Текст книги "Люцифер. Том 2"

Эгберт написал также несколько слов Магдалене и просил ее похоронить их в саду поместья.

Сложив письмо, он подал его слуге.

Но тот в замешательстве вертел шапку в руках и не двигался с места.

– Позвольте мне остаться здесь! – сказал он после некоторого колебания. – Если завтра… Да хранит вас Господь!..

– Не беспокойся обо мне, Леопольд. Ты окажешь мне большую услугу, доставив тело в Гицинг. Я буду часто писать Армгартам, и ты будешь знать от них, где я. Если вздумаешь, то можешь опять отыскать меня.

Эгберт подошел к Кристель и, взяв ее за руку, поднял с земли.

– Не плачь, Кристель, – сказал он. – Ни слезы, ни молитвы не воскресят его. Мертвые немы и не слышат нас.

– Но они не всегда будут немы.

– Это известно одному Богу.

– Как вы думаете, он не сердится на меня? – спросила Кристель, указывая на покойника.

– Нет, он был хорошим человеком и любил тебя. К тому же мертвые не могут чувствовать ненависти к живым.

– Ах, если бы это так было на деле! Но они преследуют нас даже ночью, во сне.

– Однако вам пора идти, – сказал Эгберт, обращаясь к слуге.

Носильщики подняли покойника и в сопровождении Леопольда двинулись в путь.

– Иди за ними, Кристель. Дай руку Леопольду, – сказал Эгберт. – Завтра ты будешь в Гицинге и не уйдешь больше из дому. Теперь ты знаешь, что такое битва, и никогда не забудешь этого.

– Иду, – ответила Кристель, но, сделав несколько шагов, быстро вернулась и спросила шепотом Эгберта: – У вас еще камень?.. Я отдала его вам в Гмундене.

– Да, он у меня. Что это тебе вздумалось? – спросил Эгберт, взяв ее за руку.

– Берегите его.

– Что с тобой? Как у тебя блестят глаза! Рука твоя дрожит. У тебя лихорадка. Уходи скорее отсюда, от всех этих ужасов.

Носильщики шли впереди. За ними следовал Леопольд с Кристель. Еще момент, и шествие скрылось из глаз Эгберта во мраке ночи.

Эгберт вернулся к войску на кладбище. Природа взяла свое. Несмотря на постигшее его горе, печальные образы и мысли, наполнявшие его душу, он погрузился в глубокий сон. Голова его покоится на разрытой могильной насыпи. Ярко горят звезды в темной синеве прозрачного неба.

Но вот одна за другой меркнут звезды перед утренней зарей. На аванпостах слышится треск нескольких выстрелов.

На деревенской башне только что пробило четыре часа.

Спящие быстро поднимаются на ноги. Торопливо едят солдаты. Щедрее, чем когда-либо, их угощают вином.

Но вот уже выстроились в боевом порядке пехота и конница. Забыты все невзгоды, вынесенные страдания и опасности. Равнодушно смотрят солдаты на груды мертвых, которых не успели убрать в прошлую ночь, на черные развалины обгоревших домов и окружавшую их картину разрушения. Звонко раздаются в утреннем воздухе звуки боевой музыки.

Австрийские полки, собранные под Асперном, ждут нападения Массены, чтобы дать время Розенбергу овладеть окончательно Эслингеном.

Перед церковью построены австрийцами баррикады из развалин сгоревших домов. Наискосок от церкви, на углу узкой улицы, ведущей в открытое поле, находится большой двор с уцелевшим каменным домом, который по своему расположению представляет естественное укрепление. Защита его поручена небольшому отряду волонтеров под началом Эгберта.

Крепкий двухэтажный дом, стоящий на высоте, мог легко выдержать непродолжительную осаду. Окна и дверь нижнего этажа заделаны наглухо. У верхних окон и проломов крыши поставлены лучшие стрелки. Если бы неприятель вломился в наружную дверь и овладел лестницей, то для осажденных был еще выход в сад, где они могли удобно укрыться за группой старых вязов и длинным рядом кольев на грядах. У крепких ворот, ведущих во двор, поставлены две заряженные пушки.

