Текст книги "Долгий путь на Бимини"

Легкая дымка, затянувшая Бимини, густела. Посеревшее небо вспучивалось громадными башнями кучевых облаков; их белые бока на глазах наливались багровой синевой. Дневной свет сменился тревожными сумерками, и рокот ощущался все сильнее; он, казалось, раздавался под самым черепом, все нарастая, и наконец взорвался раскатистым громом.

Лиловая молния вспорола брюхо огромной тучи, и, вспенивая землю, на Бимини с грохотом обрушился ливень.

Дождь был так силен, что уже через минуту по руслу шумно устремился пенистый мутный поток, сдирая с гранитного ложа многолетний слой мусора и грязи, с корнем выворачивая травяные куртинки и молодые кусты. Элли радостно завизжала и прыгнула в ручей. Она приплясывала и разбрызгивала босыми пятками жидкую грязь, которую тут же смывало дождевыми струями. Серый налет сухой плесени по краям русла, там, где течение было не таким яростным, на глазах наливался влагой, чернел и набухал, и уже шевелились в воде крохотные темные листочки, какие-то скользкие ниточки и стебельки, едва различимые в пузырящемся, бурлящем потоке. Гром уже грохотал непрерывно; он катался по каменной чаше долины, как гигантское золотое яйцо, и за рокотом и ревом воды Карререс мог только угадывать крики и смех Элли.

Она поскользнулась, проехалась на попе прямо под ноги доктора; Карререс подхватил ее за шиворот, поднял, мокрую и хохочущую, горячую под пропитанной водой одеждой, и пока он целовал ее, ливень кончился, и только отдельные крупные капли падали с глянцевых, играющих красками листьев.

Элли и Карререс замерли, прижавшись друг к другу. Они молча смотрели, как мутный, вздувшийся поток дождевой воды опадает и скатывается в озеро, срывая с берегов хлопья желтоватой пены. Яростный грохот бурной воды стихал, превращался в журчание, мягкое, мурлыкающе, – и сквозь него пробивался звон маленького водопада. Муть схлынула; вода завивалась над резным орнаментом в косы, будто сплетенные из золотистого стекла, вертелась крохотными водоворотиками и устремлялась дальше, прозрачная и чистая.

– Это ведь не дождевая вода, правда? – с отчаянной надеждой спросила Элли. – Дождевая уже ушла…

Карререс молча улыбнулся и подвел ее к краю обрыва. Долина сверкала глянцевым разноцветьем, и Элли подумала, что она и не умирала никогда от жажды – просто подернулась пылью заброшенности, которую смыл ливень. Галька на дне озера потемнела и блестела, будто полированная, а в глубокой яме под водопадом уже скопилась лужица воды. Гранит на уступе стал чуть склизким, и было понятно, что вскоре он снова зарастет черными водорослями, узоры скроются с глаз, но их сила будет передаваться протекающей по плоскому руслу воде; озеро наполнится, и его испарения затянут джунгли Бимини туманом, разъедающим стены между мирами.

– Пойдем, расскажем Ти-Жаку, – сказал Карререс. – Да и есть охота…

– Только не яичницу, – улыбнулась Элли.

Мокрые валуны были скользкими, но радость придавала сил и ловкости. Элли и Карререс быстро спустились и вдоль берега зашагали к дому. Но постепенно Элли начала отставать; она стала задумчива, даже печальна, и то и дело оглядывалась через плечо на струйку воды, падающую с утеса.

– Поторопись, – подогнал ее Карререс. – Хочу поскорее обрадовать Ти-Жака, если он еще не понял.

– Я бы не стала, – грустно ответила Элли.

– Почему?

– Ты говорил, что у тебя разом прошли все ссадины, как только на них попала вода, – тихо напомнила Элли и протянула Каррересу руку, ободранную накануне об камни на дне пересохшего озера. Ладонь по-прежнему пересекали покрасневшие, воспаленные царапины.

