Текст книги "Долгий путь на Бимини"

Глава 31

Солнце нещадно било в глаза. Герберт пошевелился и застонал от головной боли: казалось, в затылок забивают сваи. Захрустела щебенка под неторопливыми шагами, свет загородила чья-то спина. Герберт сжался в ожидании нового удара и услышал ехидное хихиканье. Всхлипнув, он перевернулся на бок и открыл глаза.

Перед ним стоял низенький сутулый человек с большими руками, которые по-обезьяньи болтались, едва не доставая до земли. Малиновая рожица величиной с кулачок, казалось, состояло из одних морщин; маленькие водянистые глаза блуждали, то и дело останавливаясь на Герберте; в эти моменты физиономия карлика делалась глумливой.

Проморгавшись, Герберт узнал давешнего нищего. Вместо веселенького пластикового плаща тот был одет в ветхое одеяние из бархата; из висящей на поясе кобуры торчала резная пистолетная рукоять, которая доходила карлику чуть ли не до подмышки. Нищий со злорадным любопытством вперился в пришедшего в себя Герберта. Тот приподнялся на локтях и огляделся.

Они находились в обширной яме, оставшейся на месте взорванной тюрьмы. Склоны были засыпаны битым кирпичом и обломками известняка, поросшими вьюнками и повиликой. Кое-где пробивались голубые цветки цикория; объеденные гусеницами кусты с трудом цеплялись корнями за камни. Дно пересекали остатки стен; местами чернели провалы и трещины. В уцелевшей стене напротив все дверные проемы были завалены камнем, но прямо посередине зияла длинная расщелина, в которую вполне мог протиснуться взрослый человек.

Рядом с проломом в тени молодого клена чернели две фигуры, отдаленно напоминающие страшно истощенных, древних мартышек; однако они тоже были одеты и даже вооружены. Хихикающий над Гербертом карлик на их фоне казался воплощением жизни и здоровья. Рассмотрев стражей подробнее и поняв, что больше всего они похожи на древние мумии, зачем-то разодетые в камзолы, Герберт решил, что галлюцинирует.

Сразу стало спокойнее. Без всякого волнения Герберт смотрел, как карлик вытащил свой чудовищный пистолет и навел его расширенное воронкой дуло прямо в лицо. «Где рыба?» – спросил карлик. Его скрипучий голос, казалось, царапал череп. Герберт болезненно улыбнулся и прикрыл глаза. Вспомнилось, что совсем недавно господин Нуссер рассказывал о каком-то знаменитом психиатре, приехавшем в Клоксвилль; надо будет попросить телефончик, вяло подумал Герберт.

Стоило Клаусу проникнуть в мысли, и его сразу стало видно. Аптекарь вылез из той самой расщелины, рядом с которой дежурили мумии. Размахивая руками и забавно переваливаясь, он побежал на карлика. Впрочем, сразу стало не до смеха: щебенка так оглушительно хрустела под ногами Клауса, что Герберт на мгновение потерял сознание от пронзившей череп боли, а когда пришел в себя, понял, что ничего не слышит.

Клаус свирепо тряс карлика за шиворот; губы аптекаря шевелились, видимо, изрыгая проклятия, но в чем дело, Герберт понять не мог. В руке карлика мелькнул кинжал и полетел на камни, выбитый тяжелой лапой озверевшего вконец Клауса. Нищий, подпрыгнув, схватил аптекаря за грудки; под разорванным воротником Клауса мелькнуло что-то блестящее, и Герберт заметил на груди Клауса большой, очень тяжелый с виду медальон. Карлик тоже увидел его. Физиономию перекосило от удивления; карлик ухватился за странное украшение и начал изо всех сил тянуть к себе. Клаус отпихивался. Его шея побагровела, а глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит.

Внезапно цепочка лопнула, и они разлетелись в разные стороны. Клаус с размаху уселся на землю. Карлик тоже упал, но быстро вскочил и зашипел, хватаясь за разбитый локоть; в костлявой руке он крепко сжимал медальон. Аптекарь заворочался, и под его весом заскрипел битый камень – в галлюцинацию вернулся звук. Герберт напрягся, ожидая боли, но, видимо, он уже перешел какой-то предел – ничего страшного не случилось, лишь слегка саднило в затылке.