Эгберт, поднявшись на крышу дома, мог видеть всю боевую линию австрийцев на восток и на юг до Лобау, где стояли французские войска. С обеих сторон несется конница по полю между деревнями. Ярко блестит утреннее солнце, отражаясь на кирасах французов. Быстро летят им навстречу венгерские гусары в своей фантастической одежде, размахивая саблями. За ними собирается густая масса пехоты, один за другим строятся полки.

Против своего обыкновения, несмотря на усиленный бой барабанов, медленно подходят к Асперну два полка из дивизии St.-Cyr, посланных Массеной в этот кратер, который снова начинает выбрасывать огонь.

Шаг за шагом продвигаются французы среди развалин жилищ и опустошения, произведенного пятичасовым боем, постоянно встречая новые препятствия. Невольно содрогнется солдат, переступая через трупы; каждого занимает мысль, что, быть может, его постигнет та же участь и по окончании битвы подберут и его труп вместе с этими бледнолицыми товарищами, на которых смерть наложила свой неизгладимый отпечаток. Упорно защищают австрийцы от неприятеля каждую пядь земли, пользуясь для своего прикрытия всяким выступом дома, остатком стены или забора.

– Наши отступают, – кричит Эгберт волонтерам, сходя со своего наблюдательного пункта. – Будьте наготове! К оружию!

Австрийцы бегут в церкви. С криком «Vive l'Empereur!» преследуют их французы; но тут из соседнего дома их встречают тремя ружейными залпами. Пять человек убито наповал, около двадцати раненых выбывают из строя. Французы на минуту приведены в замешательство, так как в пылу преследования они не заметили каменный дом, стоявший в стороне.

Начальники тотчас же решаются разделить свои силы: один полк остается у церкви, другой начинает штурм дома. Французы выламывают дверь топорами и врываются в длинные сени. Эгберт, окруженный волонтерами, встречает их со шпагой в руке и гонит их вниз по лестнице на узкую улицу. Такой же неудачей кончается попытка французов овладеть воротами; пушечные выстрелы вынуждают их отступить. Если бы в это время подоспело ожидаемое подкрепление, то победа была бы решена в этом месте. Между тем силы австрийцев слишком недостаточны для погони; французы возвращаются назад, делают вторичный приступ и врываются во двор через полуразрушенные ворота, несмотря на пушечные выстрелы. С штыком в руке и с дикими криками пробивают они себе путь к дому.

В этот момент австрийский батальон, выйдя из соседней улицы, нападает с фланга на озадаченного неприятеля.

Битва принимает более благоприятный оборот, но австрийцы слишком удалились от церкви и дома. Они со всех сторон окружены неприятелем; часть батальона рассеяна, другая обращена в бегство. Эгберт воспользовался временным удалением неприятеля, чтобы спасти своих людей и оба орудия. Один из лейтенантов ведет остатки отряда к церкви. Эгберт с десятью волонтерами прикрывает его отступление. Три часа длилась осада: дальнейшая защита дома была свыше человеческих сил; все окна прострелены, двери и ворота выломаны, половина стены, окружавшей двор, лежала в развалинах.

Но вот опять возвращаются французы. С бешенством видят они отступление небольшого отряда и громко требуют сдачи. Эгберт со своими товарищами был бы тотчас окружен ими, если бы они могли воспользоваться превосходством своих сил. Но улица покрыта полусгоревшими бревнами, досками, плугами, телегами, обломками домашней утвари, трупами людей и лошадей; все это затрудняет нападение. Наконец французы преодолевают все препятствия и бросаются на горсть храбрецов.

Пуля попадает в грудь Эгберта, но он не чувствует ни раны, ни боли. Видя, что отряд его скрылся за оградой кладбища, он старается шпагой отклонить направленные против него штыки. Вторая пуля ранит его в правую руку; шпага его сломана, но он хватается за нее левой рукой.

– C'est un brave! – кричат французские солдаты. – Пощадите его.

– Сдайтесь, милостивый государь! – сказал их начальник, обращаясь к Эгберту. – Вы один!..