Элли ускользнула, как только стемнело, ни слова не сказав ни Каррересу, ни Ти-Жаку. Пробираясь вдоль уже наполненного водой озера, она вслушивалась в шорохи джунглей. Стволы деревьев чуть светились в темноте, мерцали светляки, и высоко в кронах металась похожая на горящий уголек ночная бабочка. Печально посвистывала маленькая птица; из-под ног юркнул какой-то зверек и с плеском нырнул в воду, подняв россыпь голубоватых брызг. Элли плохо понимала, куда идет и что должна сделать, но не сомневалась, что сообразит, как только окажется на месте.

Камень, похожий на лодку, выплыл из темноты неожиданно, едва заметный на фоне темного и блестящего от влаги утеса. Элли ловко перебралась через расщелину, будто лазала по этому валуну всю жизнь. Мокрая от росы, короткая и густая трава приятно холодила босые ноги. От гранатового деревца волнами наплывал нежный запах цветов. Элли подошла к очагу, пошарила под камнями, – под руки подвернулось несколько сухих веток. Она сложила их аккуратным шалашиком и щелкнула зажигалкой.

Пламя чуть подрагивало, отражаясь в водопаде; от деревца на воде колыхалась узорная тень. Журчание воды казалось серебристым, будто звуки челесты; огонь потрескивал, задавая ритм, и Элли невольно качнулась, отзываясь на мелодию. Что-то мешало. Элли стянула с себя платье, скомкала и отбросила на берег. Сухое потрескивание стало раскатистым, густым, будто рокотали вдали маленькие барабаны. Гулко застучало сердце, отвечая, и водопад раскинулся серебристыми нитями, жадно впитывая тепло тела, жар танца, огонь, загорающийся в крови, горячий пот, пламя на щеках.

Элли танцевала под музыку Бимини. Ее не было сейчас – в прохладном коконе ночи остался лишь сгусток жаркой силы, жажды жизни, разрывающий границы между мирами, освещающий холодный туман, наполняющий воду волшебством. Элли танцевала. Что-то врывалось в музыку, изменяло ее, добавляло низких звуков в тонкое пение ручья, – шаги, дыхание, темный, резко очерченный силуэт, шорох травы под ногами, – Элли откликнулась на новую мелодию, шагнула навстречу. Прохлада, исходящая от источника, сменилась жаром рук, скользящих по горящей коже, раскрывающих, выворачивающих наизнанку, и Элли отдавала свою жизнь до капли, до донышка, и наконец в изнеможении упала на траву, опустошенная, растворенная в источнике, в руках Карререса, во всем мире, – и переполненная жизнью и силой, готовая снова и снова делиться ими.

Полдороги до дома они одолели вплавь, пуская пузыри от беспричинного смеха, брызгаясь и дурачась, и наконец выбрались на мостки, пошатываясь от усталости. Прокрались мимо сопящего в гамаке Ти-Жака – Элли пришлось зажимать себе рот, чтобы не расхохотаться, но, добравшись до дверей, она все-таки не удержалась и тихо захихикала. Карререс прижал ладонь к ее губам, и они вместе ввалились в комнату, пеструю от лунных теней.

– Я еще ни разу не заходил в этот дом, – сказал Карререс, оглядываясь.

– Тебе здесь нравится? – спросила Элли, стараясь не выдать отчаянную надежду, вдруг охватившую ее.

– Да, уютно, – ответил Карререс, не заметив ее напряженного ожидания, повалился на кровать и зевнул. – Ну и денек, – пробормотал он с улыбкой, – иди сюда…

Элли скользнула под одеяло и забилась под бок Каррересу, уткнувшись носом подмышку.

