Текст книги "Цена страха"

Мироздание не может тормозить в эволюционном процессе из-за отказа одной души грамотно выйти из положенного ей кризиса.

Созидающие силы души берут власть над её воплощённым бытием под свой контроль.

Пропущенные сквозь призму негативной особенности её состояния, они оборачиваются для неё своим противоположным свойством.

Созидание превращается в разрушение.

И события внешней реальности начинают разворачиваться с шокирующей быстротой и непредсказуемостью.

* * *

Дверь распахнулась настежь, вталкивая восприятие в перспективу предъявленного запределья.

Вывалившийся из него скелетоподобный худой человек с глубоко запавшими глазами схватил Викторию за горло.

Он тряс её, трясся сам и выкрикивал нечто несуразное о деньгах и ценностях.

Безжизненность его взгляда пикировалась, скрещивалась с бессмысленностью её взора.

Удвоенная пустота порождает неизбежно быструю смерть.

* * *

Удар ножа почти выбросил Викторию за пределы могильного камня на её душе.

Но, приняв неотвратимое, она провалилась вниз, в истоки собственного подсознания.

В самую суть Бытия, в присутствие Бога, в первопричину и жизни, и смерти.

* * *

Возрождение – право, даруемое каждой душе в момент её сотворения Всевышним.

Но за возрождение из глубин духовного небытия, личностной слабости и отказа от эволюции и жизни надо платить.

И расплата в любом случае адекватна и высока.

Глава 8
Реальность

«Почему-то солнечный свет на свободе кажется ярче, теплее и жизнерадостнее, чем в тюрьме».

С этой мыслью Александр запрокинул голову, созерцая чистейшее сияние голубого неба, жадно улавливая малейший солнечный отблик в его безграничных просторах.

Тюрьма…

Данным словом он частенько характеризовал не саму психиатрическую лечебницу, но личное в ней пребывание.

А если точнее, то переживаемое состояние сознания.

Безумие, настоящее или ложное, защитное, но неизбежно инвалидизирующее – оно всегда как тюрьма для страждущей свободного полёта души.

Безумцу или игроку в безумии априори недостаёт всего того, что для нормального человека является насыщающей нормой.

Вечный голод принудительно или добровольно искажённого сознания…

Голод деформированного восприятия…

Отражение дисгармонии души в эволюционные нужды жизни…

Краски мира для Александра казались стёртыми.

Тусклый, обескровленный мир хаоса, уставшего от себя самого, – такова была его привычная реальность в казённых медицинских стенах.

Застоявшийся воздух. Пресная еда. Бродящие по кругу призрачные образы и мысли, лишённые силы созидания…

От сезона к сезону одинаково холодный и безрадостный солнечный свет…

Всплески отчаяния и ярости, являющиеся, скорее, попыткой прочувствовать собственное бытие, нежели способом борьбы с ним…

Взрывы разрушительных эмоций позволяли пережить наиболее полные минуты имеющейся формы существования.

Разрушение питало жизнь.

Разрушение спасало от смерти.

Но один лишь шаг – и всё это осталось за чертой.

За дверью в полубытие, за порогом прошлой жизни.

Один лишь шаг – и новая жизнь, новый он сам выстроили новую реальность под новый формат его души.

Реальность, где солнечный свет действительно животворен и ярок.

Где не разрушение, но созидание, как и положено, правит жизнью.

Созидание имеет разные формы самовыражения.

Одна из них – это любовь.

Любовь.

Она тоже встретила его в обновлённой реальности.

Испуганно, с годами накопленной, устоявшейся, упрочившейся в душе подозрительностью она смотрела на него, как будто он мог в любое мгновение исчезнуть, не попрощавшись, без её разрешения раствориться в переливах чистого дневного света.

Но всё же, набравшись смелости, она подошла к Александру.

И молча, без единого слова или звука, обняла его, прижавшись к груди.

Её молчание было красноречивее всяких слов.

В новой, настоящей реальности всё было наполнено жизнью, а значит – и легко читаемым смыслом.

«Я люблю тебя» – эта мысль белоснежной бабочкой порхала в соединённом поле двух сознаний.

