Текст книги "Проповедник"

– Да, если бы мне пришлось угадывать, я бы предположил, что последней каплей стало то, что Юханнес увел у отца невесту.

– Что? Отец водился с Сольвейг? С этой жирной коровой?

– Ты не видела фотографий Сольвейг того времени? Скажу тебе, она была настоящей красоткой, и они с отцом были обручены. Но в один прекрасный день она просто пришла и заявила, что влюбилась в дядю Юханнеса и выйдет замуж за него. Думаю, отца это полностью сломило. Ты знаешь, как он ненавидит беспорядок и драму в своей жизни.

– Да, это должно было полностью выбить его из колеи.

Якоб встал из-за стола, показывая, что разговор окончен.

– Ладно, довольно семейных тайн. Но теперь ты, наверное, понимаешь, почему у отца несколько нездоровые отношения с Сольвейг.

– Я отдала бы что угодно, – захихикала Линда, – чтобы оказаться мухой на стене, когда она приходила, чтобы отругать отца. Какой, наверное, был цирк!

Якоб тоже слегка улыбнулся.

– Да, цирк, пожалуй, подходящее слово. Но пожалуйста, постарайся при встрече с отцом проявить немного больше серьезности. Мне трудно представить, что он видит в этом юмор.

– Да-да, я буду хорошей девочкой.

Она поставила тарелку в посудомоечную машину, поблагодарила Мариту за ужин и поднялась к себе в комнату. Впервые за долгое время они с Якобом посмеялись над чем-то вместе. «Стоит ему постараться, и он может быть очень приятным», – думала Линда, ловко закрывая глаза на то, что сама в последние годы не была особой милашкой.

Она подняла трубку, чтобы попытаться дозвониться до Юхана. К своему удивлению, она почувствовала, что ее действительно волнует, как у него дела.

⁂

Лайне боялась темноты. Ужасно боялась. Несмотря на многочисленные вечера, проведенные в усадьбе без Габриэля, она так и не привыкла. Раньше с ней дома была хотя бы Линда, а перед тем – Якоб, теперь же она оказалась в полном одиночестве. Она знала, что Габриэлю приходится довольно много ездить по работе, но все равно не переставала ощущать горечь. Не о такой жизни она мечтала, выходя замуж за богатого человека. Не то чтобы деньги сами по себе были для нее столь важны. Ее привлекла надежность. Надежность в занудстве Габриэля и в его деньгах в банке. Ей хотелось иметь жизнь, полностью отличную от жизни матери.

В детстве она жила в страхе перед пьянством отца. Он терроризировал всю семью, превратив своих детей в неуверенных, обделенных любовью и нежностью людей. Из его детей теперь осталась только она. Ее сестра и брат оба погибли от внутренней тьмы, первая – обратив тьму на себя, второй – вовне. Сама она была средним ребенком, не впадавшим в крайности. Была просто неуверенной и слабой. Недостаточно сильной, чтобы дать выход своей неуверенности вовнутрь или наружу, и только год за годом предоставляла ей потихоньку расти.

Особенно ощутимой неуверенность становилась, когда Лайне одиноко бродила вечерами по тихим комнатам. Тогда ей отчетливее всего вспоминались вонючее дыхание, побои и тайные ласки ночью.

Она действительно думала, что, выходя замуж за Габриэля, нашла ключ, который откроет темную шкатулку у нее в груди. Впрочем, глупой она не была. Она понимала, что является утешительным призом – заменой той, кого он на самом деле хотел взять в жены. Но это не играло никакой роли. В каком-то смысле так было даже легче. Никаких чувств, способных всколыхнуть неподвижную поверхность. Одна скучная предсказуемость в бесконечной цепи сменяющих друг друга дней. Ей казалось, что это и есть предел ее мечтаний.

Тридцатью пятью годами позже она знала, насколько сильно тогда заблуждалась. Ничего нет хуже одиночества вдвоем, а, сказав «да» в церкви Фьельбаки, именно это она и получила. Они вели параллельную жизнь. Занимались хозяйством, воспитывали детей и, за неимением других тем, разговаривали о природе и погоде.

