Текст книги "Квендель. Книга 2. Время ветра, время волка"

Ада Изенбарт быстрее всех оправилась от неприятного фокуса, который устроил хранитель моста, и ей не терпелось взяться за дело. Быть может, пришло время закатить самый грандиозный Праздник Масок за всю историю. Она посмотрела через весь стол на хранителя, будто бросая ему вызов. На губах Лоренца снова заиграла улыбка, и даже Резеда бросила на Аду благодарный взгляд.

Себастьян не дрогнул.

– Вы меня не поняли, – произнес он. – Границы, о которых говорю я и о которых напоминает Одилий, проходят не по всему Холмогорью. Они становятся тоньше и прозрачнее там, где скрыты переходы в потусторонний мир. В некоторых местах, скажем, в Сумрачном лесу или среди Черных камышей, их всегда можно найти, если поискать. Но теперь невидимые крепостные стены тают повсюду, открывая проходы. Даже в сердце самой мирной из деревень, в саду Зеленого Лога или на пастбище у Колокольчикового леса, как вы сами только что слышали. Опасность повсюду, и, раз уж все так плохо, не стоит надеяться на то, что в страшные дни вы сможете противостоять темным силам, всего лишь надев маски и устроив пантомиму.

– Пантомима, пожалуй, не самое подходящее название для нашего ежегодного праздника, – заметил Лоренц Парасоль под вторивший ему гул согласия. – Нашего грандиознейшего и наиважнейшего праздника, как мы только что узнали, – шутливо добавил он и махнул в сторону барной стойки, настало время приободриться и переменить настроение в зале. – Хозяин, всем бузинного вина! Пора нам прополоскать горло от пепла и пыли веков! – крикнул он.

Хозяин трактира бросился выполнять просьбу. Наконец-то в «Старой липе» зазвучали знакомые слова.

Однако вечер еще не закончился.

– «Пусть наши праздники будут веселыми, а маски – добрыми», насколько я знаю, это древний девиз Праздника Масок! – гневно заявила Гортензия совету устроителей. – Ада Изенбарт, вы намерены выйти против темных сил, чтобы выяснить, кто нагонит друг на друга больше страха? Я могу кое-что рассказать вам и даже покажу, кто по– бедит!

Гортензия решительно подошла к Бедде и что-то ей прошептала. Больная тем временем, измучившись от волнения, совершенно обессилела и едва держалась на кресле. Даже с помощью Гортензии и Хульды ей потребовалось немало времени, чтобы повернуться вполоборота и оттянуть левый рукав платья, открывая плечо. Гортензия нашла зажженную свечу и поднесла ее к жуткому следу, который оставила на коже Бедды неизвестная тварь.

На высоком сиденье, открытая взглядам всех присутствующих, спина несчастной выглядела такой худой и бледной, что синеватые и темно-багровые пятна на ней казались огромными и нестерпимо яркими. Это были отпечатки когтистых пальцев – такие следы ни с чем было не спутать. Кто-то вскрикнул от ужаса, другие в страхе вскинули руки и закрыли ладонями лица. Жители Зеленого Лога и их соседи, слышавшие о приключившемся с Беддой, были лучше подготовлены к этому зрелищу, однако увиденное превзошло даже самые смелые их ожидания.

– Как вы думаете, кого Бедда должна за это благодарить? Может быть, она упала с лестницы, спускаясь в погреб? – с горечью и яростью воскликнула Гортензия. – Да как вы смеете говорить, что мы все выдумали?!

Хульда пыталась удержать Бедду, не давая подруге сползти на пол. Она с ужасом увидела, что по щекам несчастной текут слезы.

– Это и в самом деле выглядит страшно, и мне очень жаль, – ответила Резеда Биркенпорлинг. Однако не похоже было, что жалость ее размягчила. – Но как бы то ни было, это не повод отменять в нынешнем году наш Праздник Масок.

