Текст книги "Ган"

Глава 7

Мир вновь замер, давая Пато и Тао фору перед нападающими на них людьми. Щелчок тетивы разбудил в молодом гане дремлющую птицу. Как и в случае с Итку, птица воспарила над миром, обгоняя время, замедляя его. Все посторонние звуки исчезли, уступая место лишь звукам войны.

Тихий, едва различимый шаг врага теперь слышался ясно и отчетливо. Четверо. Так и есть – нападающих на ганов было именно четверо. Двое из них были вооружены луками. Они разошлись в стороны и встали так, чтобы не перекрывать друг другу сектор обстрела. Грамотно. Но недостаточно для того, чтобы справиться даже с одним Пато, не говоря уже о таком мастере, как Тао Ган.

Без видимых усилий Тао прекратил полет стрелы, схватив ее за древко. Стрела была с охотничьим широким наконечником, и Пато мог поклясться, что успел рассмотреть на нем клеймо своего отца.

Второй щелчок, и уже Пато прерывает полет еще одной вестницы смерти, устремившейся к ним с другой позиции. Третьего щелчка не последовало. Значит то, что людей, вооруженных луками, было двое, оказалось правдой. В то время как стрелки выцеливали, как им казалось, ничего не подозревающие цели, их друзья обошли ганов со спины, и как только первая тетива запела свою звонкую песню, ворвались на поляну. Резко развернувшись, Пато поспешил к ним навстречу. Азарт предстоящей схватки разогнал кровь по венам и заставил сердце отстукивать воинственный ритм, отдающийся эхом в ушах. Несколько стремительных шагов, и вот он уже лицом к лицу с врагом.

Просто охотник. Отсутствие боевой раскраски на лице только подтверждало это. Одежда ничем не отличалось от той, что была на Пато: кожаные штаны и куртка, сапоги из той же кожи, только выделка более грубая. В правой руке легкое копье, занесенное для броска. В левой ладони зажат нож. Глаза ничего не выражают. Нет в них ненависти. Страха тоже нет. С такими глазами не грабят и не убивают. С такими глазами делают то, что должно.

Разбираться в этом – не было времени, и Пато вскинул меч. Развернув его, врезал охотнику рукоятью между глаз. Сместился чуть в сторону, давая бесчувственному телу опуститься на землю. Удар был стремительным и нанесен в том состоянии, которое доступно только гану. Ничего удивительного, что нападавший на Пато удар этот не видел. Он вообще ничего не видел. Выбегая на поляну, он цепко держал глазами двух человек, не подозревающих, как он думал, о его существовании. И стоило ему только появиться из укрытия, как вместо людей появились размытые тени. Одна из этих теней, со скоростью молнии преодолев расстояние, разделяющее их, проносясь мимо, вырвала из него сознание.

Обезвредив одного противника, Пато остановился. Ему в голову пришла идея, и он намеревался воплотить ее в жизнь. Что будет, если вернуться к своему обычному состоянию, отказавшись от помощи той загадочной птицы, поселившейся в нем, пробуждающей в его теле скрытые способности? Мысли о нечаянности победы над Мако не покидали его, досаждая с каждым днем все больше и больше. Смог бы он справиться с сыном воина без сил, присущих ганам, обойдясь только своим умением и крепостью мышц?

«Вот и проверим», – подумал он, с трудом возвращая свое тело к привычному для него ритму.

Мир вокруг стал тесным и душным, как темная пещера, в которой зимует старый больной медведь. На руки его и ноги обрушилась тяжесть гор, сковывая движения, делая Пато медленным и беспомощным перед лицом опасности. Враг, устремившийся к нему, наоборот – ускорился.