Только она знала о существовании в Габриэле другого человека, не того, который ежедневно представал перед окружающими. Она годами наблюдала за ним, втихаря изучала его и постепенно узнала этого человека. Ее удивило, какую тоску в душе это пробудило. Ей думалось, что он даже сам не знает, но за скучной, сдержанной внешней оболочкой далеко в глубине скрывается страстный мужчина. Она видела много накопившейся злости, но полагала, что там присутствует столь же много любви. Если бы она только обладала способностью ее вызвать…

Даже во время болезни Якоба они не сумели сблизиться. Они бок о бок сидели возле его, как они тогда считали, смертного одра, не будучи в силах принести друг другу хоть какое-то утешение. У нее часто возникало ощущение, что Габриэль даже предпочел бы, чтобы ее там не было.

В замкнутости Габриэля можно было во многом винить его отца. Эфраим Хульт производил на людей сильное впечатление, и все, кто с ним сталкивался, сразу разбивались на два лагеря: на друзей и врагов. Равнодушным к Проповеднику не оставался никто, но Лайне понимала, как трудно, вероятно, было расти в тени такого отца. Его сыновья не могли получиться более разными. Юханнес всю свою короткую жизнь был большим ребенком, бонвиваном, бравшим от жизни все, что ему хотелось, и никогда не останавливавшимся достаточно надолго, чтобы увидеть последствия оставленного им хаоса. Габриэль предпочел развернуться в противоположную сторону. Лайне видела, как он стыдился за отца и брата из-за их широких жестов, из-за их способности во всех ситуациях сиять, как звезда во мраке ночи. Самому ему хотелось раствориться в анонимности, которая ясно показывала бы окружающим, что он не имеет ничего общего с отцом. Габриэль больше всего стремился к респектабельности, порядку и справедливости. О своем детстве и годах разъездов с Эфраимом и Юханнесом он никогда не говорил. Тем не менее кое-что она знала и понимала, насколько для мужа важно скрывать эту часть своего прошлого, так плохо сочетавшуюся с образом, в котором ему хотелось представать перед внешним миром. Тот факт, что Якоба вернул к жизни именно Эфраим, пробудил у Габриэля противоречивые чувства. Радость по поводу того, что нашелся способ победить болезнь, омрачалась тем, что на помощь, подобно рыцарю в сверкающих доспехах, явился отец, а не он сам. Он отдал бы что угодно, чтобы стать в глазах сына героем.

Размышления Лайне прервал какой-то донесшийся снаружи звук. Угловым зрением она увидела, как через сад промелькнула тень, потом вторая. Лайне опять охватил страх. Она принялась искать переносной телефон и, прежде чем наконец нашла его на обычном месте, на базе, успела дойти до паники. Дрожащими пальцами она набрала номер мобильного телефона Габриэля. Что-то ударило в окно, и она громко закричала. Оконное стекло разбил камень, который теперь лежал на полу среди осколков. Еще один камень разбил соседнее стекло, и Лайне, рыдая, выскочила из комнаты, помчалась на второй этаж и заперлась в ванной в судорожном ожидании голоса Габриэля. Но до нее донесся лишь монотонный голос автоответчика, и она, слыша панику в собственном голосе, наговорила мужу бессвязное сообщение.

Потом она села на пол, крепко обхватила колени руками и, сотрясаясь всем телом, прислушивалась к звукам за дверью. Ничего больше слышно не было, но она не решалась пошевелиться.

Когда наступило утро, она по-прежнему сидела на том же месте.

⁂

Эрику разбудил звонивший телефон. Она посмотрела на часы. Половина одиннадцатого утра. Очевидно, пытаясь полночи подобрать удобное положение и обливаясь потом, она все-таки уснула.

– Алло, – сонным голосом произнесла она.

– Привет, Эрика, прости, я тебя разбудила?

– Да, Анна, но ничего страшного. Мне все равно не следовало бы валяться и спать средь бела дня.

– Нет, пользуйся случаем и спи сколько можешь. Потом тебе особенно много спать не удастся. Как ты себя, кстати, чувствуешь?