Гортензия застонала от отчаяния, и вместо нее ответил старик Пфиффер. Его глаза горели ярко-зеленым огнем, а привычный дружелюбный голос звучал грозно и разносился по всему залу:

– Вы, легкомысленные губошлепы, неужели вы ничего не знаете о Дикой Охоте в темном зимнем небе и о тех, кто тянется за ней ужасным шлейфом? Неужели вы не боитесь зловещих мертвых воинов, удушающих призраков и кровососов, могильных орд, ночных кошмаров и ведьм, туманных мороков, воющих ведьмаков, волков, ворон и им подобных? И не страшитесь воплощения отвратительного и ужасного Владыки Страны теней во всей его мощи? Кто вы такие, раз ничего не боитесь, неисправимые глупцы и мечтатели?

– Воистину, я всегда считал, что не стоит пренебрегать старыми легендами. Порой можно угодить в переделку, если вдруг потянет разгадывать тайны прошлого. И я тому, елки– поганки, лучший пример, – раздался дружелюбный голос, который донесся, казалось, прямо из стены за длинным столом и рядами квенделинцев.

Все обернулись и уставились в ту сторону. Старик Пфиффер потерял дар речи, как и Гортензия, и ее противники. Поначалу никто даже не понял, что это за добряк явился разрешить грандиозный спор так легко, будто небольшое недоразумение.

– Кузен Бульрих! – крикнул во весь голос Биттерлинг и, размахивая руками, бросился к узкой двери возле камина.

Рядом с картографом стоял и Карлман, улыбаясь с нескрываемой гордостью. Ведь на большое собрание явился не кто иной, как его любимый старый дядюшка, энергичный, в лучшем праздничном костюме, с внимательными глазами и трубкой в руке – казалось, его появление в нужную минуту было самым естественным событием на свете.

– Бульрих Шаттенбарт, глазам не верю! – изумленно воскликнул Одилий.

– И в добром здравии и хорошем настроении! – торжествовал Звентибольд, который уже подошел к вошедшим. Он порывисто обнял кузена.

От Гортензии не ускользнули недоуменные взгляды, которые бросали друг на друга Одилий, Себастьян и Бозо, что показалось ей странным, поскольку наводило на мысль о том, что ни один из этих троих не имеет отношения к чудесному выздоровлению Бульриха. Поверить в это было трудно, и она бы даже испугалась, если бы ее не окатило волной огромного облегчения. Гортензия осторожно обняла Бедду за плечи.

– Посмотри, кто пришел! – прошептала она подруге. – Святые пустотелые трюфели, ведь это значит, что и для тебя есть надежда! И неважно, какая магия за этим стоит!

Бедда кивнула, улыбнувшись сквозь слезы.

– Что с тобой случилось? Я заходил к тебе совсем недавно, и ты крепко спал, а сегодня утром и вовсе расклеился, – удивился старик Пфиффер, испытующе разглядывая картографа.

Бульрих честно посмотрел Одилию прямо в глаза. Прежняя бледность сменилась румянцем, и от смущения щеки алели все сильнее – картограф не привык быть в центре внимания.

– Вообще-то я не спал, – тихо объяснил он, – но не могу сказать, почему мне вдруг полегчало. Наверняка из-за того, что вы все так замечательно обо мне заботились. Во всяком случае, я хотел сделать вам сюрприз.

Бульриху вдруг показалось, что он поступил глупо, войдя в зал посреди собрания.

– Это я все придумал, – взволнованно сообщил Карлман, – и вы должны признать, что мы и в самом деле всех удивили!

Смятение, вызванное неожиданным появлением Бульриха, улеглось не сразу. Друзья, родственники и доброжелательные соседи окружили картографа, приветствуя с неподдельной радостью, а те, кто стоял поодаль, смотрели на него с подозрением.

– Клянусь громовым грибом, теперь мне интересно посмотреть, прольет ли он свет на тьму Сумрачного леса и что расскажет обо всем остальном! – подал голос хозяин «Туманов Звездчатки», высказывая мысли многих гостей. – Добрейший Шаттенбарт! – настойчиво и с наигранным дружелюбием крикнул Дрого Шнеклинг, подходя к камину. – А расскажи-ка нам, где тебя носило!