Она поежилась от утренней прохлады, и Карререс поправил одеяло. Сквозь ресницы Элли наблюдала, как он курит у окна, одевается, негромко переговаривается с Ти-Жаком, стоя в дверях. Это был другой Карререс – совсем незнакомый; незнакомы были расслабленные движения, рассеянная улыбка, будто освещавшая все его лицо, новый оттенок прежде холодных глаз, в которых мерцали теперь золотистые искорки. Как будто старая, жесткая и холодная шкура лопнула и отвалилась засохшими клочьями, а под ней оказался живой человек, которого невозможно было не любить, которому нельзя было не верить, для которого можно было сделать все – лишь бы не уходило от него это тепло. Все, что Элли чувствовала раньше, казалось глупым сном. Горячие волны любви захлестывали ее; Элли вдруг поняла, что проклятие снято – и она видит настоящего Карререса, выбравшегося наконец из ледяного тумана и готового идти дальше.

Карререс вышел. Элли тихо заплакала, улыбаясь сквозь слезы. Нежность и печаль лишали сил; вскоре она снова заснула, и улыбалась во сне. Она сладко дремала, пока солнце не заглянуло в окно и не защекотало лучами ресницы.

Когда Элли вышла на веранду, от костра вкусно пахло жареным мясом. Карререс и Ти-Жак разом подняли головы и уставились на хранительницу так, как будто давно уже отчаялись дождаться.

– Я что-то проспала? – спросила она, нацеживая в кружку чай. Карререс с улыбкой покачал головой.

– Есть еще одно дело, – сказал Ти-Жак. – Ты теперь хранительница, может, и справишься.

– С чем?

– Капитана надо освободить, Элли, – сказал Карререс. – Капитана Брида. Вряд ли ты понимаешь, что с ним происходит все эти годы. И хорошо, что не понимаешь.

– Он не орет только потому, что сидит в рыбе, – мрачно добавил Ти-Жак.

– Ты сможешь это сделать?

Элли перестала жевать и задумчиво уставилась на банку.

– Пожалуй, да, – наконец пробормотала она.

– Тебе нужна помощь?

– Не знаю, – ответила Элли.

Поразмыслив еще с минуту, она подхватила банку и встала. За спиной стукнул металл. Элли оглянулась и увидела, что Карререс держит на коленях пистолет Ти-Жака со взведенными курками. Ей стало страшновато.

– Может, не надо? – жалобно спросила она.

– Надо, – вздохнул Карререс. – Не пугайся, я на всякий случай. Вдруг он тоже считает меня воплощением зла? – доктор иронически покосился на Ти-Жака, который вдруг страшно заинтересовался содержимым котелка, стоящего рядом с костром.

Не раздумывая больше, Элли быстро подошла к воде, отвинтила крышку и, прикусив губу, вывернула банку в озеро. Хлынул мутной водой глицерин и повис в прозрачной воде облачком; следом шлепнулась рыбина, изогнулась, ударила хвостом и забилась в пятне мути, которое все росло, становилось непрозрачным. В нем вспухали и лопались какие-то темные пузыри, свивались дымные струи, а в центре кипело что-то невидимое. Элли в страхе попятилась к костру. Вода вздыбилась фонтаном и рухнула, оставив безумно озирающегося капитана Брида стоящим по пояс в воде.

Отфыркиваясь, он полез на берег. Элли ойкнула и отвернулась, сморщившись от отвращения, – синевато-бледный, истощенный Брид был тошнотворен, как гигантская личинка.

– Привет, – сказал Ти-Жак. – Надел бы ты штаны, кэп, здесь дама.

Брид не ответил. Он, не отрываясь, смотрел на Элли со странной смесью тоски, гнева и любви.

– Реме, – сказал он и шагнул вперед. – Наконец-то я нашел тебя, Реме.