– Вы не имеете права! Это портрет моей жены! – запальчиво крикнул Клаус.

– Это портрет Беглой Реме, причем моей работы! – завизжал карлик. – Я сделал его для капитана Брида, а не для вас!

Герберт хотел попросить, чтобы они не кричали, но смог только хрипло замычать.

– Реме, – простонал Клаус.

– Реме, – эхом откликнулся карлик. Его физиономия неожиданно застыла, как будто нищего потрясла какая-то мысль; подкинув медальон на ладони, карлик усмехнулся так зловеще, что, будь он реален, Герберт бы до смерти испугался. – Ну конечно, Реме! – сказал карлик и кособоко поклонился изумленному аптекарю. – Благодарю, господин Нуссер! – проскрипел он, и в голосе снова послышались издевательские нотки. – А теперь вынужден вас покинуть, у меня срочное дельце.

Захихикав, карлик устремился к трещине в стене. Казалось, он побежал бы, если б не сильная хромота. У входа в подземелье нищий задержался, сказал что-то своим жутковатым помощникам и просочился в щель. Черные мартышки-мумии втянулись следом. Клаус, с трудом поднявшись, бросился было за ними, но, заглянув в расселину, безнадежно махнул рукой.

– О-хо-хо, мой мальчик, – вздохнул Клаус. – Реме… Ах черт! – он заглянул в провал и покачал головой. – Нет, не найти уже… Увел медальон, чертов жулик!

Герберт сочувственно помычал.

– Плохо дело, сынок, – снова завздыхал Клаус.

– Дорогой медальон? – выдавил Герберт, понимая, что от него ждут хоть слова.

– Да если бы только медальон… Хотя чего мне стоило забрать его из музея – ты бы знал! Ночь, замки… Но так хотелось хотя бы портрет… Видно, не судьба. Но дело не в этом.

Пряча глаза, аптекарь принялся пересказывать события последних дней. Несколько раз Герберт порывался остановить его: Клаус рассказывал что-то ужасно неприятное, от чего хотелось спрятать глаза и заскрипеть зубами, или сжать кулак и ударить; но Клаус не обращал внимания на попытки и продолжал нести свое, размахивая руками и то и дело тяжко отдуваясь. Наконец он замолк, вытер вспотевший лоб и выжидающе посмотрел на Герберта. Тот молчал, не зная, что отвечать. Клаус разочарованно вздохнул и присел на камень, видимо, решив подождать, когда Герберт слегка придет в себя.

Голоса и шорох осыпающихся камней заставил Клауса подпрыгнуть.

– …наверняка у Ти-Жака. Главное – найти этого типа, – говорил мужчина. – Жаль, что Гай удрал, – я подозреваю, что он знает подземелья, как свои пять пальцев. Но ничего, выкрутимся.

– А он отдаст? – отозвался девичий голос, и Клаус налился кровью, узнав свою дочь.

– Куда он денется, – говорил тем временем мужской голос, в котором аптекарь уже различил интонации Карререса. – Жаль, конечно, что ты не знаешь пути – куда было бы проще.

– Никак не рассмотреть, – виновато ответила Элли.

– Наверное, потому, что цепочка прервалась… осторожней, здесь битый кирпич под травой.

– А почему не желтый? – закапризничала Элли.

– Уж какой есть, – отозвался Карререс с улыбкой в голосе.

Они силуэтами мелькнули на краю ямы появились и начали осторожно спускаться. Элли то и дело спотыкалась; маленькая, но увесистая клетка тянула в сторону, и ей приходилось балансировать свободной рукой. Клаус заметался, не зная, что предпринять, рванулся было прятаться, но в конце концов, сооббразив, что его давно заметили, сложил руки на груди и застыл суровой статуей. Герберт встал рядом: видимо, от него требовалось как-то отреагировать на появление бывшей невесты и соперника. Глядя, как Карререс придерживает Элли за плечи, Герберт почувствовал смутную тоску.

– Как хорошо, что ты здесь! – воскликнула Элли, едва спустившись, и Клаус снисходительно улыбнулся, подкручивая усы. – Привет, Берти, – слегка смущенно кивнула она и снова повернулась к отцу. – Пап, мне надо столько всего тебе рассказать…

Герберт не дал ей договорить.