Это был Боэльдье, полковник четвертого линейного полка.

Эгберт оглянулся. Товарищи лежали около него мертвые или раненые. У него закружилась голова. Он едва держался на ногах от внезапной слабости и боли в руке.

– Отдаю вам все, что осталось от моей шпаги, – сказал он.

– Это может случиться с каждым из нас, – заметил ему в утешение полковник. – Вы получили бы у нас крест Почетного легиона за сегоднишний день. Вы беспощадно били нас.

Эгберту сделали перевязку и повели через Асперн к маленькому мосту, отделявшему Мархфельд от острова Лобау. Пленник был в самом печальном настроении. Его взяли в плен! Не лучше ли было умереть, как Гуго! Первая пуля попала ему в грудь. Почему она не убила его?

Он ощупал левой рукой боковой карман сюртука, чтобы убедиться, тут ли его бумаги. Но пальцы его дотронулись до чего-то твердого. Это был опал, подаренный ему Кристель. Пуля раздробила его. Изображение орла было уничтожено; остались какие-то неясные очертания.

В другое время порча камня, единственной улики против убийцы Жана Бурдона, сильно огорчила бы его. Но теперь он думал только о своей несчастной судьбе. Не радовали его и лестные отзывы о нем сопровождавших его французских солдат.

– Этот капитан – храбрый человек! – говорили они, указывая на него. – Более трех часов дрался он против нас с горстью людей!..

Эгберт, вспоминая о своем поражении, с ужасом думал, что, может быть, та же участь ожидает австрийское войско. Оно представлялось ему разбитым и уничтоженным.

В это время действительно решалась судьба битвы, хотя иначе, нежели ожидал этого Эгберт.

Маршал Лан с дивизией С. Илера двинулся по дороге между Асперном и Эслингеном. Его первая атака была настолько удачна, что он принудил австрийцев к отступлению и готовился нанести последний удар, чтобы прорвать австрийскую боевую линию. Но в этот решительный момент эрцгерцог Карл, взяв знамя гренадерского полка, бросается верхом навстречу неприятелю на глазах всего войска. Его пример увлекает нерешительных и ленивых. Сам главнокомандующий принимает участие в битве! Никто не хочет отстать от него. Каждый хочет разделить с ним венец победы или честь смерти на поле битвы. Пока неизвестно, на чьей стороне перевес. Но с прибытием резервов австрийцы еще решительнее атакуют неприятеля. Маршал Лан с трудом удерживает позицию. Он посылает одного из офицеров главного штаба к императору с просьбой прислать ему подкрепление. Он хочет еще раз попытать счастья, которое начинает изменять ему.

Посланный офицер и Эгберт прибыли одновременно к кирпичному заводу за Эслингеном. В нескольких шагах отсюда перекинут мост через узкий рукав Дуная на Лобау. В стороне от дороги на походном стуле сидит император перед столом, на котором лежат карты и подзорные трубы. Вокруг него адъютанты и офицеры молча наблюдают за битвой. В отдалении слуги держат за поводья оседланных лошадей. Все пространство от этого места до Дуная и Эслингена занято полками старой гвардии. Неподвижно стоят гордые ветераны в своих высоких медвежьих шапках. Эта непобедимая армия представляет собою единственное наличное войско, которое еще было в распоряжении Бонапарта. Перед кирпичным заводом возведена сильная батарея для защиты моста на случай внезапного нападения из Энцерсдорфа, который уже находился во власти Розенберга.

Пройти мост не было никакой возможности. Эгберту приказали остановиться. К нему подошло несколько офицеров из свиты императора. Они приветливо поздоровались с ним.

– Теперь наша очередь повесить голову, – сказали они. – Ваши соотечественники приготовили нам ловушку, и мы попали в нее.

Бонапарт, отправив курьера маршала Лана с отказом, оглянулся в ту сторону, где стоял Эгберт. Заметив австрийский мундир, он приказал подвести к себе пленника.

Эгберт отдал ему честь левой рукой, так как правая была у него на перевязи.

