Текст книги "В балканских ущельях"

– Оставайтесь здесь, я пойду на разведку. Дай-ка мне штуцер.

– Валлахи!2727
  Клянусь Аллахом! (араб. )


[Закрыть] Правильно. Я так же думал. Вот он.

Нам тебя ждать?

– Ждите моего крика.

Перебегая от дерева к дереву, я добрался до открытого пространства. Лошади по-прежнему стояли перед хижиной. Из окна торчали два ствола. Обитатели дома приготовились к обороне. К сожалению, отобрать у них ружья раньше было невозможно. Силы оцепления в лице Оско и Омара находились вне пределов моей видимости. Оба, наверное, скрывались за толстыми стволами. Я сделал крюк, пока не оказался в лесу прямо напротив хижины, и там обнаружил обоих моих спутников, державших ружья наизготовку.

Я подобрался к ним как можно ближе. Мое появление оказалось для них полной неожиданностью. Они приветствовали меня тихими возгласами.

– Кто-нибудь выходил? – спросил я.

– Нет, – ответил Оско.

– Вы стреляли?

– Пять раз.

– А те, внутри?

– Три раза, но наружу не высовывались. Что намтеперь делать?

– Оставайтесь здесь, пока я не осмотрю хижину.

– Что? Ты пойдешь туда?

– Да.

– Они же тебя убьют!

– Я подберусь незаметно. К тому же со мной Халеф. Пока мы там будем, подойдите поближе к дому, а дальше видно будет. Где ваши лошади?

– Привязаны в лесу.

– Подводите их поближе.

Я вернулся к Халефу и поделился с ним своим планом. Он согласился с моими доводами. Потом склонился ко мне и прошептал:

– Видишь те стволы, что торчат из окна, сиди?

– Конечно, вижу!

– Думаю, им недолго так торчать. Мы подберемся и неожиданно выдернем ружья из окна.

– Давай.

– А что мне делать? – спросил Сахаф.

– Пока мы будем у дома, отведи наших лошадей на другое место, привяжи их и возвращайся к нам.

Он забрал у нас поводья, а мы по большой дуге поползли к задней стене дома. Добрались туда без приключений и замерли, прислушиваясь.

– Давай, сиди, – шепнул Халеф.

– Только осторожно. Как заполучим ружья, спрячемся за углами хижины и сможем контролировать обстановку: всадим пулю в каждого, кто высунется из дома. Пошли!

Я завернул за угол. Оба ствола высовывались из окна примерно на восемь-девять дюймов. Я согнулся и пролез под окном. Халеф проделал то же самое. Бросок. Прыжок в сторону. Мы снова у своих углов, и в руках у нас два старинных турецких ружья.

Внутри какое-то время было тихо. Наверное, пленники от неожиданности потеряли дар речи. Только Оско и Омар крикнули со своей опушки:

– Браво! Браво!

Наконец в хижине проснулись. Послышались проклятия, крики страха. Мы молчали.

– Давай, двигайся к другому углу, – шепнул я Халефу, – тогда дверь окажется между нами.

Теперь я стал прислушиваться, что происходит внутри. Мне удалось различить фразу: «Прячется под окном». Ага, теперь я знал, что мне делать. Лишь на долю секунды половина моей головы появилась в окне. Все верно. Двойной ствол пистолета я увидел прямо перед своим носом. Они решили простреливать все пространство под окном. Ружье здесь оказалось бы бесполезным. Я взял свою винтовку за ствол и замахнулся.

Сначала я увидел ствол пистолета, потом замок и наконец саму руку, державшую оружие. Его владелец был явно наивным или легкомысленным человеком. Я спокойно мог раздробить ему руку пулей. Хрясь! Вместо этого я ударил его прикладом, причем несильно, но попал точно, и доказательством тому были вопли и грязные ругательства. Рука исчезла, а пистолет упал на землю под окно.

Халеф наблюдал за происходящим из своего угла и громко комментировал:

– Очень удачно, эфенди. Этот дурак теперь будет вечно держать свою клешню в кармане. Теперь у нас три ружья.

– Эй, медвежатник! – крикнул кто-то из дома.

Халефа узнали по голосу.

– Да, это я, – с достоинством ответил он. – Медведей здесь нет, и я решил поохотиться на вонючего ежа.

Наступила тишина. Там, внутри, совещались. Потом кто-то спросил:

– А ты один?

– Нет.

– А кто еще с тобой?