– Вы мне не нравитесь, – проскрипел он, пристально глядя на Карререса. – Вы отвратительный тип, в самом деле, – он неуверенно переступил с ноги на ногу, и в его голосе прорезалась горечь. – А меня вчера невеста с другом разыграли… представляете – переоделись в зомби и разыграли. Вот, – он ткнул пальцем в Элли, – вот она. Моя невеста. Какого дьявола она делает здесь с вами? Продолжаешь шутить, принцесса? Что у тебя с ухом?

– Игуана укусила, – мрачно ответила Элли, пощупав превратившуюся в малиновый вареник ушную раковину.

– Игуана? – переспросил Герберт, не спуская глас с Карререса. – Игуана?! Что он с тобой сделал, Элли? Вы спали с моей невестой! – он картинным жестом ткнул пальцем в доктора.

– Не валяйте дурака, – поморщился Карререс.

– Не отпирайтесь! И уберите от нее свои грязные руки!

– Да я не отпираюсь, – пожал плечами Карререс.

– Берти, перестань, – пробормотала Элли, сгорая от стыда. Голос Герберта звучал, как граммофонная запись речи героя, сошедшего со страниц сентиментального романа.

– Как вы могли! – чуть ли по слогам произнес Герберт, не обращая на нее внимания, и подался вперед. – Я вам морду побью!

Карререс приподнял брови и пристально всмотрелся в Герберта. Лицо инженера казалось сонным и серьезным, будто он старательно играл унылую роль. Карререс поскучнел и сбросил сумку с плеча. Вздохнув, он легким толчком отстранил Элли, шагнул вперед.

– Перестаньте, – мягко сказал он, – вы устали и расстроены, но…

Пригнув голову, Герберт сжал кулаки и с носорожьей яростью бросился на доктора.

Он не успел ударить – Карререс ушел в сторону, и кулак, нацеленный в челюсть, просвистел мимо. Потеряв равновесие, Герберт покатился по земле и застыл, глядя в небо. Элли пробрал холодок: лицо Герберта оставалось непроницаемо серьезным, на нем не было и тени эмоций. Она отбежала в сторону, поставила клетку с игуаной на землю и вернулась к Каррересу. Герберт пошевелился. Что-то звякнуло о камни и затихло, прихлопнутое ободранной ладонью. Инженер встал, пошатываясь, – брюки на коленях порваны, глаза остекленели. Сосредоточенно вытягивая губы трубочкой, он перехватил поудобнее кинжал Ти-Жака и качнулся к Каррересу. Элли вскрикнула.

– Не советую, – тихо сказал Карререс. Он сделал неуловимое движение, и в руке блеснул стилет.

– Вы с ума сошли! – заорала Элли. Она попыталась встать между Каррересом и Гербертом, но доктор крепко ухватил ее за локоть. – Герберт, перестань! Он же убьет тебя! – Герберт не отвечал, лишь беззвучно шевелил губами. – Дурак! – выплюнула Элли. – Он же бессмертный…

Она дернула всем телом, вырываясь из рук Карререса, и потянулась к Герберту, будто надеясь отобрать у него кинжал.

– Элли, иди вниз и жди там, – ровным голосом сказал Карререс, не спуская глаз с Герберта. – Живо! – он схватил ее за плечо и отбросил за спину.

– Но…

– Ты не бессмертная, – ответил Карререс не глядя и скользнул навстречу Герберту. – Уходи. Господин Нуссер, вам лучше остаться здесь, – добавил он, заметив, как Клаус бочком подбирается к пролому вслед за Элли.

– Не пора ли вызвать полицию? – меланхолично проговорил в пространство Клаус, но на всякий случай остановился.

– Валяйте, – согласился Карререс. – Заодно расскажем им о нашем договоре.

Клаус увял, и Карререс снова сосредоточился на Герберте. Тот вился вокруг, делая выпады кинжалом, – еще слишком далеко, чтобы быть опасным, но постепенно сужая спираль. Карререс медленно поворачивался к нему, выжидая момент. Глаза Герберта было пусты; сосредоточенный взгляд, казалось, обращен внутрь, как будто инженер решал сложную математическую задачу. Не меняясь в лице, он со странной ловкостью прыгнул на доктора. Зазвенела сталь, и, услышав ее, по-заячьи вскрикнул Клаус.

