Текст книги "Тёмные души"

Глава шестая

Бертрану показалось, что он только что преклонил голову на подушку, как его разбудил шум во дворе. Медленно встав, он подошёл к окну. Его глазам предстала деловитая суматоха. «Какого чёрта?» – он ударил кулаком по подоконнику.

– Эдак ты окно разобьёшь, – послышался от двери весёлый голос.

– Мой король! – Бертран резко обернулся. – Что это значит?

– Я решил навестить бедняжку, – Король прошёл в комнату и остановился рядом с Бертраном, глядя на снующих во дворе слуг.

– Вы хотите поставить под удар вашу корону, ваше королевство ради?..

– Тс-с, – Король приложил палец к губам. – Эта женщина, всё же, родила мне наследников. И один из них объявлен будущим королём.

– А его брат? – Бертран повернулся к Генриху и внимательно посмотрел в его глаза.

– А что с ним?

– Оба ваши сына рождены вне вашего брака. И, если уж на то пошло, то прав на корону после вас больше у Сезара. Хотя, его матушка и была в то время как раз замужем за другим человеком. Тонкости закона не для простых людей. И, если развернётся борьба за корону, то те, кто будет за неё воевать, чтобы посадить угодного себе принца, как раз и будут мало внимания обращать на законы, уповая на то, что черни они неизвестны, а дворяне поддержат того, кому им выгодно. К тому же, ходят слухи, что отец детей не вы. А Бельгард, любовник её молодости. Тот, который хвастовства ради познакомил вас с ней, и у которого вы её увели прямо из-под носа. Тоже, согласитесь, повод нервничать и сомневаться.

– Дружочек, что на тебя нашло? – Король повернулся и с удивлением посмотрел на Бертрана. – Когда Сезар родился, госпожа Бофор была замужем за своим мужем! Он обычный бастард, хоть и королевской крови. А Александр родился, когда мы оба были уже свободны. Моя любовь мне верна. Мне не в чем её упрекнуть.

– Свободны? Королева Маргарита отозвала свое согласие на ваш развод. И вы думаете, тем, кто захочет нажиться на поставках вооружения во время войны, отхватить кусок от страны после неё, дорваться до власти, есть дело до таких тонкостей? Когда разразится грандиозная война, каждая сторона будет утверждать, что права она. Гизы и их сторонники – Лига1111
  Речь идёт о так называемой католической Лиге – объединения французского католического духовенства, феодальной знати и дворянства (в основном Северной Франции), северофранзуцской буржуазии и ремесленников (главным образом Парижа), созданном под предводительством герцога Генриха де Гиза в 1576г. неоднородность социального состава и различие интересов обусловили внутреннюю борьбу в самой лиге, и к концу 1576г. она фактически распалась. В 1585г. Лига была восстановлена под названием Парижская лига. В этот раз руководящую роль в ней играли крупные города, особенно Париж.


[Закрыть] – ещё тешут себя призрачной надеждой, что посадят своего короля на ваше место. И что, что вы с их военачальником Меркером заключили брачный союз между вашими детьми? Как союз заключён, так его легко и разорвать. А это новая смута, новая война.

– А война разразится? – прищурился Генрих.

– Нет, – нехотя произнёс Бертран.

– Ну, так что ты беспокоишься? – Генрих хлопнул его по плечу. – Если тебе ведомо будущее, дружочек, не беспокойся о настоящем.

– Мой король, я вижу общую картину. Но, как любое полотно, она состоит из мазков. Это, как читать книгу, зная окончание, но, не зная, что к нему приведёт. Да, я знаю, что будет, но не знаю, как. Я знаю, что вас убьют. Но не знаю, почему.

– Ну, так и что? Ведь убьют же? Какая разница, почему?

– Огромная! Одно дело, умереть королём, которого любят все – от нищего до принца. И совсем другое – умереть, как собака только потому, что не можешь удержать свой член в штанах, – с досадой сказал Бертран.

Король расхохотался.

