Текст книги "Ган"

Глава 18

В знакомой уже Тао комнате на последнем этаже дворца, заменяющей иногда Турдану спальню и кабинет, было прохладно и уютно. В косом солнечном луче, очертившем на полу прямоугольник, кувыркалась мелкая пыльца, потревоженная открывшейся дверью. На столе лежали развернутые карты; Турдан, судя по следам воска на столе и огаркам свечей, всю ночь просидел за их изучением. Ярко выделялись свежестью своей на пожелтевшей от времени карте линии, добавленные правителем Шула красной краской.

– Новые границы? – кивнул на творение рук государя Тао.

Турдан уселся за стол и, убрав все лишнее, развернул карту к Тао.

– Ты думаешь, я совсем дитя и ничего не понимаю? Этот прохвост Куграт, будь он неладен, неспроста явился ко мне в дом. Быть войне. Это ясно и глупцу. Вот тут и тут, – он провел пальцем по красным линиям на карте, – нам придется оставить границы и стянуть силы вглубь Шула. Отдадим, временно, – выделил с нажимом Турдан, – часть незначительных территорий, но соединим войска там, где у нас самое уязвимое место. Равнины. Его конница лучше. Противостоять ей мы можем только тут.

– Толково, – согласился Тао. – Надо помощи просить.

– У кого? Да и война еще не начата. Просить заранее? На смех поднимут.

– Не ты просить станешь. Я попрошу.

Турдан задумался. Бегая глазами по карте, сверял что-то по спискам. Достав из вороха бумаг чистый лист, принялся писать на нем размашистым, с наклоном влево почерком. Закончив письмо, протянул его Тао Гану.

– Тут письменное разрешение тебе.

– Разрешение? – удивился Тао.

Турдан устало посмотрел на друга и, кивнув, добавил:

– Можешь брать кого угодно. Любого городского гана, а не только тех, о ком мы говорили. Если быть войне, то от намеченного плана, – он кивнул на карту – я не отступлю. А при таком раскладе отдельные участки отходят на второй план, и я все равно не оставлю там ни одного гана. Все будут здесь, – он ткнул пальцем в условное место. – Нет смысла в лучших там, где будет мясорубка. А ты станешь только сильнее с ними. Не знаю, что за дело у тебя, но верю, что оно не менее важно, чем сохранность Шула.

Тао склонил голову, уважая решение государя и восхищаясь его доверием к нему. Остаться без лучших воинов, уступить их, полагаясь лишь на слова Тао Гана. Это не было похоже на решение бездумное, какими грешат люди азартные. Турдан думал всю ночь.

– Я хочу сохранить Шул не менее твоего, Турдан. Именно поэтому ухожу. Надеюсь успеть раньше, чем твоим людям придется встретиться с конницей Куграта.

* * *

Дворец правителя Шула был похож на растревоженный улей. Слуги бегали по этажам, наводя последний лоск на покои, отведенные знатным гостям. На улице, у казарм, было не менее оживленно и шумно. Прибывшие воины располагались на местах, которые им уступили местные дружинники, перебравшиеся к знакомым и друзьям на то время, пока гости будут оставаться в городе. То тут, то там раздавался визг зазевавшихся служанок, прижатых к стене рослыми мужчинами из Эссира. Где-то случались мелкие потасовки; это за женщин Шула вступались местные парни, указывая пришлым, что так поступать негоже. Дальше разбитых носов дело не заходило, и никто на мелкие стычки особого внимания не обращал.

Так прошел остаток дня, и с приближением вечера страсти поулеглись.

Турдан и гость его, царь Эссира, несравненный в величии своем славный Куграт неспешно вышагивали по каменной улице, направляясь к площади Мастеров. Вечер выдался на загляденье хорошим, и снова, не сговариваясь, два правителя решили отказаться от церемоний и отправились на турнир пешком. Турдан с неприятным удивлением отметил, как они похожи с Кугратом: мысли, привычки, умение обходиться без ненужного комфорта. Его злило такое сходство. Единственное, что его успокаивало, так это то, что себя Турдан (и не беспочвенно) считал человеком более гуманным и добрым, а значит и правитель из него лучше, чем царь Эссира. Восхищенное щелканье языком, а иногда и удивленный свист Куграта, заметившего очередную диковинку на улицах Города Мастеров, лишь прибавляли Турдану уверенности в своей правоте.