…это было как в Гаване, в Порт-о-Пренсе, Нуэво, в десятках и сотнях городов, в темных кабаках, провонявших рыбой и смолой, где опилки на полу пропитаны разлитым ромом и табачной слюной, где слова значили все и ничего, где кто-то с пустым и серьезным взглядом вскрикивал «дьявол!» и вскакивал, вытягивая из ножен кинжал. Как могло бы случиться с капитаном Бридом, повернись все немного по-другому. Герберт был неестественно ловок сейчас, ловок и силен, будто что-то подпитывало его извне, Карререс мог убить его, но не мог остановить, и ему приходилось парировать удары, отступать и возвращаться, и вновь парировать, пока неумелое тело Герберта не сделало наконец ошибку, – и тогда Карререс скользнул к нему за спину, одной рукой заламывая локоть, а другой – прижимая лезвие к часто бьющейся жиле на напряженной шее.

Казалось, к Герберту вернулся здравый смысл, – будто разом вывернули на запрокинутую до хруста в позвонках голову ведро холодной воды. Вместе с отрезвлением пришел и страх. Колени инженера затряслись; он тихо всхлипнул, закатил глаза и обмяк.

– Оставь Элли в покое, – сказал Карререс, все еще прижимая лезвие к шее Герберта. Тот дернулся, и из-под стилета потекла тонкая струйка крови. – Она не твоя больше.

Герберт медленно прикрыл и снова открыл глаза, давая понять, что согласен. Карререс опустил стилет и выпустил инженера. Посмотрел на Клауса, застывшего в стороне – усы обвисли, лоб усеян бисеринками пота. Перехватив взгляд доктора, аптекарь вытащил из кармана платок и принялся утирать мокрое лицо. Он прятал глаза, пытаясь принять респектабельный и возмущенный вид, но заговаривать не решался. Подхватив сумку и клетку с игуаной, Карререс шагнул к пролому. В руках уже не было оружия, и доктор снова казался мирным и безобидным, хотя и резковатым человеком.

– Отдайте хотя бы ящерицу! – взмолился Герберт.

Клаус прижал руку к сердцу и, кажется, перестал дышать. Помедлив, Карререс с усмешкой протянул клетку. Герберт схватил ее обеими руками, прижался лицом к проволочной сетке и всхлипнул. Карререс постоял, глядя на него, и принялся рыться в кармане. Наконец он вытащил увесистую монету.

– Возьмите, – сказал он, протягивая монету Клаусу. Аптекарь полиловел и выпрямился во весь рост. – Да о чем вы думаете?! Это монета, которая никогда не врет. Мне некогда объясняться с вами, но если вы зададите правильные вопросы ей…

– Почему это я должен вам верить? Вы надули меня, доктор! Вы ведете себя просто неприлично и непорядочно, вы…

– Похитил вашу дочь, нарушил договор, посягнул на вашу честь, этсетера, – пожал плечами Карререс. – Вы же знаете, как проверить монету. Ну?

Гневно сопя, Клаус перевел взгляд с Карререса на клетку в руках Герберта и обратно. Наконец он сгреб монету и сунул в карман.

– Я проверю, – угрожающе сказал он.

– Конечно, – ответил Карререс и нырнул в трещину в стене, ведущую в катакомбы.

– Умница, Герберт, – выдохнул Клаус, когда Карререс скрылся из виду. – Теперь пойдем. Ты ведь поможешь мне?

– Как? – спросил Герберт.

– Ты же хочешь вернуть Элли, правда? – Герберт истово закивал. – Вот и пойдем.

Клаус подхватил Герберта под руку, подтащил к пролому и присел, вслушиваясь. Когда шаги Карререса затихли, он приложил палец к губам, и, поманив Герберта за собой, полез в подземелье, но вдруг передумал.

– Погоди, – сказал аптекарь, вытащил оставленную Каррересом монету и хмуро оглядел ее со всех сторон. Ни года, ни надписей. Скорее не монета даже, а золотой диск с выдавленным орнаментом, который показался Клаусу смутно знакомым. Он перевернул монету. Вторая сторона была чистой и гладкой, будто бы даже отполированной.

