Текст книги "Внучка берендеева в чародейской академии"

Безрогим он Арея нарочно обозвал.

Да только тому что с гуся вода.

– Это недопустимо! – ярилась боярыня, только как-то… очень нервозно ярилась. – В постели незамужней девушки…

– Рядом с постелью, – деловито уточнил Арей.

– Неважно! В одной комнате… ее репутация…

– …заботит ее нареченного. А ему спокойней, когда кто-то рядом с княжною. А то ведь сами понимаете, дом большой, запутанный, еще ошибется кто невзначай. Потом объясняй ему, что он и вправду ошибся, провожай…

– Куда?

– За дверь, – ответил Арей, в глаза боярыни глядючи. – Иные и такие упертые… прям бараны… хоть силком выволакивай.

Добронрава Любятична рот раскрыла.

И закрыла.

И девке отвесила оплеуху.

– Дура… чего верещишь?

– Так ведь того… матушка…

– И этого… прочь пошла.

Девка и шмыгнула за двери, следом и боярыня выплыла, правда, напоследок Арея взглядом недобрым одарила, будто примериваясь, как оно половчей будет с него шкуру-то спустить. Арей взгляд оный спокойно выдержал.

Поднялся даже.

И поклонился боярыне в пояс.

А как вышла она, то и на шкуру подле кровати вернулся, будто бы оно так и надобно. Я только рот и раскрыла…

– Сами справитесь? – зевнул Лойко и живот поскреб. – Аль подсобить?

– Справлюсь. – Арей на шкуре вытянулся.

– Ну глядите… если чего, то свисти.

И дверь закрыл.

А я… что я… сижу дура дурой, что кура на насесте, и понять пытаюся, чего ж тут творится-то.

– Ну? – Я, конечно, не боярыня, и грозности голосу моему, может, недостает вовсе, да только и без грозности сумею. – Чего ты вытворяешь?

– Сплю, – глазом не моргнув, ответил Арей.

– Тут?

– Тут, – и по шкуре медвежьей похлопал. – А что? Мягенько, тепло даже, если завернуться…

И вправду завернулся, да этак ловко, что только и осталося – диву даваться. Лег этакою косматою гусеницей, да и лежит.

– Арей. – Я с кровати-то сползла да ноженькою его в бок пихнула, не сильно, так, чтоб не заснул. – Рассказывай…

– А не то?

Глаз он открыл, левый.

– А не то за кочергу возьмуся.

Ухватом-то оно удобственней спрошать было б, да где ж я в тереме боярском посеред ночи ухвата возьму? Вот и приходится кочергою обходиться, подручным, стало быть, как учил Архип Полуэктович, материалом.

Арей же не испугался.

Сел.

Зевнул.

И сказал:

– Мне это местное гостеприимство, уж прости, Зослава, очень подозрительным показалось. Тетка Алевтина сказала, что прежде-то в гости вас с бабкой не зазывали. Верно?

Я кивнула: как есть, не зазывали.

– А тут вдруг этакая милость… и с чего, спрашивается?

– Не знаю.

– И я не знаю. Ты у нас, конечно, ценный приз…

– Чего? – За кочергою было вставать далече, потому я вновь Арея пнула, пусть говорит, да не заговаривается.

– Это выражение такое. – Он не обиделся, но на всяк случай отсел подале. И верно, разговор долгий, на этакую никаких боков не хватит. – Про кровь берендееву вам уже объясняли. И потому, конечно, можно списать все на желание вашей боярыни породу улучшить…

– Какую породу?

От умный человек, а говорит порою такое глупство, что ни кочергою, ни ухватом не выбить!

– Собственную. Ты же сама слышала, дети здоровые будут, и их дети… и дар твой опять же, удача. Это немало, Зослава. И в ином случае я решил бы, что причина только в этом, но…

Он поднялся на ноги, легко, будто не сидел только что, оные ноги скрестивши. К двери подошел, прислушался. Кивнул и провел по ней ладонью. И по оное двери распозлись, растеклись нити бледное паутины. Оплели и дверь, и комнату.