Придворные с обеих сторон вытянулись длинным хвостом, следуя за двумя правителями. Даже плохо видящий встречный прохожий без особого труда смог бы безошибочно определить знать Города Мастеров от приезжей знати.

Как только слуги и придворные узнали о намерении правителей пройтись, не задумываясь ни минуты, вернулись по своим комнатам и переоделись подобающим для такой прогулки образом, сменив тяжелые неуютные праздничные одеяния на более привычные легкие повседневные одежды. С той лишь разницей, что повседневность эта выглядела чуть наряднее, чем обычно. Женщины, включая жену Турдана, облачились в легкие сарафаны с яркими лентами, ноги спрятали в легкие сапожки. Знать от простолюдинов отличалась только наличием головного убора. Головы Турдана и его жены с сыном, венчали не затейливые, пусть и золотые, короны. Так же в толпе мелькали пушистые шапки знатных людей, чей ранг определялся количеством украшений на головных уборах.

Знать Эссира, даже узнав про пеший поход, не захотела переоблачаться, а стоически несла на себе все тяжести (в прямом и переносном смысле) одежд и украшений. Обливаясь потом, задыхаясь в своих нарядах, люди из последних сил переставляли ноги. Немногочисленные советники и приближенные к царю Куграту люди, прибывшие с ним, не желали менять привычек и устоев своего государства, лицом которого и являлись. А коль они лицо Эссира, то лицо это должно сиять благосостоянием и величием. Вот и несли они на плечах своих ношу тяжелую, но богатую. К удивлению своему, отмечали они, что встречные простолюдины не только не падали перед их царем ниц, но еще и звонко смеялись и подшучивали над ними, указывая пальцем на их потные лица.

– Стыдно… – шептал Хэвин идущему с ним плечом к плечу невысокому горбуну.

– Зато у тебя ноги не кривые, как у отца, – отвечал тот на сетования друга.

Горбун при дворе Куграта занимал самое что ни на есть высокое положение. Это только на первый взгляд шуты при дворе ничего не значили. На самом деле нет ничего такого в государстве, о чем не знал бы шут. И совет его считался если не определяющим, то, во всяком случае, ценностью своей для царя не уступал остальным. Если бы не горбун, то крови в Эссире проливалось ежегодно гораздо больше. Именно он уговорил, убедил Куграта не убивать заложников, купеческих детей и жен, а оставить им жизнь и изредка показывать тем самым купцам, которые невольно вынуждены были посещать Эссир. Убедил, что неразумно казнить целые деревни за неуплату налогов по причине засухи или других природных капризов. Доказал, что таким поселениям необходимо помогать, и более того – освобождать от налогов на несколько лет, пока они не поднимутся на ноги. Скрепя сердце слушал его Куграт и убеждался в последствии в его правоте. Много раз, не счесть, сколько, горбуна пытались отравить. Его поджидали с ножом в темных коридорах дворца, в него стреляли отравленными стрелами и многое, многое другое. Живуч оказался.

Горбун все больше сближался с сыном Куграта, и чем старше становился Хэвин, чем ярче проявлялся его ум и характер, тем ближе они становились. Никто и заметить не успел, как шут и Хэвин стали лучшими друзьями. Именно горбун вложил в понимание наследника, что государство – это не царь и знать, а ничто иное, как народ. И благосостояние народа – это величие и крепость государства. В отличие от советников Куграта, шут прекрасно разбирался в том, что происходит в мире. Вел тайную переписку с различными людьми как на своем материке, так и за его пределами.

– Посмотри на них, горбун, – продолжал Хэвин. – Это сборище уродов, а не люди. Посмотри, как ведут себя жители Шула, как они одеты, как они говорят с простым людом… И эти… Слов нет, веришь?

– А вот это у тебя как раз от отца. Слов нет – это прямо от него, – дурачился горбун.