Эрика воспользовалась случаем и стала жаловаться сестре на все тяготы беременности. Поскольку та родила двоих детей, она прекрасно понимала, о чем говорит Эрика.

– Бедняжка… Утешает только то, что знаешь: рано или поздно этому придет конец. А каково, когда Патрик тоже дома? Вы не действуете друг другу на нервы? Помню, мне в последние недели хотелось только, чтобы меня оставили в покое.

– Да, должна признаться, я чуть на стену не лезла. Поэтому я не особенно протестовала, когда его вызвали разбираться с убийством.

– С убийством? Что же случилось?

Эрика рассказала об убитой немке и обнаружении двух пропавших женщин.

– Фу, какой ужас! – На линии послышался треск.

– Где вы находитесь? У вас на яхте все хорошо?

– Да, отлично. Эмма и Адриан влюблены в яхту и, по мнению Густава, вскоре станут настоящими яхтсменами.

– Кстати о Густаве. Как там у вас дела? Он скоро созреет для знакомства с родственниками?

– Собственно, поэтому я и звоню. Мы сейчас в Стрёмстаде и собирались двинуться вниз. Ты можешь отказаться, если у тебя нет сил, потому что мы вообще-то планировали завтра остановиться во Фьельбаке и навестить вас. Жить будем на яхте, так что не причиним никаких неудобств. Но ты должна сказать, если чувствуешь, что тебе это трудно. Просто безумно хочется взглянуть на твой живот.

– Конечно, приходите. Мы все равно завтра пригласили на вечер с грилем Дана с его девушкой, так что бросить на гриль несколько дополнительных бургеров труда не составит.

– О, как здорово, и я наконец смогу встретить ягненочка.

– Слушай, Патрик уже приставал ко мне с тем, чтобы я прекратила злословить, поэтому ты тоже не начинай…

– Да, но это требует некоторой специальной подготовки. Нам надо узнать, какая у детишек в моде музыка, какая одежда считается крутой и по-прежнему ли популярен стильный блеск для губ. Давай сделаем так: если ты проверишь канал MTV, то я куплю и проштудирую модный журнальчик «Векку-Ревюн». Кстати, существует ли еще журнал для девочек «Старлет»? Это тоже была бы, пожалуй, неплохая идея.

Эрика от смеха держалась за живот.

– Кончай, а то я помру. Прояви чуткость… Знаешь, в чужом глазу соринка всегда видна, а в своем и бревна не разглядишь. Мы ведь еще не встречались с Густавом, и, насколько нам известно, он может вести себя как настоящий урод.

– Ну, слово «урод» я, пожалуй, связывать с Густавом не стала бы.

Эрика услышала, что ее шутливый комментарий задел Анну. Надо же, какая сестра, оказывается, тонкокожая.

– Лично я считаю, что мне повезло, что такой человек, как Густав, вообще посмотрел в мою сторону, учитывая, что я мать-одиночка, и все такое. Он может свободно выбирать среди девушек из дворянских родов, но тем не менее остановил свой выбор на мне, и, на мой взгляд, это кое-что о нем говорит. Я у него первая девушка, не относящаяся к дворянскому роду, и, по-моему, мне выпал счастливый жребий.

Эрика тоже считала, что это кое-что о нем говорит, но, к сожалению, не в том смысле, который подразумевала сестра. Анна никогда особенно хорошо не разбиралась в мужчинах, и то, как она говорила о Густаве, немного настораживало. Но Эрика решила не осуждать его заранее – можно надеяться, что, как только она с ним познакомиться, ее опасения развеются.

– Когда вы появитесь? – весело спросила она.

– Около четырех, подойдет?

– Идеально подойдет.

– Тогда увидимся завтра, целую, пока.

Положив трубку, Эрика ощутила легкое беспокойство. Какая-то поспешность в тоне Анны заставила ее задуматься над тем, так ли уж хороша на самом деле для сестры связь с потрясающим Густавом аф Клинтом.

