Текст книги "Цена страха"

Глава 7
Ребёнок

«Ничего нет… Ничего нет…»

Заезженная пластинка опустошённых мыслей, безжизненных, лишённых всяческих эмоций, крутилась и крутилась в голове.

В глазах стоял туман из невыплаканных слёз.

Шок, сотрясший душу, оказался настолько велик, что почти уничтожил сознание.

В один миг всё, воспринимавшееся прежде непоколебимой реальностью, превратилось в призрак, пародию на собственное бытие.

Всё, абсолютно всё было теперь нереальным.

Даже боль, смертельной хваткой вцепившаяся в сердце.

Даже само его биение.

Все признаки бытия – и радости, и страдания – предстали в своём истинном значении.

Фантомы.

Фантомы мечты. Фантомы страха. Фантомы слёз…

* * *

Она не помнила, как дошла до дома.

Ноги двигались автоматически, подчиняясь памяти тела.

Оглушённое сознание проявляло себя внезапно всплывающими обрывками воспоминаний.

Каждый раз при их появлении она вздрагивала, как от удара.

Гонимая плетью отвергаемой правды, она в послушании безволия делала следующий шаг.

Сколько их было уже сделано, она не помнила.

Никто не считает шаги от апокалипсиса личного мира до черты перед ждущим небытием…

Воспоминания, бывшие самостоятельными частями погибающей целостности её реальности, отражали сейчас главнейшие из этих шагов.

* * *

Берег моря, призывный шёпот волн, соблазнительный покой ночной тьмы…

Виктория идёт на зов угасающей музыки своего сердца…

Вспышка огненной боли раздирает плоть. Крики, слёзы, борьба…

Борьба с самой собой… Лицо, склонённой над ней… Странные прозрачные глаза, лунный свет, льющийся из них прямо ей в душу…

Радость, разбавленная горечью смутного предчувствия… Что-то пошло не так… Но вот что? Фантом ответа тает в лунных лучах…

Внезапная враждебность родной квартиры… Виктория рассеянно бродит по комнатам. То присядет, откроет книгу, пролистает её. То нальёт бокал вина и пригубит его. То откроет окно и выглянет наружу, но тут же захлопнет и плотно задёрнет шторы.

Тоска серой тенью душит каждый вздох…

Одиночество… Невыносимая тяжесть ненавистного чувства изгнанности. Изгнана из собственной жизни. Изолирована от целого мира! Никому не нужна!

Шёпот волн слышится в биении сердца…

«И телефон молчит… Мой Бог, я скоро сойду с ума от этой тишины!!! Ну хоть бы кто-нибудь, ну хоть бы кто мне позвонил… Не могу больше, тишина невыносима! Вон из заточения, мне нужны голоса, звуки! Мне нужно любое доказательство жизни…»

* * *

Трель звонка останавливает её на пороге.

Оцепенение – вполне естественная реакция на переход из трясины одного состояния в глубины другого.

Обжигающая волна надежды бросила её к аппарату.

– Алло! – трафаретный отклик прозвучал мольбой о помощи.

Разочарование пришло следом. Виктория не знала, как выглядит её любовь. Но была уверена – не так.

– А, Данияр, это ты… Ты не вовремя, я ухожу.

Но что-то было в его интонациях…

Ответить банальной вежливостью… Хотелось продлить разговор…

– Нет-нет, ты вовремя! Совсем не отвлекаешь! Как же может отвлекать близкий друг! Что делаю… Собиралась выйти на прогулку… Так поздно? Ну, знаешь, голова разболелась, уснуть никак не могу… Ну, конечно, я буду рада твоему обществу! Приходи, я жду…

* * *

Пряный ночной воздух врывался в лёгкие.

Дышать стало неожиданно легко.

Она не видела, где он стоит, но почувствовала его улыбку.

Так странно… Раньше с ней никогда такого не происходило…

Он обнял её вроде бы как обычно, но она мгновенно ощутила разницу.

Сознание, привыкшее к иному, испуганно отпустило восприятие произошедшей перемены, и оно унеслось с первым же порывом ветра.

– Данияр! Я так рада видеть тебя!