Он схватил Элли за плечо и потащил к себе, пытаясь обнять. Элли взвизгнула и лягнулась, выбираясь из цепких рук, но Брид был сильнее. Споткнувшись о доску, он повалился, увлекая Элли за собой. Она закричала, молотя кулаками по бледной, покрытой веснушками костлявой спине, задыхаясь, едва не теряя сознание от страха и вони несвежей рыбы и каких-то лекарств, и оглохла от грохота, раздавшегося над головой. В лицо брызнуло горячим. Тело Брида вдруг обмякло и дернулось вверх, поднятое сильными руками. Элли откатилась в сторону, села, и ее вырвало.

– Извини, – сказал Карререс, – на такое я не рассчитывал.

Элли кивнула и, пошатываясь, спустилась к воде. Карререс и Ти-Жак отнесли тело капитана в сторону от костра; доктор принялся нащупывать пульс, внутренне готовый к тому, что Брид сейчас откроет глаза и закричит.

– Извини, док, – дрожащим голосом проговорил Ти-Жак, – я отойду. Что-то мне не по себе.

Карререс кивнул, вглядываясь в белое лицо капитана, искаженное яростной гримасой.

– Принеси одеяла, – сказал он вслед Ти-Жаку и снова застыл над Бридом.

Шли минуты, но капитан был неподвижен. Карререс почти чувствовал, как душа Брида пробирается сквозь туман, в котором наконец-то забрезжил выход. После стольких лет блужданий и страха капитан все-таки нашел путь и теперь не собирался возвращаться. Отпустив похолодевшую руку капитана Брида, Карререс вернулся к костру.

– Что, все? – дрогнувшим голосом спросил Ти-Жак. Доктор кивнул. – Добился таки своего, – вздохнул боцман, отворачиваясь. – Надо бы похоронить…

– Не здесь, – сказала Элли, уже пришедшая в себя. – Нет, не опасно, – ответила она на вопросительный взгляд Карререса. – Просто мне кажется, надо рядом с Реме. Он все-таки ее любил…

Смутившись, она присела на корточки и принялась рассеянно подбрасывать сучья в костер.

– Девчонка права, – сказал Ти-Жак. – Сделаем плот… заодно и самим не придется идти пешком – русло-то затоплено, зачем по кустам продираться? Пора уже возвращаться на «Безымянный», засиделись.

– Прямо сейчас и начнем, – сказал Карререс и встал, не заметив отчаянного взгляда Элли.

– Чем ты теперь займешься, Ти-Жак? – спросила она, подчеркнуто отворачиваясь от Карререса. – Ты ведь теперь капитан, верно?

– Думаю пока покрутиться на Таларе, а там посмотрим. У Гая была пара идеек, – сказал Ти-Жак. – Ты же помнишь, как выбираться в Пределы, док?

Карререс открыл было рот, чтобы ответить, и замер, пораженный.

– Опа, – сказал Ти-Жак, увидев выражение его лица. – Что ж это получается – застряли?!

– Нет, конечно, – отмахнулся Карререс. – Элли, ты ведь помнишь дорогу?

– Ага, – грустно кивнула хранительница. – Надо сначала идти на… – она вдруг сбилась и замолчала. – Я не могу рассказать, – жалобно пробормотала она после паузы. – Только показать. Пройти самой. Получается, вы не сможете уехать, если я не провожу вас? – медленно спросила она, задумчиво глядя на Карререса, и он увидел муку в ее глазах. – Если я не захочу… – не договорив, она вскочила и убежала в дом.

Глава 38

В ветреный и ясный, синий и сверкающий, как крыло зимородка, день «Безымянный» поднял якорь и вышел из бухты Бимини. Бриг легко рассекал волны, чуть подпрыгивая на пенных гребнях. Ти-Жак жмурился на солнце; казалось, он всем телом впитывает тропическое разноцветье. Боцман уже передумал оставаться на Таларе. Они с Гаем собирались идти на Кокос, по дороге сделав крюк до Гуаякиля: неугомонный Гай вспомнил прочитанную в «Географии» статью о сквере игуан, разбитом прямо в центре этого города. Игуана Элли, несомненно, заслуживала хорошего общества, и все решили, что лучше места для нее не найти, а до Кокоса оттуда не так уж далеко. К тому же боцман надеялся взять в Гуаякиле пару-тройку пассажиров – наверняка удастся подбить каких-нибудь туристов на авантюру. Бывшего музейного смотрителя манили легенды о пиратских сокровищах. Ти-Жаку по большому счету было все равно, где болтаться; правда, иногда, слушая его краткие реплики, Карререс подозревал, что боцман не такой уж бессребреник, и зарытые на Кокосе сундуки волнуют его не меньше, чем Гая.