Император равнодушно взглянул на него полусонными глазами, но через секунду усталое лицо его неожиданно оживилось.

– А, это вы, месье Геймвальд! Я узнал вас, несмотря на ваш мундир и ваши раны. Откуда вы?

– Из Асперна, ваше величество.

– Деревня опять отнята у нас?

– Да, ваше величество, до церкви.

– Кто командует австрийцами?

– Генерал Вакант, а на запад от деревни генерал Гиллер.

– Куда девался корпус Беллегарда, который вчера дрался в Асперне?

– Он присоединен к остальной армии.

– Кажется, ваш эрцгерцог хочет доказать мне, что переправа через большую реку на виду у стотысячной армии – непростительная глупость. Я думал, что имею дело с прежними австрийцами! Разве Германия переродилась? Но я, во всяком случае, справлюсь с нею! – Бонапарт встал со своего места и, скрестив руки на груди, спросил: – Как велика потеря?

– Я потерял около трети моего отряда.

– Почему вы не остались со своими книгами? Наука – настоящее призвание немцев…

Разговор прерван. Генерал-майор Бертье сделал знак Эгберту, чтобы он отошел в сторону. На взмыленной лошади прискакал гонец из Лобау с депешей к императору.

Адъютанты, к которым подошел Эгберт, многозначительно переглядываются между собой.

– Вероятно, опять порван мост! – сказал один из них вполголоса. У всех лица кажутся озабоченными и серьезными.

Эгберт задел локтем стоявшего около него господина и хочет извиниться. Но тот с поклоном предупреждает его. Это шевалье Цамбелли. Оба пристально смотрят друг на друга.

«Что, ты бессмертен, что ли? Отчего ни одна пуля не поразила тебя?» – читает Эгберт на мраморном лице Цамбелли.

«Камень, видевший твое преступление, спас мне жизнь», – хочет сказать он в свою очередь. Но ни тот ни другой не решаются нарушить молчание.

Император прочел депеши и отдал вполголоса какие-то приказания Бертье.

Затем он повернулся в ту сторону, где стояли слуги, и громко крикнул, чтобы ему подали лошадь.

Солнце прямо светило ему в лицо, которое и теперь поразило Эгберта своей неподвижностью. Трудно было прочесть что-либо на этом широком мраморном челе, осененном черной прядью волос.

Мамелюк Рустан подвел императору лошадь. Он ловко вскочил на нее. Окруженный облаком пыли, освещенный солнцем, точно гомеровский бог войны, мчится он через Мархфельд к своим сражающимся легионам. За ним скачут его адъютанты. Цамбелли в их числе.

Эгберт стоит ослепленный и взволнованный. Ему кажется, что холодный всеобъемлющий взгляд этого человека, чуждого человеческих ощущений, пригвоздил его к месту.

Но едва Наполеон скрылся из виду, как все заговорили разом.

– Даву не может перейти Дунай. Мост окончательно уничтожен! – сказал один.

– У нас не хватает боевых запасов! Проклятый день! – говорят другие.

– Мы попали в мешок; если эрцгерцог догадается покрепче затянуть узел, тогда – vogue la galére! Мы все очутимся на дне Дуная.

– По крайней мере наступит конец этой человеческой бойне.

– Напрасно чума не извела его в сирийских пустынях! – бормочет старый полковник, только что получивший известие, что сын его убит наповал.

Бертье сидит у стола и записывает приказания императора.

Между тем перевязочный пункт переполнен тяжело раненными. Они рассказывают ужасы о резне, которая происходит на поле битвы.

Асперн опять занят австрийцами. Французы бегут к единственному мосту, который ведет в Лобау. Начальники с трудом могут сохранить какой-нибудь порядок в этой неистовой суетне окровавленных, изнуренных солдат, жаждущих отдыха и покоя. Проходит партия австрийских пленников. Эгберт хочет присоединиться к своим товарищам, но Бертье останавливает его.

– Император говорил с вами, – сказал Бертье. – Он может опять потребовать вас по своем возвращении.