Было иначе, чем в тот раз, когда буря играла с нами.

– Если она так хотела женить своего сына на тебе, то почему не сделала этого раньше? В деревнях, как понимаю, сватают рано. И возможности у нее имелись, и время. И о крови твоей она знала, не могла не знать.

Арей говорил тихо, а мне от слов этих и от паутины жутко делалося.

Вот же… съездила погостевать.

Домой, и завтре же…

– А она медлила, в Акадэмию позволила тебе отправиться, хотя, уж извини, Зослава, твое образование будущей родне невыгодно.

– Отчего? – Стало за себя обидно. Это ж выходит, что думает он, будто бы не будет у меня силов выучиться? Аль умишка недостанет?

– Оттого, что человеком образованным управлять сложней. А для родни благородной, прости, но я говорю, как оно есть, ты навсегда останешься холопкой. Таких оставляют в отчем имении, в тереме, девками сенными окружив, да наведываются раз в год, чтоб нового наследника сделать…

Зло он говорил.

И на кого злился? На меня ли? На свою ли судьбу? Еще на кого? Не знаю. И знать не желаю. Встала я, взяла его за руку и попросила:

– Присядь.

А он и послушал, сел на лавку, головою тряхнул:

– Извини… мне велено тебя стеречь, вот и стерегу, как умею…

– Ладно умеешь. Так что… тут было?

– Что было? А ты с полбокала вина захмелела крепко, за столом едва спать не улеглася, вот боярыня и велела своему сыночку тебя проводить. И я за вами пошел.

Навряд ли боярыня сему обрадовалась.

– Остановить не пытались, только девки подскочили, в комнату мою повели, стало быть. Говорить начали, будто притомилась ты безмерно. Я и пошел. Понял, что сразу, по белу дню, не полезут, а если вызову подозрение, то найдут способ отвадить. Сказался пьяным, побушевал слегка порядку ради, потом позволил себя увести, только повесил на твою дверь сторожка. Кто порог ни переступит, я и вижу… и не только вижу. Хочешь глянуть?

А то!

Оно ж, конечно, я человек терпеливый дюже, да, чуется, любому терпению конец подходит.

– Тогда гляди. Временной слепок. Магия нестабильная, но тут по свежему следу наложено, так что видно будет неплохо… вы это позже проходить будете.

И вновь пальцы скрутил хитро, мизинчиком дернул, невидимую нить подцепляя.

Мигнула паутина.

Сыпанула мелкою пылью, да какою-то седою, блискучей. И энтая пыль вдруг картинкою сделалась. Вот девка сенная к двери идеть, да не одна, а со Станькою, которую через плечо перекинула, будто бы мех какой. Только руки и мотляются.

Вот девка этая назад возвертается, одна.

И к кровати прямиком, а на ей я сплю… ох и страшно было на себя-то глядеть! Чтоб не ведала, что морок это, так бы и заверещала, не хуже давешней холопки. Так же ж только вцепилася в руку Арееву, сколько моченьки было. А моченьки у меня было, Арей вона и скривился.

– Ой, – сказала я, – прости…

А я-то, сонная, нехороша… она, щека по подушке растеклася, коса растрепалася, одеяльце-то съехало… срам один, иначей и не скажешь. Девка же сенная к самому моему лицу склонилася и еще за нос ущипнула. От же ж…

После одеяльце стянула, меня подвинула… и вышла тихенько.

Внове дверь отворилася, впуская Арея, который ко мне подошел, наклонился, поводил руками над головою. Ну хоть за нос щипать не стал, все радость. Лег у кровати, и так лег, что не разглядишь.

Покосилася я… сидит ровно, глядит. И сам такой сурьезный-сурьезный, прямо моченьки нету. А я, которая морок, так разоспалася, что ажно пузыри пускаю. От же ж… красавишна.