На всем судне нашлось только два страдальца. Венни угрюмо слонялся по палубе, и на его физиономии явно читались хитроумные планы, призванные хотя бы отсрочить возвращение домой. Он задумчиво осматривал мачты; Карререс уже однажды вывел его за ухо из машинного отделения, где Венни вертелся вокруг двигателя с отверткой в руке, и с тех пор не спускал с мальчишки глаз. Элли же, бледная, молчаливая и неприветливая, третий час маялась у борта с подветренной стороны, не рискуя отходить слишком далеко. На вопросы стоящего за штурвалом Ти-Жака она отвечала крайне лаконично. Каждое движение брига, взлетающего на волне и падающего в водяную ложбину, вызывало у нее слабый стон.

– Не понимаю, как Реме умудрялась выходить в море на каноэ, – умирающим голосом проговорила хранительница подошедшему Каррересу.

– Дело привычки, – ответил доктор. – Что, совсем плохо?

– Не, нормально, – Элли храбро попыталась изобразить улыбку и позеленела. – Только ты лучше уйди, – сдавленно добавила она.

Когда Элли смогла выпрямиться, Карререса рядом уже не было. Элли с отвращением вытерла рот, поплескала в лицо забортной водой из стоящего под рукой ведерка и обессилено привалилась к фальшборту. Тошнота доставляла ей извращенную радость, не позволяя думать о том, что будет дальше. Карререс до сих пор ни словом ни обмолвился о своих планах, а Элли не решалась спрашивать, боясь услышать что-то неизбежное и окончательное. Каноэ Реме, крепко принайтованное на корме, казалось, гнусно подмигивало хранительнице, напоминая о неизбежном возвращении к озеру – но уже одной.

«Безымянный» подпрыгнул на волне, к горлу снова подкатило. Элли поднялась на дрожащие от слабости ноги, в глубине души радуясь новому приступу морской болезни, не позволившему думать о расставании с Каррересом, которое становилось все ближе.

– Талар на горизонте, принцесса! – весело заорал Ти-Жак, – отмучалась!

Элли криво улыбнулась и с утробным всхлипом свесилась за борт.

Элли все еще нетвердо держалась на ногах и бессильно висла на руке Карререса, когда выходящая к порту горбатая таларская улочка привела их к шумному перекрестку. Отсюда хорошо был виден мост через пролив, расколовший остров надвое; золотисто-голубой воздух дрожал над расщелиной, размывая дальний берег в мозаику разноцветных пятен. На углу расположилось маленькое кафе; от запахов еды у Элли закружилась голова и свело желудок. Венни шумно потянул носом; в животе у него громко заурчало, и Элли нервно хихикнула.

– «Дохлый оцелот», – перевел Карререс вывеску и недоверчиво рассмеялся. – По-моему, мы просто обязаны поесть именно здесь.

Доктор шагнул к одному из свободных столиков под пальмовым навесом и остановился, оглядываясь. Бармен за стойкой метался, разрываемый на части галдящей толпой, и не обращал на них никакого внимания.

– Официантов, я так понимаю, здесь не водится, – сказал Карререс и отодвинул циновку, прикрывающую вход в кафе.

Забегаловка встретила их дымным, вкусным чадом и трубными криками необъятной чернокожей поварихи. Карререс протолкался к прилавку и принялся рассматривать листочек с меню. Элли зажмурилась и прислонилась к плечу доктора, борясь с новым приступом тошноты.