Эгберт едва держится на ногах от усталости и потери крови. Он садится в изнеможении у моста на кучу сваленных досок. Кругом со всех сторон слышатся крики, гром пушечных выстрелов, лошадиный топот. Мост запружен телегами с порохом и артиллерией. Тяжело раненные падают под ноги лошадей. Общее смятение увеличивается с каждой минутой.

Неподвижно стоит императорская гвардия и подсмеивается над бегущими.

– Ну, сегодня маленький капрал плохо исполнил свое дело, – говорят они между собою. – Теперь он уже не должен ворчать, если с другими случится неудача. Он сам узнал, как это вкусно.

– Да не удирайте же так быстро, – кричат другие бегущим. – Смотрите, потеряете подошвы!

– И штаны в придачу!

– Как будто в воде лучше умирать, чем в огне! – замечает старый ветеран.

– Разве ты не знаешь, старина, что эти жабы перескочут через всякое болото!

В это время на мосту происходит невообразимая суматоха и толкотня. Каждый старается проложить себе дорогу и столкнуть более слабого. Несколько человек раздавлено артиллерией. Иные перелезают через повозки, на которых перевозят раненых. Крики, визг, говор, грохот артиллерии – все это раздается разом.

Император вернулся, весь покрытый пылью.

– Лан ранен, – сказал он, обращаясь к Бертье, на лице которого отразился ужас при этом известии.

Медленным, но верным шагом проходит Наполеон перед фронтом своей гвардии, как рассудительный игрок, который хладнокровно взвешивает свою последнюю ставку. Гвардия не встречает его обычным: «Vive l'Empereur!» Молча, стоя навытяжку, отдают ему честь ветераны. Их молчание равносильно для него судебному приговору.

– Генерал Мутон! – зовет император.

Генерал подошел к нему.

– Мой храбрый Мутон, – сказал торопливо Наполеон, взявшись за пуговицу его мундира, как он делал это в минуту сильного возбуждения. – Наша судьба висит на волоске. Я только что вернулся из Эслингена. Австрийцы могут овладеть им. Возьмите с собой ваших стрелков. Они были в деле при Эйлау. Удержите деревню во что бы то ни стало! Вы сами понимаете, что если неприятель ворвется с этой стороны к нашему мосту, то мы погибли. Не теряйте ни минуты. Я рассчитываю на вас и знаю, что вы не обманете моих надежд.

Генерал тотчас же удалился, чтобы исполнить повеление императора.

Пока приходят в движение австрийские полки, назначенные в дело, Бонапарт отдает дальнейшие приказания. Он видит всю невозможность перейти мост со всей массой артиллерии, людей, телег и повозок до наступления ночи, которая скрыла бы от неприятеля отступление его армии. Наполеон убежден, что эрцгерцог при своей крайней осторожности не станет беспокоить его ночью после чувствительных ударов, полученных им, несмотря на победу. Но до наступления темноты он должен во что бы то ни стало удержать свою армию на этом берегу и отстоять мост.

Конница вытянута в две линии: одна между Асперном и Эслингеном, другая между Эслингеном и Дунаем; за нею следует гвардия. Ружейные выстрелы почти прекратились. Только время от времени слышатся они со стороны Дуная.

Пробило пять часов.

Не скоро наступают сумерки в солнечный майский день. Еще долго придется французам выдерживать их трудное положение. Начинается непрерывная канонада. Австрийцы придвинули к Эслингену свою многочисленную артиллерию и осыпают неприятеля градом пуль и картечи.

Пули ложатся у ног императора. Медленно оставляет он свое место и идет к мосту. Между полем битвы и рекой остается узкое пространство в четверть мили. Тысячами лежат раненые. Число их увеличивается с минуты на минуту. Весь берег покрыт обломками боевых снарядов. Гренадеры в поспешном бегстве сбросили свои ранцы, конница – кирасы. Но мост уже непроходим. Многие, обезумев от страха, бросаются в воду, чтобы плыть на другую сторону в надежде скрыться от неприятеля.