– Ну ладно, – пробормотал Клаус. – Элли вернется? Орел… орнамент – да, пусто – значит пусто…

Он подкинул монету. Глухо звякнув, золотой диск покатился по земле, замер. Клаус выпучил глаза и перестал дышать.

– Мошенник! – заорал он в пролом и отпрянул, оглушенный эхом.

– Камешки, – сказал Герберт каким-то булькающим голосом.

Клаус тяжело наклонился над монетой, твердо стоящей на ребре между двумя обломками кирпича.

– Камешки, – горько повторил он. – Пойдем.

– Элли? – позвал Карререс.

По подземному коридору прокатилось влажное эхо. Доктор быстро пошел по тоннелю, стараясь ставить ногу беззвучно, чтобы не заглушить ответ. Тело еще не успокоилось после схватки; колотилось сердце, руки сжимались в кулаки, и воздух, казалось, пах кровью. Впрочем, запах вскоре исчез; Карререс сбавил шаг и снова окликнул Элли.

– Я здесь, – отозвался слабый голос, и Карререс свернул на звук.

Элли сидела на берегу канала, едва заметная в полутьме, – свет с улицы с трудом пробивался в этот тоннель. Она мерно раскачивалась, обхватив себя руками. Подойдя ближе, Карререс увидел, что Элли сидит в опасной близости от воды. Все еще взбудораженный дракой, он легко подхватил Элли подмышки, успев ощутить, как она дрожит, поставил на ноги на безопасном расстоянии от кромки набережной и со смехом взъерошил ей волосы. Элли медленно отстранилась, огляделась и замерла, увидев, что доктор один.

– Ты убил его, – ровным, мертвым голосом сказала Элли.

– С ума сошла, – лениво откликнулся Карререс. Элли всмотрелась в его лицо и кивнула.

– Прости, – проговорила она. – Но когда ты заставил меня уйти, я подумала…

– Да я боялся, что ты подвернешься под лезвие. С тебя сталось бы полезть нас разнимать. Вот был бы номер, если бы ты случайно напоролась на нож!

Элли потупилась.

– Я так боялась, что ты его убьешь, – сказала она.

– Тебе было бы очень жаль его? – быстро спросил Карререс.

– Все-таки мы когда-то дружили, – равнодушно ответила Элли. – Пока он не начал строить из себя жениха. Но… дело не только в этом… – она подняла глаза, заглянула в лицо Каррересу.

– Понятно, – с усмешкой кивнул он. – Но теперь ты убедилась, что я не хладнокровный убийца?

– Да, – ответила Элли все тем же ровным тоном, и Карререс удивленно взглянул на нее.

– Боюсь, ему теперь нездоровится, – нахмурился он. – Нет, я не ранил его. Но у него и так были расшатаны нервы, а теперь и вовсе нелады с психикой. Надо же было вам с Гаем заявиться именно к нему! Ты проела дырки в его реальности, уж извини. А последние приключения – добили окончательно…

– Бедный, – произнесла Элли.

– Ничего не поделаешь, – пожал плечами Карререс. – Но, думаю, он оправится сам, и довольно быстро. На редкость нормальный человек – неудивительно, что тебе с ним было скучно.

Элли кивнула. Только сейчас Карререс заметил ее неестественную сдержанность. Тревожно задрав брови, он взял ее за подбородок и заглянул в глаза.

– Что случилось, Элли? – спросил он. – С ним все будет в порядке…

– Дело не в Герберте, – все тем же пугающе-спокойным голосом ответила Элли. – Совсем не в нем. Мама… – проговорила она и беспомощно разрыдалась.

Глава 32

Рассерженная и напуганная, Элли протиснулась в коридор, который когда-то пересекал тюремный подвал, и пошла вперед, стараясь не вслушиваться в топот и вскрики наверху. Она залезала сюда лишь пару раз, в детстве, но никогда не заходила далеко. Элли ожидала, что подземные переходы покажутся ей маленькими и тесными – но вскоре обнаружила, что может идти, не пригибаясь и не протискиваясь боком сквозь завалы, будто вода за эти годы вместо того, чтобы занести полости, лишь расчистила их.