Воцарилась напряженная тишина. Для Бульриха освободили место во главе стола. Уклониться от приглашения не было никакой возможности, и он покорно сел на свободный стул, который ему придвинули.

Внимание всего зала было приковано к старому картографу. Гости, расположившиеся по обе стороны длинного стола, подались вперед, чтобы лучше разглядеть Бульриха. Сидящие за его спиной встали или взобрались на стулья и скамейки. Даже израненная спина Бедды и фейерверк, который устроил хранитель моста, не привлекали столько внимания.

Бульрих беспокойно поерзал на стуле. Не глядя на окружающих, он, казалось, чувствовал, что старик Пфиффер, Гортензия, Биттерлинг, Карлман, Хульда и, наконец, Бедда тоже с нетерпением ждут каждого его слова. У него немного закружилась голова, и кто-то заботливо протянул кружку с бузинной водой. Бульрих сделал несколько глотков, откашлялся, и, когда он заговорил, голос его зазвучал сухо и жестко:

– Клянусь святыми трюфелями, я почти ничего не помню.

Недоверчивый ропот многочисленных слушателей пронесся по старому залу, как порыв ветра.

– Не может быть, чтобы уж совсем ничего! – воскликнул Криспин Эллерлинг. Вид у фермера был такой несчастный, словно он ожидал, что Бульрих расскажет, куда запропастились его невезучие коровы.

Он беспомощно оглянулся и поймал взгляд старика Пфиффера. Одилий тоже с трудом скрывал разочарование, но все же дружески улыбнулся. Бульрих вновь воспрянул духом.

– Я помню, как стоял на опушке леса, собирался сделать наброски для карты, – сказал он. – А потом – непроглядный мрак.

– Ничего удивительного! Ты же попал в Сумрачный лес, старина, – попытался пошутить Квирин Портулак, один из его соседей.

Бульрих невесело улыбнулся.

– Мне бы очень хотелось все вспомнить. Но в голове только обрывки. Расплывчатые образы деревьев и корней, сильный страх, ощущение, что какой-то ужас кроется в черноте, и еще – приятный запах хвои.

– Полезное наблюдение. Теперь мы хотя бы знаем, какие деревья растут в Сумрачном лесу, – ехидно заметила Резеда Биркенпорлинг.

– Сосновые иглы были разбросаны и в коридорах лабиринта под живой изгородью, – сказал Биттерлинг. – Должно быть, Бульрих там тоже побывал. Это не случайность, и, возможно, скоро он вспомнит еще что-нибудь.

– Почему вы уверены, что он был там, если сам Бульрих ничего об этом не помнит? – спросил старый Бозо, с сомнением прищурившись.

– Мы нашли клок его жилета в подземном склепе, – выпалил Карлман.

Его друг Эппелин, который уже давно сидел рядом, тоже не заставил себя ждать.

– Этого склепа нет на нашей карте, – с важным видом объявил юный Райцкер, и по его вспыхнувшим ушам стало понятно, как он взволнован.

– На карте моего деда, наверное, хочешь сказать ты. В которую тебе и прочим молокососам не пристало совать нос, – сурово сообщил ему Бозо. – Однако это правда, на старой гномьей карте есть подземные ходы, по которым бежали наши друзья. А вот склепа с гробницами действительно нет. Я бы хотел узнать об этом поподробнее.

– Можно спуститься туда с факелами и веревками, – тут же предложил предприимчивый Гизил Моттифорд. – В конце концов, вход в лабиринт на моей земле, где упал серебристый клен и оставил в почве дыру. Я тоже не прочь узнать, кто покоится в вечности под нашими лугами. Возможно, там есть и коридор, по которому можно дойти до Зеленого Лога, ведь Бульрих каким-то чудом попал под старую липу на деревенской площади.