Несколько мгновений они жили, мыслили и сознавали действительно в унисон.

Два человека, мужчина и женщина.

Две души, чья сила взаимной любви (впрочем, как и любая сила любой любви) являла в земной мир сияющее величие Бога.

А потом невысказанное, но прочувствованное полилось из духовного подспудья потоком слёз и слов.

– Боже мой! Яна! Боже мой!

Смеясь, Александр то прижимал к себе плачущую девушку, то отодвигал на расстояние вытянутой руки, словно желая удостовериться – да, это она, и вправду она!

– Любимый, я почти потеряла надежду! Навещала тебя каждый день… Вначале… Но ты не узнавал меня… Называл разными именами или просто гнал прочь… Каждый день приносил мне исключительно боль и отчаяние…

Мягко освободившись от его объятий, Яна то скрывала, то оборачивала к возлюбленному залитое слезами лицо.

«Слёзы счастья и горя…»

От интенсивности её и собственных чувств горло сжал спазм почти непреодолимой болезненной силы.

Александр едва не задохнулся.

– И ты перестала приходить ко мне физически. Я этого и не понял… Потому что, любимая, ты всегда была со мной в моих снах! Правда, внешность твоя постоянно менялась. Но имя, твоё имя неизменно оставалось прежним! Яна… Моя Яна…

Слова прорывались сквозь барьеры, зажимы тела с трудом, с болью.

Горло сводили судороги.

Желудок сжимался в объятый огнём комок.

Но он должен был это сказать.

Иначе новая реальность потеряла бы все краски и превратилась в тень от предыдущего полубытия.

Своевременная искренность имеет особую созидательную силу.

– Александр…

Страдание объединяет лучше радости.

Обнявшись, они снова дали волю слезам.

Очищение приходит самым простым, но не всегда приятным путём.

А банальность порой является единственно верным решением.

– Выходи за меня, любимая… Стань моей женой!

Снизу вверх он смотрел ей в глаза. Удивлённые и радостные. Счастливые и недоверчивые.

Любимые и незнакомые.

И её взгляд сказал ему всё то, что затем произнесли её губы.

Но он выслушал до конца. Она заслужила быть услышанной.

А он должен был дважды принять и прожить горькую правду её сомнения.

Он заслужил духовный рост через не свою боль.

– Любимый… Но не позабудешь ли ты меня снова? Не оставишь меня одну, не уйдёшь в реальность твоего опасно бурного воображения?

Некоторые слова надо произносить из равной с собеседником диспозиции.

Поднявшись с колен, Александр нежно коснулся губами её щеки.

– Любимая, я здоров. Среди множества никчёмных докторов нашёлся, наконец, тот, кто сумел услышать крик моей души, заблудившейся в пустых страхах и обманчивых образах. Он понял меня, показал, что не стоит бороться с реальностью и вывел из безумия в явный мир. Я навсегда останусь с тобой, милая Яна! Отныне я не боюсь любить и быть любимым, не отвергаю ответственность за свои выборы, не боюсь самого себя… Я здесь всецело!

Горячий страстный шёпот обжёг ему сердце. Но эта боль была до изнеможения приятной…

Прижав любимую к себе, он снова и снова повторял её слова, почти не шевеля губами, словно боясь спугнуть благую весть:

– Неужели счастье возможно… Неужели…

* * *

Веселье искрилось в бокалах с шампанским, в глазах и улыбках, в смехе и шутках…

Искренняя радость читалась даже на самых зацикленных в проживании жизненных неприятностей и оттого нелюдимых лицах.

Настоящий праздник сближает сердца.

А что может быть праздничнее, чем наконец-то обретённое счастье любимых и любящих людей?

Ну… разве что оставленное за спиной их же горе…

– Я поздравляю молодых! Как я рад за мою дочь! Каждый день я видел её глубокую печаль, её слёзы, которые она вытирала украдкой. Её вымученная улыбка причиняла мне сильную боль! Показная радость дочери вонзалась мне в сердце, заставляя острее чувствовать неизлечимость её утраты! Александр, её возлюбленный, потеряв рассудок, словно умер, ушёл в иной мир! Тяжесть горя давила на меня: моя дочь никогда не разлюбит несчастного Александра, никогда не посвятит своё чувство другому мужчине и не будет счастлива ни одного дня! Яна ушла в своё горе и как будто умерла вместе со своим горемычным возлюбленным…

Ранняя седина отнюдь не портила облик этого человека.