Она так радовалась, когда Анна развелась с Лукасом Максвеллом, отцом детей. Анна даже начала воплощать в жизнь свою мечту об изучении искусства и предметов старины, и ей невероятно повезло – она устроилась работать на неполный рабочий день в одном из крупнейших аукционных домов Стокгольма. Там она и встретила Густава. Он происходит из одного из самых знатных родов Швеции и занимается управлением родового поместья в провинции Хельсингланд, которое было когда-то пожаловано его предкам Густавом Васой[11]11
  Густав Васа (Эрикссон; 1496–1560), король Швеции с 1523 года под именем Густава I, основатель династии Васа (Ваза).


[Закрыть]. Его семья общается с королевской семьей, и, если у его отца возникают помехи, приглашение на ежегодную королевскую охоту обычно присылают ему. Обо всем этом Анна с благоговением поведала Эрике, которая повидала в районе площади Стуреплан в Стокгольме вполне достаточно мажоров из высших слоев общества, чтобы испытать известное беспокойство. С Густавом она никогда не встречалась, поэтому, возможно, он сильно отличался от богатых наследников, которые, прикрываясь деньгами и титулами, позволяли себе вести себя в ресторанах и ночных клубах как свиньи. Завтра она увидит, так ли это. Она держала кулаки за то, чтобы Густав оказался человеком иного масштаба. Она никому так сильно не желала немного счастья и стабильности, как Анне.

Эрика включила вентилятор и задумалась над тем, как ей провести день. Акушерка говорила, что гормон окситоцин по мере приближения родов выделяется все в больших количествах и вызывает у беременных женщин инстинкт обустройства жилища. Это объясняло, почему Эрика в последние недели почти маниакально сортировала, нумеровала и каталогизировала все в доме так, будто речь шла о жизни и смерти. У нее возникла идея фикс, что все должно быть приведено в порядок до появления ребенка, и теперь она приближалась к той стадии, когда делать в доме было уже почти нечего. Гардеробы вычищены, детская готова, ящики со столовыми приборами пропылесосены. Осталось только навести порядок в погребе среди имеющегося там хлама. Сказано – сделано. Она, тяжело дыша, поднялась и решительно сунула под мышку настольный вентилятор. Лучше поторопиться, чтобы ее не застал там Патрик.

⁂

Решив взять пятиминутный перерыв, он сидел на солнышке перед зданием отделения полиции и ел мороженое, когда в одно из открытых окон высунул голову Йоста и позвал его:

– Патрик, нам тут звонят, и я думаю, что лучше поговорить тебе.

Патрик поспешно слизнул последний кусочек эскимо и вошел внутрь. Он взял трубку со стола Йосты и слегка удивился, услышав, кто звонит. После короткого разговора, во время которого он кое-что записывал, Патрик положил трубку и обратился к наблюдавшему за ним из офисного кресла Йосте:

– Как ты слышал, кто-то побил стекла в доме Габриэля Хульта. Поедешь вместе со мной посмотреть?

Йоста, похоже, несколько удивился тому, что он спрашивает его, а не Мартина, но только кивнул.

Проезжая немного позже по аллее, они не смогли удержаться от завистливых вздохов. Усадьба, где обитал Габриэль Хульт, была великолепна. Она сверкала среди зелени, точно белая жемчужина, и вязы по обеим сторонам ведущей к дому дороги почтительно склонялись на ветру. Патрик подумал, что Эфраим Хульт, должно быть, проповедовал чертовски здорово, чтобы ему все это подарили.

Даже хруст под ногами, когда они шли к лестнице по гравиевой дорожке, казался каким-то дополнительно роскошным, и Патрику стало очень любопытно посмотреть на дом изнутри.

Дверь им открыл сам Габриэль, и Патрик с Йостой тщательно обтерли ботинки о коврик, прежде чем войти в прихожую.

– Спасибо, что смогли так быстро приехать. Моя жена очень возмущена. Я уезжал по делам и вернулся только утром, поэтому вчера вечером, когда это произошло, она была дома одна.

Продолжая разговаривать, он провел их в большую красивую комнату с высокими окнами, впускавшими максимум солнечного света. На белом диване сидела женщина с испуганным выражением лица, но, когда они вошли, она встала, чтобы поздороваться.

– Лайне Хульт. Спасибо, что смогли так быстро приехать.