Мысль слетела с губ еле различимым шёпотом.

Но она почувствовала: он услышал.

Невидимая, но воспринимаемая сердцем улыбка стала ещё теплее.

– Виктория, не поздновато ли для прогулок? Я беспокоюсь за тебя!

Разомкнув объятия, он теперь удерживал её за руку.

Жалость к себе застряла в горле неудобным комком.

– Хоть кто-то беспокоится обо мне… Знаешь, не спалось. Вышла подышать свежим воздухом.

Он всё медлил с ответом, пытаясь заглянуть под её опущенные веки.

Но никакое усилие, равно как и сокрытие, не длится вечно.

– Свежий воздух, понимаю… Он бывает столь необходим в нашей жизни, особенно если суета и пустота душат изнутри!

Сердце откликнулось неожиданным для неё самой порывом благодарности.

– Данияр, мой лучший и единственный друг, ты как никто понимаешь меня! Душный плен одиночества не даёт мне сделать новый глоток жизни. Я боюсь умереть вот так, ничтожной и никому не нужной куклой… Не человеком, но куклой… Пустой оболочкой без души, без цели, без надежды…

И снова объятия, более тёплые, чем дружеские…

И снова улыбка, искренняя, но с хорошо различимой ноткой горечи от заново переживаемого сожаления…

Отстранение, но не отталкивание, а созидание духовно новой степени близости…

Не глядя в глаза Виктории, но обращаясь именно к ней, Данияр сказал:

– Послушай историю, которую я хочу тебе рассказать…

Подавшись к нему всем сердцем, она желала одного – услышать эту историю, познать сокровенное, томящееся в душе Данияра.

Желаемое достигается.

Вот что она узнала.

– Всю жизнь провёл я в странствиях, не в географических, но в духовных, в поисках любви. Родители привили мне подлинные человеческие ценности. Любовь и дружба, верность и искренность, последовательность и надёжность… Я думал, что найти любовь не так уж сложно, в мире много прекрасных женщин, и одна из них суждена именно мне… Но как же сильно я заблуждался! Дважды открывал я душу навстречу этому чудесному чувству, любви… И оба раза горькое разочарование постигало меня. Я потерял всякую веру в саму возможность любви и с болью понял: люди не способны любить по-настоящему. И доверять женщинам нельзя. Они не любят, но играют в любовь, используют столь красивое, возносящее к Богу чувство в приземлённых, корыстных целях… Погружённый в глубокую печаль, бродил я по улицам моего родного города. Я мечтал уехать из него навсегда, покинуть его, забыть все воспоминания, всю ту боль, что хранилась в уютных кафе, тенистых парках, в хрупком сиянии первых звёзд и тёплом свете, льющемся из окон дремлющих в сумерках домов… Ни один человек из встретившихся на моём пути не озаботился моим подавленным видом, не предложил помощи… Ни один, пока не дошёл я до станции такси, намереваясь взять машину и уехать куда глаза глядят… Я подошёл к первому попавшемуся водителю, чтобы договориться о предстоящей дороге, за любую запрошенную цену, как вдруг… Мне на плечо легла рука.

Я обернулся и увидел человека, пожилого мужчину. Он пристально смотрел мне в глаза, но улыбался. И хоть время не пощадило его внешности, но эту тёплую сердечную улыбку я узнал сразу. Передо мной стоял мой первый школьный учитель! И он сказал…

Ночная птица бесшумно пролетела в темноте совсем рядом с Викторией. Взмах крыльев отбросил на её лицо волну тёплого воздуха.

Веки непроизвольно сомкнулись, а когда Виктория снова открыла глаза, мир вокруг непостижимым образом изменился.

Не ночь, но сгустившийся вечер окутывал город.

Перед собой она увидела мудрого седого старца. От него веяло ароматом сандала.

Понимание жизни и человеческого бытия давно стало его силой, осознанной квинтэссенцией перенесённых печалей и радостей.

Знанием правильного выбора и мудростью своевременного действия.

Взгляд старца, устремлённый прямо в её глаза, на самом деле проникал в сердце Данияра.

Но Виктория слышала его слова, будто была для самой себя лучшим другом.