– Эфенди, которого вы поймали, и еще трое других. Как раз в этот момент мы заметили, что подходят

Оско с Омаром. Да и Сахаф привязывал тут же рядом трех коней. Так что Халеф не покривил душой.

– А где измиланец?

– Мертв.

– Врешь!

– Еще раз так скажешь – и я брошу огонька на вашу крышу. Чтоб вы там все сгорели. С такими мерзавцами, как вы, только так и следует поступать.

– А как он погиб?

– Сломал шею.

– Где?

– Он хотел перепрыгнуть на украденном вороном через ручей близ Кабача, но не допрыгнул.

– А где лошадь?

– Там, где и надо, – снова у нас.

– Если это правда, пусть эфенди подаст голос.

– Могу доставить вам это удовольствие, – вступил я в разговор.

– Аллах! Это он!

По испуганному жирному голосу я тут же признал пекаря.

– Да, это я и собираюсь вас спросить, не намерены ли вы сдаваться.

– Пошел к дьяволу.

– Этого-то удовольствия я вам как раз не доставлю. А сделаю кое-что такое, что вам придется не по душе.

– Что же?

– Вы собирались убить меня, но теперь вы в моих руках. Я не мусульманин, а христианин и не хочу мстить вам. Пришлите бояджи Бошака, он будет парламентером. Я сообщу ему, на каких условиях отказываюсь от мести. Если же вы откажетесь повиноваться, я пошлю одного из своих людей к судье в Енибашлы. Он арестует вас. Можете себе представить, что будет потом.

В доме снова зашептались.

– Выходим! – услышал я чей-то голос.

– О Аллах, он же меня убьет! – заныл толстяк.

– Подумайте о коврах, которые вы спрятали! – напомнил я им. – Вы их тоже потеряете, если не сделаете то, что я предлагаю.

– А что ты сделаешь с бояджи? – спросил один.

– Я только сообщу ему, на каких условиях я вас освобожу.

– И ты ему ничего не сделаешь?

– Пальцем не трону.

– И он сможет вернуться к нам после разговора?

– Да.

– И ты защитишь нас перед лицом Аллаха?

– Я же сказал, что я христианин и не клянусь никакими пророками.

– А как звать твоего Аллаха?

– Господь Бог.

– Тогда поклянись своим Богом.

– Я этого делать не буду. Наш отец Иисус запретил клятвы. Мы, христиане, говорим «да» или «нет» и дорожим словом.

– И ты нас не обманешь?

– Нет.

– Тогда дай слово.

– Даю и обещаю следующее: если вы выдадите мне бояджи и будете вести себя спокойно, пока я с ним не переговорю, ни один волос не упадет с вашей головы и он целым и невредимым вернется обратно.

– А если ты с ним не договоришься?

– Тогда он скажет вам, что я решил. Но если вы будете вести себя тихо, то услышите каждое слово нашего разговора. Вы убедитесь, что я весьма снисходителен к своим противникам и, думаю, с удовольствием сделаете то, что я прикажу.

– Ты-то свое слово сдержишь, а спутники?

– Обещаю, что они тоже не нарушат его.

– Тогда он сейчас выйдет.

Похоже, толстяк не собирался следовать этому приказанию. Там внутри опять о чем-то зашушукались. Тем временем я поставил Оско и Омара к тем углам, где до того стояли мы с Халефом. Они получили приказ при малейшем проявлении враждебности пускать в ход свое оружие.

– Да проклянет вас Аллах! – услышал я голос красильщика. – Я должен из-за вас жертвовать собой! Вот убьют меня – будете заботиться о моих жене и ребенке!

Это прозвучало так комично, что я едва не расхохотался.

Наконец он вышел из хижины. Я редко видел людей, на чьих физиономиях одновременно отражались бы и стыд, и смущение, и страх; но именно эти чувства, похоже, обуревали толстяка, представшего передо мной. Он не нашел в себе даже смелости поднять на меня глаза и стоял, дрожа, у дверей.

– Подойди сюда, к стене, – приказал я. – Двое этих храбрых людей будут внимательно следить за тем, чтобы твои спутники не наделали глупостей.

– Они будут тихо сидеть в доме, – успокоил он меня.

– Надеюсь! С тобой ничего не случится, но при малейшей попытке с их стороны этот нож мигом окажется у тебя между ребер. – Я произнес это угрожающим тоном и показал ему свой нож.