Она снова села и рукой показала Патрику и Йосте садиться на противоположный диван. Они оба чувствовали себя слегка не в своей тарелке. Ни одному из них не приходило в голову наряжаться на работу – они отправлялись туда запросто, в шортах. На Патрике была, по крайней мере, надета красивая футболка, а Йоста был в настоящей стариковской рубашке с короткими рукавами, сшитой из какого-то синтетического материала в светло-зеленый рисунок. Контраст получался еще больше, поскольку Лайне была в легком костюме из льна натурального цвета, а Габриэль – в строгом костюме и при галстуке. «Пот, наверное, течет градом», – подумал Патрик, понадеявшись, что Габриэлю не приходится постоянно ходить в такой одежде в летнюю жару. Правда, представить его в чем-то менее официальном было трудно, да и казалось, он вовсе не потел в своем темно-синем костюме, в то время как у Патрика взмокло под мышками при одной мысли о том, чтобы носить нечто подобное в такое время года.

– Ваш муж очень кратко сообщил по телефону о том, что произошло, но вы, наверное, могли бы рассказать более подробно.

Патрик успокаивающе улыбнулся Лайне, доставая маленький блокнотик и ручку. Он стал ждать.

– Да, я вчера была дома одна. Габриэлю часто приходится уезжать, поэтому на мою долю выпадает довольно много одиноких ночей.

Когда она об этом говорила, Патрик услышал в ее голосе печаль и заинтересовался, слышит ли ее Габриэль Хульт.

– Я знаю, что это глупо, но я очень боюсь темноты, – продолжила она, – поэтому, когда остаюсь одна, я чаще всего пользуюсь только двумя комнатами, моей спальней и телевизионной комнатой, которая находится рядом с этой.

Патрик отметил, что она сказала «моей спальней» и не смог не задуматься над тем, как это печально, когда женатые люди даже не спят вместе. У них с Эрикой такого никогда не произойдет.

– Заметив снаружи какое-то движение, я сразу решила позвонить Габриэлю. Секундой позже что-то влетело в окно слева от того места, где я стояла. Я только успела увидеть, что это большой камень, как тотчас влетел второй, разбивший соседнее окно. Потом снаружи послышался звук убегавших ног, и две тени скрылись в сторону лесной опушки.

Патрик кратко записывал ключевые слова. Йоста со времени их прихода не произнес ни слова, за исключением собственного имени, когда здоровался с Габриэлем и Лайне. Патрик вопросительно посмотрел на него, чтобы узнать, не хочет ли коллега уточнить что-либо, связанное с инцидентом, но тот сидел молча, старательно изучая свои ногти. «С таким же успехом я мог бы взять с собой дверной стопор», – подумал Патрик.

– У вас есть какие-нибудь соображения относительно возможного мотива?

Ответ быстро последовал от Габриэля, и, казалось, он перебил Лайне, которая уже открыла рот, чтобы что-то сказать.

– Нет, скорее всего, обычная старая добрая зависть. Людям постоянно колет в глаза то, что в этой усадьбе живет наш род, и за прошедшие годы мы ведь уже страдали от ряда пьяных выходок. Невинные мальчишеские шалости, и дальше этого дело бы не пошло, если бы жена не настояла на необходимости поставить в известность полицию.

Он бросил недовольный взгляд на Лайне, которая впервые за время разговора немного ожила и злобно уставилась на мужа. Проявление упрямства, похоже, зажгло в ней тлеющую искру, поскольку она, не глядя на Габриэля, спокойно сказала Патрику:

– Я считаю, что вам надо поговорить с Робертом и Юханом Хультами, племянниками мужа, и спросить, где они вчера вечером были.

– Лайне, в этом нет никакой необходимости!

– Тебя вчера здесь не было, и ты не знаешь, как жутко, когда через окна влетают камни всего в метре от тебя. Они могли попасть в меня. И ты не хуже меня знаешь, что это дело рук этих двух идиотов!

– Лайне, мы же договорились… – Габриэль говорил сквозь стиснутые зубы, и на скулах у него выступили напряженные желваки.