– Сядем здесь или пойдем на улицу? – спросил Карререс.

– На улицу, конечно! – воскликнула Элли, устремляясь на воздух.

Она плюхнулась на первый попавшийся стул и часто задышала, прикрыв глаза. Элли даже не пошевелилась, когда Карререс и Венни, нагруженные тарелками, подошли к столику.

– До сих пор не по себе? – тихо спросил Карререс, и Элли кивнула.

Она сидела с отстраненным видом, вяло ковыряясь в салате, и будто бы старалась не делать лишних движений. То и дело замирала, рассеянно глядя в пространство, словно прислушиваясь к каким-то внутренним голосам. Глаза, обращенные в себя, странно блестели. Карререс взял Элли за руку, тревожно рассматривая побледневшее, прозрачное лицо, чуть припухшие губы, влажные ресницы.

– Ты уверена, что не надо вернуться?

Элли склонила голову набок и опустила подрагивающие веки.

– Нет, там все в порядке, – улыбнулась она через секунду, видимо, получив ответ. – Оно ждет. Знаешь, спокойно так ждет – знает, что я скоро приду… Как большая теплая кошка. Перестань волноваться, Анхельо, меня просто укачало. Такая волна!

Венни насмешливо, но негромко всхрюкнул, одновременно пытаясь выразить презрение к неженке и не обратить на себя внимание Карререса.

– Видела бы ты настоящую волну! – усмехнулся доктор. – Ну, как знаешь…

Он еще раз беспокойно вгляделся в ее лицо и повернулся к Венни.

– Ты доел?

Мальчишка отчаянно замотал головой и принялся с громким хлюпаньем всасывать остатки сока, размазанные по стенкам стакана.

– Перестань, – поморщился Карререс и выгреб из кармана горсть мелочи. – Телефон вот там, – кивнул он на будку рядом со входом. – Хватит валять дурака, твоя мать с ума сходит…

Венни попытался спрятать руки, но Карререс силой всунул в липкую ладонь монеты и махнул рукой на телефон. Поняв, что обречен, Венни встал и сделал первый шаг.

– Сухопутные крысы! – прокаркал у бара старушечий голос, чуть дребезжащий, но все еще сильный. – Когда я прошу рому – это значит, что я прошу рому, а не трех капель спирта, залитых колой!

– О, нееет, – простонал Венни, обернувшись к Каррересу, и рухнул обратно на стул. В расширившихся глазах мальчишки застыл ужас.

Привстав, Карререс разглядел возвышающуюся у стойки бара невероятную шляпу. Чудовищные бархатные поля, украшенные парой птиц и небольшим кустом бугенвиллеи, плыли над головами. Обширные юбки шуршали и хрустели.

– Боже правый! – воскликнул Карререс. – Как она сюда добралась?!

Владелица шляпы, заполучив наконец свой ром, обернулась, цепко оглядела зал и расплылась в улыбке, увидев Карререса. Доктор испуганно помахал рукой в ответ и посмотрел на Элли. Девушка пыталась выглядеть спокойной, но в глазах хранительницы была та же паника, что и у Венни.

Старуха в шляпе галеоном подплыла к их столику и изящно приземлилась на стул. Стул всхлипнул.

– Доброе утро, госпожа Кэрриган, – выдавил Карререс и криво улыбнулся.

– Доброе утро, доктор Карререс, – ответила та. – Рада вас видеть. Не клади локти на стол, Венни. Я прошу прощения за отвратительные манеры моего внука, доктор. Элли, почему ты не в школе? Заболела?

– Я закончила пять лет назад, – испуганным шепотом ответила Элли.

– Выглядишь ты плохо.

– Меня немножко укачало.