Красильщик схватился обеими руками за живот и закричал:

– Господин, пощади, я ведь отец семейства!

– А ты, когда отдавал меня в руки убийц, спросил о моей семье? Пошли!

Я взял его за руку и завел за угол. Там стояли Халеф и Али Сахаф.

– О чудо Аллаха! – вскричал хаджи. – Что за жирная несушка к нам пожаловала! Сколько тысяч яиц в час она откладывает?

У красильщика не было даже времени ответить на такой странный вопрос. Он увидел второго и в ужасе воскликнул:

– Али Сахаф!

– Да, это твой зятек, которого ты с такой радостью поджидаешь. Подай ему руку и поприветствуй его, как это полагается у родственников.

Я думал, он заупрямится, но, вопреки ожиданиям, он протянул Сахафу руку. Потом я, указывая на землю, произнес:

– Садись, переговоры начинаются.

Он затравленно оглянулся и промямлил:

– А как я снова встану?

Тут маленький хаджи положил руку на свою гиппопотамовую плетку и произнес:

– Вот, о король всех толстяков, уникальное средство для всех, кто желает быстро сесть и подняться. Дивана мы с собой не прихватили.

В мгновение ока пекарь плюхнулся на землю, как мешок с мукой, и проблеял:

– Убери свою плетку, я уже сижу.

– Ну вот, оказывается, как быстро все можно сделать. Надеюсь, что и дальше все пойдет в таком же темпе. Эфенди, скажи только, что от него требуется.

– Да, скажи мне, – вторил ему толстяк, умирая от страха.

– От тебя требуется, прежде всего, честное признание, – сказал я. – Если соврешь, тут же верну тебя в дом и пошлю за судьей. Я эмир из Германистана, и мне некогда возиться с такой мелкой сошкой, как ты. Знаешь, что с тобой произойдет, если я на тебя заявлю?

– Нет.

– Ты предстанешь перед судьей и будешь приговорен к смертной казни.

– Да, – подтвердил грозным голосом Халеф, – тебя повесят вверх ногами, а затем заставят выпить пару больших бутылок яда. После же отрубят голову.

Перепуганный пекарь не заметил бессмысленности сказанного хаджи. Он сложил руки на животе и взмолился:

– Валлахи! Пощадите!

– Я обязательно все это сделаю, если ты не дашь согласия, – сурово сказал я. – Отвечай как на духу. Ты давал мне согласие на свадьбу Сахафа и Икбалы?

– Нет… Да, да! – поправился он тут же, едва заметив мои удивленно вскинутые брови.

– И тут же послал своего помощника за теми людьми, что сейчас сидят в хижине!

– Да.

– Они должны были убить меня?

– Такого приказа я им не давал.

– Но они должны были меня поймать?

– Да.

– Впрочем, это то же самое, что и убить. Далее, ковры, те, что лежат в кустарнике, – это ведь не контрабандный товар.

– Нет… Да, да, господин.

– Так, теперь слушай. Я должен был заявить о вашем покушении на мою жизнь. Должен был указать киадже, где находятся ковры. Первое я вам прощаю. Второе мне тоже не нужно, потому как я чужестранец. Но я расскажу Сахафу о складе ковров, и он сделает то, что диктует ему долг подданного падишаха.

– О господин, не говори ему ничего!

– Нет, он должен знать все. А дальше все будет зависеть от того, друг он тебе или враг. Помнится, ты обещал свою дочку Москлану из Палацы.

– Да.

– Ну так слушай. Москлан арестован, я сам задержал его. Икбала и Сахаф любят друг друга, и я надеюсь, что ты сейчас же выполнишь то обещание, что давал мне.

Он почесал волосатой лапой за жирным ухом.

– Ну?

– Пусть будет так, – молвил он понуро.

– Клянешься бородой Пророка?

– Я не могу.

– Почему?

– Ты ведь христианин!

– Но ты-то мусульманин – вот и клянись.

– Господин, если Москлан снова окажется на свободе…

– Молчи! – оборвал его хаджи. – Мы знать ничего не хотим об этом бандите. Хватит болтать!

– Отдашь дочку за Сахафа или нет? Да или нет?

– Да, да!

– Клянешься?

– Да!

– Бородой Пророка и всеми бородами халифов и верующих?

– Да.

– Твое счастье. Еще мгновение, и я не стал бы больше ждать.

– Господин, я могу идти? – дрожащим голосом воззвал ко мне толстяк. – Ты отпускаешь меня?