Хоть она никогда не любила и не уважала свою суть.

Потому что не знала и не понимала данную ей душу.

– Я помню, много лет назад ты, Данияр, отправился в далёкий путь под названием жизнь. Ты пришёл в первый класс, добрый и светлый мальчик с открытой душой, с большими надеждами и верой в красоту людей и мира. Долгие годы мы с тобой не виделись. Но встреча случилась. Ты стоишь передо мной на расстоянии вытянутой руки, но я не вижу прежнего мальчика.

И Данияр в сердце Виктории ответил её устами:

– Того мальчика давно уже нет, учитель. Он затерялся где-то на перекрёстках времён. Не думаю, что это он решил там остаться. Сама жизнь прервала его путь. Он способен выжить только в иллюзиях. Реальность слишком жестока для его доброй души.

Учитель подошёл к Виктории и обнял её за плечи.

Разноцветные воспоминания детства замелькали перед её внутренним взором.

Воспоминания не из её детства – из ранних лет жизни Данияра.

Все люди на уровне души тесно взаимосвязаны. Но те, кого мы искренне любим, могут быть прочувствованы и поняты лучше остальных.

В данном понимании таится пресловутая ответственность за любовь.

Любовь есть пожелание и свершение блага.

Но только такого блага, в котором действительно нуждается любимый человек.

А без понимания его души определение требуемого блага невозможно.

– Реальность такова, какой мы можем её принять. И у каждого человека она своя. Что ты ищешь, сознательно или бессознательно, то и получаешь.

И снова её голосом заговорил Данияр:

– Всю жизнь я искал любовь. И что же получил? Горькую обиду, разочарование и пустоту в сердце… Любви не существует. Это очередное заблуждение, обманка для доверчивых простаков…

– А почему ты вдруг решил, что обрести желаемое так просто? Тебя послушать, получается, если ты добр душой, то все блага мира посыплются на тебя манной небесной?

Учитель повернулся к Виктории спиной, и она пережила острый страх Данияра. Истина вот-вот ускользнёт от его понимания… И тогда следующий шаг будет шагом в тьму личной деградации.

– А разве нет?

Иногда провокация – единственно верный путь.

Виктория вновь смотрела в улыбающиеся глаза наставника.

– Конечно же, нет! Блага надо не только заслужить. К ним надо быть готовым.

Огненный цветок боли расцвёл в одно мгновение.

Память – это отдельная реальность, обладающая непререкаемой силой.

Время не лечит.

Время – это ширма, отгораживающая эго от столкновения с ненавистной правдой.

Порывы ветра перемен поднимают занавес, и мы оказываемся безоружными перед настигшей нас правдой.

Но в этой безоружности кроется исток победы и духовного роста.

Принятие себя – единственный ключ к изменению собственной жизни.

– И разве ты не любил?

Отеческий тон наставника соединил обе реальности, внешнюю и внутреннюю, в фокус единого восприятия.

Искать ответ, подбирать слова долго не пришлось.

– Любил…

И снова взор погрузился в памятные слои прожитых лет.

В пиковые периоды духовного роста боль притягивает сильнее счастья.

Крепкие руки встряхнули его, вытряхивая из скорлупы самосозерцания.

Наступило время духовного действия, время осознания и применения обретённого знания о себе в практике текущей жизни.

– Но чего же ты хотел вдобавок?

Голос учителя требовал, взывал к борьбе, пробуждал.

И соответствующий настрой появился.

– Любви взаимной! Чтобы и меня любили тоже!

Слова, брошенные в лицо учителя голосом Виктории.

Умение принять чужую агрессию и боль без осуждения – признак мудрости.

Ни одна трансформация личности не происходит без страдания и поиска виновных.

Отойдя в сторону, но продолжая удерживать внимание ученика, наставник произнёс сквозь едва уловимую улыбку сострадания:

– О! Такая любовь приходит с опытом души. Ты должен был научиться любить. Чтобы получать любовь, сначала следует научиться её отдавать. Тебя преследовали разочарования, потому что в самом тебе любви недоставало. Если бы твоя душа была действительно полна любовью, то ты был бы мудр и понимал смысл пройденных испытаний. И не обида жила бы в твоём сердце, но благодарность Богу и людям, научившим тебя любить.