– Жаль, я тебя раньше не знал, де Го, – Он весело хлопнул Бертрана по плечу. – Мне не так тоскливо было бы выздоравливать той осенью, когда мне вытаскивали камень из почки. Мерзкая была операция. И до сих пор я иногда содрогаюсь, когда представляю, какие последствия она могла мне принести. – Он посерьёзнел. – Но я должен, смерть Христова, знать, что там творится, в Париже. Поэтому поторопись. Мы выезжаем довольно скоро. Я уже послал гонца предупредить, чтобы был готов паром у Тюильри. Не хочу являться с помпой. Ведь я же обещал покаяние на Страстной неделе.

Он развернулся и стремительно вышел.

– Чёрт тебя возьми, Генрих, – сквозь зубы прошипел Бертран. – Я ничего не могу поделать. Уж не из нашей ли ты семьи? Или тебя действительно хранит бог? Или дьявол?

Наскоро приведя в порядок свою помятую со сна одежду, он быстро спустился во двор, на ходу застёгивая пуговицы и пряжки. Король уже был в седле. Рядом с ним стоял ещё один осёдланный конь.

– Садись, дружочек, – Он кивнул на него Бертрану. – Ты поедешь вперёд.

– А, так вы, всё же, не хотите, чтобы вас узнали в Париже? – спросил Бертран, перебирая поводья. – Что ж, предусмотрительно.

– Езжай, а то пошлю другого, – Король весело хлопнул по шее лошади Бертрана.

– Уже в пути, мой король, – крикнул Бертран, пришпорив лошадь.

Как только пыль за ним улеглась, король обернулся к окружающим.

– Ну что, бездельники? Все собрались? Тогда поехали! Опоздавшие пусть заботятся о себе сами!

Глава седьмая

После своего возвращения Гильом не один раз пытался попасть в комнаты, где лежала страдающая Габриэль. Но постоянно натыкался либо на лекарей, либо на повитуху, мадам Дюпюи, то на домоправительницу мадам Габриэли, Мари Эрман, то на непонятную личность, мадам де Мартиг. Однажды он столкнулся в дверях с Катериной. Лицо её было осунувшимся и бледным.

– Куда ты мчишься? – недовольно прошипела она, оттаскивая его одной рукой, а другой закрывая дверь за спиной.

– Я должен её увидеть, – с мольбой произнёс Гильом. – Я должен ей сказать…

– Ей сейчас не до тебя, – Катерина схватила его за руку и потащила вглубь коридора. – Она всё равно тебя не увидит и не услышит. После отъезда Ла-Варенна она написала ещё два письма. Но разобрать ничего невозможно.

– Но я должен быть там! – воскликнул Гильом, ударив себя кулаком по лбу.

Катерина внимательно посмотрела на него. Да, Гильом в своём ослеплении любовью забыл обо всём на свете. Возможно, он, всё же, позволит ей покопаться у себя в голове.

– Выпей, – произнесла она вдруг, протянув ему фляжку.

– Что это? – рассеянно спросил Гильом, не сводя глаз с дверей комнат мадам Габриэли.

– Это успокоительный отвар, который мадам Дюпюи даёт мадам Габриэли, чтобы облегчить боль, – солгала Катерина.

Гильом, не глядя, отхлебнул добрую половину и закашлялся.

– Мерзость какая, – произнёс он, утираясь и оглядывая фляжку.

– Это точно, – усмехнулась Катерина. – А теперь иди, поспи часок. Если что-то изменится – я тебе сообщу.

– Обещаешь?

– Клянусь.

Гильом кивнул ставшей вдруг тяжёлой головой и направился к комнатам для слуг.

– Через четверть часа отвар подействует. И я, наконец, заставлю тебя утихомириться, – прошептала Катерина, пряча фляжку в складках платья. Она внимательно следила за пока ещё ровной походкой Гильома, пока он не свернул за угол. Затем она подбежала к дверям комнат мадам Габриэли.