Туточки дверь приоткрылась, пропуская на сей раз не девку сенную, а Добромысла. Он вошел бочком, со свечечкою, которую рукой придерживал. На меня глянул и ажно перекривился весь. Мне тут обидно сделалося. Я, конечно, не Велимириной красы, да и сплю тут… сонный же ж человек, он иначей глядится, но коль не по нраву столь, то чего лезти?

Добромысл же к кровати подходил медленно, с неохотою.

А как подошел близенько, то и вырос перед ним Арей… мало того, что вырос, так и рот рукою закрыл, и боярина за плечики придержал. Тот только трепыхался, что рыбина приморенная. Арей же чтой-то ему выговаривал, а чего – не понять, потому как морок вышел беззвучным.

Жаль.

Я б послухала.

Арей боярина отпустил, видать, решивши, что все-то он уразумел, да только не привык Добромысл, чтоб ему перечили. Вывернулся, руки в боки упер, грудь выпятил, и Арею чегой-то в ответ говорит, да лицо такое, что без словей понятно – не награду сулит.

– Грозился? – спросила я шепотом.

– Ага, – Арей плечом дернул. – Не он первый.

И не он последний.

А я-то сплю, и так крепенько сплю, что и ухом не повела, только на бок другой повернулася. Арею ж боярина слухать прискучило, аль иных каких гостей дожидался. Главное, что пятерню он растопырил, а после будто бы фигу скрутил…

Добромысл от того лишь поморщился и щеку поскреб.

– Магия на него не действует, – шепотом объяснил Арей, – что тоже очень и очень странно. Защитных амулетов я не почуял, поэтому либо врожденное свойство, либо делали их настоящие мастера, до которых мне, что земле до неба…

…Вот только откудова этим мастерам в наших краях взяться?

Нет, могло выйти так, что амулету для сына боярыня по случаю прикупила, у купца заезжего аль на ярмарке, в жизни-то всякого случается, но что-то не верилося мне в этакое совпаденьице.

Меж тем Арей на руку свою глянул, нахмурился: не по нраву ему пришлося, что магия евоная на боярина не подействовала. Зато и без магии управился. Рученьку левую Добромыслу на плечо возложил, а правою, стало быть, в шею тыцнул. Ну боярина и повело, покачнулся он, упал бы, да Ареем был подхвачен бережно, под локоточки.

Арей боярина к дверям поволок, но остановился, прислушался к чему-то, да так слухал старательно, что уши дергалися. И, небось, выслухал чегой-то, отчего с боярином повернулся к моей кровати.

Глянул на меня.

На одеяльце сбитое.

– Зослава, – Арей вдруг отодвинулся, – ты только не кричи, ладно? Времени у меня было немного…

Тот же другой, намороченный, споро запихал боярина под перину, благо пышные лежали, и одеяльцем прикрыл.

Я рот раззявила.

И закрыла.

От же ж… как же ж… мне в постелю мужика сунуть? И главное, сам под бочок прилег…

Меж тем дверь – этая дверь нонешнею ноченькой вовсе не запиралася – пропустила ту самую сенную девку, которая, не дойдя до кровати на два шага, слепо прищурилася – свеча у ей была слабая – и заголосила… а там Арей рученькою махнул, и морок развеялся.

– Видишь, как оно… странно…

Странно.

Еще как странно… это ж выходит… они нарочно? Ну а как иначей. Станьку забрали, чтоб не заминала. Одеяльце стянули. Добромысла привели. Слыхала я, что этаким чином девки хитромудрые иных парней на себе женили. Придут на сеновал, а следом и тятька с братами аль иными сородичами, чтоб свидетели, значится, были, что девичьее чести урон нанесен был.

А там и жреца притянут.

– Жрец. – Я глаза потерла, все ж таки спать тянуло со страшною силой, и на перинки бы прилечь… да как приляжешь, когда под перинками цельный боярин лежит. – С утра жрец должен явиться…

…и стало быть, обвенчали бы нас поутру, на рассвете, так сказать…

Одного не пойму, зачем?

Арей же пальчиком меня поманил да на перины указал. А и то! Надобно у боярина спросить, он, верно, знает, с чего вдруг матушке евоной этакую предивную невестушку обресть восхотелося.