Воздух был сырым и затхлым, но вони канализации, которой так опасалась Элли, почти не чувствовалось. Элли вспомнила, как Гай с Гербертом пугали ее пиратами-мертвецами, живущими в подземелье. На секунду она задумалась, как могла проникнуть в детские фантазии эта невозможная правда; потом пришло в голову, что как раз из-за того, что пираты-призраки все-таки существуют, Герберт сейчас дерется с Каррересом, – и, может быть, сам скоро будет мертв. Она попыталась вызвать чувство вины за то, как обошлась с Гербертом, но, как ни пыталась, не находила в себе ни капли раскаяния – и из-за этого чувствовала себя виноватой.

Коридор закончился несколькими высокими ступеньками, поросшими рыжеватым мхом. Поколебавшись, Элли начала спускаться. Пропитанный водой известняк крошился под ногами, впереди что-то поблескивало – присмотревшись, Элли поняла, что это черная вода, плещущая у подножия лестницы. Судя по запаху, канал был относительно чистым – от него несло водорослями и тиной, даже немного гнилью, но ничем больше. Стены покрывала мохнатая слизь, которая, казалось, чуть отсвечивала в полумраке – бледный свет едва пробивался сквозь трещины в потолке, забитые комьями земли и корнями.

Лестница разделилась надвое, уводя к узким набережным, тянущимся с обеих сторон канала. Элли медленно пошла по левому берегу, стараясь держаться подальше от воды – от нее исходила смутная угроза. Казалось, под смоляной поверхностью канала ходят какие-то сумрачные тени чернее черной воды, безмозглые, но исполненные слепой, голодной ярости. Пройдя несколько метров, Элли остановилась. В подступающей со всех сторон темноте злость на Карререса и Герберта прошла, уступив место страху. Элли оглянулась. Трещина в стене, через которую она попала в подземелье, показалась ей далеким фонарем, подвешенным кем-то, чтобы не дать ей найти настоящий выход. Он то и дело мигал, будто вокруг лампы метались гигантские мотыльки.

Послышался тихий всплеск, и Элли испуганно обернулась на звук, готовая увидеть плывущую к ней черную тварь. Но из глубины туннеля неспешно приближалось пятнышко золотистого света. Элли отступила к стене и вжалась в неглубокую нишу: кто бы ни надвигался оттуда, связываться с этим существом не хотелось. Плеск становился все громче, и вскоре Элли разглядела маленькую лодку с горящей керосиновой лампой на носу.

Суденышком правила закутанная в шаль женщина; ее подсвеченное снизу лицо с глубокими складками у рта казалось жутковатой скорбной маской. Когда лодка уткнулась носом в ступени, женщина встала, и, подозрительно оглядевшись по сторонам, вышла на берег. Она было наклонилась, будто собираясь вытащить что-то из лодки, но замерла, тревожно глядя на далекий выход: видимо, мельтешение теней у пролома насторожило ее. Элли затаила дыхание, чтобы не выдать себя. Помявшись, женщина оставила лодку и стала крадучись пробираться к пролому.

Выдохнув, Элли вытянула шею, разглядывая лодку. Чуть освещенный лампой, на дне стоял какой-то стеклянный сосуд; огонь отбрасывал на его бока маслянистые блики, просвечивал насквозь, и было видно, как в мутноватой жидкости что-то вяло шевелится – белесый, полупрозрачный призрак, разбухший в густой жидкости, лишенный формы. Он его медлительного копошения к горлу подкатывала тошнота; банка казалась отвратительно-притягательной, и Элли не могла отвести от нее глаз. Фантом чуть повернулся, показывая прозрачные и как будто покрытые слизью плавники. Сердце Элли заколотилось; от радостного возбуждения захватило дух. Она едва дождалась, пока женщина отойдет достаточно далеко. Как только шаги зазвучали глуше, Элли, пригибаясь, бросилась к лодке.

Банка оказалась неудобной и очень тяжелой. Крепко обхватив добычу за скользкие бока, Элли попыталась выбраться из лодки; стоило поставить ногу на набережную, как утлое суденышко заходило ходуном. Теряя равновесие, Элли всем телом бросилась на берег и упала на бок, обнимая банку. Раздался отвратительный скрежет стекла о камень. Элли облилась холодным потом, почти чувствуя, как банка раскалывается под руками и жидкость, сохраняющая драгоценной рыбине жизнь, выливается на землю. Она перекатилась на спину, изо всех сил прижимая банку к животу, и замерла, ощупывая стекло в поисках трещин.