«Вот же…» – только и успел подумать Пато перед тем, как к его горлу метнулось копье. Рука, сжимающая оружие, была крепкой и умелой. Не раз и не два оружие в этой руке отнимало жизнь у зазевавшегося противника, и Пато мог стать очередной жертвой этого человека здесь и сейчас. Скрипнув зубами от невыносимой боли, в одночасье пронзившей его, молодой ган откинулся назад, выгибая спину, и широкое лезвие наконечника пронеслось над ним, лишь слегка задев подбородок, сорвав тонкую полоску кожи. Кровь мелкими каплями выступила в месте пореза. Решив не возвращаться в вертикальное положение, Пато упал на спину и тут же откатился в сторону. Вовремя. Копье, хищно чавкнув, воткнулось в том месте, где секунду назад была его голова. Схватившись левой рукой за древко, Пато не позволил нападавшему выдернуть копье из земли. Не ослабляя хватку, рывком подкинув свое тело в воздух, встал на ноги. Теперь между ним и врагом образовался связующий их мост – древко.

«Главное не убить его» – напомнил себе Пато и мечом, зажатым в правой ладони, перерубил копье надвое. Теперь у него был меч и половина копья противника с главной его частью – наконечником. У человека, стоявшего напротив, лишь палка и нож в другой руке. Но сдаваться он не желал и, метнув в Пато обломком некогда грозного оружия, ринулся в новую атаку.

Сбив полет деревяшки клинком, ган шагнул навстречу. Слегка качнув корпусом, ушел от атаки ножом в область живота и резко ударил обломком копья по предплечью противника, «отсушив» тому руку. Ладонь разжалась, и нож выпал. Воин остановился и вопросительно посмотрел на Пато.

– Все. Если хочешь жить, то так и стой. Не шевелись.

Он обернулся.

Двигаясь вперед спиной, Тао волочил по земле двоих поверженных им врагов. Волочил без видимых усилий двух взрослых мужчин, держа каждого из них за пятку. Головы «пленников» подергивались и «подпрыгивали» от встречи с неровностями на земле, и сопровождался каждый такой скачок глухим стуком. Пато даже распереживался – если Тао их не убил, то после такой транспортировки может случиться худшее.

Остановившись в центре поляны и оставив в покое бесчувственные тела, Тао приблизился к Пато и двум его пленникам, один из которых все так и стоял без движения, ожидая своей участи.

– Ты что вытворяешь? – зашипел на Пато мастер. – Силу в себе почувствовал небывалую? Ты кем себя возомнил?

Ошарашенный таким непривычным для Тао тоном, Пато опустил глаза и затоптался на месте, не зная, в чем его вина и как поступать в сложившейся ситуации.

– То, что ты не умер после «остановки» – большая удача. Видно, правду говорят старики, когда упоминают дураков и везение. Молись кому угодно, чтобы «гриф» вернулся после этого, ибо если он отринет тебя, то и мне ты не нужен. Ганам не нужен просто человек. Даже самый замечательный. Человек не может сражаться с Итку, и тем более, победить в такой схватке. Отправишься назад наковальни таскать.

Скривив губы, чего раньше Пато никогда не замечал за Тао Ганом, тот резко развернулся и через несколько мгновений скрылся в кустарнике, из которого только что притащил плененных им стрелков.

Почесав в затылке, в надежде разбудить мысли, но, так и не разбудив в себе ничего путного, Пато жестом указал стоявшему рядом пленнику на его поверженного друга.

– Возьми его и неси к остальным.

Тот склонился над товарищем и, взвалив его на плечо, направился к месту стоянки. Уложив друга рядом с остальными, он первым делом проверил, живы ли они? Убедившись, что все в порядке, позволил себе расслабиться и сел на скрещенные ноги. Неторопливо снял с ремня кисет. Развязав тесемку, извлек из недр мешочка трубку и, забив ее табаком, раскурил. Небрежно кинув в кисет огниво, повесил его обратно на ремень. Выпустив облако сизого дыма, закрыл глаза и «замычал» знакомую мужчинам с самого детства мелодию. Ветерок подхватил дым, выпущенный «певцом», и понес над поляной, разрывая на части и окончательно развеивая его. Мысли Пато, подхваченные тем же ветерком, что и дымное облачко, устремились в небо и поплыли дальше – в прошлое. В то беззаботное время, когда он был еще ребенком.