Главное, чтоб не задохнулся сердешный.

Глава 51
О том, что поведал боярин

Добромысл лежал тихенечко, что мыша под веником, правда, те не лежать, сидять, но так разница, как по мне, малая. Арей его выволок, ужо не под локоточки, но за пятки, без всякого пиетету. И на шкуру столкнул, мне почудилося, с немалым удовольствием. Боярин же и глазом не моргнул, оба глаза его были закрытые, и вид Добромысл имел такой, будто бы спит.

– Что ты с ним сделал? – спросила я, на карачки опускаясь. А то, может, сердце боярское нежное этакого обхождения безполитесного не выдержало. Да и любопытственно было поближе на пятны глянуть.

– Ничего. На точку особую надавил, есть такие в человеческом теле. Если правильно нажать, то и усыпить человека можно, и покалечить…

Не договорил, да и так ясно – убить тоже станется.

Экие, однако же, душегубские науки в Акадэмии нашей родной имеются…

– Спит он, спит, – заверил меня Арей.

– И долго еще спать будет?

А то ж я б и сама поспала, но не с мужиками же ж при кровати! Да и любопытствие мучит, чегой это вокруг меня игрища подобные затеяны. Чай, не царское крови особа…

– А пока не разбужу.

И ладно.

– Пока не буди. – Я перевернула боярина на спину и рубаху потянула за ворот, на шее-то пятна вроде темнейшие были. Рубаха не тянулася, тогда я подол задрала и попросила Арея:

– Свету дай.

Он ладонь раскрыл, огонька зажигая. Огонек был махонький, зато и светил за дюжину свечек. А как поднес его Арей к самому Добромыслову животу, то и охнул.

Жуть экая!

С лица-то боярин был гладок, худляв, оттого и мнилося мне, что годочков ему немного. Однако ж тело евоное иное говорило. Я-то мужиков наших повидала, кого опосля бани, кого в работе, небось, рубахи-то скидали, чтоб не пропотели. Приходили и к бабке, плечи править, спину лечить аль иные какие болячки. Главное, что навидалася я и юнцов, и стариков, и мужиков, которые в самоей силе.

Добромысл давно уже юные годы сменял.

За два десятка ему было, и крепко так было… вона, плечи широченные, руки крепкие, мышцы узлами идут. Грудь волохатая, и живот курчавым волосом порос. И оттого дивно, что одежи он носил детские… да и боярыня держалася так, будто был сынок ейный годами юн.

Однако не о годах думать было след.

О болячке евоной.

О язвах, что покрывали и плечи, и грудь, и живот. Особливо одна выделялася, которая на боку, темною вишней выглядывала в растрескавшейся коже. На этакую и глядеть-то жутко.

Арей вон, на что силен, и то отвернулся.

– Зослава, – произнес он, – а это не заразно?

– Не ведаю. – Я боярина прикрыла. Помочь ему я не могла, надеюся, что бабка моя сумеет, потому что не заслужил человек, хоть бы и не самых честных намерений он, этакой судьбы…

– Тогда, будь добра, убери от него руки.

Убрала.

И даже о шкуру отерла.

Дед казал, что людские болезни род берендеев стороною обходят. Уж буду надеяться… да и бабка упредила б, когда б заразно. И боярыня не стала б сына в щеку целовать…

– И присядь на лавочку. – Арей меня за плечи взял да к лавке указанной проводил, точней, не лавкою она оказалась, а сундуком низеньким с крышкою покатой, на которую удобствия ради подушку кинули. – И Зослава… может быть, то, как я с ним буду говорить, покажется тебе неправильным. Жестоким. И ты захочешь вмешаться, только мне нужно, чтобы он ответил на вопросы. Я не причиню ему вреда. Не имею права. Но он об этом не знает. Понимаешь?

– Грозиться будешь?

– Еще как.

Я рукою махнула.

Переживу как-нибудь. Оно, конечно, радость то не великая, да только всякого странного и помимо Добромысла хватает, а от угроз еще никому плохо не делалося.

