Текст книги "Цена страха"

Глава 5
Награждение

Музыка звучала столь яростно и оглушительно, что момент её скорого угасания становился ярко подчёркнутым и оттого совершенно очевидным.

Последние радужные вспышки жизни перед неизбежным концом.

Завершающая, отчаянная попытка распадающейся реальности скрыть за занавесом искусственного шума тихие, но отчётливо ощущаемые шаги неумолимых перемен…

Музыка утекала в зазор безмолвия, неизменно присутствующий в глубине каждой человеческой души.

В туннель извечной тишины, соединяющий личное и Божественное «Я».

В бесконечную бездну подлинной духовности, где слова не нужны, потому что именно там пребывают истоки их подлинности: Знания о Бытие и его смысле.

Да и само Бытие в своём неискажённом, истинном свете, кстати, тоже.

* * *

Скрипач на мгновение погрузился было в этот зазор, почти дозволив некой могущественной силе изъять себя из привычной реальности.

– Наш папа самый лучший! Вот увидишь, он победит всех!

Звонкий голос Мираэль выдернул сознание Скрипача из умиротворяющего покоя вечной беспредельности. Вздрогнув, но не открывая глаз (веки придавила какая-то ласковая тяжёлая мягкость), он отчётливо увидел серебряный тонкий шнур, пролегающий между их с дочерью сердцами.

И точно такую же он заметил нить цвета полуночной луны, исходящую от его физического тела к той части себя, которую полагал собственным «я».

«Любовь моей дочери вернула меня в это мир», – пронеслось в возвращённом в тело сознании, и Скрипач вздрогнул ещё раз, ощутив жестковатую посадку души в тело.

Соединение материи и уха было завершено.

Музыкант открыл глаза.

– Я знаю, что папа лучший! Он получил все премии мира! И эту тоже получит!

Улыбаясь, Скрипач смотрел на сына.

С видом торжествующего победителя, выпрямившись в слишком большом для него кресле, мальчик впился взглядом в сцену, предощущая триумф отца как собственный успех.

Отец всегда был для него кумиром, обожаемым в каждом своём проявлении.

Жан-Филипп, сын Скрипача, настолько ушёл в созерцание будущего, что почти полностью выпал из проживания времени настоящего.

Имени победителя пока что не объявили, и его папа по-прежнему сидел рядом с ним в зрительном зале.

«Но всё однажды начатое заканчивается в точно определённый для того срок», – ещё одна непонятно откуда залетевшая мысль незваной гостьей ворвалась во внутренний мир артиста.

Ни разу в жизни не примерив на себя амплуа философа, Скрипач не успел даже удивиться происходящим с ним мыслительным метаморфозам.

Его внимание повторно было захвачено в фокус внешнего мира.

– Любимый, что-то мне нехорошо. Нет, физически я чувствую себя прекрасно! Но душа болит… Будто душит её нечто чёрное, тяжёлое… Давит… Гнетёт… Не смотри на меня так, умоляю! Ты же знаешь, я не склонна к меланхолии! И ты знаешь также, что я всегда уважаю твои решения! Но, может быть, не стоило доверять тому странному типу из ресторана? Ведь ты даже не выяснил до конца, кто он такой! Мирзо, дорогой, мне не хватает воздуха! Случится что-то ужасное!

Обняв супругу за плечи, Скрипач снова вздрогнул.

Его любимая женщина дрожала всем телом, и, соприкоснувшись с ним, музыкант явственно почувствовал (данный способ восприятия оказался намного острее, чем слух) мелодию величайшей из всех перемен, дарованных земному миру.

Что-то действительно подступало.

И это что-то обладало пугающей грандиозностью.

Но тот, кто привязан к рациональному стилю восприятия, будет цепляться за него до конца.