Его мать пела ему эту песню, как и все остальные матери пели ее своим чадам. В час отчаяния, когда детские обиды за проигранную «смертельную» схватку в овраге хватали за горло и выдавливали из глаз слезу. Когда казалось, что небо прогневалось и отвернулось, и именно поэтому его преследует неудача на охоте или в рыбной ловле. Когда первый сделанный им гвоздь был с насмешкой разорван пополам старшим братом и выброшен за изгородь. Когда все было против него, именно эта песня приходила на помощь, напоминая ему и таким же наивным мальчуганам, как он, что все плохое умирает с рассветом.

 
Над тобою, поверженным, враг,
Он в лицо смеется тебе.
И подняться уже – никак,
Ты почти покорился судьбе.
Только помни, мой маленький воин,
Враг силен, коль на небе луна.
Если ты победы достоин,
Само солнце встает за тебя…
 

И горькие слезы обиды так же быстро исчезали, как до этого и появлялись на его лице. Ничего нет сильнее солнечного света. С восходом исчезают страхи. При солнечном свете тени теряют свою силу и из страшных чудовищ превращаются в молчаливых бесправных спутников. Так он воспринимал эти слова, будучи ребенком. Повзрослев и несколько отяжелев под гнетом жизненного, пусть небольшого, но все-таки опыта, эти слова стал понимать иначе. Отчаиваться нельзя. Никогда. Стоит знать, что, даже проиграв все свои битвы, но сражаясь за дело, которое счел истинно верным, ты останешься в конечном итоге в выигрыше. Ведь ты стал преградой тому, кто несет зло. И на твое место встанет другой, встанет грудью и не пожалеет жизни своей для того, чтобы быть преградой на пути всякого зла, любой неправды. И рано или поздно, но об одну из этих преград зло сломает свои зубы, и это увидят все, ибо солнце озарит этот момент своим светом…

«В чем заключается правда людей, напавших на нас?» – глядя на пленных, подумал Пато.

Ход его мыслей прервал легкий шелест листвы. Тао вернулся. В руках он нес четыре лука и два копья, на плече – веревку. За спиной, жалобно постукивая друг о друга, болтались два пустых поломанных жестких колчана. Все это он собрал где-то в лесу, и не трудно было догадаться, кому все это принадлежит.

– Там еще лошади, – большим пальцем ткнув за спину, сказал он. – Восемь голов. Стреножены.

Тао подошел к пленнику, оставшемуся в сознании, и опустился рядом с ним, так же, как и он, сев на скрещенные ноги.

Пленник, перестав «мурлыкать» песню Солнца, протянул Тао трубку. Мастер принял ее с ритуальным кивком и, прикусив мундштук, глубоко затянулся.

Выпустив дым, он указал Пато на место возле себя, и когда тот устроился рядом, передал трубку ему, чтобы и он смог показать свое дружественное расположение. После того, как еще одно облако дыма устремилось вверх, вражда была окончательно забыта, а трубка, закончив круг, перекочевала к ее хозяину.

– Давно ли Дети Равнин стали разбойниками? – спросил мастер Тао у пленника.

– Дети Равнин никогда не были разбойниками! – возмутился хозяин трубки.

Тао не спешил продолжать беседу. Он вдруг очень заинтересовался состоянием своих ладоней, пристально рассматривая рисунок линий на них. Пато понял, что мастер таким образом предлагает ему продолжить разговор.

– Меня зовут Пато. Я из племени Калатов. Ответь, почему вы напали на нас?

Пленник, чуть помолчав, собираясь с мыслями, произнес:

– Дети Равнин зовут меня Желтая Рысь.