Император подходит к тому месту, где сидит Эгберт. Цвет его лица пепельно-серый; маленькая шляпа почти на затылке; волосы в беспорядке покрывают его лоб.

– Воды, – говорит он беззвучным голосом.

Прежде чем слуги и адъютанты успели исполнить его желание, Эгберт добежал до реки, зачерпнул своей шляпой воды и подал ее императору.

Наполеон провел мокрой рукой себе по лицу.

– Это освежает! – сказал он.

Скрестив руки на груди, смотрит он на ужасающую картину битвы.

Вот он поворачивается к реке; на губах его показывается улыбка глубокого презрения.

– Это что значит? – спрашивает он стоявшего возле него Цамбелли, указывая на мост. – Прикажите тотчас очистить все это и сбросить в реку!

Верхом, с поднятыми палашами бросаются жандармы к мосту. На минуту раздирающие крики и вопли заглушают шум битвы. Люди разогнаны ударами сабель и лошадиными копытами. Трупы, оружие, телеги, лафеты летят в воду.

За полчаса мост был освобожден.

Эгберт не дождался этого. Он поспешно встал со своего места, как только жандармы въехали на мост, и отправился на перевязочный пункт, но тут его ожидали другого рода ужасы. Он невольно содрогнулся при виде такого количества изувеченных раненых и умирающих.

Доктора и их помощники особенно хлопотали около двух раненых.

Один из них был австрийский генерал-лейтенант Вебер, другой – маршал Лан.

Пуля поразила маршала в тот момент, когда он сошел с лошади, уступая настоятельным просьбам своих приближенных, которые доказывали ему, что, оставаясь верхом во главе своего войска, он представлял собой слишком удобную цель для неприятельских выстрелов. Печальная весть с быстротою молнии разнеслась в войске и привела его в уныние. Маршал Лан был одним из самых достойных и храбрых сподвижников Наполеона во время его первого знаменитого похода в Италию. Между солдатами он слыл республиканцем, несмотря на свой маршальский жезл. Ампутация, предпринятая врачами, вывела раненого из бессознательного состояния и вызвала из его груди глухие стоны.

Наполеон, узнав о несчастии, постигшем верного товарища своей юности, тотчас же отправился на перевязочный пункт. Он подходит к носилкам умирающего и судорожно сжимает его в своих объятиях.

– Вы теряете во мне своего лучшего друга, – сказал Лан с усилием. – Будьте счастливы… Спасите войско…

– Вы не умрете, – ответил Наполеон. – Они должны спасти вас!

– К чему? Чтобы умереть в одной из следующих битв? – возразил маршал, поднимая немного голову. – Разве новые войны не ожидают нас, или это страшное поражение настолько подействовало на вас, что вы опомнились? После Эйлау – Асперн! Пусть это будет вам предостережением. Вы пожертвовали Францией ради вашего честолюбия. Я не могу простить себе, что помогал вам в ваших победах… Моя жизнь или смерть не имеют никакого значения. Я всегда был солдатом и умираю им… Но Франция, ваше величество!.. На ней тяжело отзовется ваша жажда к победам. Она уже теперь тяготится ими. Придет время, когда она проклянет вас, и это проклятие может положить конец вашему блестящему поприщу!..

Голова маршала бессильно опустилась на подушку.

Он говорил таким тихим и хриплым голосом, что только один император мог слышать его.

Еще минуту держит Наполеон руку умирающего, затем тихо опускает ее. Ему подают лошадь. Он несется с быстротой молнии через мост, махая своим коротким хлыстом по воздуху, как будто хочет отогнать от себя тяжелые мысли и видения.

Продолжается пальба со стороны австрийцев, но старая гвардия непоколебима. Чем больше людей выбывает из строя, тем теснее смыкает она свои ряды. Эрцгерцог не решается двинуть вперед свои войска. Считает ли он свои силы недостаточными или он больше боится побежденного Наполеона, чем одерживающего победы?

По распоряжению императора раненых переносят через мост в Лобау. Эгберт идет около носилок генерала Вебера.

На острове в несколько измененном виде повторяются те же безотрадные сцены, что и на берегу Мархфельда.