– Кто знает, где он был на самом деле, – ответил Лоренц Парасоль с таким видом, словно устал зря терять время. – Быть может, просидел в печально известных подземельях Фишбурга. Все знают эту страшную сказку Холмогорья, и она очень подходит для чудесного вечера у камина, такого, как сегодня!

Винтер-Хелмлинги одновременно сверкнули глазами. Однако, прежде чем Левин или любой из его сыновей успели что-то сказать в ответ, голос подала Гризельда, чем удивила не только свою семью.

– В глубине наших подземелий есть ходы, которые ведут в никуда, – сообщила она, ее чистый юный голос звучал вполне серьезно. – В конце концов эти коридоры теряются в глубинах естественных пещер, и только там порой встречаются длинные тропы, усыпанные сосновыми иголками. Я шла по ним в темноте до тех пор, пока хвоя хрустела под ногами.

Карлман и Эппелин явно не поверили, что эта девушка столь отважна.

– Ты там ни с кем не столкнулась? – вырвалось у Карлмана, и он покраснел, когда Гризельда с любопытством посмотрела на него большими серыми глазами.

– Я бы так не сказала, – загадочно ответила она. – И все же в той тьме не чувствуешь, что ты один, примерно как описал мельник. Преследует ощущение, что есть там кто-то еще. – Девушка замолчала, и стало ясно, что ни ее отцу, ни братьям не нравятся темные тропы, по которым она гуляет.

– Лишь однажды я в самом деле что-то увидела. – Гризельда еще не закончила рассказ. – Представьте, какая там кромешная тьма. Я шла осторожно, шаг за шагом, практически вслепую, но навострив уши и босиком, потому что мне нужно было почувствовать иголки, чтобы знать, куда ставить ноги. Я как будто плыла в реке в безлунную ночь, плыла по течению, все глубже погружаясь в неизвестность. Я не обращала внимания ни на что, кроме тихого потрескивания на полу, и всматривалась в черноту. Как вдруг в конце коридора мелькнул отблеск: две точки на одной высоте, неподалеку друг от друга. Это были глаза. Глаза во тьме.

Бульрих вздрогнул, и Карлман вместе с ним, однако оба не могли понять, чем эти слова их так задели. Гортензия и старик Пфиффер тоже это отметили: Бульрих иногда бормотал в полусне. «Глаза во тьме», – говорил он тогда со страхом.

– Что там было? Вы убежали? Вас кто-то преследовал? – Гризельду засыпали вопросами.

– Ничего подобного, – ответила она. – Обитатели подземного мира живут в своем царстве, наши пути пересекаются крайне редко. Народ хульдов не желает квенделям зла. Светящиеся глаза растаяли во тьме, а я вернулась по лестнице наверх, в замок.

– А нам пора вернуться к тому, ради чего все затевалось. Пока мы не сбились с пути, – сказал Лоренц Парасоль. – Или, лучше сказать, не заблудились в безднах, клянусь черными гнилушками!

Его терпение иссякло, и он проголодался. Блюда с лакомыми закусками давно опустели, и не только в пределах его досягаемости. Не он один обратил внимание на соблазнительные ароматы, которые уже некоторое время доносились из кухни «Старой липы».

Лица хозяев трактира говорили сами за себя красноречивее слов. Было поздно, всем хотелось поскорее приступить к полуночной трапезе в надежде на мирное завершение странного вечера.

– Ты прав, Лоренц, – согласился старик Пфиффер, намеренно вкладывая в слова другой смысл. – Я тоже считаю, что нам стоит продолжить собрание, ведь еще не все сказано и обдумано.

В зале поднялся беспокойный ропот. Гости бросали на Одилия сердитые взгляды.