– Нет, мы еще не закончили.

– Ну что тебе еще от меня надо?

– Ты уже однажды давал мне слово и не сдержал его. Теперь же я хочу быть уверен до конца. Ты дашь свое согласие Сахафу, причем не только устно, но и письменно.

– Как это?

– Мы подготовим должным образом исбат2828
  Исбат – подтверждение, доказательство (тур.).


[Закрыть], а ты его подпишешь.

– Да, да, давайте подготовим бумагу должным образом у меня дома.

– Нет уж. Не отпускай его отсюда, – вступил в разговор до сих пор молчавший Сахаф. – Я его знаю. Я же торгую Святым писанием. У меня есть бумага, перо и чернила в седельной сумке. Вот сейчас мы этот исбат и изготовим.

– Отличное решение.

– Но я никак не могу, – запротестовал красильщик. – Я слишком взволнован, у меня дрожат руки. Мое тело как гора, полная огня и землетрясений.

– А вот мы сейчас это землетрясение успокоим! – И хаджи потянулся к плетке.

– О Аллах! Аллах! – запричитал толстяк. – Я – кустик, зажатый между двух скал…

– Скорее, овца, разгрызаемая двумя львами. Мой эфенди дает тебе минуту на размышления.

– Это так, господин? – повернул он ко мне искаженное от страха лицо.

– Именно так. По истечении минуты ты можешь идти в дом, а я посылаю за киаджей.

– Ладно, пусть Москлан делает со мной что хочет. Видит Аллах, я не могу поступить иначе. Подписываюсь.

– Но этого мне недостаточно.

– Как? А что тебе еще нужно?

– Твои спутники. Они тоже должны поклясться и подписаться, как и ты. Они поедут к тебе, и ты на глазах у всех передашь руку дочери Сахафу.

– Они этого не сделают.

– Отчего же?

– Они не умеют писать.

– Умеют, так же как и ты. А если и в самом деле не умеют, то поставят знак вместо подписи. От них требуется только это, а потом они свободны.

– Они этого не сделают, потому…

– Стой, Бошак! – прервал его чей-то голос – Зачем нам подвергать себя опасности? Эфенди, это действительно все, что ты от нас требуешь?

– Да.

– И тогда ты никому не скажешь о том, что здесь произошло?

– Никому.

Я узнал голос нищего. Он был здесь главным злоумышленником и, понятное дело, больше всех хотел отвести от себя опасность. Едва услышав мое «никому», он сказал:

– Пусть бояджи подписывает исбат. Мы подпишемся сразу после него.

– А что скажет Москлан? – попытался опять возразить толстяк.

– Ничего он не скажет. Он уже ничего не станет требовать.

– Ну вот и хорошо, – произнес я. – Вот и договорились. Возвращайся в хижину, бояджи.

– Так и не подписав? – обрадованно спросил он.

– Мы ведь подготовили исбат, и я зайду к вам с ним.

– Во имя Аллаха не ходи, – прошептал мне на ухо Халеф и схватил за руку.

– Ба! Да эти люди мне ничего не сделают. Если вы почувствуете, что со мной что-то случилось, поджигайте крышу и берите на мушку вход, тогда из дома никто не уйдет.

– Входи, входи, эфенди! – крикнул из дома нищий.

– Сиди, я с тобой! – сказал Халеф.

– Успокойся, нам сейчас ничего не угрожает. Вставай, Бошак!

Толстяк, кряхтя, поднялся и поплелся в хижину. Халеф достал револьвер, но тут же спрятал его, как только заметил, что люди в хижине отложили ружья в сторону. Я дал знак Омару, Сахафу и Оско, чтобы те вошли. Толстяк по-прежнему никак не соглашался. Уж очень он боялся Москлана; остальные же, особенно нищий, убеждали его подписать. Наконец он согласился. И вот Сахаф, довольный, вышел к своей лошади, держа в руках подписанный документ.

– А ты хочешь подписать, господин? – спросил он меня.

– Нет, мне это ни к чему. Ты, жених, следи лучше, чтобы невеста от тебя не ускользнула!

Я взял у Сахафа готовую бумагу и убедился, что составлена она по всем правилам. Все-таки Сахаф был превосходным стилистом. Но когда дело дошло до подписи пекаря, представление началось сначала.

– Сиди, может, лучше его повесить? – спросил меня Халеф скучающим тоном.