Даже сгорбленные под тяжестью перенесённого душевного бремени его плечи сохраняли выражение достоинства.

Благородство – это принятие ударов судьбы не с жалостью к себе, но с осознанным смирением.

Поцеловав дочь, старик вернулся на своё место. По нему было видно, что теперь он будет чувствовать себя комфортно везде, где бы ни находился.

Счастье, заслуженное долгим страданием, адаптирует человека к изменчивости любого места или жизненной ситуации.

Понимание и благодарность светились в глазах немолодой женщины, поднявшейся из-за стола.

Страдание прокладывает между людьми мосты выживания и необходимого сочувствия, а потому и дружбы.

Многое невысказанное связывало этих двоих через пространство и время.

Мать жениха улыбнулась сквозь слёзы о прошлом.

Но слова её были посвящены, конечно же, настоящему.

– Счастье переполняет моё сердце! Надежда на исцеление сына стала реальностью! Мои молитвы были услышаны! Бог, всемогущий и милосердный, дал нам с Александром шанс на счастливую жизнь и послал ангела в лице этой прекрасной девушки, Яны! Я верю, Яночка, что наши с тобой молитвы, наполненные любовью двойной силы, обратили на себя внимание Творца, и снизошло к нам Его благословение!

По выражению её лица всем собравшимся было ясно, что сейчас она скажет нечто значительное. Очень важное, судьбоносное.

И она, конечно же, это сказала.

Приподнявшись на цыпочки, будто стремясь получше рассмотреть расстилающиеся впереди горизонты, Яна почти выкрикивала слова в звенящую праздничную тишину.

– Дорога к счастью трудна, но каждый шаг стоит цели! И сегодня я хочу разделить переполняющее меня счастье с самыми родными и близкими людьми! С теми, биение чьих любящих сердец поддерживало искры жизни в моём исстрадавшемся сердце… У нас с Александром будет ребёнок! Мы дадим начало новой жизни, более радостной и гармоничной, чем наше собственное бытие!

«Ребёнок…»

Вспышка радости, ослепительным солнечным цветком озарившая сознание Александра, тут же погасла, поглощенная чёрной волной смертельной потери…

«Как странно… Известие о новой жизни усилило мой страх смерти… Страх смерти моей и моих близких…»

Эту мысль, настолько внезапную, что будто и не свою вовсе, он не успел даже воспринять до конца.

Против собственной воли Александр поднялся и, поцеловав в лоб молодую жену, направился к выходу.

– Милый, что случилось? Ты куда?

Брошенный вслед недоумённый вскрик заставил чуть сбавить шаг.

Механически обернувшись уже у двери, он отослал к истоку чужой тревоги фальшиво-успокоительные слова:

– О Боже! Ребёнок! Любимая… Это так неожиданно! И столь прекрасно… Милая моя, но отчего ты не поделилась со мной раньше этой потрясающей вестью?

Александр вздрогнул, увидев неожиданно близко перед собой встревоженные любимые глаза.

– Милый, ты обиделся? Прости меня! Я хотела, чтобы позитивные эмоции наших гостей и особенно наших родителей поддержали и усилили наш с тобой триумф!

Почувствовав касание нежных рук Яны, Александр лишь на пару вдохов позволил себе пребывать в спасительной гавани её объятий.

Мягко, но решительно высвободившись, он тут же попал в плен чьей-то чуждой, опасно потусторонней воли.

– О, да… Триумф жизни… Триумф созидания… Триумф неизбежности…

Слова сорвались с губ едва шелестящими невесомыми крылышками мотыльками, живущими пусть и краткую, но всё-таки полноценную жизнь.

Однако любящий человек слышит не ушами, но сердцем.

Схватив его за руку, Яна с тревогой вгляделась во вдруг переставшее быть знакомым лицо.

Её искреннее беспокойство вернуло к жизни прежнее «я».