Все было цело. Элли медленно выдохнула, расслабляясь, и тут же вновь обмерла от ужаса: по коридору донеслось эхо торопливых шагов. Элли вскочила, едва не выронив банку вновь, и заметалась по берегу. Хозяйка лодки наверняка услышала звук удара и теперь бежала обратно. Вот-вот она должна была появиться на лестнице и застать воровку прямо на месте преступления, с краденой банкой в обнимку.

Едва соображая, что делает, Элли быстро поставила банку в едва заметное углубление, оставшееся в стене на месте выпавшего камня, и с невинным, заранее оскорбленным видом встала перед ней, загораживая. Это было глупо и бесполезно; Элли и не надеялась, что уловка удастся, и уж тем более не собиралась бороться с этой странной, пугающей женщиной, которая явно чувствовала себя в подземелье, как дома. Надо было всего лишь потянуть время: минута, две, и Герберт выдохнется, он не умеет драться… или Каррересу надоест, и он убьет его, подумала Элли с внезапным ожесточением. Так или иначе – он скоро придет на помощь, а до того надо сделать все, чтобы рыба с мозгом капитана Брида не исчезла в катакомбах бесследно.

На миг наверху мелькнул темный силуэт, и женщина торопливо сбежала к воде. Обнаружив, что лодка пуста, она издала сдавленный крик, полный ярости, и огляделась. Пальцы ее сжимались и разжимались, как когти; Элли стало по-настоящему страшно. Захотелось оставить банку и удрать – может, получилось бы проскочить мимо этой ведьмы к выходу; может, найдя банку, она не устроит погоню. Элли сделала крошечный шажок, и тут женщина услышала ее. Вздрогнув, она резко обернулась; ее лицо показалось Элли очень знакомым. Додумать она не успела.

– Ты кто такая? – глухо спросила женщина, подступая. Во рту Элли пересохло от ужаса. Женщина сделала еще шаг, пристально глядя на непрошеную гостью; тусклая полоска света из трещины в потолке упала на нее, осветила лицо, и у Элли перехватило дыхание.

– Мам? – проговорила она, не веря своим глазам.

Реме ахнула, прижав руки ко рту, но изумление тут же сменилось смущением. Прикусив губу и пряча глаза, она отступила. Элли показалось, что Реме сейчас развернется и убежит, но та, кажется, сумела преодолеть себя.

– Элли, – пробормотала она. – А я как раз к тебе.

– Что?!

– Хотела отдать тебе одну вещь. Ну, или послать, – глаза Реме забегали. – Это ты забрала ее?

Элли кивнула.

– Я думала, что ты умерла, – медленно сказал она. – Думала, что папа сочиняет, потому что ему так легче, а на самом деле тебя нет – иначе ты нашла бы способ проведать меня. – Элли помолчала, потом, сморщившись от мучительного недоумения, спросила: – Зачем ты вообще вышла замуж за папу?

– Ты ничего не понимаешь! – сердито крикнула Реме. – Кто ж знал, что твой отец привезет нас в этот проклятый город! Я думала, что смогу все забыть и жить, как обычная женщина. Я старалась. Он был такой славный, и влюбленный по уши. Тогда я в последний раз попыталась найти дорогу, и у меня ничего не получилось. Я два года сходила с ума, не зная, почему мне так тревожно, пока не встретила на улице Ти-Жака… он дергал меня за рукав и просил милостыню. И смеялся, смеялся…

– Почему ты не попросила переехать? Папа любил тебя, он бы согласился!

– Клаус сказал бы, что я слишком впечатлительна, что у меня расстроены нервы. Знакомо? – зло усмехнулась она, заметив, как скуксилась Элли. – Но даже если бы он согласился уехать, это не помогло бы. Я поняла, когда увидела Ти-Жака. Не сбежать, не забыть. Я больше не могла видеть Клауса… Я спряталась здесь. Я надеялась, что Ти-Жак придумает, как разговорить Брида, и хотела быть рядом в этот момент… Пойми, я не могла оставаться дома, не могла! Прости…

Протянув руки к Элли, Реме попыталась прижать ее к груди. Элли упиралась. От Реме пахло тиной и увядшими цветами; руки даже сквозь одежду показались ледяными. Элли напряглась всем телом, пытаясь сжаться, исчезнуть, лишь бы не прикасаться к этой чужой женщине, которая зачем-то оказалась невыносимо близко.

