосе звучало беспокойство, и Мартин поспешил ее успокоить. Ему почему-то очень не хотелось, чтобы у нее из-за него возникали какие-либо неприятные ощущения.

– Нет, вы же не могли знать. Но хорошо, что сейчас об этом рассказали.

Они продолжили обед, разговаривая на более приятные темы, и ее свободный час пролетел совершенно незаметно. Она заторопилась в находившийся посреди площади маленький павильон для туристов, чтобы не рассердить коллегу, которой пришла очередь отправляться на ланч. Не успел он и глазом моргнуть, как Пия, слишком поспешно попрощавшись, исчезла. Вопрос о встрече вертелся у него на языке, но задать его Мартин как-то не сумел. Бормоча и ругаясь, он пошел к машине, но на обратном пути в отделение его мысли сами собой переключились на рассказ Пии о том, что Таня просила помочь ей с переводом статей о пропавших девушках. Почему они ее интересовали? Кто она такая? Какую связь между ней, Сив и Моной они не видят?

⁂

Жизнь хороша. Даже очень хороша. Он не мог припомнить, когда воздух казался ему таким чистым, ароматы такими сильными и краски такими яркими. Жизнь поистине хороша.

Мелльберг разглядывал сидящего на стуле напротив него Хедстрёма. Приятный парень и толковый полицейский. Да, возможно, раньше он не выражал этого именно такими словами, но сейчас стоит воспользоваться случаем. Важно, чтобы сотрудники чувствовали, что их ценят. Он где-то читал, что хороший руководитель должен одинаково твердой рукой раздавать критику и похвалы. Теперь, обретя новую прозорливость, он мог признать, что в отношении критики, возможно, до сих пор проявлял несколько излишнюю щедрость, однако это не поздно компенсировать.

– Как продвигается расследование?

Хедстрём в основных чертах обрисовал то, что пока сделано.

– Отлично, отлично. – Мелльберг добродушно закивал. – Да, у меня сегодня состоялось несколько неприятных телефонных разговоров. Все очень заинтересованы в быстром раскрытии этого дела, чтобы оно, как они изящно выразились, не привело к далеко идущим последствиям для туристической отрасли. Но тебя, Хедстрём, это волновать не должно. Я лично заверил их в том, что один из наших лучших сотрудников денно и нощно работает над тем, чтобы засадить преступника за решетку. Так что просто продолжай держать свою высокую марку, а шишек из муниципалитета я возьму на себя.

Хедстрём посмотрел на него как-то странно. Мелльберг в ответ расплылся в широкой улыбке. Да, если бы парень только знал…

Совещание у Мелльберга заняло не многим более часа, и по пути обратно к себе в кабинет он поискал глазами Мартина. Но того нигде видно не было, поэтому Патрик воспользовался случаем, сходил в супермаркет и купил бутерброд в пластикатовой упаковке, который потом проглотил, запивая кофе, на кухне отделения. Едва он доел, как услышал в коридоре шаги Мартина и помахал ему рукой, призывая следовать за ним в кабинет.

– Ты в последнее время не замечал в Мелльберге ничего странного? – начал Патрик.

– Кроме того, что он не жалуется, не критикует, непрерывно улыбается, несколько сбросил вес и носит одежду, похожую хотя бы на моду девяностых, нет. – Мартин улыбнулся, показывая, что иронизирует.

– Тут что-то нечисто. Я вовсе не жалуюсь. Он не вмешивается в расследование, а сегодня он так хвалил меня, что я покраснел. Но тут что-то…

Патрик покачал головой, но они прекратили размышлять над новым Бертилем Мелльбергом, прекрасно сознавая, что существуют более неотложные вопросы для обсуждения. Некоторыми вещами надо просто, пользуясь случаем, наслаждаться, а не подвергать их сомнению.

Мартин отчитался о безрезультатной поездке в кемпинг и не давшей ничего нового встрече с Лизой. Когда же он пересказал слова Пии о том, что Таня приходила к ним, чтобы ей перевели статьи о Моне и Сив, у Патрика проснулся интерес.

– Я знал, что там существует какая-то связь! Но что, черт возьми, это может быть? – Он почесал голову.

– А что вчера сказали родители?

Полученные Патриком от Альберта и Гун фотографии лежали перед ним на столе, и он протянул их Мартину. Он описал встречи с отцом Моны и матерью Сив, не сумев скрыть отвращения к последней.

– Они все равно, должно быть, испытали облегчение от того, что девушек нашли. Наверняка было кошмаром годами не знать, где они. Знающие люди говорят, что неизвестность хуже всего.

– Да, правда, теперь нам особенно важно, чтобы Педерсен подтвердил, что второй скелет принадлежит Сив Лантин, иначе мы окажемся в полной жопе.

– Точно, но осмелюсь почти утверждать, что мы можем исходить из этого. А об анализе земли на скелетах по-прежнему ничего не слышно?

– К сожалению, нет. И еще вопрос, насколько много он может дать. Скелеты ведь могли лежать закопанными где угодно, и даже если мы узнаем, какого типа на них земля, это все равно что искать иголку в стоге сена.

– Самые большие надежды я возлагаю на ДНК. Стоит нам найти правильного человека, мы сразу это узнаем, если у нас будет возможность проанализировать его ДНК и сравнить с тем, что у нас есть.

– Да, тогда дело за малым – найти правильного человека.

Они немного поразмышляли молча, а потом Мартин встал, нарушив мрачное настроение.

– Нет, так мы ничего не добьемся. Я лучше пойду обратно к себе.