Растерянно оглядевшись, Александр собрал с притихших гостей щедрый урожай непонимания и растерянности.

Осознал, что музыканты перестали играть, и люди слушали гнетущую тишину уже не первую минуту.

Вдохнул новую порцию воздуха и неприятно поразился его тяжёлой затхлости.

«Здесь дышишь плесенью старых обид и страхов, пагубных страстей, ненависти и агрессии, оставленных в ресторане тысячами несчастливых людских душ. Показная роскошь и лицемерное веселье… Продажная любовь и предчувствие смерти любви ещё не рождённой. Всё в мире смертно. Всё».

Он чуть было не повторил вслух эти слова, сказанные кем-то ему в ухо.

Испуганно обернувшись на их звучание, Александр почти успел испугаться ещё больше, не обнаружив рядом с собой никого, кроме Яны, но вовремя был остановлен её умоляющим взглядом.

И вслух он произнёс, разумеется, совсем иное:

– Здесь слишком душно. Радостная весть ошеломила меня. Я стану не только счастливым мужем, но и отцом! Любимая, я должен выйти на свежий воздух. Пройдусь, немного успокою мысли и чувства…

И снова родное тепло её руки.

Мгновенное соприкосновение судеб.

И столь же молниеносное их разделение.

Её рука сама собой отпустила его руку.

Совместное чувство облегчения и радости, идущее от сопереживающих паре гостей, вернуло Яне утраченное в недавние минуты счастье.

– Иди, любимый, конечно же, иди. Тебе нужен свежий воздух и успокоение. Я тоже не сразу приняла особенность моего положения… Ребёнок… Плод нашей любви… Плод страсти… Плод жизни…

Свежий воздух и успокоение…

Новые впечатления отражаются в душе новыми решениями.

Подчинившись влекущей его силе, он не помнил, как поднялся на крышу.

Грохот музыки, шум множества голосов, всплески истерического смеха, пьяные выкрики – всё это осталось там.

Внизу.

В старом мире.

* * *

А на него, пребывающего в умиротворяющих объятиях ночного Мироздания, смотрело бездонное звёздное небо.

Настолько близкое и понимающее, что любые слова казались оскорбительно неточными и потому ненужными.

Небо понимало его и без слов.

Александр протянул руки навстречу звёздному свету, и лунное сияние разлилось по ладоням едва видимым слоем серебра, впиталось в кожу, влилось в вены и артерии, просочилось в душу и наполнило её мерцающим ночным сиянием.

Никогда бы он не подумал, что ночь, забвение, тьма могут быть непреодолимо, невыносимо, сладостно желанными, как сильнейшие в мире наркотики…

Но зависимость своей реализации стоит неимоверно дорого…

Однако кто же думает о цене, когда страх, принявший обличье желания, ловко правит обезумевшим духом?

Слабость и лёгкость накатили на тело.

Все зажимы, блоки и спазмы, о существовании которых он и не подозревал, но узнал только сейчас, в момент их исчезновения, покинули его физическую бренность.

И слова полились в окружающий полумрак словно сами собой…

– Ночь… Как темна её манящая бездна… И как она успокаивающе холодна… Ледяным дыханием тянет из скрытых во тьме углов… Из переулков и теней… Из бездны моей души… Что это?!

Неявные движения тьмы на периферии восприятия прошлись по телу холодным липким ветерком.

Как будто лица коснулось не движение воздуха, но иная, более плотная субстанция…

Напрягшись, Александр всмотрелся в окружающее пространство.

И вскрикнул с напугавшей его самого громкостью.

Тени, множество теней отделялось от ночного мира, отпочковывалось от темноты, сгущало её в своём бытие…

Ночь порождала и укрепляла саму себя прямо у него на глазах!

Тени клубились, извивались, и он чувствовал каждое их движение!

Холодные и липкие, отвратительные прикосновения становились всё чаще, всё явственнее с каждым новым биением его сердца!

А сердце было готово выпрыгнуть из груди.

Ужас сдавил горло удушающей чёрной петлёй.

В панике Александр заметался по крыше, остро, до самой глубины души чувствуя ограниченность её (крыши или души, он не знал, в эти мгновения внешняя и внутренняя реальности слились воедино) мирка и больно натыкаясь на невидимые стены новой тюрьмы.