– Это успеется. Сначала доставим его к киадже. Ну-ка, ребята, хватайте его.

– Я уже подписываю! – завопил толстяк.

Все. Документ был готов. Сахаф повернулся к остальным и быстро получил от них не только подписи, но и устное подтверждение. Теперь, когда все было в порядке, Сахаф сказал:

– Теперь скачем в Енибашлы. Вы будете свидетелями при нашем обручении.

– Дайте мне отдохнуть, – заныл красильщик, – я так устал от…

– А ну давай! – прервал его Халеф, подталкивая его к выходу.

Тут я услышал стук копыт. Должно быть, всадник был уже близко, так как лесная подстилка гасила все звуки. У нас даже не было времени перекинуться словами, как он вошел. Представьте мое удивление, когда я узнал в этом человеке Москлана – того самого, который выдавал себя за Пимозу!

Как же ему удалось ускользнуть от кузнеца, если только он не… Но нет, для таких мыслей у меня не было времени.

– Проклятый негодяй! Вот ты где!

Эти слова явно предназначались мне. Я увидел направленный на меня пистолет. Прогремел выстрел, я бросился в сторону – даже не знаю, как сумел так 6ыстро среагировать – и в следующее мгновение ударил его прикладом штуцера в лицо. Он выронил оружие и с криком схватился обеими руками за лицо. В то же мгновение Халеф бросился на него и повалил на землю.

Все произошло настолько быстро, что остальные даже не успели подняться с пола.

Теперь же все вскочили. Халеф крепко держал Москлана, а Оско скрутил ему руки. Тот почти не оказывал сопротивления, держался руками за лицо и завывал. Конец приклада выбил ему зубы, а может быть, раздробил подбородок. Только тут я услышал, что еще один человек неистово кричит от боли или, вернее, вопит так, будто сел на острие пики. Это был жирный красильщик.

– Мой палец, моя кисть, моя рука, мое тело, мой организм! Меня ранили! Он стрелял в меня, в меня! – При этом он раскачивался из стороны в сторону как сумасшедший.

– Покажи! – попросил я его.

– Вот, смотри, кровь течет, жизнь вытекает из меня, я уже труп.

На самом деле его палец был лишь слегка задет пулей, срезавшей небольшой кусочек кожи и мяса.

– Успокойся, – приказал я ему. – Это даже не рана.

– Что? Как не рана? – спросил он, удивленно рассматривая палец. Затем, поняв, что его жизни и в самом деле ничего не угрожает, счастливо поднял глаза. – Аллах милостив. На этот раз он спас меня от верной смерти.

– Да, всего на два шага правее.

– Два шага, эфенди. Зачем ты так быстро убрал свою голову?

– Конечно, чтобы в меня не попали!

– Но тогда он попал бы в меня! Этот несчастный лишил бы меня жизни. Я обещал ему свою дочку, а он в меня стреляет! Неужели не мог лучше прицелиться. Сабах, пойди сюда, перевяжи меня.

Но Сабах в это время осматривал Москлана. Раненый силился что-то сказать, но не мог. Он издавал лишь какие-то булькающие звуки.

– А вон еще всадник.

Я тоже заметил мужчину, ехавшего на неоседланной лошади. Мы вышли во двор, поджидая нового гостя. Увидев нас, он явно замедлил ход.

– Слава Богу, жив и здоров, – сказал я.

– Кто это? – спросил Оско.

– Кузнец. Сегодня все друг за дружкой охотятся. Настоящая псовая охота.

Узнав нас, Шимин закричал:

– Слава Богу, ты жив, а я уже начал беспокоиться!

– Что же случилось?

– Да ничего особенного.

– А что с женой?

– Он ударил ее кулаком по голове, но особого вреда не причинил.

Наконец Шимин подъехал к нам. Быстрая езда выбила его из сил.

– Вы видели его? – спросил он.

– Да, он стрелял, но промахнулся.

– Откуда же он взял оружие?

– И как ему удалось бежать? – задал я встречный вопрос.

– Сначала приехали твои друзья, – начал рассказ кузнец, – и я послал их за тобой к Бошаку, а потом пошел в кузницу поработать. И тут вдруг увидел, как пленник выбегает из дома. Я бросился к жене. Она лежала в комнате, обхватив голову руками. Без чувств.

– Как же это случилось? Как ему удалось выбраться из подвала?

– Господин, наверное, я совершил большую ошибку. Хаджи Халеф Омар пожелал увидеть пленника. А я по рассеянности забыл в подвале стремянку. Он освободился от пут и выбрался из подвала.