Все он подметил и так же был огорчен, как и Хэвин. Но что сказать? Любые слова только подчеркнут всю горечь происходящего. Оставалось только покрепче сжать предплечье молодого наследника, хоть так поддерживая его.

– Ничего, – добавил шут. – Придет твое время, и ты вышвырнешь всю эту падаль с земли Эссира.

Хэвин лишь склонил голову, рассматривая или делая только вид, что рассматривает, каменную мостовую.

– Боюсь, многие не доживут, – тихо сказал он.

Горбун поджал губы и согласно закивал. Он боялся того же.

* * *

Площадь Мастерской была забита под завязку, как говорили в народе.

Дружным восторженным хором приветствовал народ своего правителя, как только тот в окружении родных и близких ему людей появился на трибуне. Искренне возрадовался Турдан восторгу людей и долго еще не мог заставить себя сесть на свое место, продолжал стоять и приветственно махать рукой.

Узнали люди и Куграта. А как не признать? Хоть и не видели его до этих пор, но спутать царя Эссира с кем-то иным было сложно. Во-первых, нет такого жителя в городе, который не знает о его приезде; во-вторых, он расположился на почетном (справа от Турдана) месте. Отсюда простой вывод – это царь Эссира Куграт. Его так же не обделили вниманием, прокричав общее приветствие.

Турнир заканчивался, сегодняшний день – последний. Мало кто верил, что после финальной схватки Мако с Лочаном последует вызов непобедимому Тао Гану, а посему люди приготовились смотреть на танцовщиц, справедливо пологая, что схватка молодых ганов долго не продлится.

Особенно возбужденными выглядели те счастливчики, коим повезло в первый день поставить деньги на оставшихся двух участников. Сегодняшний победитель изрядно обогатит того, кто выбрал его фаворитом.

Танцы продолжались недолго, и, проводив взглядом танцовщиц в полупрозрачных воздушных одеждах, покидавших арену, вся площадь, тысячами глаз посмотрела на Кариваса, который вышел в центр арены.

* * *

Хэвину, как сыну и единственному наследнику трона Эссира, досталось место рядом с отцом и Турданом. Почетное место. Многие из свиты отца вознамерились было пристроиться рядом с Хэвином, но тот пресек всяческие попытки и усадил рядом с собой горбуна. Тот покривлялся для порядка, пытаясь улечься в ногах своего правителя, и с благосклонной улыбкой последнего был отправлен в полное распоряжение Хэвина.

– Если бы он не вытер об кого-нибудь ноги, то настроение его оставляло бы желать лучшего, – оправдался перед другом горбун. – Лучше уж об меня.

Хэвин усмехнулся и задал всеведущему другу вопрос, не дававший покоя молодому наследнику последнее время:

– Ради чего они сражаются? – кивнул он в сторону арены.

– Как, ты не знаешь?

– Знаю, но так до конца и не понял. Они же уже ганы. Неужели ради оружия и какого-то пояса? – недоумевал Хэвин.

Он много слышал о высоких достоинствах ганов, и представить себе, что такие люди готовы сражаться за оружие и амуницию, для него было немыслимым.

– Что ж… И за оружие, не без этого, – ответил горбун и, чуть замешкавшись, продолжил: – Ганы делятся на кланы, как любая армия делится на роды войск. Скажи, в чьих рядах тебе бы хотелось сражаться? В пешем строю или в конном?

– На коне, разумеется. Это лучшие воины! – без тени сомнения ответил Хэвин.

– Вот видишь? Победит, скажем, сегодня клан «черепахи», и в мире ганов скажут, что их клан подготовил лучшего бойца. Это статус, признание мастерства, высшего мастерства, если хочешь. На два года, до следующего турнира, клан «черепахи» будет считаться сильнейшим. И такого гана наймут в первую очередь. Все просто. А про оружие и амуницию я тебе так скажу, – подождав пока Хэвин переварит то, что услышал, горбун предложил: – Посмотри во-о-он туда, – он указал немытым пальцем своим в сторону, и взгляд Хэвина, проследивший за этим движением, уперся в добродушное бородатое лицо здоровенного мужчины, о чем-то оживленно болтающего с очень красивой девушкой. – Это Хайко Косматый, вуртаг, непревзойденный кузнец. Тот нож, который у тебя на поясе – его работа. Именно его творение и получит победитель. Любое, на выбор. Есть вопросы?