И в этот миг Виктория ощутила полное слияние собственной души с вечной сутью Данияра.

Гнев, надежда, обида и радость, разочарование, горечь, ненависть и счастье слились в обоих сердцах в огромный пульсирующий энергией шар.

Дыхание жёстко перехватило.

В панике Виктория схватилась за сведённое судорогой горло.

– Но я не хочу больше любить!..

Шёпот, похожий на хриплый выдох, сорвался с посиневших губ.

Но силы в этом переполненном эмоциями полустоне было куда больше, чем в самом громком вопле.

Этот почти невыраженный выплеск силы произвёл на Учителя особое впечатление.

Неслышно приблизившись к отвернувшейся от него девушке, он мягко обнял её и, по-прежнему оставаясь за спиной, прошептал на ухо:

– Загляни в собственную душу. Услышь её голос. Что ты хочешь на самом деле? И каков твой самый большой страх?

Шёпот старика слился с её эмоциями и неожиданным образом трансформировал их.

Комок переживаний распался на отдельные составляющие.

Один за другим они покинули её сознание, проходя по телу сотрясающими его волнами.

Волна гнева… Волна ненависти… Жалость к себе… Обида… Разочарование… Горечь… Надежда… Радость… Но нет счастья… Где же счастье, ведь оно было в его, её душе, было, хоть немного, хоть когда-то?..

Её взгляд постоянно спотыкался о нечто враждебное, ледяным осколком впившееся в биение сердца…

Она боялась смотреть на это нечто долее мгновения, потому что оно захватывало, засасывало все её жизненные силы…

Но Виктория знала, чувствовала нутром Данияра: надо позволить себе погрузиться в опасность нечто… Надо…

Потому что только так можно узнать, что это, и одержать победу.

Потому что нечто – это…

Это то, что мешает свершению действительно заветной мечты!

– Безумно, безумно я хочу научиться любить, несмотря на раны, нанесённые мне теми, кого я любил. И больше всего на свете я сам боюсь предать любимого человека…

Она купалась в море любви, разлившемся во взгляде Учителя.

Бесконечном розовом море.

Океане чистейшего, искрящегося, тёплого розового света…

* * *

Неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем её навестило понимание: она смотрит в сияющие любовью глаза Данияра.

И он продолжил рассказ:

– После беседы с учителем во мне словно всё перевернулось. Мир стал другим. Я стал другим! Я увидел себя, свою жизнь с совершенно иной точки зрения! И осознал: то, что мы ищем, всегда находится рядом с нами. На расстоянии вытянутой руки. Я искал любовь, менял женщин. Но не замечал ту, которая всю мою жизнь была рядом со мной. Помогала в трудную минуту. Поддерживала в горестях и разделяла со мной радости. Ты, Виктория, была моей подругой ещё со школьных времён! Не словом, но действием ты выражала ту любовь, которую я искал…

И она нашла в себе смелость ответить.

– Действительно… Я любила тебя, Данияр, но сама не понимала этого! Любовь – она неизменно любовь, и неважно, любим мы кого-то как друга или брата, отца или мать, ребёнка или супруга… Любовь – это целостное чувство. Можно любить человека как друга всю жизнь. Но иногда такая любовь – это иная её форма, ожидающая своего рождения в этом мире через наши сердца.

Их руки и губы соединились…

* * *

Сердце ёкнуло, сознание на короткий срок померкло, пронося себя через чёрные сгустки застарелого отчаяния и боли.

Вспышка резкого электрического света выбросила Викторию в холод медицинского кабинета.

Питающиеся человеческими эмоциями стены скрывали под нанесённой белизной краски глубину всех оттенков страдания.

Словно выпав из течения времени в самодостаточную пустоту, Виктория созерцала переливы тьмы и просветы надежды до тех пор, пока знакомый голос не окликнул её по имени.

– Вика, что же ты молчишь? Доктор предлагает единственный вариант! Других нет, дорогая! Я понимаю, как тебе больно, но, умоляю, согласись!