– Как же он смог открыть дверь?

– Да ведь она сплетена всего лишь из ивовых ветвей. Он ее просто выломал. Шум же я не слышал, потому как в то время работал в кузнице. Лошадь его стояла за домом. Он это приметил и ускакал на ней.

– Как же он нашел нас? Он что, знал, где я нахожусь?

– Он просто слышал мой разговор с твоими спутниками.

– В таком случае, ты был очень неосмотрительным.

– Ты прав. Я хотел исправить положение. Поэтому, дав жене воды, чтобы та смочила голову, помчался в деревню, взял первую попавшуюся лошадь и поскакал в Енибашлы. Там жена пекаря сообщила мне, что ты уехал в Кабач, а муж ее с Дезелимом – за тобой следом, за ними – твои друзья. И он, наверное, также нашел вас. Теперь ты расскажи, что произошло.

Я вкратце поведал ему обо всех наших приключениях. Когда я закончил, он задумчиво произнес:

– На все воля Аллаха. Москлан получил свое, а я виноват в том, что упустил его. Как мне снять с себя наказание Всевышнего, эфенди?

– Это вовсе несложно, но в этом нет никакой необходимости.

Мы вскочили на лошадей, красильщик взобрался на осла, и мы тронулись в путь. Меня одолевали сомнения: не начнет ли Москлан мстить кузнецу? Я сказал об этом Шимину.

Но он успокоил меня:

– Не волнуйся за меня, я столько узнал от вас, что больше не боюсь этого конокрада. Что бы он теперь ни говорил, я найду на него управу. Он никому не причинит вреда.

– Я тоже, – заявил толстяк. – Он стрелял в меня и пусть теперь расплачивается. Моя жизнь висела на волоске.

– Нет, скорее, моя…

– Наверное, он нас с тобой хотел убить одной пулей. А вот и деревня, эфенди. Мне нужно узнать у тебя еще кое-что.

Я отстал немного с ним вместе, и он сказал:

– Ты расскажешь Сахафу о коврах?

– Конечно.

– И он узнает о месте, где они лежат?

– Я сам покажу ему это место.

– А ты не хочешь замять это дело?

– Нет, я хочу, чтобы он знал.

– Ты жесток. Ты действительно поручишь емузаниматься этими коврами?

– Да.

– И будешь заставлять его, если он откажется?

– Мне пора уезжать, и я не могу его принуждать. Он обязательно это сделает, если ты не сдержишь данное ему слово. Так что сам решай!

– Я сдержу слово.

– Тогда пускай приезжает киаджа и трое соседей выступают в качестве свидетелей. Советую тебе сделать это побыстрее.

– В самом деле?

– Да. Ты должен доказать Сахафу, что твои намерения самые серьезные.

– Подчиняюсь тебе. О, как будут радоваться мои жена и дочь!

Наконец-то благоразумие победило. Лицо его раскраснелось, и, когда мы спрыгнули с лошадей возле его дома, он буквально скатился с осла и помчался к дверям. Мы услышали, как он кричит: «Сюда, сюда, быстрей, мы здесь!»

Женщины подбежали к нам. Хозяин был первым, кого они заметили, я – вторым.

– Господин, это ты! – завизжала от радости любимица всей Румелии. – С тобой ничего не случилось? Слава Аллаху! Я ждала тебя. Ты сдержал слово?

– Я привез тебе то, что ты просила.

– Где? Где?

– Вот.

При этом я указал на маленького хаджи, остальных пока не было видно.

– Пошла к черту! – тут же откликнулся Халеф, к счастью, на своем арабском диалекте, которого она не понимала.

Она же переспросила озадаченно:

– Вот этот?

– Да, о сладкая дочь красной краски.

– Но я его не знаю.

– Он отдаст за тебя свою жизнь. Но там дальше еще один. Выбирай между ними обоими.

Сахаф шел следом за Халефом. Девушка беспомощно и вопрошающе повернулась к отцу.

– Кого из них ты знаешь? – спросил тот, смеясь.

– Вот этого, – ответила она, указывая на Сахафа.

– По душе ли он тебе?

– Ода.

– Тогда он твой.

Она закрыла лицо руками, громко хихикнула, от стыда ли или от смущения – трудно сказать, и исчезла в комнатах.