Нож свой Хэвин ценил выше любого другого оружия своего. Некогда заточенный, он по-прежнему резал толстую кожу с такой легкостью, словно то не кожа была, а тонкий камышовый лист. Сказать по правде, за меч такой же работы Хэвин и сам готов был биться с кем угодно и когда угодно.

– А пояс? Тоже он сделал?

– В поясе другая сила. Видишь старика на арене, который сейчас нам что-то скажет? Это Каривас – старейшина в совете ганов. Будучи молодым и полным сил, он колесил по свету, прославляя имя ганов не хуже, чем Тао, который сидит сейчас сразу за спиной Турдана.

Хэвин не удержался и посмотрел на того, чье имя слышал так много раз.

– Говорят, не знаю, правда или нет, но Каривас умел остановить монстра словом, а не только железом. Так вот, пояс победителя будет заговорен им лично. И говорят, что еще ни один из прошлых победителей такого турнира не погиб. Списывают это именно на Кариваса и его умение заговора. Вопросы еще есть?

Вопросов больше не было, и Хэвин вновь посмотрел на Тао Гана.

Нечто в облике этого человека было успокаивающим. Казалось, что рядом с Тао пройдут все тревоги и печали. И ничего не должно случиться дурного, пока он рядом.

* * *

Старый Каривас устал.

С каждым днем все сложнее куда-то идти и что-то делать. Ему очень хотелось покоя, в любом его проявлении. Смерть рассматривалась им как высшая точка умиротворения, и он ожидал ее со дня на день уже не один десяток лет. Смерть все не шла…

Еще один турнир позади. Остался последний шаг – и все. Можно будет подумать о другом, отложенным до поры, на время суматохи, связанной с турниром. Как кстати появился Тао Ган. Вот бы уговорить его занять место старейшины в совете ганов, а самому сесть на первый попавшийся корабль и умчаться за горизонт. Не согласится. Тем более, не успев явиться – убегает. Вечный подбил Тао на очередную авантюру. Чем думает этот шаман? Какие цели он преследует? Неужели все еще мечтает найти «Лучезарный»? Наивный. Но наивность его заразительна, коль, пошептавшись с ним, Тао срывается и бежит не пойми куда…

Все, танцовщицы убегают. Пора.

* * *

– Жители и гости Города Мастеров! – в наступившей тишине голос Кариваса скользил поверх голов людей и устремлялся дальше, на трибуну. – Приветствую вас на последнем дне турнира. Сегодня мир узнает, кто лучший из новых сынов нашего братства, раскинувшего узы свои по всему миру.

Площадь отреагировала дружным: «Узнаем!».

– Кто бы это ни был, я смею надеяться, что не посрамит он честного звания своего, а пронесет по всему жизненному пути с гордо поднятой головой. И там, где ступит нога его, навеки исчезнут ненавистные Итку! Да будет так!

– Будет так! – дружно поддержали люди.

Каривас немного помолчал, переводя дыхание. Годы все-таки берут свое. Отдышавшись, он продолжил:

– Сегодня необычный день! Сегодня наши участники сражаются излюбленным оружием своим.

Площадь ахнула.

– Для того, чтобы уберечь жизнь каждого участника, по кругу арены встанут лучшие ганы, дабы в случае, коль кто-то из двоих забудет, что сражается не с Итку, а с братом своим, не совершил самого ужасного, что только может произойти между двумя ганами – убийства.

– Да! – взревела площадь, и тут же выдала имя того, кого хотела видеть в этом круге. – Тао Ган! Тао Ган! Тао Ган!

Шагающие к арене ганы, выбранные советом старейшин, приостановили свой ход. Каждый из них готов был с радостью уступить свое место в круге Тао. Каривас взглядом отыскал виновника волнений и призывно помахал ему. Тао покинул место за спиной Турдана и поспешил к арене, но перед уходом обратился к сидящему рядом Пато:

– Жди меня под трибуной. Помнишь, как туда спуститься?