– Совсем наоборот! – твердо ответил Парасоль. – Мы ничего не узнали о чаще Сумрачного леса. Зато выяснили много нового о подземельях Холмогорья, куда и нырнули, налюбовавшись на волков в небе. Теперь мы знаем, что под нашими лугами есть широкие ходы, которые открываются под поваленными деревьями и ведут в разветвленный лабиринт под живой изгородью, где таится склеп с могилами. Наконец, мы узнали даже о мрачных туннелях Фишбурга. Квендели – мастера рассказывать истории, и это искусство достойно уважения, однако возникает ощущение, что мы попали на собрание кротов. Мне как председателю пришло время сказать, что все услышанное сегодня не имеет никакого отношения к нашему замечательному Празднику Масок, но, учитывая вечно плохую погоду и явно подпорченное настроение, я от имени нашего совета советую всем прислушаться к предложению Ады Изенбарт и надеть в этом году особенно яркие и выразительные маски. А теперь, дорогая Ламелла, дорогой Лорхель, ваш выход! Уже поздно, а светская часть вечера, несмотря на то что мы получили массу вдохновляющих впечатлений, кажется мне несколько скудной.

Лорхель с благодарностью отправил слугу на кухню, где тоже нетерпеливо ждали приказа. Вскоре двое поварят внесли огромный котел, полный ароматного грибного супа, и повесили его на большой крюк над одним из очагов. За ними последовали другие слуги, вынося подносы с суповыми мисками и корзины со свежим хлебом, а еще ветчину, копченную в можжевеловом дыму, жареные лисички, нежный сливочный сыр и десерт – запеченные лесные ягоды со свежими сливками. Кроме тех, кто подавал еду, пришли и другие служащие трактира. Повар с женой, которым не терпелось наконец выбраться из-под кастрюль и сковородок, садовник с огорода и несколько конюхов, среди которых был и молодой Энно.

За всеобщим оживлением печально наблюдали лишь квендели, сидевшие в самом конце длинного стола.

– Все бессмысленно, – вздохнул старик Пфиффер, давая знак остальным не шуметь, и они тихо сидели вместе и смотрели, как оживает зал «Старой липы» в предвкушении полуночной трапезы. К ним присоединился мельник, Валли Райцкер села рядом с мужем и Эппелином, а Себастьян Эйхен-Райцкер, нахмурившись, снова отступил к камину и в конце концов исчез через узкую дверь, не сказав ни слова.

– Клянусь лесными троллями, дай им только крошечный повод для праздника, и все будет забыто, даже если Дикий Охотник приземлится сию минуту посреди двора, – с горечью произнесла Гортензия.

– Да, они такие, но мы их любим, – сказала Валли. – Неужели вы ожидали чего-то другого?

Тем временем гости один за другим черпали ложками горячий суп.

– Мне казалось, что страшные события послужат для них предупреждением, – разочарованно хмыкнул Биттерлинг. – А их это, похоже, не очень-то волнует, хотя, как правило, квендели побаиваются куда более безобидных знамений.

– У них это в головах не умещается, – пожал плечами Уилфрид фон ден Штайнен. – В такие рассказы трудно поверить. Полагаю, так думает большинство, а тех, кто на самом деле испытал нечто устрашающее в Волчью ночь, слишком мало.

– И что же дальше? – спросил Звентибольд.

– Будем готовиться к маскараду в Баумельбурге. Каждый по-своему, – мрачно ответил старик Пфиффер.

– Первым делом надо уложить Бедду в постель, – озабоченно перебила его Хульда. – Чудо, что она продержалась так долго. Карлман, Гортензия, помогите мне поднять бедняжку с этого огромного кресла, а потом посмотрим, сможет ли она устоять на ногах.

Однако не успели они дойти до камина, как вдруг мирную домашнюю тишину, которую нарушало лишь позвякивание столовых приборов, прервал громкий стук. Должно быть, кто-то подошел к дверям «Старой липы» и, как ни странно, решил вот так объявить о себе.

– Сморчки и козьи поганки, кого это принесло?

Ремберт Риттерлинг с некоторым беспокойством оглянулся. Он единственный из всех сидящих за длинным столом посмотрел на дверь.

– Наверняка этот неудачливый тролль из Запрутья решил удостоить нас еще одной шутки, – предположила Резеда, не поднимая глаз от тарелки. – Куда он вдруг подевался?