Едва добравшись до чьей-то кровати, Гильом рухнул на неё как подкошенный. Наверно даёт себя усталость и волнения, думал он. С трудом скинув камзол и сапоги, он позволил себе расслабиться и закрыть глаза. Наверно, Катерина права: ему стоит немного отдохнуть. Он решил, что не будет спать. А просто полежит, прислушиваясь к звукам в доме. Но через некоторое время сон сморил его. И он увидел, как в полутёмную комнату со свечой в руке заходит Катерина. На ней был лёгкий пеньюар, который больше открывал, чем закрывал её фигуру, и мягкие туфли, в которых она бесшумно подошла к его постели. Поставив свечу на столик у кровати, она наклонилась к нему. Её распущенные чёрные волосы коснулись его лица, прямо в ноздри пахнуло терпким запахом мускуса, влажной древесины и цитруса. Гильом протянул к ней руку. Катерина селя рядом на кровати, теребя завязки пеньюара. В тёмном углу комнаты кто-то заворочался и, от неожиданности она сильно дёрнула одну из лент. Пеньюар мягко соскользнул с её плеч, открывая Гильому абсолютно обнажённое тело. Он с восторгом осматривал тонкую шейку, покатые плечи, округлые груди и ещё две, едва заметные прямо под ними. Почему-то это его не удивило и не заставило морщиться от отвращения.

– Ты хочешь их потрогать? – жарко шепнула Катерина прямо ему в ухо. По его телу пробежали мурашки предвкушения.

Катерина медленно встала с кровати, и пеньюар скользнул на пол, оставшись лежать светлым пятном. Гильом, привстав, потянулся к ней. Катерина, перешагнув через одежду, наклонилась над штанами Гильома, развязывая завязки. Едва она распутала все узлы, как ей навстречу поднялся горячий и красный член Гильома. Внимательно оглядев его, она заметила, что ни мошонки, ни яичек под ним нет. Очевидно, во время подросткового периода они не успели или не сумели опуститься вниз. Катерина перекинула длинную белую ногу и уселась верхом на Гильома, поглаживая его член перед собой. В этот краткий миг он заметил, что чисто выбритый лобок её не содержит малых половых губ. Но тут он отвлёкся на розовые бутоны сосков на белых шариках грудей. Он обнял Катерину за спину и, притянув к себе, приподнялся, коснувшись губами твёрдого соска. Катерина тихо застонала. Она прикрыла глаза и слегка откинулась назад, опершись о кровать за спиной одной рукой, другой продолжая ласкать член Гильома. По телу Гильома пробежали сладкие волны желания. Он оторвался от её груди и запустил руку ей в пах. Снова сладкий стон был ему ответом. Мерно раскачиваясь из стороны в сторону, Катерина позволила себе насладиться ласками Гильома. Потом она медленно приблизила пурпурные губы к его члену и запустила его в рот. Гильом схватился за простыни и выгнулся на кровати в сладостной неге. Катерина некоторое время посасывала его член, дразня языком. Затем она вытащила его изо рта и направила к себе в лоно. Гильом схватил её за талию и начал медленно, затем всё быстрее двигаться навстречу её учащающимся движениям. Но Катерина то замедляла свои прыжки на его члене, то ускоряла, то, нагнувшись, покусывала его в ухо или шею, то пощипывала его грудь и теребила соски, то своими длинными волосами водила по его лицу и плечам.

Когда у него уже не оставалось сил сдерживаться, она ещё более ускорила темп, и горячее семя струёй выплеснулось в её чрево. Гильом, обессиленный, повалился на кровать.

Подождав некоторое время, он приоткрыл глаза. На его коленях сидела Катерина, поглаживая свою шею и грудь, а рядом с кроватью стоял, теребя свой член, Бертран де Го. Похотливая улыбка блуждала по его лицу. Странное дело, но Гильом тут же снова почувствовал, как его член наливается силой. Бертран прилёг на его кровать, продолжая теребить свой член, а Катерина подползла к его лицу и, встав на колени, поднесла своё лоно к его губам. Гильом впился в розовые холмики и складки, поглаживая ее груди. Бертран в это время поглаживал его белый зад. Ловкими пальцами он гладил его анус и то, что должно быть мошонкой. Наконец Гильом не выдержал и вскочил с кровати, увлекая за собой Катерину. Он уложил её на спину и резко проник в неё. В это время Бертран, нежно поглаживая Гильома, осторожно проник в его зад. Гильом дёрнулся от непривычного наслаждения, и все трое начали двигаться в каком-то сумасшедшем танце. Темп задавал Бертран. Гильом подстраивался под него, а Катерина была только послушной исполнительницей в этом трио. Она уже не сдерживалась и стонала во весь голос. Гильом вторил ей, хрипло сопя. А Бертран, молча удерживал его зад, направляя его согласно своей похоти.