– Ты договорился! – Проигнорировав его, она обратилась к Патрику, подкрепляемая необычной для себя демонстрацией смелости. – Как я уже сказала, я их не видела, но я готова поклясться, что это были Юхан и Роберт. Их мать, Сольвейг, приходила сюда днем и вела себя крайне неприятно, а эти двое ведь настоящие негодяи, так что… Ну, вы сами знаете, вам же неоднократно доводилось иметь с ними дело.

Она повела рукой в сторону Патрика и Йосты, которым оставалось лишь согласно кивнуть. Конечно, они с пугающей регулярностью разбирались с печально известными братьями Хульт, с тех пор как те были еще прыщавыми мальчишками.

Лайне призывно взглянула на Габриэля, словно желая посмотреть, отважится ли он ей возразить, но он лишь грустно пожал плечами в знак того, что умывает руки.

– Что стало причиной ссоры с их матерью? – спросил Патрик.

– Этой женщине особых причин не требуется, она всегда ненавидела нас, но вчера ее вывела из себя новость о девушках, которых вы нашли в Королевском ущелье. Будучи ограниченного ума, она вообразила, будто это доказывает, что Юханнес, ее муж, был обвинен безвинно, и принялась обвинять в этом Габриэля.

От возмущения голос у нее повысился, и она показала рукой на мужа, который, казалось, полностью отключился от разговора.

– Да, я изучил старые бумаги, сохранившиеся со времени исчезновения девушек, и видел, что вы обращались в полицию и в качестве подозреваемого назвали брата. Не могли бы вы об этом немного рассказать?

Лицо Габриэля едва заметно дрогнуло – единственный маленький намек на то, что вопрос ему неприятен, но, когда он стал отвечать, голос у него звучал спокойно.

– С тех пор прошло очень много лет. Но если вы спросите меня, по-прежнему ли я настаиваю на том, что видел брата с Сив Лантин, я отвечу: «да». Я ехал домой из больницы в Уддевалле, где у меня тогда лежал страдавший лейкемией сын. На пути в Брекке мне встретилась машина брата. Я посчитал несколько странным, что он разъезжает посреди ночи, поэтому я присмотрелся повнимательнее и увидел, что на пассажирском месте, прислонясь головой к плечу брата, сидит девушка. Казалось, будто она спит.

– Откуда вы знали, что это была Сив Лантин?

– Я этого не знал. Но как только увидел фотографию в газете, сразу узнал девушку. Однако хочу подчеркнуть, что никогда не говорил, что их убил мой брат, и не указывал на него как на убийцу, как это любят представлять местные жители. Я всего лишь сообщил, что видел его с этой девушкой, поскольку считал это своим гражданским долгом. Это не имело никакого отношения к возможному конфликту или мести, как утверждают некоторые. Я рассказал о том, что видел, предоставив полиции выяснять, что это означало. Очевидно, никаких доказательств против Юханнеса не нашли, так что обсуждать все это представляется мне ненужным.

– А сами вы что думали? – Патрик смотрел на Габриэля с любопытством. У него в голове не укладывалось, как можно быть настолько добросовестным, чтобы указать на собственного брата.

– Я ничего не думаю, а придерживаюсь фактов.

– Но вы же хорошо знали брата. Думаете, он мог быть способен на убийство?

– Мы с братом имели мало общего. Иногда я удивлялся тому, что у нас одни и те же гены, настолько разными мы были. Вы спрашиваете, считал ли я его способным лишить кого-то жизни? – Габриэль развел руками. – Честно говоря, не знаю. Я не достаточно хорошо знал брата, чтобы ответить на этот вопрос. Кроме того, в свете последнего развития событий он, вероятно, излишен?

На этом он посчитал дискуссию оконченной и встал с кресла. Патрик и Йоста поняли не слишком завуалированный намек и попрощались.

– Как, на твой взгляд, стоит нам поехать поговорить с парнями о том, чем они занимались в течение вчерашнего вечера?

Вопрос был риторическим – Патрик уже поехал в сторону дома Юхана и Роберта, не дожидаясь ответа Йосты. Пассивность пожилого коллеги во время допроса его злила. Что нужно, чтобы взбодрить старого ретрограда? Конечно, ему осталось недолго до пенсии, но пока он, черт возьми, на службе, и ожидается, что он должен выполнять свою работу.