– Да, – ответил тот.

– Хорошо. Ступай сейчас. Поединок ты и оттуда увидишь.

Площадь ликовала.

Подойдя к ганам, Тао, о чем-то пошептавшись с ними, утвердительно кивнул и направился к Каривасу.

– Мы потеснимся, если совет не против, – сказал он, обращаясь к старейшине.

– Дело ваше, – пожал тот плечами и продолжил говорить, обращаясь к площади и трибуне. – Лочан, земля Шогур!

Люди приветственно закричали, встречая первого участника.

– Мако! Безродный! – провозгласил Каривас, и ответом ему было молчание.

Вести в Городе Мастеров разносились с удивительной скоростью, и уже каждая прачка знала, кто такой Мако. Любви в этом городе он не найдет.

Мако лишь кривил рот в привычной уже для его лица брезгливой улыбке.

Двое сошлись в центре арены.

Глава 19

Пато опомниться не успел, как, спустившись по лестнице трибуны, очутился за стеной, отделяющей Город Мастеров от Мастерской.

Под трибуну, в тот самый зал, где начался для Пато турнир, можно было попасть двумя способами: спуститься на площадь и попытаться пробиться сквозь плотный строй зрителей, либо так, как он сейчас. Юркнув в неприметную калитку, он прошел вдоль задней стены трибуны и очутился у той самой двери, через которую два дня назад (Боги, целую жизнь назад) его вводил Хайко. Разумеется, она была заперта. Подергав большое металлическое кольцо, заменяющее дверную ручку, и убедившись, что дверь действительно заперта изнутри, а не просто рассохлась и туго открывается, заколотил кулаком по струганным, плотно подогнанным друг к другу доскам. Пато показалось, что минула целая вечность, прежде чем он услышал лязг запора, и дверь распахнулась. Прямо перед его глазами возникло улыбающееся лицо знакомого стражника Дуура.

– Здравствуй, Дуур, – кивнув, сказал Пато. – Я могу пройти?

Дуур часто и мелко закивал.

– Ты ган, Пато, и тебе не следует спрашивать разрешения на вход в вашу святыню. Территория Мастерской – ваш дом. Но ты удивишься, когда узнаешь, кто кроме тебя сегодня еще спрашивал меня о том же!

– Кто? – спросил Пато скорее для того, чтобы не обидеть Дуура, чем действительно эта история вызывала хоть какой-то интерес для него. Сейчас необходимо пройти внутрь и найти место, откуда можно посмотреть поединок. Вот что действительно важно.

С одной стороны, Пато надеялся на победу Лочана. Хороший малый. Хороший ган. Но и Мако, при всем его отвратном поведении, был не чужим. В общем, Пато пребывал в некой растерянности. Ему все казалось, что срази Мако Лочана, и как только ему вручат заветный пояс, то перевернется в душе у него нечто, и он осознает, как непростительно гадко вел себя последнее время. Распрощается с Тарси Лихо и останется в Городе Мастеров, нося не менее достойное звание городского гана.

С такими мыслями Пато вошел в просторный зал и, не замечая никого вокруг, поспешил к воротам, отделяющим его от площади, где, судя по восторженным крикам, вот-вот начнется поединок.

– Пато! – послышался оклик Дуура, полный недоумения. – Посмотри, кто здесь!

Пато обернулся и никого, кроме стражника, по началу не заметил. Дуур глупо и восторженно улыбаясь, смотрел куда-то в сторону. Проследив за его взглядом, Пато заметил человека, усевшегося прямо на пол, несмотря на наличие циновки на расстоянии руки, и прислонившегося к стене. Понятно, почему он сразу его не заметил. Человек сидел в углу, чуть дальше пылающего факела, бьющего светом своим по глазам. Пять ударов сердца, и вот Пато смотрит на него уже не своими глазами, а глазами грифа.