Наконец, Бертран задвигался сильнее, Гильом вслед за ним тоже убыстрил темп, и они оба излили свое семя в одно время. Гильом повалился на Катерину, а Бертран опустился на кровать, опираясь о её спинку. Гильом перекатился на подушки рядом с Катериной и провалился в глубокий сон. Без сновидений.

Когда Гильом задышал глубоко и мерно, Катерина отвернулась от его обнажённого тела, всплеснула руками и, оправив юбки, выглянула в коридор от двери, у которой стояла. Она ещё раз всплеснула руками, как будто они были мокрыми, и прикоснулась к своей голове. «Какой же ты лицемер, Гильом, – хищно улыбнувшись, подумала она. – Любишь одну женщину, а трахаешь другую. А вот интересно, если бы я вместо себя в твой сон впустила образ мадам Габриэли, ты бы устоял? Как бы там ни было, я знаю, о чём ты думал. Не стоило и утруждаться, влюблённый дурак. Ты отвёз письмо. Одно. Но других писем ты не получишь. А теперь мне надо сделать так, чтобы ты перестал вертеться под ногами». Катерина повернулась к мирно спящему Гильому и шёпотом приказала: «Спи, пока я тебя не разбужу». Она ещё некоторое время постояла в дверях, глядя на спящего Гильома. Затем повернулась и вышла, закрыв за собой дверь.

Глава восьмая

Катерина ещё раз всплеснула руками, нащупала в складках своего платья фляжку. Капнув несколько капель на носовой платок, она его развернула и встряхнула. Затем, неслышно приоткрыв дверь и тихо прокравшись к кровати, на которой лежал Гильом, она опустила платок на его лицо. Пробормотав несколько слов, она обвела взглядом комнату. Тяжёлый вздох и ровное дыхание были ей ответом. Подождав ещё некоторое время, она вышла в коридор.

Мрачная тишина была ей ответом. Куда подевались все слуги красавицы, толпа народа, осаждавшая ещё недавно её покои? Куда делись все те люди, которые глазели на её страдания, словно предчувствуя ее конец? Гулкая тишина была ей ответом.

Катерина медленно пошла к двери в комнаты мадам Габриэли.

– Я не знаю, что делать, – разводила руками мадам Дюпюи. – это что-то… – Она сжимала и разжимала руки. – Словно нечистый дух рвётся наружу.

– Не говорите глупости, – сказала, входя, Катерина. – Иногда и при чуме у людей трясётся тело. А уж при лихорадке и горячке тем более.

– Это не то и не другое! – запальчиво крикнула повитуха. – При чуме тело не выгибается дугой! При горячке больной себе не прокусывает язык!

– Я просто привела пример, – высокомерно произнесла Катерина. – Так это потому здесь никого нет? И во всём доме ни души? Все испугались нечистой силы?

– Увы, да, – мрачно произнёс Ла Ривьер. Бедный доктор, которого и так недолюбливали за то, что он учился у мавров искусству врачевания и пользовался новыми способами лечения, которые не одобряли коновалы-лекари Парижа, понимал, что уже ни чем не может помочь бедной женщине, которая у него на глазах умирала в жестоких судорогах, удушье и муках. Он не мог решиться вытравить плод из её чрева, боясь потери крови и как следствие ослабления организма и быстрой смерти. В то же время, яд или плод отравляли бедную женщину изнутри. Он понимал, что при любом способе его лечения, женина может умереть. И в этом случае его вовсе не прельщало быть единственным ответственным за это перед королём, который в ней души не чаял уже восемь лет – нереальный срок для такого юбочника, как он.