Кочевники до сих пор дают своим детям имена так, как велит старый обычай, коему некогда следовали Калаты и прочие оседлые большие племена. В первые годы жизни кочевника он может носить только некое подобие имени. Лишь спустя некоторое время, когда откроется характерная черта в ребенке, он получает имя полноценное. Но и оно может оказаться не вечным и может измениться после каких-то событий в жизни человека. Сегодня он Желтая Рысь, а завтра – Холодный Дождь.

– Вы пришли с востока. Поэтому мы напали на вас.

Сказано это было таким тоном, с которым говорят нечто само собой разумеющееся.

– А-а-а… – протянул Пато. – Я понял. Если бы мы пришли с севера, то вы бы подарили нам коня. Так? Позволь спросить: что бы произошло, явись мы с юга? Вы бы устроили нам праздник урожая?

Пленник, молча выслушав эту речь, очень серьезным тоном заметил:

– Это не смешно.

Он посмотрел на своих «спящих» товарищей, после чего скользнул тревожным взглядом на восток. Пато стало стыдно за свои шутки. Объяснить как-то свой стыд он не мог, но на всякий случай извинился, как того требуют приличия.

– Прости меня, Желтая Рысь. Я не хотел тебя оскорбить. Объясни мне, что значат твои слова, ибо сам я по молодости своей и глупости не способен их понять.

Извинения были приняты, и Желтая Рысь начал свой рассказ.

Все было просто и логично, и Пато в который уже раз понял, насколько он ничтожен. Он не способен правильно применить все свои знания и быстро забыл данное себе обещание после случая с птицами, которые подсказали мастеру Тао о засаде.

Дети Равнин отправлялись на охоту неизменно числом равным восьми, и в зависимости от условий местности делились на несколько четных групп, образуя подобие кольца, которое они сжимали, двигаясь к его центру. Встретившись, они нагружали лошадей добычей и отправлялись к месту стоянки кочевья. Лошади, как правило, все до единой были на попечении одной из групп. Это было неудобно с одной стороны – безлошадным охотникам приходилось тащить добычу на себе, но в тоже время кони «связывали» руки только нескольким охотникам. На лошади хорошо в чистом поле охотиться: догнать добычу и пустить ей в бок стрелу. В лесу же кони были помехой. Их чуял зверь и обходил подозрительно пахнувшее место стороной.

На этот раз Дети Равнин разделились по четверо, и одна четверка отправилась на восток, а вторая неторопливо двигалась им навстречу, загоняя тем самым случайного зверя на соплеменников. И все это было известно Пато, ведь и Калаты до сих пор иногда охотятся по таким же правилам.

Желтой Рыси и его друзьям все же удалось подстрелить одного оленя еще до заката. А ночью случилась неприятность: росомаха, пробираясь в их лагерь, спугнула коней, и те изрядно потоптались по стоянке. Как итог – два сломанных ребра у одного охотника и поломанные стрелы. Целых стрел осталось всего две. Этим объяснялись всего два выстрела в сторону Пато и Тао Гана.

И вот Желта Рысь дошел до главного во всей этой истории – почему они напали на случайных путников, хотя Пато уже все сам понял. Легко быть догадливым задним умом. Прерывать же рассказ этого человека он не стал, давая тому оправдаться перед ними и перед самим собой.

По обычаю, любой путник, встретивший охотников, первым делом интересуется направлением охоты и, узнав, спешит обойти это место. Негоже мешать. Неправильно. Коль вышло так, что наплевать кому-то на обычай, и он все же захочет пройти, то охотник имеет полное право применить силу.

Что должен был подумать Желтая Рысь с товарищами? Правильно – если люди идут с востока, откуда идти не могут, то с его друзьями случилась беда, и они, скорее всего, мертвы. Будь они живы, то не пропустили бы никого в эту сторону. А так как больше никто не появлялся в этих местах, то Пато и Тао, скорее всего, убийцы, и Желтой Рыси остается только отомстить за смерть соплеменников.