Арей же боярина усадил.

Да руки ему за спиною пояском стянул. И ноги тоже стянул, крепко так. Чтоб не сбег, значится. Верно, а то шукай его опосля по всему терему.

– Просыпайся, красавец ты наш, – сказал Арей и мизинчиком в грудь тыцнул. Я шею вытянула, до того хотелося ту самую особую точку разглядеть, да ничего не увидела.

Только боярин споро очухался.

Головою замотал.

Замычал.

Глазыньки разлупил и, меня увидавши, скривился премного. А я что? Я сижу тихенечко, как велено было. Семак бы ишшо… наши девки, когда чегой-то интересное случается, завсегда с семками идуть, так и смотреть интересней, и руки занятыя.

И рот молчит.

– Да как ты смеешь, холоп! – Голос у боярина был маменькин, грудной, глубокий. А я внове подивилася с того, как приняла Добромысла за юнца.

С того ли, что невысок?

Сутуловат?

И кость в нем мелкая. Мелкая – не значит, что слабая.

Он же руками дернул, ногами, понял, что связанный, надулся, что индюк.

– Ты, – говорит, – еще поплатишься!

– Не грози. – Арей присел на корточки и ножичек вытянул. Махонький ножичек, такой за сапогом носить сподручно. А люди сведущие бают, что главное не величина, а умение. Этаким ножичком многое сотворить можно. – Ты, по-моему, неверно оценил ситуацию. Ты связан. Я свободен.

– Ненадолго. Помогите!

Заорал Добромысл так, что у меня уши заложило. И на сундуке я подпрыгнула, заозиралась… а после глянула на Арея, который ножичком ногти чистил, и успокоилася.

– Не надрывайся, – присоветовал Арей. – Не услышат. Я ж и вправду маг… вернее, скоро стану. Грамоту вот получу… и иные привилегии…

– Не доживешь. – Добромысл голову вздернул. – Я лично прослежу, чтоб тебя вздернули…

– Это будет сложно. Если, конечно, ты сам не маг. Нет? Так я и думал… и в поместье твоем магов нет, я бы почуял… а со мною еще двое… трое, Зославу считая. Как думаешь, отобъемся?

– Да вы…

– Мы приехали в гости из огромного уважения к твоей матушке. Моя будущая родственница, невеста моего дяди, Кирей-ильбека, будущего кагана… того, который воссядет на Белую кошму…

Он говорил медленно-медленно, будто с силою из себя кажное слово тянул.

– Так вот, она пожелала почтить твою добрую матушку визитом… и я не счел нужным отказывать ей в этаком пустяке.

А он смог бы?

Ух, вовремя я языка прикусила. И голову задрала, аккурат как Добромысл. Ну, надеюся, что как Добромысл, щеки-то дуть я по-боярски не научилася. А вот семак зазря не взяла, с семками, небось, делать вид, что беседа тебя не занимает вовсе, легчей было б.

– Так уж вышло, что дядюшка мой, да продлят боги его годы, свою нареченную любит безмерно…

…ага, дурить.

– …и потому меня следом отправил, чтоб я, значит, в оба глаза глядел…

…абы не угляделся вовсе… от захотелося Арея треснуть да чем тяжелым, тою ж кочергою, которая при камине лежала спокойненько. А там еще и лопаточка имелася махонькая, кованая узорами, чтоб, значится, пепел прибирать.

От лопаточкой бы да по самому темечку.

А то несет всякое…

– …ты ведь понимаешь, что в мире много всяких людей. Есть обманщики, есть воры… убийцы… насильники. – И ножичек будто бы из руки выронил, да только ножичек, в воздухе кувыркнувшись, по самую рукоять в шкуру ушел.

Добромысл только глазом дернул.

Левым.

– Я н-не н-насильник…

– Да? Хорошо… а то ж с насильниками ваша Правда как поступать велит?

– К-как?

– На кишках собственных вешать. А мне бы не хотелось… грязно это. Неэстетично.