То, что этот человек был ганом, угадать можно было только по наличию широкого пояса из бычьей кожи. Одежда на нем унылого серого цвета, и определить, к какому народу принадлежал человек, было невозможно. Оружия Пато так же не заметил. Резко бросались в глаза места грубой штопки на куртке и штанах. Будь у этого гана сапоги, то и они уж наверняка так же были бы покрыты рубцами крупных стежков, стягивающих дыры. Что-то подсказывало Пато, что если заглянуть под куртку, под эти неумелые мужские швы, то на коже незнакомца рассмотришь точно такие же, никудышно зашитые раны.

Непонятно почему, но Пато вдруг захотелось поклониться этому незнакомцу в ноги, что он и сделал. Подобные порывы на его памяти посещали Пато только при встрече с отцом Тао – Гоаном Ганом. Хотя, в случае с вождем все предельно ясно. Это вождь, и не уважить его поклоном глупо и некрасиво. Это традиция. А этот?

– Кто ты? – спросил Пато незнакомца.

– Важнее то, кто ты? – открыто улыбаясь, ответил он.

Пато никак не ожидал такого поворота. Неловкую паузу прервал Дуур.

– Ты не знаешь, кто это? – он схватился за голову, будто испугавшись, что она вот-вот лопнет. – Я не верю, что бы ган не знал самого…

– Хватит, Дуур, – звонко рассмеявшись, оборвал стражника на полуслове незнакомец. – Не бойся, ученик славного Тао Гана, мы успеем насладиться последней схваткой турнира.

Пато обернулся на закрытые ворота, за которыми слышался гул. Этому человеку верилось.

– Как ты узнал, что я ученик Тао? Ты понял это, когда Дуур назвал меня по имени?

– Имя твое мне ни о чем не говорит. Я просто вижу в тебе его работу.

Пато задумался. Наверное, нечто смешное отразилось на его лице, иначе чем объяснить заливистый смех стражника и незнакомого гана?

– Начинается, – прислушавшись к гулу за воротами, сказал незнакомец.

Пато, так же прислушавшись, не нашел ничего нового в этом глухом рокоте тысяч голосов, но спорить не стал. Надо было срочно найти место, откуда можно наблюдать за поединком. К воротам? Найти щель и попытаться что-либо рассмотреть. Не выйдет. Сквозь толпу ничего не увидишь. Пато почувствовал легкое прикосновение к своему плечу и обернулся. Незнакомец указывал на что-то, что было над головой Пато. Присмотревшись, он увидел площадку над воротами, к которой подведена была лесенка. В следующий миг, Пато и незнакомец стояли плечом к плечу на этой площадке и смотрели в аккуратное окошко, из которого открывался изумительный вид на арену. Пато вспомнил про Дуура и обернулся в поисках стражника. Неужели тому не хочется увидеть, чем кончится турнир?

Дуур стоял внизу и, заметив, как на него смотрит Пато, лишь отмахнулся:

– Я видел больше, чем какой-то там поединок. Я видел гана, который не знает, кто такой Шат.

Разбираться, что именно этим хотел сказать стражник, не хотелось. Пато уставился на арену.

Лочан отразил первый выпад. Легкость, с которой он прочел задумку Мако, поражала. Если бы Пато не знал, кто и как обучал его соплеменника владению мечом, то подумал бы, что тот ничего не умеет.

Теперь Пато видел, что против копья в умелых руках меч мало что может. Так же он видел, что короткое копье Лочана слегка отличалось от тех, к которым привык сам Пато. Во-первых, оно было короче тех, что делали оружейники Калатов и непревзойденный Хайко. Во-вторых, имело более длинное и узкое лезвие наконечника и скорее напоминало короткий меч. В-третьих – его длинна диктовала свои правила хвату рук и положению ног.

Необходимо отдать должное Мако. Он быстро понял, что без щита мало на что может рассчитывать в этой схватке, но искать пути к победе не перестал.

Правая рука Лочана лежала на комельке копья, левая выше центра, чуть ближе к наконечнику. Медленно переставляя ноги, Мако двинулся по кругу в левую сторону, заставляя Лочана поворачиваться вслед за ним, отражая назойливые короткие взмахи меча.