– Ну, что ты обо всем этом думаешь? – В голосе Патрика отчетливо слышалось раздражение.

– Что я не знаю, какая альтернатива хуже. Чтобы у нас имелся преступник, в течение двадцати лет убивший минимум трех девушек, про которого нам ничего не известно, или чтобы оказалось, что Сив и Мону действительно терзал и убил Юханнес Хульт, а сейчас кто-то его копирует. В отношении первого варианта, нам, вероятно, следовало бы проверить тюремный реестр. Нет ли там кого-нибудь, кто просидел в тюрьме в промежуток между исчезновением Сив и Моны и убийством немецкой девушки? Это могло бы объяснить перерыв. – Йоста говорил задумчивым тоном, и Патрик взглянул на него с удивлением. У старика не один туман в голове, как ему думалось.

– Проверить, наверное, довольно легко. В Швеции едва ли много народу сидит по двадцать лет. Проверишь, когда вернемся в отделение?

Йоста кивнул, после чего сидел молча, глядя в боковое стекло.

Дорога к старому жилищу лесника становилась все хуже и хуже. Лети они по воздуху, резиденцию Габриэля и Лайне отделяло от маленького домика Сольвейг с сыновьями всего ничего, но стандартным путем получалась значительно более долгая поездка. Участок выглядел как склад металлолома. Три разбитые машины в плачевном состоянии разной степени стояли так, будто их сюда выбросили, и еще валялось множество хлама неопределенного характера. Семейство явно состояло из барахольщиков, и Патрик заподозрил, что стоит им покопаться вокруг, как они обнаружат даже кое-какие краденые вещи, числящиеся пропавшими после ограблений домов в округе. Но сегодня они здесь не для этого. Нужно уметь выбирать, с чем сражаться.

Роберт вышел им навстречу из сарая, где возился с одной из старых разбитых машин. Он был одет в грязный рабочий комбинезон застиранного голубовато-серого цвета. Руки у него были в машинном масле, и он явно уже успел потереть ими лицо, поскольку там тоже присутствовали масляные полосы и пятна. По пути к ним он обтирал руки тряпкой.

– Какого черта вам теперь надо? Если вы собираетесь здесь искать, я хочу, прежде чем позволить вам что-либо тронуть, увидеть необходимые документы. – Он говорил фамильярным тоном. С полным правом, поскольку за прошедшие годы они многократно встречались.

– Успокойся. – Патрик поднял руку, показывая, что Роберт их неправильно понял. – Ничего искать мы не будем. Просто хотим немного поговорить.

Посмотрев на них с подозрением, Роберт кивнул.

– И с твоим братом мы тоже хотим поговорить. Он дома?

Роберт неохотно снова кивнул и заорал в сторону дома:

– Юхан, тут копы. Они хотят с нами поболтать!

– Не могли бы мы зайти в дом и сесть?

Не дожидаясь ответа, Патрик направился к двери, Йоста за ним. Роберту оставалось лишь присоединиться. Он не озаботился тем, чтобы снять рабочий комбинезон или умыться. По опыту прежних внезапных рейдов в дом Патрик знал, что ему и не стоило утруждаться. Дом буквально зарос грязью. Много лет назад домишко, где они живут, наверняка был по-настоящему уютным, хоть и маленьким. Но за годы отсутствия ухода все пришло в запустение. Мрачные коричневые обои с отвисающими полотнищами и большим количеством пятен. Помимо грязи, казалось, будто все покрылось тонкой сальной пленкой.