Поток чувств, вложенный в эти слова, прошёл прямо сквозь её сердце, и оно снова ёкнуло.

Вздрогнув от неожиданного вхождения в реальность своего внутреннего мира, Виктория заплакала.

Привычным жестом, стремясь закрыться в проживаемом горе, она поднесла к лицу руки и уткнулась в скомканный платок.

Терзающие ткань пальцы вдруг обнаружили её свежую влажность.

Совсем недавно она плакала. Здесь, в этом кабинете. И она знала причину выплаканных слёз.

Вновь проживаемое прошлое так и не покрылось пылью забвения.

Боль и надежда не забываются никогда.

– У нас никогда не будет детей. Я бесплодна.

И уставилась невидящим взглядом в простирающийся за окном мир.

Жизнерадостный весенний цвет плотно окутывал ветви яблонь.

Яркими розовыми мазками они раскашивали унылый пейзаж из серых зданий, воплощая в себе символ надежды и любви.

Сколько людей, мужчин и женщин, обрели в стенах этого больничного комплекса своё счастье!

Стали родителями, сумели взять на руки долгожданное дитя!

Сотни, тысячи людей, но только не она.

Она обречена на отринутость и одиночество.

Какой мужчина захочет быть рядом с бесплодной женщиной!

Данияр будет просто вынужден покинуть её.

Но Данияр, как ни странно, поступил совершенно иначе.

Спокойным, уверенным движением он отвёл её руки от лица.

Виктория не смотрела ему в глаза, но Данияр и не искал её взгляда.

Ему было нужно её внимание.

Усевшись на полу, он заговорил, глядя в белую стену кабинета. Но на самом деле он вёл диалог с её, Виктории, душой.

– Родная, не стоит отчаиваться. Современная медицина творит чудеса! Да, Виктория, ты не сможешь родить и выносить дитя. Но мы имеем шанс на обретения родного по крови ребёнка.

– Наша клиника предлагает услуги суррогатного материнства. Законодательство страны разрешает воспользоваться услугами здоровой женщины для рождения ребёнка.

Голос врача вторгся в диалог супругов естественно, без нарочитой вежливости.

Надежда проста, как сама жизнь.

И столь же сложна в своем лучшем свершении.

Поддавшись обаянию опытного эскулапа, Виктория почти улыбнулась, однако радость быстро погасла, растворившись в сумраке сомнений и тревог.

– Но мои яйцеклетки…

Врач – тоже человек, и ему тоже нужно кормить семью.

Надежда – вот источник доходов и клиники, и врача.

Надежда – это инвестиция духа и материи.

А сбывшаяся мечта – это процент с неё.

Для выживания предприятия и личности необходимы солидные отчисления в пользу вкладчиков. Процент достоверно сбывшихся надежд должен удерживаться на высоком уровне.

Поэтому высокопрофессиональный врач выдал новую порцию обнадёживающей информации.

– У вас редкое заболевание. И ваш организм не вырабатывает яйцеклетки. Но мы предоставим вам донора – вот каталог женщин, выбирайте. Всё будет анонимно, разумеется.

Осечка – с этим неприятным побочным эффектом сталкиваются все продавцы надежд.

Скинув путы сладостных обещаний, Виктория с неожиданной для себя охотой погрузилась в привычный сумрак сомнений и тревог.

Стереотипы – враг личного успеха, достигаемого через реализацию мечты, и враг успеха общечеловеческого.

Но эволюция индивида и социума неизбежно происходит путём отказа от прежних шаблонов в пользу создания их новых форм.

Но и здесь Викторию спас от утопления в трясине подгнивших представлений вовремя подоспевший Данияр.

Живой гибкий ум видит в обломках былого стройматериал для чуть более светлого будущего…

На него человек надеется всегда, какой бы эпохе и политическому организму ни служил.

– Мы согласны! Милая, какая разница, кто родит! Главное, у нас будет наш собственный малыш!

Незримой тенью врач выскользнул в коридор.

Предоставление в нужный момент потенциальным клиентам столь необходимой атмосферы интимности – залог длительного финансового успеха клиники.