Он ушел, а Патрик остался сидеть за столом, погруженный в глубокие раздумья.

⁂

Атмосфера за ужином была давящей. В принципе ничего необычного с тех пор, как сюда переехала Линда, но сейчас воздух можно было резать ножом. Брат в самых кратких словах обрисовал визит Сольвейг к отцу, но обсуждать эту тему ему явно не хотелось. Линда же посчитала, что ей это помешать не может.

– Значит, выходит, что тех девушек убил не дядя Юханнес. Отцу сейчас точно не позавидуешь: указать на собственного брата, а потом выясняется, что тот невиновен.

– Замолчи, не смей говорить о том, о чем ничего не знаешь!

Все сидящие за столом вздрогнули. Им редко доводилось, если вообще доводилось, слышать, чтобы Якоб повышал голос. Даже Линда на мгновение слегка испугалась, но потом сглотнула и неутомимо продолжила:

– Почему, собственно, отец подумал, что это дядя Юханнес? Мне никто никогда ничего не рассказывает.

Немного посомневавшись, Якоб понял, что заставить ее перестать задавать вопросы не удастся, и поэтому решил пойти ей навстречу. Хотя бы частично.

– Папа видел одну из девушек в машине у дяди Юханнеса в ту ночь, когда девушка исчезла.

– А почему отец разъезжал на машине посреди ночи?

– Он навещал меня в больнице и решил не оставаться ночевать, а поехать домой.

– Только и всего? Это и послужило причиной того, что он позвонил в полицию и заявил на Юханнеса? Я хочу сказать, этому ведь могла быть масса других объяснений, может, он ее по пути немного подвез или что-то подобное?

– Возможно. Хотя Юханнес отрицал, что тем вечером вообще видел девушку, и говорил, что в то время уже спал дома.

– А что сказал дедушка? Он не разозлился, когда Габриэль позвонил в полицию по поводу Юханнеса?

Линда пребывала в полном восхищении. Она родилась уже после исчезновения девушек, и ей рассказывали только отрывочные сведения. Никто не хотел говорить о том, что произошло на самом деле, и бóльшая часть услышанного сейчас от Якоба была для нее новостью.

Якоб фыркнул.

– Рассердился ли дедушка? Смело можно сказать, что да. К тому же он тогда был в больнице, полностью поглощенный спасением моей жизни, поэтому жутко разозлился на отца за его поступок.

Детей к этому времени уже удалили из-за стола. Иначе у них загорелись бы глаза при упоминании о том, как прадедушка спасал жизнь их папы. Они слышали эту историю множество раз, но она им не наскучивала.

– Очевидно, он настолько вышел из себя, – продолжал Якоб, – что собирался заново переписать завещание, сделав Юханнеса единственным наследником, но не успел: Юханнес умер. Не умри он, возможно, в домике лесника жили бы мы, а не Сольвейг с сыновьями.

– Но почему отец так плохо относился к Юханнесу?

– Ну, я толком не знаю. Он не любил разговаривать на эту тему, но дедушка рассказывал довольно много такого, что, пожалуй, это объясняет. Бабушка умерла при рождении Юханнеса, и поэтому братья находились при дедушке, когда он потом разъезжал по западному побережью, читая проповеди и проводя богослужения. Дедушка говорил мне, что рано увидел у Юханнеса и Габриэля способности к исцелению людей, и каждое богослужение заканчивалось тем, что им приходилось исцелять больных и увечных.

– Неужели отец этим занимался? Я имею в виду, исцелял людей? Он по-прежнему это умеет?

У Линды от удивления широко раскрылся рот. Перед ней распахнулась дверь в совершенно новую часть истории их рода, и она едва отваживалась дышать из боязни, что Якоб опять замкнется и откажется делиться с ней тем, что знает. Она слышала, что у них с дедом существовала особая связь, особенно после того, как оказалось, что костный мозг деда подходит в качестве донорского для больного лейкемией Якоба, но она не знала, что дед ему так много всего рассказал. Конечно, она слышала, что в народе деда называют Проповедником, слышала также болтовню о том, что он каким-то обманным путем приобрел состояние, но никогда не рассматривала истории про Эфраима иначе, как преувеличенные легенды. К тому же когда он умер, Линда была очень маленькой, поэтому для нее он был лишь строгим пожилым мужчиной на семейных фотографиях.

– Нет, думаю, едва ли умеет. – Якоб слегка улыбнулся при мысли о своем корректном отце как об исцелителе больных и увечных. – Что касается отца, то у него вроде никогда и не получалось. По словам деда, входя в пубертатный период, человек нередко утрачивает контакт с этой способностью. Контакт потом можно восстановить, но это нелегко. Думаю, после подросткового возраста ни Габриэль, ни Юханнес такой способностью не обладали. Ненависть отца к Юханнесу, вероятно, объяснялась тем, что они вели себя настолько по-разному. Юханнес был очень красив и способен очаровать кого угодно, но отличался полной безответственностью во всем. Они с Габриэлем оба получили большую часть денег еще при жизни деда, но Юханнес сумел за пару лет растранжирить свою долю. Дед рассвирепел и записал Габриэля в завещании главным наследником, вместо того чтобы разделить между ними состояние поровну. Но, как я сказал, проживи Юханнес немного дольше, дед успел бы снова передумать.

– Но должно было быть нечто большее, не мог же отец так сильно ненавидеть Юханнеса только за то, что тот был красивее и очаровательнее его? За это ведь на брата в полицию не доносят?