– Любимая, это всё нервы, – отогнав мрачные предчувствия, Мирзо вцепился в спасательный круг обыденной логики. – Мы редко с тобой вместе выходим на подобные мероприятия. Ты же у меня домоседка! Всё будет хорошо, я уверен! Тот тип – настоящий профессионал, я в людях отлично разбираюсь! Уж мошенника от профи отличить умею! И я получу эту премию! Я заслуживаю её больше других музыкантов! И я привёл вас сюда, чтобы вы смогли соразделить мой триумф! Я…

Горячая детская ручонка вцепилась в ладонь Скрипача.

– Тише! Сейчас начнётся!

Мирзо уже смотрел в том направлении, куда были направлены взгляды всех присутствующих в зале зрителей и номинантов. В одном направлении с любимой женой, обожаемыми дочерью и сыном.

На утопающую в огнях великолепия грандиозную сцену, на которой вот-вот развернётся великолепная церемония награждения самой престижной в мире музыкальной премией.

На воображаемого себя, стоящего на ней с заветной статуэткой в руках.

И всё свершилось именно так, как он себе это представлял.

Музыка стихла, и зал погрузился в торжественность напряжённого ожидания.

Биение множества взволнованных сердец слилось в потрясающей красоты мелодию жизни, вознёсшейся на пик самопроявления.

Такая музыка рождается из крайних состояний человеческого бытия: из глубины горя или с отражённого в душу с небесной вершины счастья.

Иногда оба пика сходятся в одной точке мирского времени. Соединяются в одном мгновении.

И такой миг способен разорвать течение вечности.

Скрипач почти не видел, не воспринимал ведущую, в длинном алом платье торжественно вышедшую на сцену.

Мир исчез, растворился в точечной реальности, единственно имеющей сейчас для музыканта значение.

Его заветное желание…

Премия «Гремми»…

Внимание Мирзо, его сознание, вся его жизненная суть были прикованы к ярко-красным губам девушки.

Пребывая на пике вожделения высшей славы, Скрипач был готов уловить отблеск, вибрацию, тень от ещё не произнесённых слов.

– Итак, в номинации «Лучшее инструментальное исполнение сольным исполнителем с оркестром» победителем стал…

Красные губы шевелились, кажется, целую вечность.

Секунды тянулись невыносимо, нереально медленно, словно кто-то Свыше поставил всё Мироздание в режим почти полной неподвижности.

– Разорвём конверт и посмотрим, что там у нас. Победителем стал…

Пот щедро стекал вдоль позвоночника Скрипача, пропитав рубашку и пиджак, оставаясь незамеченным и успешно растворяя образ воображаемого триумфатора в прицельной капельности реальности…

Напряжение личного бытия остро резонировало с ходом общего времени…

Капля за каплей…

Секунда за секундой…

Внешне непроявленные изменения накапливались, чтобы ворваться в привычную реальность шквалом потрясающих перемен…

– О! Я почему-то совсем не удивлена! Обладателем премии «Гремми» в этом году становится действительно достойный её музыкант! Это…

Скрипач, казалось, уже стоял на сцене, принимая заветный приз из рук ведущей.

Вот она принимает награду из рук своей помощницы…

Вот разворачивается к нему…

Мирзо так резко откинулся на спинку кресла, что чуть не сломал себе позвоночник. Кости жалобно хрустнули, но артист не замечал боли.

Он с недоумением смотрел в глаза стоящему на сцене… Вритиэлю.

– Ты ведь лучший из лучших, Мирзо, ты знаешь это, и мы знаем… Ты достоин столь высокой награды!

Вздрогнув, тело Скрипача пытается отступить, но протянутые к награде руки пригвождают его к месту.

Руки как символ неутолённых желаний и неограниченных потребностей…

Или же символ помощи, отдачи и чудес созидания…

– Лучший из скрипачей современности!

Профессиональная улыбка помогает скрыть чувство удовлетворённости.

А этот лауреат действительно жаждет обрести всемирную славу!

Надо же, вроде ему всё должно быть давно известно, но реакция такая искренняя, словно он на самом деле только сейчас узнал, что будет победителем!

Ведущая подняла над головой приз, демонстрируя блеск триумфа зрителям. Настоящий профессионал сделает шоу из любой возможности!