– Любимая, я согласен на всё! Я уже люблю этого ребёнка, нашего ребёнка! Плод нашей взаимной любви…

Данияр осыпал её руки страстными поцелуями.

Она же была где-то очень-очень далеко. Там, где не было никого, кроме неё, парящей в золотом сиянии почти обретённого счастья…

Обещание счастья бывает реальнее и слаще него самого…

* * *

Возвращения врача Виктория не запомнила.

Как и не вспомнила последующих слёз радости от рождения долгожданного ребёнка.

Память – она подчиняется не воле человека, но управляющим его судьбой Высшим силам.

То, что дано нам помнить, и становится материалом для работы над нелёгким, но обязательным процессом духовного роста.

Земля вновь уходила из-под ног.

Планета с нарастающей скоростью неслась в космические дали, и она бежала всё быстрее, стремясь угнаться за ней.

Не успеть…

Усталость навалилась мраком временного бесчувствия…

Тьма разверзлась под ногами ледяным вакуумом, она ухнула в его безжизненную пропасть и закричала.

Схватившись руками за грудь, Виктория попыталась унять сумасшедшее биение рвущегося вон сердца.

«Что случилось, где я?!»

Первое, что она увидела – своё отражение в ледяных от ненависти глазах.

Глаза неизвестного ей человека, мужчины средних лет, их взгляд устремлён, жёстко нацелен на неё. И в этом взоре она прочитала следующее.

Её лично он вовсе не ненавидел.

Равнодушие – вот как он относился и к ней, и ко всему миру.

Но ненависть – след, тянущийся из когда-то, возможно, и не в этой жизни, пережитой боли.

Застарелая ненависть, превращённая в профессиональное равнодушие.

Равнодушие профессиональной ненависти.

Ничего личного, одна работа.

* * *

Впервые в жизни Виктория увидела прокурора.

Видеть перед собой источник профессионально наработанной ненависти было страшно. Виктория зажмурилась и тут же приняла удар слов, раскалённой лавой излившихся в её душу.

– Ваша честь, вот доказательства! Договор подделан!

Агрессивно-резкий хлопок вынудил сознание вернуться в привычный мир.

С видом законного победителя прокурор монументально высился посреди зала.

Меланхоличный пожилой судья без интереса перебирал какие-то бумажные листы, доставая их из разложенной перед ним внушительной папки.

«Наверное, толстой папкой злой дядька ударил о стол, чтобы убить таракана…» – ускользнув в спасительное детство, Виктория и не подозревала, насколько психологически точно охарактеризовала этого невысокого лысоватого мужчину средних лет.

Он не убивал собственноручно, но профессионально чинил смерть чужими руками.

И её судьбу он решил с невообразимой для эмпатийного человека безжалостной лёгкостью.

Она и не подозревала, что было там, в том грузном кожаном накопителе удешевлённых обумажненных жизней, о каких договорах идёт речь, и вообще – почему она здесь…

Рассудок отказывался принимать неожиданно сменившийся формат реальности.

Но сердце безошибочно предчувствовало надвигавшуюся беду.

И когда отчаяние накрыло Викторию с головой, затуманенности её слуха коснулся ещё один голос.

На этот раз – равнодушно-дружественный.

В прошлой жизни, где реальность разворачивалась в размеренном ходе повседневной жизни, она бы далеко убежала от подобной «дружественности».

Но сейчас она вцепилась в выданное судьбой (или государством) присутствие с надеждой смертельно больного человека.

– Ваша честь, я протестую! Вот доказательства подлинности договора!

Высокая молодая женщина с хорошо поставленным выражением праведного гнева на идеально накрашенном лице водружала в точности такую же пухлую папку на судейский стол.

– Адвокат… Силантьева, но она вроде бы по вопросам раздела имущества специализируется…

Перешёпот голосов пробежал по залу тенями скрываемых эмоций.

– Суд удаляется на перерыв.

Уставший от собственного безразличия голос.