Тьфу ты, придумал жаху. А Добромысл побледнел прямо весь.

– М-мы н-не знали, что она просватана!

– Да ну?

– Божиней клянусь… за кого просватана… в селе всякое говорили, что нашла жениха… кого она там найти могла? Да она ж… девка обыкновенная. У мамки таких сотня…

– От и гулял бы по мамкиным. – Арей ближе придвинулся и за плечи приобнял. – Пойми, Добромысле, нет у меня желания с кровью увязываться. Да только вот призовет родственник мой меня после поездочки, спросит, как прошла… разве совру я?

От соврет и глазом не моргнет, ни левым, ни правым.

Роги и те не зачешутся, пущай и спиленные.

– Придется рассказать историю занятную, как невестушку его дорогую… деву беззащитную…

И на меня воззарился.

Я только и смогла, что глазки долу опустить. От как есть сидит на сундуку дева самая беззащитная, каку только вообразить можно. Сидит и розовеет щекою, стыдится, стало быть.

Переживает.

– … опоили зельем неведомым… или…

– Сон-трава! От нее вреда не бывает! Настой мамке целитель один делает! Я сам им пользуюсь!

И дернулся почесаться.

– Сиди смирно, – велел Арей. – Значит, опоили настоем сон-травы, а после покушались на честь ея девичью… и он спросит меня, зачем? Чего отвечу?

Добромысл засопел.

На меня глянул.

К Арею повернулся.

Голову повесил.

– Матушка мне велела… думаешь, я сам бы к такой поперся? Я девок других люблю, чтоб тонкая, изящная… твой родственник… у вас, наверное, другие вкусы…

– Эт точно, – заметил Арей, не понять, к чему.

– Она ж страшная! И здоровая… не жена была б – коровища… такую людям не покажешь… а мать велела… сказала, что этот брак меня спасет.

– От чего?

– А ты не видишь, от чего?! – взывал Добромысл. – Я же нормальным был… нормальным…

– Погоди. – Арей рученьку на плечо боярское положил, и тот, верно, памятуя, чем оное дружелюбие прошлым разом скончилося, затих. – То есть тебе нужен брак с Зославой, чтобы вылечиться?

Добромысл кивнул. И на меня глянул с ненавистью. А я чего? Я ж ему ничегошеньки дурного не сделала, за что ж ненавидеть?

– Это как? – Арей руку убрал. – Что-то я не слышал про такое…

– Не знаю… мама сказала…

– А ты и поверил?

– Матушка не стала бы лгать… она сказала, что кровь берендеева сильная… что сразу надо было, когда она… а она уехала!

И вновь скривился.

– Да она радоваться должна! Боярыней стала бы! Из холопок…

– Она и так княжна…

– Ага, княжна со скотного двора, – сказал, как в душу плюнул. Я-то ведаю, что княжества моего всего удел – наш двор, где и вправду скот обретается. Но иной скот душевней человеков будет. Небось, Пеструха меня никогда зазря не забижала…

– Что ж… передай своей матушке, – очень-очень ласково произнес Арей, – что идея, конечно, своеобразная весьма, да только невеста эта просватана. А коль вздумается ей на браке вашем настаивать, то говорить я иначе стану.

И для пущей убедительности, надо полагать, ладонь раскрыл. А с той ладони столп пламени выпустил. Оный столп до самого потолку поднялся, рассыпался искрами белыми.

Добромысл только охнул.

Арей же огонь убрал.

– Сейчас я тебя отпущу. Советую… скажем так, о нашем разговоре не забывай, не нужно, но коль станут спрашивать, то прошел он у нас в теплой и дружеской обстановке. Ты же не хочешь лишних проблем? Нет? Вот и я не хочу.

И поясок лишь тронул, как тот распустился.

– Ты все равно за это заплатишь, полукровка.

Поднялся он на четвереньки, и рубаха нехорошо задралась, обнажая изъязвленные ноги.

– Всем нам когда-нибудь да придется платить по счетам, – миролюбиво заметил Арей. – Иди уже… женишок.