Этот танец становился скучным и однообразным, негодующий гул и свист, доносившийся из толпы, указывал на это более чем явно. Ганы и воины, наблюдавшие за поединком, не разделяли мнение зрителей и смотрели очень внимательно.

* * *

Мако лихорадочно перебирал все возможные варианты атаки. Ничего подходящего, к своему ужасу, он не находил. Оставалось только не подпускать к себе шогура, постоянно постукивая по наконечнику его копья мечом. Желательно, сбоку, заставляя того хоть на краткий миг отводить жало копья, неприятно нацеленного прямиком между глаз Мако, в сторону. В эти краткие моменты Мако пристально следил за движениями ног Лочана, надеясь, что тот сменит шаг на более широкий. Что это даст Мако? Он сам не знал, но был уверен, что это ему каким-то образом поможет одержать верх над шогуром. Толпа гудела. Редкие бранные окрики из общего гула были обращены именно к нему. Лочана поддерживали и хвалили.

– Давай, Лочан! Не выпускай цепей из рук! Собаке место на цепи!

Мако не мог оторвать глаз от противника, иначе он запомнил бы каждого крикуна и уж точно заставил бы пожалеть о сказанном. Оставалось только ждать. Хотя… Кто сказал, что ждать надо молча?

– Эй, вонючка! – обратился он к Лочану. – От тебя разит так же, как и от твоего недотепы мастера. Его еще не съели свиньи, приняв за объедки?

Лочан не изменился в лице. Казалось, он просто не слышит того, что говорит ему Мако. Многие шогуры славились своей сдержанностью и умением не обращать внимания на раздражители. Слова, брошенные Мако, не дали того результата, на который он рассчитывал. С таким же успехом можно бросать горох о стену в тщетной попытке ее сломать.

Мако думал. И нашел-таки выход. Решение лежало на поверхности. Он успел даже упрекнуть себя за глупость – как это раньше он не видел очевидного? Ведь его соперник мнит себя благородным и честным, не способным на подлость человеком, а стало быть, не ожидает от брата гана ничего дурного. Смешные тупицы! Вы сами делаете себя слабыми. То, что прочие называют подлостью, Мако называет военной смекалкой. Что бы убедиться в правоте своей догадке, Мако опустил меч и сделал осторожный шаг к Лочану. Тот отступил, направляя наконечник копья в землю.

* * *

– Вот и все, – Шат отвернулся от окошка и, взглянув вниз, обратился к Дууру: – Иди к воротам, сейчас шогура притащат!

Пато, недоумевая, посмотрел на Шата. С чего он взял, что Лочан проиграет? Лично он, Пато, видит, что Мако, при всем своем умении никак не может дотянуться до шогура. Лочан хоть и уступает его соплеменнику в мастерстве, но с копьем своим обращается как надо и не подпустит соперника на расстояние удара.

Шат, обратив внимание на немой вопрос в глазах Пато, снизошел до объяснений:

– Шогур думает, что сражается с честным человеком, привыкшим следовать правилам и условиям. Твой соплеменник к таким людям не относится. Он умен и уже догадался, как победить. Смотри, сейчас он бросит меч.

Шат указал на окошко, при этом сам не удосужился проверить свою догадку. Пато, не веря, посмотрел на арену.

Мако, эффектно рассекая воздух восьмеркой, красовался перед толпой. Несколько раз крутанул мечом над головой, с силой воткнул острие меча в землю у своих ног.

– Он сдается! – не веря своим глазам, воскликнул Пато. – Мако понял, что ничего не сможет поделать, и сдается!

Шат посмотрел на него как на больного.

– Ты либо спишь и видишь чудесный сон, либо сумасшедший, – спокойно сказал он, и тут же обратился к стоявшему на месте Дууру: – Иди же.

Тем временем, Мако смело направился в сторону Лочана, обойдя торчащий у его ног меч. Шогур не видя угрозы, опустил свое копье. Мако протянул руки вперед, как если бы хотел обнять и поздравить с победой соперника. Пато охватило неприятное ощущение, что сейчас произойдет нечто непоправимое, и, не сдерживая себя, закричал:

– Нет! Лочан, не верь!