Глядя вслед удаляющейся фигуре, Виктория созерцала и припечатанную к ней совокупность мыслей:

«Судья над человеческими судьбами должен быть равнодушным ко всему человеческому. Иначе ему не справиться с гнётом ответственности, спроецированным в чувство вины. Не может тот, кто ощущает себя виноватым чуть ли не перед каждым подсудимым, адекватно играть выпавшую ему роль. Аморальность и отрешённость… Общие корни у, казалось бы, противоречивых характеристик личности. А что есть личность, как не набор конфликтов и противоречий?»

Кружение мыслей выткало вокруг сознания непрозрачную пелену полуреальности, полусна…

Наверное, в её паутинистой липкости и пропадают души, переходя зыбкую грань психической нормальности человека.

* * *

Очнувшись от стука двери, Виктория на удивление быстро осознала, где она и что происходит.

Вошедший в зал судья прошёл к своему месту с излишне отстранённым видом.

«Всё же он сопереживает мне. Он живой, он тоже человек!»

Радостные мысли вспорхнули яркими тропическими птичками, и глаза Виктории засияли проблесками надежды на счастье, на настоящую полнокровную жизнь, на сбывшиеся мечты, на любовь…

– Суд постановил: Виктория Иванова и Данияр Ахметов виновны в подделке договора о применении услуг суррогатной матери, Эльвиры Рашевой. Суд постановил закрепить право на плод, вынашиваемый Эльвирой Рашевой, за Эльвирой Рашевой на основании отсутствия у ответчицы, Виктории Ивановой, генетической связи с ребёнком.

С каждым словом судьи разноцветное оперение тропических птичек меркло, сливаясь с мраком, поднимавшимся из глубин её души. Яркие перья падали вниз, на лету превращаясь в холодные куски безжизненного пластика.

Ненастоящая жизнь.

Поддельная любовь.

Предвиденье прошлых событий развернулось перед Викторией калейдоскопически быстро сменяющимися ощущениями дежавю.

Виктория знала, какой именно предстанет перед ней цепочка ближайших событий…

Адвокат – врачу, сидящему в зале:

– Прокурор настоял на проведении теста на ДНК. Виктория не является биологической матерью ребёнка. Закон не отдаст ей дитя.

Врач-репродуктолог:

– Это возмутительно! У нас есть договор!

Адвокат:

– Увы… Он признан недействительным. Не знаю, как им это удалось… Договор-то настоящий. Подлые махинаторы!

Судья:

– За подделку договора Виктория Иванова и Данияр Ахметов приговариваются к двум годам лишения свободы. Условно.

Напряжение, державшее душу в оковах до сих пор, вдруг исчезло.

Эмоции и мысли, знания и предположения, страхи и желания, не нашедшие для себя выхода, не трансформированные в положительные энергии и потому спрессованные во внутреннем мире Виктории в отвердевший ком страданий, вдруг ожили и нашли себе выход.

Колоссальной силы взрыв сотряс душу.

Тьма спасительного забвения накрыла восприятие.

И когда к Виктории вернулся дар осознания себя и мира, она обнаружила последний невообразимо крошечным и одновременно непостижимо большим.

В пустом гулком помещении не осталось ни одного человека.

Лишь двое слушали биение сердец друг друга. И это биение более не казалось им сопряжённым в единый унисон.

Лишь двое, создавших целый мир и способных уничтожить его за долю секунды.

Лишь двое, однажды самых родных и близких, а сейчас неизмеримо далёких друг от друга людей.

Она и Данияр.

Их взгляды встретились в последний раз.

Всего два раза дозволено произойти дуэли характеров между двумя людьми: в момент первого осознанного выражения любви и на смертном одре этого великого чувства.

И в рождении, и в смерти идёт процесс взвешивания эволюционного качества души.

Всегда есть ведущий и ведомый. Кто-то, кто инициирует раскрытие новых отношений, и тот, кто в определённый период их перерос и готов идти дальше.

Находясь в своём прошлом, она, не спеша, невольно смакуя пережитую и вновь переживаемую боль, прокручивала мгновение за мгновением, слово за словом…

В окаменевшей от страданий душе Виктория искала черты нового «я».

Бессознательно уподобившись скульптору, через проживание прежних мук она пыталась сбить с души излишек наивности, лени, безответственности, эгоизма, косности восприятия с единственной целью: открыть для себя путь в ожидающее её грядущее.