– Господин, смотри, сколько беспокойства ты нам создал, – обратился ко мне пекарь полушутя-полусерьезно.

– Пусть теперь они беспокоятся. – И я указал на Сахафа.

– Нет, пока нельзя, – ответил пекарь озабоченно. – Юноша в день помолвки не может оставаться с невестой наедине.

Толстяк и не подозревал, что его Икбала и так уже давно встречается со своим Али за домом под присмотром заботливой и молчаливой Чилеки и еще более молчаливой луны.

– Тогда иди с ними ты, у меня нет времени.

– А Чилека не может их сопровождать?

– Тоже нет. Вы наши гости, и она должна прислуживать вам.

Прислуживать? Они что, хотят нас поить и кормить? Чем? Теми самыми деликатесами, которые я чуть было не попробовал? Не приведи господь.

И я поспешил сказать:

– Нет-нет, не нужно, время мое ограничено, мне нужно ехать.

– Господин, куда же ты, уже вечереет, куда ты на ночь глядя поедешь?

Он был прав. Тут Халеф спросил меня тихо:

– Ты действительно хочешь уехать сегодня, сиди?

– Это абсолютно необходимо.

– Один, без нас?

– Теперь уже я на это не отважусь.

– Мне кажется, что мы слишком долго в седле лошадям нужно отдохнуть.

– Ну да ладно, останемся здесь ненадолго. А ночь проведем у Шимина, моего друга.

Тут кузнец издал радостный крик и произнес, протягивая мне руку:

– О эфенди, ты даже не знаешь, какую радость ты мне доставил, назвав своим другом!

– Ты мне это доказал. Когда я вернусь домой, ты окажешься среди тех, кого я всегда буду вспоминать с любовью.

– Обязательно скажу это моей жене. Вот бы узнать как там она…

– Твоя лошадь явно устала. Тебе надо ее сменить. Возьми моего жеребца, слетай к своей жене и тотчас возвращайся.

– О, этот конь слишком хорош для меня. Лучше я поскачу на другом и так же быстро вернусь.

Он ушел. Конечно, мой вороной должен был остаться со мной ради нашей же безопасности. Нужно было узнать, что происходит в хижине нищего.

Когда все угомонились, а красильщик занялся своими семейными делами, я сказал Халефу:

– Ты не беспокойся, а ненадолго отлучусь. Хочу посмотреть, что там с Москланом.

– Ты что, с ума сошел, сиди? Ты поедешь к этой хижине?

– Да.

– Но они же убьют тебя!

– Нет уж, теперь им не удастся застать меня врасплох. К тому же убежден, что дом уже пуст. Москлана наверняка спрятали, да так, чтобы мы его не нашли.

– А ему нечего тебя бояться. У тебя ведь нет никаких прав его задерживать.

– Все это так, и все-таки он меня боится. Он стрелял в меня. Да и вообще рыльце у него в пушку. Только не говори красильщику, куда я поехал.

Если ты в ближайшее время не вернешься, я поеду следом за тобой.

– Хорошо. Так и договоримся.

Я вышел из дома. Старой дорогой ехать остерегся. Ни к чему незапланированные встречи. Поэтому повернул не на юг, а на запад, чтобы въехать в лес со стороны Кабача.

Имея северный край леса по левую руку, я мчался галопом по равнине и скоро, благодаря моему вороному, добрался до того места, где лесной массив тянулся к югу от Кабача. Тут немного поодаль я заметил группу всадников, которые удалялись от меня. Мне показалось, что это и есть именно те, кого я ищу. Нас разделяла английская миля.

– Быстро, быстро! – крикнул я своему жеребцу.

Ри прекрасно понял меня. Ему не понадобились дальнейшие подтверждения моего приказа. Конь стелился по земле как ветер. Я мог бы, сидя в седле, выпить бокал шампанского, не пролив ни капли. За несколько минут я добрался до дома на окраине села и спрыгнул с лошади. Я старался ехать так, чтобы между мной и всадниками оставалось здание, и таким образом я оказался незамеченным.

На пороге дома сидела средних лет женщина и разрезала дыню.

– Добрый вечер! – приветствовал я ее по-арабски. Она взглянула на меня вопросительно. Я повторил слова по-турецки. Она поняла меня и поблагодарила.

– Не продашь мне кусок дыни? Я очень хочу пить.

– Ради бога, господин!

Отрезав большой кусок, она подала его мне. Увидев, с какой жадностью я ем дыню, она засмеялась и сказала:

– Это я сама сажала. Только что я разрезала целую для других, но они просили не так вежливо, как ты.