Но метания тела не прерывали контакта души с тенями.

И следующее их прикосновение отражалось в сознании рождением очередной мысли, сразу же воплощавшейся в слова.

Мир и его душа стали единым, но каким-то дисгармоничным целым.

– Счастье… Что это? Реальность или иллюзия, плод больного разума, его стремление избежать смерти? Жизнь… Она ли есть бытие? Или небытие является обратной стороной жизни? Или жизнь – это лишь тень небытия? Я существую сам по себе или только в воображении любящих меня людей? Но кого или что любят они на самом деле? Реального, живого человека или мёртвые представления о нём? Свои надежды и мечты? Свои страхи и желания? Свои слабости и достоинства?

Птичий крик всколыхнул ночное небо.

В оцепенении Александр созерцал далёкий космический свет.

Взмахи чёрных крыльев филигранно нарисовались на лунном лике и быстро исчезли в недалеко отступившем от звёздного сияния вечном мраке…

И его ледяное прикосновение Александр явственно ощутил в прячущейся в слабеющем пульсе душе.

– Стало быть, меня вовсе нет? А если меня нет, то нет и любви Яны ко мне. Я – отражение ЕЁ ожиданий и иллюзий. Я – отражение ЕЁ чаяний и невзгод! Меня нет… Но есть лишь впечатление Яны о моём ложном бытие… Но сможет ли иллюзия, фантомный бред сделать её счастливой? Навряд ли…

А мой ребёнок… Да, мой зародившийся, но ещё не рождённый ребёнок! Как быть с ним? Возможно ли, что он болен душевно, так же, как и я? Вероятно, да. Вероятно, нет. Но если он болен, то каким тяжким бременем ляжет его существование на плечи хрупкой Яны! А если нет, то сколь непосильным грузом окажется он для себя самого…

Пушечным мясом для несовершенного мира… Очередным страдальцем, взвалившим на плечи неподъёмную тяжесть людской ненависти и равнодушия… Негодяем или святым, неважно… Мой ещё не родившийся ребёнок уже обречён на непрекращающееся страдание и извечную боль… Он повторит мою судьбу и превзойдёт меня в своей муке и горе… Ведь сын неудержимо стремится превзойти отца, не так ли?

И не убить его в чреве матери. Убийство – это зло, насилие над волей человека. Ребёнок мой, он не родился и не волен выбирать судьбу. Но волен я, его родитель. Я выбираю лучшую из моих участей. Я выбираю бытие теней. Всё равно мне никогда не смириться с жестокой реальностью этого мира и личностной слабостью. Да, я слабак и трус. Я не хочу видеть чужую боль и страдание. Но сейчас я совершу свой самый храбрый поступок. Я сброшу ярмо иллюзий. Я приму подлинную реальность. Одна лишь смерть реальна. Смерть – она и мир… и я. Я отказываюсь от дуалистичности бытия. Я выбираю целостность смерти.

* * *

Ночь манила и звала его не напрасно.

Ночь давно знала о своей власти над родственной ей душой.

Ночь – это время единения иллюзии господства Тьмы над миром и сердцем.

Ночь – это время неразличения мрака земли и неба. Время наваждения, уверенности в том, что полёт, настоящий полёт возможен в любом направлении.

А чем бегство от (или из) жизни отличается от бегства от смерти?

Стремительность проявленного заблуждения.

Фатальная, пиковая, завершающая стадия дисгармонии личного бытия.

Засмеявшись от нахлынувшего чувства облегчения, Александр шагнул в потустороннее, видимое лишь ему одному небо самозабвенного мрака и полетел…

Глава 9
Иной мир

Цветы, цветы… они благоухали повсюду!

Столько цветов Виктория не видела никогда и нигде!

Пение птиц божественной музыкой разливалось над садом.

Невероятных размеров радуга переливалась в голубом безоблачном небе, ничуть не затмевая света солнца, но наоборот, усиливая и подчёркивая его.

Жары она не ощущала. Холода, впрочем, тоже.

Чувства и эмоции спали, убаюканные невероятной красотой вокруг.