Здесь расположились лагерем голодные и изнуренные полки, наполовину уничтоженные неприятелем. Батарея, воздвигнутая на берегу напротив Эслингена, и густой лес, растущий в этой стороне, служат достаточной защитой острова, если бы появилась необходимость к длительной обороне его. Но солдаты потеряли веру в свои силы, начальники казались мрачными и недовольными. Всюду слышались обвинения и насмешки над Бонапартом. Эгберт, прислушиваясь к толкам солдат, видел, что они правы в своих нареканиях. Они обвиняли Бонапарта не в поражении, а в неосторожности, в недостатке боевых снарядов, провианта, перевязочных средств. Заносчиво издеваясь над препятствиями, не признавая законов природы, император считает невозможным разрыв воздвигнутого им моста. Он убежден, что мост будет к его услугам до тех пор, пока он сам не прикажет снять его. Но река неожиданно заявила свои права и доказала новому Ксерксу его безумие.

Барки и лодки, переплывая реку с опасностью для жизни лодочников, привозят на остров сухари, вино и водку, но это капля в море. Наступающая ночь может лишить французов и этого последнего сообщения с правым берегом Дуная. Сильный ветер вздувает бушующие волны; все выше и выше поднимается вода в реке.

Суда, из которых был построен мост, оторванные волнами, несутся по течению. Французам удалось спасти немногие из них. Вода начинает заливать остров Лобау. Местами образовались болота; канавы переполнены водой и похожи на дикие горные потоки.

Австрийские пленники переведены на другую сторону острова, к тому месту, где еще виднеются на берегу остатки понтонного моста. Солдаты заняты собиранием хвороста. Никто не смотрит за пленниками, но побег немыслим для них – перед ними река, позади остров, занятый неприятелем. Эгберт сидит в солдатской шинели на срубленном стволе дерева у носилок генерала Вебера, который стонет и мечется в лихорадке.

Дрожащим слабым светом светятся огни на противоположном берегу сквозь мрак бурной ночи. Черные тучи несутся по небу, принимая самые фантастические очертания. Изредка выглянет из-за них звезда. Бешено набегают волны на берег.

Великая армия под прикрытием ночи совершает свое отступление в Лобау. На опушке леса горят бивачные огни. Смешанный гул голосов сливается с ревом Дуная. Все это представляется Эгберту каким-то фантастическим страшным сном. Раны его начинают гореть; он чувствует сильную ломоту во всем теле. Но его поддерживает избыток юношеских сил и надежда, что его недолго продержат в плену. Припоминая события дня, он не может понять, почему эрцгерцог Карл не преследовал отступающего врага.

Но что бы ни случилось в будущем, Наполеон потерпел первое поражение!

Эгберт узнает от французских офицеров, что император против обыкновения собрал военный совет у моста на северной стороне острова. Большинство маршалов было того мнения, что необходимо оставить Лобау и что лучше пожертвовать боевыми снарядами и орудиями, чем подвергать опасности войско. Но Массена и Бонапарт были другого мнения, и оно взяло верх.

– Теперь наша жизнь в руках эрцгерцога Карла, – говорили офицеры, видимо недовольные решением военного совета.

В одиннадцать часов вечера император подошел к разрушенному мосту в сопровождении Бертье.

Несмотря на сделанные ему представления относительно опасности переправы через реку в такую позднюю пору и при сильном ветре, Наполеон не хотел оставаться ни одной минуты долее в Лобау. Неизвестно, мучило ли его опасение быть отрезанным от всякого сообщения или он надеялся поддержать свое войско с правого берега, где в его руках была Вена, только ничто не могло поколебать его решения.

Нашли лодку, собрали достаточное число гребцов, но они не знали реки и не могли поручиться за благополучную переправу, так как лодка могла быть отнесена течением в сторону от Эберсдорфа.

– Где пленный австрийский капитан Геймвальд, с которым я говорил у кирпичного завода? – спросил Наполеон.

Бертье разбудил Эгберта и привел к императору.