Его крик ожидаемо утонул в общем рокоте голосов на площади, и Лочан его не услышал, шагнув навстречу Мако, так же желая обнять того.

Когда они сблизились, Мако ударом в колено заставил Лочана одернуть ногу и опустить руки для защиты, тем самым оставляя голову без всякого прикрытия. Мако рысью бросился на шогура и обхватил его ладонями за лицо, упираясь большими пальцами в глазницы.

Такого крика Пато не слышал никогда. Казалось, все слилось в нем: недоумение, сожаление, отчаяние. Все, кроме боли – так от боли не кричат. Лочан сожалел о том, что доверился сопернику, видя, что честь для того не является добродетелью.

Меньше самого краткого мига продлилось это, и вот размытое пятно сбивает с ног Мако. Тао Ган отреагировал первым из числа ганов, стоящих вокруг арены. Остальные, зазевавшиеся, подхватили Лочана и потащили его к воротам под трибуной.

Тао Ган склонившись над лежащим у его ног Мако, выговаривал тому все, что о нем думает. Мако нагло улыбаясь, смотрел прямо в глаза Тао. На арене появился Тарси Лихо, и надо отдать ему должное, без видимого испуга оттер Тао от своего ученика плечом, протянул руку и помог Безродному подняться на ноги.

Зрители зароптали, заулюлюкали. Из толпы в сторону Тарси и Мако полетели мелкие предметы и объедки. Лениво, как медведь от назойливой мухи, учитель и его воспитанник отмахивались от брошенного в них мусора. Мако вызывающе огрызался в сторону особенно ретивых защитников Лочана, предлагая любому встать против него с оружием. Охотников не нашлось.

В центр арены вышел невозмутимый старейшина ганов – мудрый Каривас. Площадь, завидев главного устроителя турнира, притихла, ожидая его слов. И он заговорил.

– Подобного не помнит площадь Мастерской! – негодуя, выкрикнул он. – Мако Безродный поступил как бесчестный человек, и победу его признать совет не в силах!

Одобряющий гул площади нарастал с каждым новым словом, сказанным Каривасом.

Но, были и такие, кто не счел поступок Мако бесчестным. Рядом с правителем Турданом, громко аплодируя победителю, встал во весь рост Куграт. Вся свита его, видя, что их царь всецело на стороне Мако, поспешила подняться вслед. Воины Эссира так же не усмотрели ничего противоречащего их пониманию чести и одобряюще потрясали сжатыми кулаками над головой, выкрикивая имя победителя.

Рядом с Каривасом появился шаман. Бесцеремонно встав впереди главы Мастерской, он начал говорить. Рев толпы сошел на нет, стоило только Вечному произнести свое первое слово. Не потребовалось призывать к порядку. Никто не желал навлечь на себя немилость шамана. Волей-неволей приходилось ловить каждое его слово. И посмей только упустить что-нибудь! Не удивляйся после, что все коровы в стойле твоем занемогут, а дети станут мочить постель.

– Я помню, что сказано в правилах турнира! – скрипучим, режущим слух голосом выкрикнул шаман. – В правилах турнира ничего не сказано про то, каким образом должен быть повержен один из участников главного и решающего поединка!

Громко говорить Вечному было непривычно, и он стал задыхаться. Сделав вынужденную паузу, он со злорадством отметил, как потухли глаза Кариваса, пламенеющие до сего момента праведным гневом. В своде правил действительно не говорилось о методах борьбы в финальном поединке. Прописано лишь одно условие – без смертоубийства.

Выплеснув такую правду на горячие головы зрителей, Вечный, с удовольствием потирая руки, закончил:

– Лочан жив! Правила не нарушены!

Каривас долго шептал про себя проклятья, копался в памяти своей в тщетных поисках того, что может помочь избежать позора и позволит не признавать победу Мако. Ответ не приходил. Глубоко вздохнув, глава Мастерской с сожалением в голосе объявил:

– Победил Мако Безродный. Отдайте собаке его ошейник!