– А они заплатили?

– Я не просила с них деньги, хоть бедна и живу своей бахчей, но они меня и обокрали.

– Неблагодарные! Что же они взяли?

– Мой платок. Один из них был ранен. Они его перевязали.

– Ты кого-нибудь из них знаешь?

– Сабах, нищий, был там, который в лесу живет, и Myрад, его приятель.

– А не заметила ли случаем, куда они поехали?

– Мне показалось, в Узу-Дере. Там живет родственник Сабаха, чудо-доктор. Там они, наверное, и оставят больного.

– А не говорили ли они, что за рана у этого человека?

– Он упал с дерева и лицом приложился к камню, у него выбито несколько зубов.

– Вот бедолага.

– О, не надо его жалеть. Я ведь его знаю, только имя мне неизвестно. Он предводитель наших мужчин.

– И твоего тоже?

– Нет, я вдова.

– А дети у тебя есть?

– Трое. Младший болен, у него скарлатина, а двое других пошли к воде ловить пиявок, которых я продаю этому чудо-доктору. Он платит один пара за десяток.

Бедная женщина! Какая нищенская оплата. Я вынул из кармана пять пиастров и отдал ей.

– Вот, возьми, купи своему ребенку фруктов.

Это было немного, но для нее большие деньги. Она с недоверием взглянула на меня и спросила:

– Ты мне это даришь?

– Да.

– Господин, ты так богат?

– Да.

– Значит, твое сердце так же велико, как и твой достаток. Да поможет тебе…

Последних слов я не расслышал, потому как был уже в седле. Я узнал то, что нужно, а главное, что опасаться здесь мне нечего.

Вернувшись в Енибашлы, я увидел окровавленную свежую шкуру, распяленную на шестах, и тут же в нос мне ударил запах жаркого. Эта шкура еще несколько минут назад была одеянием крупного козла.

В передней дома я застал красильщика со своими домочадцами. Чем же они занимались? На полу стояла низкая жаровня, над которой висела туша козла. Жир капал в подставленный сосуд, в котором лежал слой риса. Стенки этой чудо-сковородки были выкрашены ярко-красным цветом, и я тут же вспомнил о красных руках Чилеки, о расписном одеянии ее мужа, и у меня родилось подозрение, что раньше эта емкость использовалась для окраски тканей.

– Где же ты был, господин? – спросил меня толстяк. – Я специально зарезал для тебя самую сочную козу, купил ее у соседа.

– А не слишком ли мужественно выглядит эта коза?

– О нет, а что ты, собственно, имеешь в виду?

– Ты чувствуешь запах? Сосед тебя явно надул и продал козла.

– Он на такое не способен.

– Смотри, мясо подгорает, или ты хочешь облизывать головешки?

– Ах, господин, сразу видно – ты нездешний. Я приготовлю такое мясо, что все вы пальчики оближете.

– А рис станет мягким от капель жира?

– Этого как раз нельзя допускать. Разве ты не знаешь правило: рис должен потрескивать, а мягкий он невкусен.

– А вдруг горелое мясо упадет в рис?

– Такого случиться не должно. Я все тут же выну.

Он погрузил свои жирные пальцы в варево. Я вспомнил одну мою знакомую, Мерсину из Амадии, которая тоже не отличалась особой чистоплотностью. У кого было приятнее обедать, у нее или этой крапчатой четы из Енибашлы?

Я поспешил отказаться от дальнейшего проникновения в таинства их кухни и удалился в другие комнаты. Тут навстречу мне вышел Халеф.

– Это ты, сиди! – воскликнул он обрадованно. – Долго же ты провозился, я хотел уже седлать лошадь.

– Видишь, со мной ничего не случилось. Чем же вы до сих пор занимались?

– О, у нас не было времени скучать. Я ездил с хозяином на козий рынок, и это доставило нам массу приятных минут. Хозяин хотел непременно подарить козу одному важному господину, и на церемонию покупки высыпала посмотреть вся деревня. Устроили такой спор, что пришлось вызвать киаджу.

– И кто же этот знатный господин?

– Ты, сиди! А кто же еще, не я же!

– Ах вот как! И мне предназначалась эта коза?

– Да.

– А ты уверен, что это коза, а не козел?

– Коза, козел – какая разница, сиди! Жаркое одинаково вкусно и из того и из другого.