Он замолчал.

– Теперь тебе все ясно? – взглянув на Пато, поинтересовался мастер Тао.

– Да.

В очередной раз Пато осознал, насколько он глуп. Тао и Желтая Рысь все прекрасно поняли, как только закончилась их скоротечная схватка. Поняли все, кроме Пато, которому надо гвоздями к голове прибивать простые вещи, чтобы он их, наконец, научился понимать. Ведь все он знал: как проходит охота в лесу, какие обычаи и прочие мелочи. А вот сложить все это вместе никак не получается. Все-таки Пато туповат…

– Вы ганы? – подал голос Желтая Рысь, и вопрос его звучал скорее как утверждение.

Сокрушенно вздохнув, Пато буркнул:

– Тао точно, а вот я… Как отражение в реке – вроде человек, а на самом деле…

– Мы Ганы, – оборвал его Тао. – Твои соплеменники мертвы, в этом ты прав. Но мы не имеем к этому отношения. Мы явились слишком поздно, чтобы помешать свершиться этому.

Было видно, как тяжело воспринял эти слова Желтая Рысь, но будучи человеком с твердым, поистине мужским характером, быстро взял себя в руки.

Тао начал говорить. Говорил неспешно, с расстановкой, так, чтобы не упустить ни одной детали. Он хотел полностью передать картину, некогда виденную им самим. Ему удалось. Не меняя интонации и не сбивая ритм, он тем не менее раскрыл и передал все в самых ярких красках. Тао оказался удивительным рассказчиком. Пато заново пережил весь тот кошмар, случившийся накануне…

– Затем нам оставалось только свершить последний обряд и проводить твоих соплеменников в последний путь. И как я понял, среди них был твой… сын? Или брат?

Тао, не стесняясь, уставился на Желтую Рысь.

– Младший брат, – выдохнул кочевник. – Его первая «дикая» охота… И последняя.

Желтая Рысь уперся подбородком себе в грудь, и плечи его заходили ходуном. Горе одного вкуса для всех, в отличие от радости. Тихий, почти беззвучный плач вскоре отпустил охотника, и он вновь поднял глаза.

– Они сражались? – с нескрываемой надеждой обратился он к Тао Гану.

У Пато уже готовы были сорваться с языка слова о том, что те едва ли понимали, что их убивало. О каком сражении с Итку могла идти речь? И как же хорошо, все-таки, что рядом с ним есть такой человек, как мастер Тао. Он вновь предостерег его от очередной глупости.

– Они сделали все, что могли. Но сил человека недостаточно для сражения со «зверем». Они были обречены.

Затем уже Пато продолжил и сообщил, как именно были похоронены Дети Равнин. Все случилось как того требуют их обычаи. Узнав по остаткам одежды, к какому именно племени принадлежали убитые, их сложили головами к северу и насыпали каменный курган. Оружие было сложено поверх камней, так как ни Тао, ни Пато не могли знать, кому именно оно принадлежит.

– Мы не могли похоронить их с оружием. Если бы среди копий или луков оказалось оружие еще живого человека…

– То вы бы тем самым, сами того не подозревая, наложили бы на того человека смертельное проклятие, – Желтая Рысь поднялся на ноги и, вскинув согнутую в локте руку вверх, обратил открытую ладонь в сторону ганов. – Я благодарен вам и буду в неоплатном долгу перед вами отныне и навсегда. Дети Равнин будут рады видеть вас в любой день и час у себя в стойбище, где бы оно ни находилось.

Пато и Тао приветствовали нового друга тем же жестом.

В таких позах их увидели приходящие в себя оглушенные охотники. Не понимая, что происходит, они было заозирались в поисках оружия, намереваясь продолжить начатое.