Большинство гостей только сейчас поняли, что хранитель моста ушел из зала, но они не успели как следует над этим поразмыслить, потому что дверь резко распахнулась.

Раздался вопль, полный боли и отчаяния, почти как у животного, попавшего в беду. На пороге появилась ужасающая фигура. Спутанные волосы развевались, на бледном лице горели глубоко посаженные, налитые кровью глаза, и все, кто сидел неподалеку, в ужасе вскочили с мест.

Гостья зажимала под мышкой длинную палку, пытаясь обеими руками запахнуть на груди плащ, изо всех сил пряча под ним что-то. В конце концов складки ткани выскользнули из ее ослабевших пальцев, и те, кому открылось жуткое зрелище, снова вскрикнули.

Длинная белая ночная рубашка под ее плащом была покрыта коричневыми пятнами засохшей крови и светло-алыми – свежей. Вероятно, стонала гостья от боли, потому что была ранена.

Старик Пфиффер в другом конце зала медленно поднялся из-за стола, его примеру последовали Гортензия и Звентибольд, из последних сил привстала и Бедда, держась за спинку кресла, исполненная самых мрачных предчувствий.

– Святые трюфели, неужели никто из жителей Звездчатки даже не догадывается, что перед нами Фиделия Кремплинг? – в ужасе закричала Бедда на весь зал. – Так помогите же ей, наконец! Она, должно быть, ранена! Посмотрите на ее левую руку!

Однако когда ночной призрак, в котором некоторые уже узнали мать малыша Блоди, выпростал из-под плаща руку, оказалось, что в окровавленных пальцах зажато что-то вроде игрушки. Это был маленький уродливый человечек из корня, тоже мокрый и перемазанный красным, но аккуратно завернутый в тонкую ткань, словно любимый младенец.

– Ох, лесные колокольчики, она потеряла рассудок! – вскричала Гортензия. – Где Пирмин?

– Похоже, она пришла одна, – воскликнула Приска Эрдштерн, сидевшая у одного из окон. – Под липой ее серый пони. Я не раз видела его в Звездчатке.

– Не пускайте ее! – крикнул кто-то из толпы.

– Пусть троллья ведьма стоит за дверью, она опасна!

– Да ради волчьих боровиков, кто сказал, что это в самом деле Фиделия Кремплинг? Вон, гоните ее вон! – потребовал другой голос, и на этот раз он принадлежал Дрого Шнеклингу.

– Конечно же, это Фиделия, бедняжка! – ахнула Приска, все не решаясь подойти ближе. – И я знаю, что у нее в руке. Это мандрагора, которую Пирмин принес из Черных камышей. Фиделия уверена, что это подменыш, которого те, кого нельзя называть, дали ей взамен на сына. Если она станет заботиться о маленьком клубне и накормит его своей кровью, Блоди в потустороннем мире ни в чем не будет знать нужды.

– Дитя троллей, мандрагора! – выдохнула Фиделия, словно в подтверждение, и постучала палкой по земле. А потом замерла, прислушиваясь.

– Она вызывает подземный народ хульдов, – взволнованно сказала Ада Изенбарт. В ее голосе больше не было уверенности, она с тревогой указывала на улицу. – Я помню, как об этом говорится в старых легендах. Во имя святых пустотелых трюфелей, заберите у нее палку!

И тут в зал вернулся хранитель моста. Возможно, он всего лишь ходил проверить лошадь в конюшне. Подойдя к Фиделии, хранитель взял у нее из рук палку, которую та отдала не сопротивляясь, быть может, еще и потому, что он не тронул мандрагору и нежно провел пальцами по ее лбу. Фиделия, будто сомнамбула, пошла рядом с Себастьяном Эйхен-Райцкером, и никто не осмелился их остановить. Толпа даже расступилась, потому что все испугались страшного зрелища – Фиделия окровавленными руками прижимала к груди скрученный корень мандрагоры, словно ребенка. Спутанные волосы были усыпаны листьями и мелкими веточками, словно она сама явилась из Черных камышей, где утонул ее маленький сын. Она опустилась на табурет перед камином, тот, что под фреской с охотниками, и молча уставилась в угли. Никто не осмелился произнести ни слова, но спустя некоторое время ночная гостья неожиданно заговорила сама.