Недалёкий (иногда в буквальном смысле) отход от сценария… Лёгкая импровизация… Начальство не будет в претензии, они прекрасно осведомлены о её мастерстве! Иначе не пригласили бы на столь важную церемонию.

Что ж, разыграем карту обалдевшего лауреата.

Скрипач, пребывая в ауте самогипноза, покорно проследовал взглядом за траекторией движения изящных девичьих рук.

Зажатый в них приз притягивает его сильнее космической пустоты…

– Мирзо, ты ведь виртуоз, гений современности, не так ли? Толпы поклонников… Множество фанатов классической изысканности…

Не отрывая взора от заветной награды, Скрипач позволил сердцу рухнуть в сумрак страха.

Рука, властно опустившаяся на плечо, без усилий изъяла всю жадность его внимания из плена воплощённой мечты.

Перед ним снова стоял Вритиэль.

– Что вы от меня хотите?!

Вопль умирающего, у которого отняли последнюю надежду на жизнь…

Крик боли наркомана на грани между личностным и безличностным небытием…

Привыкшие к бурному изъявлению качественно сыгранных чувств, зрители испуганно зашептались.

Подлинность пугает.

Вибрации искренности слишком тонкие и оттого вопиюще неподходящие для их профессионально обыгранных сознаний.

Вокруг Скрипача сгустился вакуум слепого непонимания и глухого отвержения.

И снова серебристый шнурок лунным лучом вился от его души…

Но на этот раз он не соединял Скрипача с сердцем иного человека.

Окончание серебристой нити удерживал в руке Вритиэль.

И он же резко потянул его на себя…

Стремительный полёт, головокружение смешались с восторженно заученным гулом толпы.

– Ну где же вы, маэстро?!

Ведущая, оказывается, уже несколько раз произнесла его имя.

Её насмешливый чёрный взгляд пробежался по залу.

Она чувствовала – он здесь.

И ещё она знала: он придёт, выйдет куда угодно, лишь бы заполучить заветную награду.

– Маэстро Мирзо Бисенов! Просим на сцену!

В её словах проступало, не таясь, куда больше насмешки, чем оплаченной вежливой радости.

Но для Скрипача всё это не имело значения.

Мир снова сузился до пределов одной ярко светящейся во тьме небытия точке.

Сцена манила, звала к себе сказочными огнями триумфально сбывшихся надежд.

Единственно важная для него сцена.

Видимое воплощение его жизни, её цели, её смысла. И скрытой бессмысленности в том числе.

Но только видимое было доступно для его восприятия в тот миг.

* * *

Скрипач шёл до этой сцены долгие, неизмеримо долгие годы бытия.

И он пошёл к ней сейчас.

Все тяготы и радости прожитых лет с каждым новым шагом одна за другой исчезали в рушащейся памяти, теряя видимость за его спиной.

«Я с радостью продал бы весь мир и всю мою семью за эту награду».

Как ни странно, данная мысль не напугала Мирзо.

Наоборот, он счёл её весьма уместной и улыбнулся ей, словно старой доброй знакомой.

Биение собственного сердца сливалось с шквалом аплодисментов.

Скрипач не ощущал своего тела.

Но – только одну его часть, неожиданно ставшую всей его прежней целостностью.

Сердце, духовное сердце, суть его бытия, его прочувствования жизни, беззащитное и нагое, плыло над головами зрителей по тонкому мосту, видимому только одному человеку – ему, достойнейшему из всех прочих достойных музыкантов на свете, гениальному виртуозу Мирзо Бисенову.

Его путь был соткан из яркого разнообразия красок.

Не концентрируясь ни на какой из них, Скрипач знал их имена и значения.

Чёрные, серые, коричневые цвета зависти, ревности, мстительности широкими полосами вились по залу, исходящими и грядущими событиями и судьбами, внезапно вспенивались бурными водопадами багровой ненависти.