С рассеянной полуулыбкой она наблюдала за двумя мужчинами, молодым и не очень, бродящими меж дивных цветов.

Александр и Мирзо.

Откуда ей известны их имена, хотя видела этих людей впервые, она не задумывалась.

Иногда требуется принимать данность такой, какая она есть.

Ей было хорошо, так хорошо, как ни единого мгновения в жизни.

И ещё Виктория знала, чего именно она ждёт.

Ждёт некоего внешнего стимула для пробуждения сладко дремлющей души.

Просыпаться не хотелось, но ей придётся принять новую реальность, это она знала тоже.

Она ждала, давно подготовленная к подобному ожиданию.

Будто бы она проводила время в ожидании в этом чудесном саду неоднократно.

Много раз.

И каждое новое ожидание кардинально отличалось от предыдущего.

В голову лезли странные картинки, напичканные эмоциями и чувствами, словами и поступками, которые она сама порождала и переживала, но вот внешний вид её самой постоянно менялся…

Мужчины, женщины, дети, старики…

Люди несусветно различных профессий, обликов, характеров…

И всеми этими людьми была она…

«Реинкарнации…» – шепнул кто-то над ухом, и Виктория, вздрогнув, обернулась.

Рядом никого не было.

Зато радуга вдруг пролилась красным дождём над головой Александра.

Подскочив на месте, он растерянно заморгал глазами, как человек, насильно вытащенный из самого сердца ночного мрака.

Затравленно озираясь, он сделал несколько робких шагов прямо по благоухающим нежным цветам.

Виктория невольно застонала: она внезапно ощутила мучительную боль попираемой этим человеком души.

Его души.

Корня и смысла его земного и вечного бытия.

Услышав её стон, Александр развернулся и пошёл прямо на неё.

Угрожающее размахивание сжатыми кулаками сменялось истерическим заламыванием рук.

Но монолог, ужасный крик его сердца не смолкал ни на мгновение.

– Ещё одна воображаемая реальность… Мой бедный больной разум совсем перестал взаимодействовать с действительным миром! Надо же, какое буйство красок! Какие невероятные формы жизни! А это что, там, над головой? Радуга? Но почему она не меняется, не тускнеет, не исчезает? Вечная радуга? Однако я дошёл до точки! До точки! До края! Но почему же я никак не пересеку его, этот край?! Где черта, разделяющая мир жизни и мир смерти? Где она, ответь же мне, Яна, помоги мне, спаси меня от самого себя!

Виктория попятилась, смутно сознавая, что безумный человек видит в ней какую-то другую личность.

Споткнувшись, она упала на свежераскрывшиеся бутоны, безжалостно сминая их неземную красоту.

Сумасшедший настиг её и попытался схватить за воротник окровавленной блузки.

Но его пальцы прошли сквозь тонкую ткань, словно её в природе и не существовало.

Рядом с безумцем внезапно возник мужчина в белом халате.

Он появился из ниоткуда, но Викторию не покидала странная уверенность: она чувствовала его присутствие постоянно…

Он пребывал сокрытым некой невидимой ширмой, тонкой, но непроницаемой взгляду пеленой между слоями реальности. Её личной и общемировой, мирозданческой, архиглобальной реальности…

Бытия с невообразимо большей заглавной буквы.

А может, этой заглавной буквой он…

Он…

Она…

Оно…

Любопытство, жгучая жажда знать больше захватила душу Виктории впервые за всю её сознательную жизнь.

Никогда ещё она не стремилась, не желала проникнуть за завесу привычных представлений, выйти из рамок надоевшей обыденности…

Движимая страстью познания, она бросилась к человеку в белом халате.

Схватила его за руку.

Он позволил ей схватить себя за руку, она это осознала на сто процентов!

Он сам захотел, чтобы она прикоснулась к нему!

Он вёл её!

Она прикоснулась, и…

И…

И в глазах засияло множество разноцветных радуг.

Вдруг они скрутились в единый поток энергии, и Виктория полетела, отдавшись его всепроникающей силе, сквозь всё растущую и растущую беспредельность неведомого…

Неисчислимое множество миров принимало её в свои пределы и отпускало в новое странствие.