Желтая Рысь призвал их к спокойствию, и когда те угомонились, рассказал им все то, что произошло с остальными охотниками. Через несколько минут Пато и Тао вновь вынуждены были выслушивать слова благодарности, но уже и от остальных Детей Равнин.

Пробыв с новыми друзьями еще несколько часов, обменявшись новостями и просто слухами, ганы засобирались в дорогу. Не слушая возражений, благодарные охотники сами привели пару лошадей и торжественно вручили поводья в руки Пато, легко распознав в нем младшего. А раз младший, то и уход за животными на нем.

Пато облегченно вздохнул. Наконец-то не он, а кто-то под ним будет топтать дорогу. Найдется время подумать, хотя… Он стал сомневаться – есть ли чем думать? Легкая грусть поселилась в его сердце после знакомства с Детьми Равнин. Такие же люди, с такими же чувствами… И что с того, что эти люди, пусть и в заблуждении, намеревались сразить его стрелой, наконечник к которой был выкован его отцом? А может быть, чем только судьба не шутит, и им самим.

Глава 8

Неделя пути пронеслась как миг. Видимо все время пути украли раздумья. Кони спокойно отмеряли шагами путь, слегка покачивая боками и нехотя отмахиваясь от вездесущих мух хвостами, задевая щиколотки всадников. Ленивая, как оказалась, лошадка, доставшаяся Пато, постоянно намеревалась уснуть на ходу. Приходилось приводить ее в чувство очередным шлепком по крупу, от чего та, встрепенувшись, переходила на «инвалидную» рысь. Задора ее хватало буквально на десяток-другой метров, после чего она снова чуть ли не останавливалась и еле передвигала ногами. В очередной раз хлопнув коняку по заду, Пато удивленно уставился на облачко пыли, поднявшееся от тела животного. Переведя взгляд на свою ладонь, обнаружил на ней грязь.

– Помыть тебя, что ли? – обратившись к лошади, завертел он головой, высматривая, нет ли где поблизости водоема.

За семь дней Тао и Пато пересекли всю землю Калатов и уже приближались к ее границе с царством Шул. Именно там и находился пресловутый Город Мастеров. На пути к нему ганам, двигающимся на север, пришлось обходить стороной все поселения больших оседлых племен. Не хотелось терять времени, и двигаться приходилось не торговыми путями, а как придется. В начале, чуть отдалившись от гор Аскалат, они миновали большое поселение племени Вичуту, живущих, как и Калаты, в предгорье. Разделенные на несколько поселений, Вичуту занимались тем же, чем и люди их племени – в основном, кузнечным делом и выделкой шкур крупных животных. После все это торговалось с остальными племенами, либо с купцами соседних государств. Затем в стороне остались портные-Саунит. Те жили хоть и тесно, но весело. Над их небольшими деревнями всегда возносились к небу удивительно красивые песни. И девушки их были красивы, как нигде более. Это объясняло немногочисленность Саунит. Многие молодые парни из разных племен приходили к ним за женами и уводили их к себе в дом, на свою землю. Оставались немногие, как старший брат Пато, например. Выбрав себе жену, он решил жить там и, будучи хорошим кузнецом, пришелся ко двору как нельзя кстати. Спустившись в равнины, ганы благополучно обошли стороной Фиситу, славных своей керамикой. В их горшках и мисках и питье, и еда казались лучше. А вчера друзья миновали последнее большое поселение – Чамота. Те были искусными шорниками. Все, что можно сделать из кожи, делалось ими просто изумительно.

Малые кочевые стойбища обходились с большей осторожностью. Один лишь раз Тао, оставив ученика в зарослях кустарника, отправился к одной из стоянок. После он объяснил, что следовал поручению отца, попросившего его передать весточку вождю именно этого племени. Сразу стало ясно, для чего они отмахали такой крюк на восток. Благо дела вождей Пато не касались, и через полчаса он про это с легкостью забыл.