Мадам Габриэль снова опускали в ванну, укладывали на кровать, привязывая руки и ноги к пилястрам, чтобы во время судорог она не упала, обкладывали влажными простынями, которые ей приносили мимолётное облегчение. Конец был близок. Ла Ривьер был только очень удивлён, что женщина не умерла ещё вчера – видя её выворачиваемые суставы и ломающиеся зубы, он был уверен, что ни одно живое существо не может так долго противиться болезни. От яда она или от естественных причин. В бреду красавица звала своего короля. Она ждала его. Она цеплялась за жизнь ради возможности увидеть его ещё раз. Она не хотела умирать без него. Она рвалась в Лувр, чтобы умереть на той кровати, где они так были счастливы недавно. Где стены помнили их любовь, где кровать помнила их смешанный пот, где сам воздух был напоён только ими обоими. Она рвалась к своему возлюбленному. Но король не ехал. Король медлил.

Ла Варен, оставленный в одиночестве в своей комнате, тоже не знал, на что решиться. Он был уверен, что мадам не доживёт до светлого воскресения Пасхи. Но… Кто знает? Он ходил по своей комнате из угла в угол. Наконец, остановившись у стола, он схватил перо: «Сир, умоляю вас, не приезжайте. Пожалейте свои глаза. Мадам очень плохо. И выглядит она ужасающе. Молю вас, избавьте себя от жестокого зрелища».

На одном дыхании настрочив письмо, он кликнул своего слугу. Вбежавшему человеку он вручил запечатанный лист и сказал:

– Это письмо доставь маршалу д’Орнано и господину Бассомпьеру. Они должны сейчас подъезжать к дому канцлера Бельевра, в Вильнёв-Сен-Жорж, чтобы дождаться короля. Хотя, я их видел в церкви днём и предупредил, что герцогиня при смерти. И уже просил их поспешить к королю и удержать его от приезда сюда, – Видя удивлённое лицо слуги, Ла Варен с досадой пояснил: – Да, король решил приехать в Париж тайно, чтобы быть со своей драгоценностью. Так вот. Ты приедешь туда и скажешь им, что герцогиня всё равно, что мертва. Понял?

– Но…

– Скажешь то, что я сказал, – грозно нахмурился Ла Варен. Слуга кивнул. – Иди. И поторопись. – Слуга исчез.

– Что за пристрастие у этой дамы? Она снова строчила ему письма. Время отдыхать и думать о душе, а она пишет. Куда мне их посылать? Зачем? Все ею уже было сказано в первом письме. Королю здесь делать нечего, – Он хмуро ходил по кабинету. А ну как король узнает, что герцогиня ещё жива? Нет, откуда. Она не протянет долго. А потом король в печали просто позабудет такую досадную мелочь, что его известили раньше времени. Или вообще ничего не узнает. Ла Варен успокаивал себя, то садясь за стол, то вскакивая из-за него. Катерина тайком следила за его беготнёй из-за полуоткрытой двери. Дьявольская усмешка кривила ей губы.

Глава девятая

Бертран ненадолго опередил кавалькаду короля, когда нагнал его гонца. Молодой человек не слишком торопился выполнить повеление короля. Через несколько минут подъехавший король во всей страстью выбранил гонца и поспешил вперед, оставив его с разинутым ртом позади себя.

– Если бы ты был расторопнее или чуть умнее, – гарцевал на лошади вокруг него Бертран, – то, может, тебе светило бы дворянство за добрые вести. А так – ты помрёшь в нищете, глупец, – прошипел они, подстегнув коня, поспешил догонять короля.

Подъехав к дому канцлера Бельевра, король увидел мрачные лица маршала д’Орнано и Бассомпьера. Судя по их взъерошенному виду, они только что о чем-то спорили. Неподалёку, поглаживая морду лошади, стоял испуганный слуга в пыльном колете.

– В чём дело? – грозно спросил король.

– Сир, – начал маршал.

– Герцогиня умерла, – скорбно произнёс Бассомпьер.