Мириады живых существ проносили её присутствие через дарованные им духовные сердца.

Она вливалась в их взгляды, слабости, достижения, мечты и страхи.

Она становилась ими, меняла за мгновение тысячи, миллионы форм бытия…

Она сливалась с каждым из воплощённых и ожидающих рождения душ…

Она превращалась в океаны разноцветного света в безграничных и почти всесильных душах высших ангелов…

Она сужалась в точки, раскрывалась безднами тьмы в ужасных сознаниях адептов Зла…

Она была всем, но нигде не теряла себя, только приобретала.

И в тот миг, когда её сознание слилось с беспредельностью и безвременьем всего Мироздания, она обрела свою истинную суть.

И поняла, кто Он и зачем они все здесь…

* * *

– Подожди!

Улыбаясь, Он мягко сжал её руку.

Невысказанные слова застыли у Виктории на губах, превратились в золотистых бабочек, взлетели и закружились в воздухе.

Зачарованно она наблюдала их порхающий полёт и грациозное приземление на головы бродящих по саду людей.

Развернувшись, Виктория обнаружила человека в белом халате стоящим в некотором отдалении, возле Александра, на чьих растрёпанных, обрызганных кровью и грязью кудрях она не увидела ни одной из золотистых бабочек…

Но это волновало её меньше всего.

Гораздо больший интерес, вдохновение и блаженный трепет вызывало непрекращающееся ощущение единения с Ним.

Как будто Он и поныне пребывал рядом с ней, продолжая держать за руку.

Чувство со-единства с Мирозданием пульсировало в душе, наполняло особой жизненностью и смыслом…

– Реальностей неисчислимое множество. И все они твои. И все они в тебе.

Он сказал это, обращаясь одновременно и к Виктории, и к Александру.

Истерический хохот бы Ему ответом.

«Александр ещё не понимает. Его душа пока спит. Но она должна проснуться, потому что Он направляет её путь».

Улыбнувшись, Виктория приняла и мягко лелеяла душевную боль безумца.

Успокоение для него – не цель, но долгий и трудный путь.

– Ничто не реально! Я помню, как сиганул с крыши! Я помню даже звук, с которым брякнулся об асфальт! Чмок! Ничто не реально! Даже смерть! Даже смерть иллюзорна!!!

Издав утробный крик, дикарь сознания с яростью вцепился в свои же кудри.

Неожиданно живым потоком кровь хлынула по его рукам.

Виктория вскрикнула.

– Ничего. Это плачет его душа. Плачет гневом и ненавистью к себе же. Пусть выплачется. Ей стает легче.

Его взгляд раскрывался перед ней бесчисленными звёздными небосклонами.

Виктория присела на траву, борясь с приступом головокружения.

Всё-таки не достаёт развития души для восприятия, пусть и кратковременного, всей целостности Бытия.

Александр же услышал от Него нечто иное.

– В точку! Смерти нет. Есть только переход к новой форме бытия.

– Да кончатся когда-нибудь эти воображаемые круговерти?! Я устал!!! Я хочу мира в душе! Кто выведет меня из череды кошмаров, кто?! Кто?!

Виктория снова испуганно ойкнула, наблюдая, как умалишённый набросился на человека в белом халате и отчаянно затряс его, схватив за грудки.

Но, сморгнув, она поняла – ошиблась.

Александр стоял, сжав в кулаках воображаемую ткань, и судорожно трясся, а «врач» спокойно созерцал его муки с расстояния в пару шагов.

Всего лишь два коротких слова, тихо сказанные «врачом», произвели неожиданно мощный эффект.

– Ты сам.

* * *

И вдруг отмер Скрипач, явно вспомнив нечто крайне важное.

Забегав по саду, он оставил в прошлом состояние вялого полуступора, в котором пребывал всё это время.

В приступе лихорадки подсознания он метался из стороны в сторону, пытаясь расчистить себе путь среди цветущих деревьев, но лишь натыкался на непреклоняющиеся ветви и стволы.

Виктории, с недоумённым состраданием созерцающей эту сцену, казалось, что несчастный и не замечает физической боли. Но её душу разрывала боль его души.