– Я их видела, – хрипло и настойчиво прошептала Фиделия. – Сначала на краю болота, потом на берегу реки. Они выходили из тумана, подбирались все ближе и ближе ко мне, но мы так и не встретились. Я видела, когда стояла на мосту и у землянки Фенделя. Они шли сквозь высокую траву. Или то был вереск?

– Кого ты видела? – затаив дыхание спросил старик Пфиффер, который уже давно вместе с Гортензией и Звентибольдом стоял возле Себастьяна.

– Моего Блоди, кого же еще? – ответила Фиделия таким недовольным тоном, как будто вопрос показался ей чрезвычайно глупым. – С ним шел другой мальчик, очень бледный, который никогда не отходит от моего малыша. Я давно вижу их обоих, но не могу дотянуться. Пока не могу. Поэтому делаю все, чтобы не стало хуже. Моя кровь капает. Палка при мне – она стучит. День и ночь я слежу за ними и питаю жизнь сына, пока мне не вернут его.

Среди тягостного молчания громко всхлипнула Приска Эрдштерн.

– О, какой ужас, как жаль! Несчастный Пирмин и бедные, бедные дети! Их мать потеряла рассудок!

– А я так вовсе не считаю, – раздался молодой голос возле входа, так отчетливо, что все навострили уши.

Хозяин трактира нахмурился. Этот новый конюх из Звездчатки, похоже, набивал себе цену.

– Фиделия Кремплинг сказала правду, – медленно пояснил Энно, пытаясь не замечать обращенных к нему подозрительных взглядов. В конце концов он стал смотреть только на старого Пфиффера. – Я долго думал, что мне все снится, но теперь знаю: я в самом деле тоже их видел. Блоди и того бледного как смерть мальчишку с холодными глазами. Я встречал их на пустых тропинках за Звездчаткой, на рассвете и в сумерках, когда над лугами стелется туман и все вокруг становится серым. Тогда они выходили и брели рядом со мной в тумане. Об этом я и собирался рассказать сегодня. Вот и рассказал.

Старик Пфиффер посмотрел на молодого квенделя так испытующе, словно тот принес самую важную новость за весь вечер. Однако возможности расспросить конюха Одилию не представилось.

Едва Энно договорил, как Бедда потеряла сознание, обессиленно соскользнув со стула. Опустившись на колени рядом с несчастной подругой, Хульда стала звать на помощь. Выглядела Бедда устрашающе. Старик Пфиффер, Карлман и Гортензия отправили ее в постель, где вместе дежурили до утра и делали все возможное, чтобы облегчить ее страдания, потому что бедняжка мучилась всю ночь.

После того как Бедда упала в обморок, квендели быстро разошлись. Все вдруг заторопились, кто-то отправился спать, кто-то решил уехать. Те, кому предстояло добираться домой далеко за полночь, с содроганием представляли себе путешествие в темноте. Эрдштерны позаботились о Фиделии и отвезли ее обратно в Звездчатку. Вскоре большой зал «Старой липы» опустел.

На следующее утро разъехались и гости, ночевавшие в комнатах трактира, все немного растерянные и встревоженные пережитым. Черного коня в конюшне уже не было: должно быть, Себастьян Эйхен-Райцкер уехал задолго до рассвета, не попрощавшись. Энно тоже исчез, к огорчению старика Пфиффера, а вот хозяин трактира этому даже обрадовался, несмотря на то что конюх трудился прилежно. Вероятно, предположил Лорхель, молокосос понял, что после его невероятных рассказов в «Старой липе» сплетен не оберешься, вот и сбежал. Ничего, такой проныра всегда найдет работу.

Покачав головой, Лорхель Зайтлинг и его слуги принялись за уборку. Большое собрание закончилось не лучшим образом. Оставалось надеяться, что ужасный вечер забудется как можно скорее.