Всеми мыслями молодой ган был устремлен на север. Туда, где как ему казалось, его ждет то, о чем он мечтал. Город рисовался в мыслях Пато как некое грандиозное строение – с неприступными стенами и безукоризненным порядком. Не может быть иначе. Там, где ганы, кроме порядка и счастья ничего быть не должно.

Одолев пологий склон очередного холма, путники остановились.

– В городе помоешь, – Тао указал куда-то вперед.

Последовав взглядом за его движением, Пато увидел то, к чему так долго шел.

Взору их предстал Город Мастеров во всей своей красе.

Высокий, с красной стеной, обрамляющей его по периметру, город возвышался над землей так, что, стоя у ворот, приходилось задирать голову настолько высоко, насколько это позволяла шея. Даже сейчас, находясь довольно далеко от стен и стоя на вершине холма, Тао и Пато все ровно были ниже, чем самая невысокая сторожевая башня. Река Сур огибала город и устремлялась дальше, оставляя часть себя в каналах, вырытых человеком от берега и уходящих в сам город. Три дороги вели к этому чуду с трех разных сторон. Медленные «гусеницы» телег и повозок вливались в ворота и, разминувшись с таким же потоком, двигающимся из города, пропадали из виду.

Пустив коней неспешным шагом вниз к городу, мастер и ученик так же неторопливо привели себя в порядок, насколько это было возможным сидя в седле.

И вот Пато уже у ворот.

С трудом верилось, что все это мог сотворить человек. Огромные, не хватит никаких сил поднять, гранитные блоки ровными рядами уложены и подогнаны так, что и волос не протащить между ними. В стене хитрые бойницы, которых издали и не рассмотришь, и лишь приблизившись на расстояние выстрела, замечаешь. Какой ум придумал это? Какой гений? Вот уж удивился бы средний брат Пато, узрев хитрость такую. Удивился и, несомненно, уразумел бы ее устройство. А затем рассказал бы и ему, что да как.

Обогнав нескорых на шаг запряженных в неуклюжие повозки быков, путники приблизились к городским стражам. Степенные, неторопливые в движениях, они негромко указывали очередному возничему, куда тому следует проехать. Никто не спорил с людьми в воинских доспехах, которых до сих пор Пато не доводилось видеть. А как поспоришь? Одного взгляда на них хватало, чтобы уразуметь даже самому несмышленому человеку – с ними не шути. Плохо шутка может отразиться на благосостоянии, да и на здоровье.

Удивился молодой ган тому, как стражи собирали плату за посещение города. Все въезжающие миновали ворота беспрепятственно, а вот выезжающие – наоборот. Именно те, кто покидал стены Города Мастеров, платили торговый налог. Исключением являлись солидно одетые мужчины, предъявлявшие воинам некую бумагу. Как пояснил Тао, бумага эта была ничем иным, как торговой грамотой, и покупалась купцами в начале года. Действительной же она являлась до наступления года следующего, и взамен этой, старой, они прикупали новую. Из года в год. А люди пешие так вообще ничего не платили.

– Тао!

Обернувшись на крик, Пато увидел, как к ним с другой стороны дороги направился особенно разодетый страж.

Доспех его был полностью собран из маленьких пластин, уложенных друг на дружку таким образам, как укладывают черепицу на крышу дома. Даже не имея особой толщины, они надежно могли защитить от вражеского оружия. Как от режущих ударов, так и от колющих. Руки и ноги при этом оставались совершенно открытыми, что позволяло бойцу сохранять вполне сносную маневренность. Пластинки-чешуйки его имели цвет расплавленной меди и ярко горели под лучами солнца. А вот доспехи остальных стражей были поскромней – стальными.

Подойдя вплотную к Тао, страж вскинул руку в приветствии. Сразу угадывалось, что подобный жест он проделывает не особо часто и с представителями племени Калатов дел особых не имеет. Но для мастера Гана расстарался. Дождавшись ответного приветствия, расплылся в еще более широкой улыбке:

– Каким ветром к нам замело самого Тао Гана? Неужели ты решил посетить турнир и порадовать всех в этом скучном городишке?