– Вы говорили мне в Тюильри, что знаете Дунай и здешние окрестности. Я хочу быть в Эберсдорфе до полуночи. Вот лодка и гребцы. Возьметесь ли вы править рулем?

– Если прикажете, ваше величество, но я могу править только левой рукой.

– Вам помогут. Все ваши приказания будут исполнены в точности.

Прежде чем Эгберт успел договориться с гребцами, император и Бертье сели в лодку. При мрачном освещении двух факелов бледное и неподвижное лицо Наполеона напоминало мертвеца.

Закрыв лицо рукою, он разразился громким принужденным смехом.

– Кто мог ожидать этого! Проиграть битву после тридцати выигранных сражений! – сказал он.

Волны качают лодку. Но ровно гребут сильные и привычные гребцы. Эгберт правит рулем.

– Они напрасно торжествуют и радуются своей победе, – продолжал Наполеон, разговаривая сам с собою. – Меня не так легко уничтожить! Я еще настолько молод, что долго буду воевать…

Дремота начинает одолевать его. Он закрывает глаза, но сон его тревожен и перемешан с бредом.

– Кирасиры, вперед! – говорит он повелительным голосом. – Чего вы боитесь, трусы! Вперед! Все на батарею. Что значат сотни тысяч людей…

Гребцы, занятые своим делом, не слышат слов императора; глухой рев разъяренной реки заглушает их. Бертье подходит к Эгберту и становится у руля.

– Ну, как идут дела? – спросил он.

– Мы миновали середину реки. Причалим у Эберсдорфа.

– Вы оказали нам большую услугу, капитан. Чем могу я быть полезен вам?

– Я просил бы вас отпустить меня под честное слово в мой дом у Шенбрунна.

– Для излечения ваших ран? Ваше желание будет исполнено.

– Посветите, – крикнул Эгберт, – тут мель.

Оба факельщика подошли к нему.

Один во мраке сидит властелин, наводящий ужас на всю Европу, беспомощный против бушующей реки. Гребцы перешли на одну сторону, чтобы сняться с мели, волны бьют в лодку. Наполеон просыпается. Ноги его в воде; шинель соскользнула с плеч. Он бормочет непонятные слова, приказания, проклятия. Ему кажется невероятным, чтобы богиня счастья, которая столько лет покровительствовала ему, могла отвернуться от своего любимца.

– Мы приехали, – сказал Эгберт.

Отблеск факелов на реке, возвещавший прибытие важной особы, был тотчас же замечен на караульных постах, расставленных на берегу. Собрались слуги и жандармы. Генерал Савари выехал навстречу с экипажами и оседланными лошадьми.

Наполеон поднялся со своего места и стоит на носу лодки. Мрачнее грозной тучи лицо его. Со всех сторон мелькают фонари, отсвечивают и пылают факелы, раздуваемые ветром. В Эберсдорфе пробило полночь.

– Господин Геймвальд! – сказал Наполеон.

– Ваше величество!

– Не намерены ли вы и теперь проповедовать мне мир с немцами? Они будут хвастаться, что победили меня. Между мной и Германией не может быть мира! Я должен еще отблагодарить их за сегодняшний день!.. Спокойной ночи!

Не дожидаясь ответа, император исчез в толпе встретивших его офицеров и слуг.

Эгберт чувствовал себя в положении человека, потерпевшего кораблекрушение в чужой земле. Правый берег Дуная был в руках неприятеля. Он не знал, к кому обратиться, чтобы выбраться из окружавшей его суматохи.

Кто-то назвал его по имени. Это был Дероне, которого Фуше прикомандировал к полевой полиции. Переговорив с Эгбертом, Дероне обещает ему найти экипаж, который бы отвез его в Гицинг.

– Вы перевезли его через реку! – сказал Дероне, пожимая плечами. – Оставленная здесь гвардия только что ограбила начисто замок Эберсдорф в надежде, что он останется на том берегу… Ведь это сумасшедший человек! Что вам стоило сунуть его в мешок и бросить в воду по-турецки? У вас наступил бы мир, а нам была бы возвращена свобода! Можно ли упустить такой удобный случай!