Равнодушие и безразличие, пресыщенность и апатия вялотекущими иссякающими реками уносили отживаемое бытие в сумрак неизвестного…

Редкие всполохи радости и любви окрашивали пространство в розовые и фиолетовые тона и тут же гасли.

Он был лучше их всех, особенным, избранным, уникальным!

Наполненное мутной зеленоватой желтизной гордыни сердце «действительно» величайшего человека отталкивало от себя окружающие краски и цвета.

Неизмеримо выше бездарной толпы Мирзо плыл над головами составляющего её сброда.

Он один мог созерцать проложенный под его продвижением мост к заветной мечте.

Он единственный в мире, кто достоин прикоснуться к подлинной славе!

О, нет, это он делает честь пресловутой премии, соизволив принять её!

Он великодушно и бескорыстно, из любви к искусству, жестом подлинного альтруизма поднимет эту награду на недосягаемую прежде высоту!

* * *

Удар был неожиданным.

Его движение к цели прервали, притом так грубо!

Широко распахнутые весь путь глаза Скрипача наконец-то обрели способность созерцать мир привычной им реальности.

Её первым проявлением оказался безжалостный, словно остриё меча, взгляд.

И в то же мгновение Мирзо осознал две ясные, как солнечный свет, истины: во-первых, не он один мог видеть дивный мост к мечте. А во-вторых, его вели к ней целенаправленно и безжалостно.

Вторая истина проникала в сознание и разбежалась по телу каскадом неприятных колючих мурашек.

Будто зимний морозный день вздохнул в слишком широко распахнутое окно.

А из окна смотрит на огромный неведомый мир беззащитный, плохо одетый ребёнок…

– Слава и почёт, память на века! И за это ты готов пойти на жертвы, отдать кровь и плоть, пожертвовать настоящим и будущим?!

Слова Вритиэля прозвучали в неведомой глубине замершего сердца музыканта.

Скрипач отчётливо ощущал: физическое сердце остановилось, оно не бьётся, но, тем не менее, пребывая безо всякого дыхания и движения, замерев перед загадочным собеседником, он продолжал осознавать и быть.

Быть собой.

Не разжимая непослушных губ, Мирзо ответил там же, в сокровенной сути самого себя:

– Да. Готов.

– Примите же вашу награду, господин Бисенов!

В зелёных глазах ведущей прыгали красноватые бесовские отблески.

Мирзо созерцал их причудливый танец против воли и столь же невольно ловил очередную череду странных мыслей, ветром неудержимых перемен занесённых в его шокированное происходящими событиями сознание:

«А Вритиэль – их хозяин. Могущественный и вечный. Но вовсе не дьявол скрывается в тенях его ледяного взгляда, а сила куда более древняя и непреодолимая…»

Равнодушный холод металла обжёг руки.

Мирзо едва не уронил то, что являлось предметом его отчаянного вожделения вот уже двадцать с лишним лет.

Награда от «Гремми».

Премия века.

Память человечества о нём на долгие-долгие века.

Вечность для личностного творчества.

Персональный Бог творящей в периоде нескольких десятилетий индивидуальной гениальности.

Признание его величайших заслуг перед жизнью.

Он, великий Скрипач Мирзо Бисенов, прожил свою жизнь не зря!

И на пике торжествующего бытия грянула в свои фанфары незваная, но столь необходимая в данном случае смерть.

Взрыв раскидал, разметал волны обжигающе-огненной энергии в неисчислимость всех бытийных сторон.

За секунду до триумфа материальной смерти душа Скрипача вылетела из бренной оболочки.

Потоки разноцветных человеческих чувств поднимали её всё выше и выше.

Паря над руинами былого бытия, Мирзо безучастно наблюдал за приливами бурой, красной, чёрной энергий страха, гнева, отчаяния, безутешности…

Шок, захвативший его сознание в момент слишком резкой перемены реальности, заглушал внутреннюю реакцию души на страдания близких ей людей.

Бессознательное восприятие…

Автопилот сознания включается в момент неожиданной смерти.

* * *

Выбирающиеся из-под обломков, рыдающие дети и жена не производили на музыканта ровным счётом никакого впечатления.