– Ну что же ты … – пробормотала Реме, все еще пытаясь обнять дочь.

Элли задергалась в ее руках, пытаясь высвободиться, чувствуя, как ее захлестывает волна гнева.

– Ты бросила нас! – крикнула она и изо всех сил оттолкнула Реме. От неожиданности та пошатнулась. Взмахнув руками, она шагнула назад; нога ухнула в пустоту, и Реме, окончательно потеряв равновесие, рухнула в канал, подняв целый фонтан брызг.

Испуганно вскрикнув, Элли подбежала к воде, готовая уже нырнуть следом, но тут голова Реме показалась над поверхностью. Шумно глотая воздух, женщина с трудом выпростала руки из-под облепившей тело тяжелой шали и уцепилась за бортик. Попыталась подтянуться, но мокрая одежда тянула вниз. Она всхлипнула, царапая камни, и Элли охватил стыд.

– Извини, – буркнула она и присела на корточки, протягивая руку. Реме впилась в нее пальцами с такой силой, будто тонула и уже успела нахлебаться воды и обезуметь от страха. Морщась от боли, Элли принялась тянуть. Беспокойство становилось все сильнее: уж слишком перепуганной выглядела Реме, слишком торопилась, пытаясь выбраться. Из-за этой суеты она все время срывалась, и Элли начинала уставать.

– Да не дергайся так, мам, ты же не тонешь, – сказала Элли. На мгновение перестала тащить и подняла голову, чтобы смахнуть пот со лба. За спиной Реме по воде шла какая-то неприятная, подозрительно упорядоченная рябь; некстати вспомнив о тенях, ходящих в глубине, Элли с новой силой потянула Реме за руку.

Рот Реме разорвал беззвучный вопль. Будто отзываясь на мысли, вода вскипела, и из водоворота возникла зубастая пасть в бледной чешуе, покрытая темными потеками. Элли подалась вперед, уже не думая о том, что сама может свалиться в воду, обхватила Реме обеими руками, изо всех сил откинулась назад и упала на спину, выдирая мать из канала.

Тело Реме обрушилось на нее всей тяжестью, заливая потоками воды. Она хрипела и задыхалась; Элли бормотала что-то успокаивающее, но ее не слышали. Поднапрягшись, Элли перекатила ее на спину. Реме безвольно подалась, будто большая, набитая ватой кукла. Ее лицо стремительно серело. Элли придушенно завизжала и вскочила на ноги.

– Получается, я ее убила, Анхельо, убила своими руками! – Элли снова разрыдалась, уткнувшись в грудь Карререса. Доктор чуть отстранил ее и сосредоточенно нахмурился.

– Она еще жива, – сказал он и тряхнул Элли за плечи. – Слышишь?

– Откуда ты знаешь? – спросила Элли сквозь слезы и спохватившись, пробормотала: – Ах, да. Барон…

Остальное пришлось рассказывать на бегу: Карререс несся огромными шагами, так что Элли едва успевала за ним.

– Я убежала оттуда, просто убежала, – говорила она, задыхаясь от бега и слез и проглатывая слова. – Я перетянула раны, чтобы остановить кровь, пыталась говорить с ней, но она молчала, и лицо… как смятая бумага, как маска… Анхельо, я не могла с ней остаться, мне было страшно, а она, я думала – она уже мертвая, и ей все равно…

– Я понимаю, – бросил на ходу Карререс.

Промозглый воздух пах железом. По воде шла крупная зыбь, поднятая привлеченными кровью глубинными тварями, и мелкая волна билась о камень набережной. Реме лежала неподвижно и, казалось, даже не дышала, но когда Карререс присел рядом, ее веки задрожали, и на лице проступила покорная усталость.

– Реме, – нежно позвал Карререс и сглотнул. – Бедная, бедная…

Глядя на них, Элли вдруг подумала, что Карререс помнит Реме совсем другой. В глубине души холодной колючей рыбиной шевельнулась ревность, и Элли отвернулась, сгорая от стыда. Обхватив себя руками, она слушала, как с резким вжиканьем открывается молния на сумке, как что-то шуршит и позвякивает; тихий голос доктора, слабый стон Реме.