Оба полицейских кивнули Сольвейг, которая сидела за шатким кухонным столом, полностью погруженная в свои альбомы. Темные волосы клочьями торчали у нее на голове, а когда она нервно откинула с глаз челку, на пальцах блеснул жир. Патрик автоматически обтер руки о шорты и осторожно сел на край одного из плетеных стульев. Из примыкающей к кухне комнаты вышел Юхан и мрачно уселся рядом с братом и матерью на диван. Когда они вот так сидели в ряд, Патрик увидел между ними семейное сходство. На лицах мальчиков, словно эхом, отразилась давняя красота Сольвейг. Патрик слышал о том, что Юханнес был красивым мужчиной, и если бы его сыновья распрямили спины, они тоже были бы недурны собой. Бессовестность – вот, пожалуй, слово, которое подыскивал Патрик. Если бы внешность могла быть бессовестной, то это описание идеально подходило бы, по крайней мере, Роберту. В отношении Юхана Патрик по-прежнему питал некоторую надежду. В тех случаях когда он сталкивался с ними по долгу службы, младший брат всегда производил менее безнадежное впечатление, чем старший. Иногда Патрик чувствовал у него двойственное отношение к избранному жизненному пути – в кильватере Роберта. Жаль, что Роберт имеет на него такое влияние, иначе у Юхана жизнь могла бы сложиться совсем по-другому. Но уж как получилось, так получилось.

– Что вам, черт возьми, теперь надо? – спросил Юхан так же неприветливо, как брат.

– Мы хотели бы узнать, чем вы занимались вчера вечером. Не ходили ли вы, случайно, к дяде и тете и не развлекались ли киданием камней?

Братья обменялись заговорщическими взглядами, а потом приняли совершенно непонимающий вид.

– Нет, чего ради? Мы вчера весь вечер были дома, правда, мама?

Они оба повернулись к Сольвейг, и та лишь утвердительно кивнула. Временно закрыв альбомы, она сидела и с большим интересом слушала разговор между сыновьями и полицейскими.

– Да, они оба вчера были здесь. Мы вместе смотрели телевизор. У нас был приятный семейный вечер.

Она даже не позаботилась о том, чтобы скрыть ироничный тон.

– А Юхан и Роберт не выходили ненадолго? Где-то около десяти?

– Нет, они не выходили ни на минуту. Даже в туалет, насколько мне помнится.

Тон по-прежнему ироничный, и сыновья не сумели сдержать ухмылки.

– Значит, кто-то вчера слегка попортил им окна. Для них это, вероятно, стало жутким ударом.

Ухмылка перешла в настоящий хохот, и у Патрика возникла ассоциация с мультсериалом «Бивис и Баттхед».

– Ну, вообще-то только для тети. Габриэль был вчера в отъезде, так что она находилась дома одна.

На их лицах читалось разочарование. Они, видимо, надеялись напугать их обоих и на отсутствие Габриэля никак не рассчитывали.

– Я слышал, Сольвейг, что ты тоже нанесла вчера в усадьбу краткий визит. И там звучали кое-какие угрозы. Ты можешь что-нибудь сказать по этому поводу?

Когда Йоста вдруг заговорил, Патрик и братья Хульт посмотрели на него с удивлением.

Она дико захохотала.

– Значит, они сказали, что я им угрожала? Ну, я не сказала ничего такого, чего бы они не заслуживали. Ведь это Габриэль указал на мужа как на убийцу. Он же лишил его жизни, все равно что сам повесил его в петлю.

При упоминании о том, как именно умер его отец, у Роберта на лице дрогнул мускул, и Патрик сразу вспомнил, что это Роберт нашел отца после того, как тот повесился.

– Габриэль всегда ненавидел Юханнеса, – продолжала разглагольствовать Сольвейг. – Он еще с малых лет завидовал ему. Юханнес обладал всем, чего не хватало Габриэлю, и он это знал. Эфраим всегда выделял Юханнеса, и я его прекрасно понимаю. Конечно, делать различие между своими детьми нельзя, – она кивнула на сидящих рядом сыновей, – но Габриэль был холодным, как лягушка, а в Юханнесе била ключом жизнь. Уж мне ли не знать, я же была обручена сперва с одним, потом с другим. Габриэля ни за что не удавалось завести. Он постоянно был чертовски корректен и хотел подождать до свадьбы. Меня это раздражало. Потом возник его брат и принялся меня обхаживать, и тут уж было совсем другое дело. Его руки могли оказываться сразу повсюду, и от одного его взгляда в тебе вспыхивал огонь. – Она захихикала, глядя перед собой невидящим взглядом, словно вновь переживая горячие ночи юности.