Увлекаемый потокам тонкой силы Скрипач поднимался всё выше и выше, не замечая, как меняет цвет принявшая его энергия.

Краски привычных переживаний тускнели, теряли яркость, низводились до оттенков и растворялись в белоснежном сиянии надчеловеческого плана бытия…

Непостижимое Нечто приняло отлетевшую душу.

Глава 6
Безумие

Мир рассыпался на осколки в одно мгновение.

И одновременно разлетелась на части его душа.

Невыносимая боль стала единственной реальностью.

Пламенем, безжалостным к крикам живой материи, выжигала она остатки его сознания.

* * *

Сумасшедший дом. Палата для буйных больных.

В палате метался молодой парень.

Истошные крики, битьё головой о стены… Катание по полу…

Лоскуты одежды, клочья волос, кровь на лице…

Стандартный набор аутоагрессии.

* * *

Санитары в палате.

Спустя минуту – спасительное натяжение ткани на его теле.

Он не возражал против смирительной рубашки.

Он любил её.

Он ждал её сковывающих его безумие объятий. Хорошо, когда хоть что-то сковывает безумие…

Резкая боль в правой руке…

Тонкая игла со сверкающей на конце каплей…

Его спокойствие.

Его временная смерть.

Его замороженная в холоде искусственного сна внутренняя реальность.

* * *

Ничто не длится вечно.

Толчок – и он проснулся. И сразу увидел его.

Мужчина в белом халате стоял возле стены. Не на полу, а в воздухе.

Стоял в воздухе, выйдя из стены (он это знал наверняка, поскольку мгновение назад увидел его приход сквозь стену через плотно сомкнутые веки).

Что-то, превосходящее его личное безумие, вторглось в палату.

* * *

Попытка сесть, но путы властно удерживают тело привязанным к кровати.

Внезапно сила сопротивления покинула его, и покой, странный, не медикаментозный, но блаженный, наполнил душу.

Пребывание в нём оказалось приятным, и он позволил себе паузу незапланированного отдыха.

Она будет короткой, он знал.

И ещё он знал, что должен выслушать мужчину в белом халате.

И не просто должен, но хочет.

И это желание, происходящее из забытой им жизни, удивило его больше всего.

Но сейчас он решил не тратить время на удивление собой.

Сейчас он решил выслушать всё, сказанное этим странным гостем.

Гость расправил фалды белого халата, грациозно сошёл по невидимым ступенькам и присел на краешек кровати.

Старая мебель, натужно скрипевшая при малейшем движении прикованного к ней пленника, не произвела ни звука.

– Вот так вы и попадаете в капкан безысходности. Бороться, когда в этом нет никакой надобности, и сдаваться при явной необходимости борьбы – избранная вами стратегия приносит очевидно нежелательные результаты.

– Я не выбирал никакой стратегии.

Отвёрнутое лицо застыло в гримасе циничного презрения.

Никто, в том числе и призрак из стены, не сможет понять терзающих его душу мук!

Призрак в белом халате похлопал лежащего по плечу вполне материальной рукой.

– Метаться между агрессией и апатией – тоже не лучший выбор.

Коснулся сковывающих руки пут.

– Запрещая себе выбор, вы, люди, обездвиживаете волю и запираетесь в тюрьме бездействия. А жизнь в этом мире предполагает активные действия. Эволюция вне решения и поступка – явление невозможное.

Гневно раздутые ноздри, прядь волос на вспотевшем от внутреннего напряжения лбу.

– Да что вы привязались? Повторяю: я ничего не выбирал.

Пришелец лениво нагнулся и потрогал путы на ногах. Затем подёргал их. Поцокал языком, то ли соглашаясь со сказанным, то ли подтверждая хорошее качество узлов.

– Не выбирали. И отсутствием выбора утверждаете полное господство над вами мира. Ваш мир несомненно враждебен, я полагаю?

Оживлённый негодованием взгляд, вздувшиеся вены на шее, слюна, брызжущая изо рта.