– Вздор. Если бы не твой юный возраст, в котором, конечно, непозволительно подобное поведение, я бы подумала…

– Что? – встрепенулся Карререс. Приблизив свое лицо к лицу Элли совсем близко, он со странной, непривычно-доброй улыбкой принялся рассматривать ее. Элли, смущенно рассмеявшись, потянулась к его губам, но Карререс остановил ее, крепко взяв за подбородок. Элли показалось, что горячие пальцы Карререса перебирают ее нутро. Наконец, рассмеявшись, он откинулся на спинку стула.

– Девочка, – сказал он. – Точно, это будет девочка.

Элли растерянно захлопала глазами и вдруг, глупо хихикнув, залилась краской.

– Вы блестящий диагност, доктор, – прогремела Пэт и залпом допила свой ром. – Венни, попрощайся со своими друзьями, нам пора идти. Спасибо, что взялись развлечь моего внука, доктор.

Карререс замахал руками – мол, не стоит благодарности, – и Пэт Кэрриган, взяв Венни на буксир, вышла из ресторана. Венни уже горячо рассказывал о чем-то прабабке, то и дело энергично тыча рукой в сторону гавани.

– У меня предчувствие, – сказал Карререс, провожая их взглядом.

– Ти-Жак нашел пассажиров?

– Ага, – улыбнулся Карререс. – Так что у нас?..

– Вы блестящий диагност, доктор, – передразнила все еще розовая Элли и показала Каррересу язык. – Но я-то как не сообразила?

Из гавани донесся корабельный гудок, и на лицо Элли набежала тень.

– Ты никогда не спрашивала меня, что я собираюсь делать дальше, – сказал Карререс, заметив, как потухли ее глаза. Элли низко опустила голову.

– И что ты собираешься делать? – тихо спросила она.

– Элли, неужели ты думала, что я просто возьму и уеду? Едва сняв одно проклятие, своими руками повешу на себя новое? Или ты думаешь, что это источник меня согрел? Ох, ну и балда ты, – Карререс покачал головой, с ласковой насмешкой глядя на Элли, не знающую, плакать ей или смеяться. – И вообще – я должен был понять, к чему идет, как только услышал твое второе имя, – добавил он.

– Почему? Чего в нем такого?

– Ван Вогт бы посмеялся, услышав тебя, – ответил Карререс. – А может, и испугался бы. Видишь ли, Барон Суббота – вовсе не одинокий бог.

Лицо Элли вытянулось.

– И ее зовут Бриджит?

– Мама Бриджит, – с усмешкой уточнил Карререс.

Элли ошарашено помолчала.

– А тебя не пугает вечность – вместе? – спросила она. – Если все…

– Почему же вечность, – перебил Карререс, глядя на другую сторону улицы, где Венни вдумчиво совещался с Пэт у пестрящего комиксами лотка. – Шеннон-то умер, и Реме тоже.

– …если нам будет хорошо… – попыталась договорить Элли и осеклась, потрясенно глядя на Карререса.

– Бессмертие нам больше не грозит, – кивнул он.

Из церкви на углу донесся вой синтезатора и обернулся блюзовым проходом. Элли тихо рассмеялась, рассеянно прислушалась к хору и глубоко вздохнула. Пахло морем, горячим асфальтом, печеной на углях кукурузой, посыпанной острым сыром. На тротуаре палевая дворняга лизала молочную лужицу, оставшуюся от оброненного кем-то мороженого. Надрывались велосипедные звонки и клаксоны, провожая крошечный мотобайк, едва заметный под нагруженными на него длинными связками сахарного тростника. Ветер хлопал желто-зелеными маркизами. И под всем этим жила прохладная тишина Бимини, темные озерные глубины, плеск воды на красноватом граните. Источник ждал. Не Элли, которая, едва успев появиться, уже перестала быть его хранительницей, – но ту, которая уже шла следом за ней.

– Надеюсь, нас не вздернут раньше времени на рее, – сказала Элли, поразмыслив.

– Вряд ли, – успокоил ее Карререс. – Мы ведь будем возражать.