Сад огласили неистово отчаянные вопли.

– Далия! Раушан! Марат! Любимая, дети! Вы где? Что это за место такое? Мы вышли в сад после банкета? Но где же все гости? Где моя награда? Где?!

Поиски не дали результатов.

Перекошенное от страданий лицо обернулось к Виктории, и она отшатнулась, напряглась в ожидании повторной атаки чужого безумия на её притягательную хрупкость.

Образ неадекватного в своём бессилии Александра ожил в памяти.

Ледяные пальцы почти сомкнулись вокруг её шеи… И наполненная любовью разноликая Вечность, спасительно развернувшаяся перед ней…

Незнакомец, Он, самый родной и близкий из когда-либо встреченных ею существ…

Его таинственная всесильность обещала новые знания и столь необходимый душе опыт бытия…

Но её, готовую к новой битве и новому спасению, ждало разочарование.

На миг сцепившись с ней взглядом, Скрипач тут же отвернулся и вошёл в очередное пике собственной реальности.

Упав на колени, музыкант принялся с ожесточением рыть влажную садовую землю.

Комья плодородного чернозёма летели в стороны и молниеносно рассыпались мириадами ослепительно белых точек.

Рассеянный свет парил в воздухе над Мирзо.

И едва тот поднял голову, привлечённый неясным, но зовущим ощущением, сложился в картинки, в лица.

Беспомощно осев на землю, лишённый сил Скрипач молча взирал на оживающие в небе воспоминания.

Лица дорогих, любимых людей.

Жена, сын и дочь…

События жизни вылеплялись одно за другим из сияющего света, жили совсем недолго и гасли, уносимые рекой перемен.

Новое воспоминание вбирало в себя душу Мирзо, и он смеялся, грустил, негодовал, лился, надеялся, проживал ту гамму чувств, которую несло в себе данное воспоминание.

Но при его завершении неизменно плакал.

Однако с каждым следующим воспоминанием слёз становилось всё меньше.

Эмоции освобождали душу постепенно.

Осознание своих выборов, поступков и их последствий приобретало всё большую ясность.

И проживание заключительной сцены своей жизни Скрипач провёл с совершенно сухими глазами.

Со светлым сердцем.

С чистым осознанием.

Опустив глаза, Мирзо некоторое время созерцал себя самого.

И когда взор его, спокойный и ясный, встретился с понимающим и добрым взором человека в белом, Виктория не сомневалась в том, что сейчас услышит и увидит.

Но воспринятое всё равно потрясло её.

Случилось новое чудо. От человека в белом халате отделилась тень и направилась к музыканту.

С каждым шагом тень обретала всё более выраженные плотность и черты.

На плечо Мирзо легла рука Вритиэля.

– Да вот же она, твоя награда!

Движение миров и времён остановилось здесь и сейчас для Мирзо.

* * *

Красавица-ведущая держит на ладони заветный кубок.

Скрипач ласково оглаживает его контуры, и кубок исчезает, растворяется в игре миллиардов светящихся точек.

Иллюзия растаяла. Музыкант с недоумением созерцал развоплощение заветной мечты.

– Обманщик! Лгун! Мошенник! Где моя награда?! Ты обещал!!!

Выдав сжигающе-гневную тираду, Скрипач позволил грусти осознания проступить в своём взгляде и в чуть заметной улыбке на опущенных уголках губ.

Только мудрые люди способны так улыбаться.

* * *

– Так я сказал бы недавно. Но сейчас…

Девушка в красном платье отрешённо созерцала душевные метаморфозы визави.

Соглашаясь с ними, она кивнула и произнесла сквозь ответную полуулыбку голосом Вритиэля:

– А я бы сказал так: «Кусок металла для тебя важнее жизней родных тебе людей? Где твоя семья, Мирзо?»

И, отвернувшись от музыканта, неожиданно прекрасным сопрано пропела:

– Да вот же твоя награда, возьми! Ты лучший скрипач во всём мире! Твоё имя будет жить вечно!

Подмигнув Виктории, Скрипач с театральным рычанием бросился к ведущей, но его пальцы ухватили лишь воздух, пустоту, ничто…