– Несомненно?! Да это вовсе не определение хаоса бытия! Вы что, слепой? Или глупец? «Несомненно»! Как можно не замечать всего ужаса мира! Этого якобы творения Бога! Натворил тут Боженька! Дети умирают в младенчестве, невинных насилуют и режут на куски, брат мочит брата, сын – отца! «Несомненно»! Мир отвратителен и катится в тартарары, Бога нет или он отпетый негодяй, вот это ОЧЕВИДНО без единого намёка на сомнение!!!

Судорожные попытки освободиться. Рычание, крик, нервное всхлипывание. Гнев, подавленный жалостью к себе. Слабость, победившая силу.

Посетитель в белом халате перестал напевать весёлую песенку. Выключилась чрезмерность соседних эмоций, и он снова включился в общение. Задумчиво потёр безукоризненно чистые ладони.

– Очевидно… У каждого своя очевидность, знаете ли. Я не вполне уверен именно в вашей очевидности, но собственной доверяю на сто процентов.

Прерывистое дыхание свидетельствовало о тяжести перенесённого приступа. И как он смог обойтись без лекарств, самостоятельно выйти из эмоционального пике? Самостоятельно ли?..

– И что же вам там такое очевидно?

Непрошенный гость впервые пристально посмотрел прямо в глаза.

– Ну-у, мне тут, с позиции, несколько более выигрышной, чем ваша, с точки зрения обзора возникшей ситуации, очевидно, что вы, любезный, отчаявшийся симулянт.

И снова волна ярости, смятые в кулаке простыни, рычание, прикушенный до крови язык… Правда – самое горькое из всех лекарств. И принимать его тем труднее, чем явственнее в нём нуждаешься.

– Как вы смеете? Я симулянт? Я психически больной человек, я социопат, я параноик и шизофреник, у меня острый психоз, если вы этого ещё не знали!!!

Искра солнечного смеха в сияющем тёмно-синем, словно предгрозовое небо, спокойном взгляде. А за ней – неизмеримая глубина нечеловеческой, надчеловеческой мудрости.

Его понимали, но не так, как он хотел!

Рассудок и душа сходятся в битве противоречий, если гармония цели и смысла жизни утрачены или забыты.

– Ого, какой букет противоречий! Столько личин в одной личности! Да вы кладезь для любого начинающего учёного, батенька.

Презрительный плевок в изгаженную душевной желчью стену.

– Да, мне так и говорят местные докторишки!

Человек в белом халате устало зевнул в неожиданно твёрдо сжатый кулак.

– Которых вы ненавидите столь же искренне, как и себя!

И опять вздутые вены на жилистой шее. Ну хоть голову он может поднять!

– Так и есть!

– Позвольте, но как можно ненавидеть то, чего не существует? Чего в природе нет?

Что-то крайне интересное удержало внимание белохалатного призрака на целых десять минут.

Он копил в себе страх и отчаяние целых тридцать лет, десять минут переждёт в прежнем драйве легко!

– Чего нет? Докторишек?!

Опять зевок, на этот раз ему в лицо. Вместо взгляда. Взгляд блуждал где-то под потолком, обшаривая светильники.

Лампы он продаёт, что ли?

– При чём здесь докторишки? Они-то как раз имеются в наличии. Я говорю о вашей нереальности, молодой человек. Вас же попросту нет. Вас НЕ СУ-ЩЕ-СТВУ-ЕТ.

Истерический смех. Истерический кашель. Сердце зигзагами боли скачет в груди.

– А-ха-ха-ха-а-а-а! Вы хотите сказать, что я ваша галлюцинация? Так это вы больны? А я плод вашего извращённого воображения?!

Равнодушный взгляд сквозь него. Он действительно его не видит?

Этот тип, возникший из стены, мнит его, реального человека, своей галлюцинацией?

Или он сам докатился до спора с фантазией своего больного воображения?