Король покачнулся в седле и замер. Мертвенная бледность разлилась по его лицу. Оцепенение сковало члены. Бертран от неожиданности онемел. Как же так? Герцогиня должна умереть только завтра утром! При виде короля, поражённого вестью, вперёд вышел господин де Бельевр. Он взял под уздцы лошадь короля и тихо сказал:

– Мой король. Герцогиня мертва. Она умерла в страшных муках. А сейчас вам надо поберечь свои глаза. Иначе до конца жизни мучиться будете вы. Жуткий недуг обезобразил прекраснейшую из женщин. Её лицо почернело, язык прокушен в нескольких местах, зубы поломаны. Тело посинело от внутреннего отравления, как говорил врач, Ла Ривьер. От неё исходит смердящий запах смерти. Потому, прошу вас, мой король, возвращайтесь в Фонтенбло. Там вас ждёт утешение – ваш сын. Ваши дети – их герцогиня оставила вам после себя. Ваш долг позаботиться о них.

– Я еду к ней, – прервал его король. По его щекам заструились слёзы. Он медленно сошёл с лошади и отошёл в сторону. Тело его содрогалось от рыданий. Он рыдал довольно долго, как будто хотел слезами смыть своё горе. Бертран молчал и думал.

Наконец король вернулся обратно.

– Я хочу видеть её. Я должен с ней попрощаться, – Он вскочил в седло.

– Мой король, – Канцлер снова схватил лошадь короля под уздцы. – Вы обещались не видеться с госпожой герцогиней в знак покаяния и очищения перед пасхой и вашей предстоящей свадьбой. Ваши враги следят за вами не хуже ревнивого мужа за красавицей-женой. Если вы приедете к её одру, да ещё прилюдно будете её оплакивать, папа не снимет с вас отлучения от церкви. А вопрос с расторжением брака с королевой повиснет в воздухе. Ни один церковник не захочет вас тогда развести. Протестанты будут рады сделать это. Но их возмущает, что, несмотря на то, что будущая королева – француженка, она ваша любовница. А её семья пьёт соки из страны, которая так недавно была в состоянии войны. Про католиков и говорить нечего – они против герцогини в любом случае. А папа, герцог Фердинанд, остатки приверженцев Лиги поднимут такой бунт, что уже не о престоле надо будет заботиться. А о вашей жизни. Вы должны смириться со своим горем, мой король. Вам нельзя в Париж.

Слушая его, король покачнулся в седле. Канцлер потребовал снять короля с лошади и усадить его в свой экипаж. Король безропотно подчинился, как маленький ребёнок. Сопровождавшим короля слугам Роклору и Фонтенаку канцлер приказал ехать в аббатство Соссей в Вильжюифе. Карета медленно тронулась, увозя скорбящего короля от той, которую он уже почитал мёртвой, но которая была ещё жива и ждала, звала своего короля.

Бертран, всё ещё молчавший, скакал рядом.

В аббатстве короля подвели к скромной кровати одного из монахов, и он по-прежнему безропотно позволил уложить себя. В течение некоторого времени он бездумно смотрел в потолок. Потом ощущение горя накатило на него с новой силой, и он зарыдал.

Ближе к вечеру он вскочил с кровати и снова потребовал отвезти его в Париж проститься со своей драгоценностью.

– Королю нельзя в Париж, – вполголоса сказал Бертран Фонтенаку. Роклор, стоявший рядом, хмуро кивнул. – Если понадобится, хоть силой усадите его в карету и везите в Фонтенбло. Никаких обедов, никаких остановок по дороге. На короля и так достаточно покушались.

Оба слуги кивнули. Бертран отправил их наблюдать за королём. Как бы тот в порыве горя не заколол себя.

Через некоторое время суета во дворе, проклятия, рыдания и увещевания подсказали ему, что короля все же усадили в карету. А звук отъезжающего экипажа говорил о том, что король едет в Фонтенбло.

– Ну а я поеду в Париж. Черт возьми, что за ерунда тут творится?

Бертран подождал, когда утихнет шум отъезжающего экипажа, и спустился к своему коню.