Будущее есть у каждого из нас, даже после смерти.

Потому что смерть тела – это переход сознания на рубеж новой жизни.

* * *

Виктория:

– Какой ужас! Моё желание не успело исполниться, и его тут же у меня отобрали! Мой ребёнок! Это всё равно мой ребёнок! В нём моя любовь, моя душа! О Боже, зачем мне жить!

Данияр:

– Виктория, послушай… Я совершил ошибку… Мы оба совершили ошибку. Вернее, это сделала ты.

Виктория:

– О чём ты?!

Данияр:

– Нехорошо подделывать договор!

Виктория:

– Данияр! Ты в своём уме? Договор настоящий! Мы вместе подписали его! Мы нанимали юриста!

Данияр:

– Из-за своего фанатизма ты всё разрушила. А я должен расплачиваться! Моя репутация подмочена. Приговор суда поставил крест на моей карьере. Но я не позволю тебе отобрать у меня ребёнка. Моего ребёнка, генетически моего, между прочим! Всё кончено. Я ухожу, Виктория. Ухожу к матери моего ребёнка. К Эльвире Рашевой.

Их диалог на самом деле был монологом. Речью Бытия, познающего себя через союзы и конфликты своих разных, но равноправных творений.

Голосом Бога в последнем, пусть и вопиюще противоречивом, но всё же созвучии душ.

И когда тишина взаимного отвержения заполнила все бреши, раны от непонимания в обеих душах, излишком излилась из них, захватила и утопила в себе окружающее пространство, в зал вошла она. Эльвира Рашева. Обняв её, официально всё ещё её мужа, она улыбнулась ей худшей изо всех улыбок.

Улыбкой жалости.

Счастливая соперница жалела её.

Она, Виктория, столь ничтожна и никчёмна, что недостойна быть врагом даже для такой пустяковой женщины (в этой оценке соперницы она мгновенно убедила себя, едва поняла ситуацию), которая рожает детей за деньги.

Она намного, намного хуже её.

Она, Виктория, доказала себе и миру собственную никчёмность.

Бог с ним, с миром. Без его одобрения она смогла бы жить и дальше.

Но вот избежать непринятия себя собой, равно как и удара самоотвержения, оказалось делом невозможным.

В память накрепко врезались фразы, высеченные на камне равнодушия, придавившем её обессиленную душу.

– Я не хочу жить… Я не хочу жить… Я не хочу жить…

Вместо портрета физической бренности на могильном камне души навсегда запечатлелась эта сцена.

Поддельно живая, она двигалась в самоповторе по кругу собранных в ней последующих мелких деталей и крупных фактов.

В прошлом есть место для будущего.

Для настоящего же времени в нём места нет никогда.

Вот Виктория, совершенно опустошённая, измученная бессилием, вошла в свою квартиру.

Не замечая чудовищного беспорядка вокруг, она, словно зомби, со взглядом нарастающей опостылости бродила по комнатам.

Перманентно натыкалась на распахнутые дверцы шкафов, спотыкалась о вещи, разбросанные на полу…

Конечно же, не замечала, что внешний беспорядок отражал хаос мыслей и чувств, царивший в её внутреннем мире…

Разброс внешний усиливает сумятицу внутреннюю.

С новым кругом Виктория двигалась всё быстрее…

Парадоксально, но на определённой стадии душевное измождение наиболее ярко проявляется в беспокойстве движений тела…

Она размахивала руками…

Она что-то громко кричала…

Она заходилась в истерическом плаче и кидалась с кулаками на представшую перед ней дверь.

Никаких препятствий на пути самоуничтожения!

Хоть одно дело она бессознательно, но доведёт до конца.

Максимально противоречащие друг другу страх и желание, стремясь непременно реализоваться, соединяются в особый союз.

Союз непримиримой конфликтности.

И данная конфликтность, выраженная в невозможности разрешения ситуации победой одной из сторон, вызывает к действию потаённые ресурсы подсознания.

Всё или ничего.

Гордиев узел должен быть разрублен.