– Вовсе нет. Я, к счастью или к сожалению, давно ушёл из-под власти любого вида безумия и уж тем более – нереальности. Моя реальность столь обширна, что исключает саму возможность иллюзии. Поэтому я существую. А вы нет.

Слабость тела. Обессиливание духа. Ладно, чёрт с тобой. Ты прав. Ты выиграл. С безумными не спорят.

– Сдаюсь. Я не существую. Я плод собственного больного воображения. Какое облегчение! Но его отчего-то тоже нет. Ничего нет! Ни меня, ни облегчения!

Гость в белом облачении с едва заметным сочувствием бросил в его сторону короткий взгляд. Закрыл глаза и выдал довольно длинную тираду.

– Это потому что вы отказываетесь признать вашу проблему. Погружаете сознание в туман сновидений. Есть разница между реальным безумием и отсутствием существования. Вы не безумны. Вас просто нет.

Подстраиваться под сумасшедшего. Говорить на одном языке. Чтобы не сойти с ума самому. Не сойти с ума по-настоящему. По-настоящему?..

– Да что вы заладили: нет, нет! На нет и суда нет.

Прохладный ветер коснулся лица. Пробежался вдоль тела. Путы упали на пол с мягким звуком.

Изумлённый, он сел на не издавшей ни одного скрипа кровати.

Он чувствовал своё тело, но тяжесть ушла из его пределов.

Вся тяжесть бесполезных, наполненных гневом и отчаянием лет застыла в руках мужчины в белом халате. Вновь воспаривший в воздух, он держал на сомкнутых ладонях огромный чёрный ком.

Неживой, тот отчётливо и ритмично шевелился, будто дышал.

«И у Смерти есть свой ритм существования», – пронеслась в голове молния пронзительного осознания.

И, уловив нужный ему настрой собеседника, призрачный гость сказал:

– Зачем вам так долго мучиться. Вы не сможете умереть быстро. Вы будете метаться в аду ваших личных демонов целых пятнадцать лет! И укрыться в плену истинного безумия вы тоже не сумеете. Ваша душа слишком сильна для этого. Отдайте мне то, чьи кошмарные тени, жуткие монструозные отражения вы видите, едва смыкаете веки. Отдайте мне вашу иллюзию безумия, в которую вы убежали от безумия настоящего! Отдайте мне ваш страх сойти с ума и утратить себя, страх перед собой. И взамен вы получите исполнение самого сокровенного желания.

Язык пересох и прилип к нёбу. Сердце, предчувствуя новую жизнь, выпрыгивало из неожиданно стеснившей его биение грудной клетки.

– Я смогу избегать ошибок и делать правильные выборы? Жизнь перестанет бить и унижать меня? Я обрету её смысл, пойму причину нескольких десятков лет, отпущенных на этой земле человеку? И меня будут любить и понимать другие люди?

Мужчина в белом халате наклонил голову и коротко улыбнулся.

– О, да, Александр, в какой-то мере.

Короткий вздох облегчения. Принятие решения всегда приносит облегчение. Но только если это решение является верным. Однако привычные позиции не принято сдавать без боя.

Хотя бы боя внешнего.

Дань самоуважению.

Ложному самоуважению, разумеется.

Но кто и когда откажется от удовольствия обмануться снова и ещё раз?

Энергия иллюзий притягательна и сладка.

– По рукам. Мне, несуществующему, терять уже нечего.

Гость развернулся и не спеша направился к стене.

Кто он такой, раз видит путь за самым непреодолимым, самым глухим тупиком?

Пришлось задать этот вопрос.

Не совсем вежливо, но какое дело до вопросов воспитанности в таком крайне, патологично интимном разговоре?

Вежливость – одна из форм обмана и самообмана.

Если использовать её неосознанно, в качестве самозащиты или для нападения.

– Но кто же вы? Я вас не помню. Вы…

Край белого халата мелькнул и исчез в белой больничной стене.

Но Александр услышал заветный ответ.

Да, он пришёл оттуда, из недр обычной, выкрашенной дешёвой белой эмалью, блочной стены.

– Ваш действительно лечащий врач.