Услышав имя мастера, вереница повозок на миг сбилась с размеренного шага, и по толпе прошелестел восторженный шепот – Тао вернулся.

– Чего встали?! Двигаемся, двигаемся! – повысил голос страж и снова развернулся лицом к путникам.

Очередь нехотя повиновалась, и люди двинулись дальше, к воротам.

– Что мне до турнира? – ответил Тао и продолжил: – А вот тебе, Дуур, поучаствовать не помешало бы. Вдруг да и получится стать «городским» ганом?

Тот, кого мастер назвал Дууром, лишь отмахнулся.

– Мне и в страже неплохо. И как видишь, справляюсь я с работой своей хорошо. За десять лет ни одного нарекания. Так ты будешь участвовать?

Глаза его загорелись азартом, и он даже слегка подался вперед от нетерпения.

– Нет, думаю, вызова я не получу и на этот раз. А вот ученик мой, – Тао кивком указал на Пато, – обязательно станет биться. Придешь посмотреть?

Не понятно, что такого сказал Тао Ган, но у стража после его слов отвисла челюсть, и взгляд его преобразился: вот он азартный, и вдруг – не верящий, полный сомнения. Он как на диво невиданное уставился на Пато.

– Ты взял ученика?

– Да. А что?

Дуур с такой силой хлопнул себя по колену, что казалось чудом, как это оно не переломилось. На удивление колено осталось относительно целым, если не обращать внимания на красный след, оставленный ладонью.

– А то! – с досадой выпалил страж. – Жалование за три месяца мне теперь начальнику южной стражи отдать придется. Поспорил я с ним четыре года тому, что ты ученика себе не возьмешь. Сроком на пять лет забивались. Э-эх.

Тао рассмеялся и, подбадривая Дуура, постучал того по спине.

– Ничего. Поставь на Пато в турнире и вернешь свои деньги.

Страж встрепенулся и с надеждой в голосе спросил:

– На победу? Так там и за два года жалование можно выиграть.

– Ну-у-у-у… Разбежался, – остудил его пыл Тао. – На победу… Надо же такое сболтнуть? Третий круг, не более того.

Дуур закатил глаза и, зашевелив губами, принялся подсчитывать в уме возможные барыши.

– Подожди, – заговорил он вновь. – Ничего я не выиграю. Какой дурень против твоего ученика ставить будет?

– А кто знает, что Пато мой ученик? Или ты правила забыл?

В очередной раз лицо Дуура поменяло выражение и окраску, и он, видимо вспомнив что-то важное, просиял.

– Вспомнил! – воскликнул страж. – Ты к Хайко? Тогда увидимся там.

Он резко развернулся и чуть не вприпрыжку, как ребенок, получивший неожиданно для самого себя леденец, отправился на свой пост.

И вот ворота пройдены. За ними оказался узкий коридор, двум телегам только и разъехаться, изгибающийся под прямым углом. Задрав голову, Пато увидел, что над ним, через каждые десять шагов, выступали и нависали широкие площадки, с которых, как он догадался, в случае прорыва у ворот на головы врага можно было уронить все что угодно. Очень толково.

Чуть задумавшись, Пато и сам не заметил, как они с мастером ступили в Город Мастеров.

Сказать, что он был поражен увиденным – значит ничего не сказать.

Улицы Города Мастеров были каменными. В прямом смысле этого слова – каменными. И дороги вымощены камнем, да не просто каким попало, а тщательно подобранным по размеру, один в один. Поверхность такой дороги была шершавой, что позволяло ходить по ней и не опасаться поскользнуться и расшибить себе голову даже после дождя. Дома и прочие постройки так же сложены из камня, правда, уже иного, не шершавого, как под ногами. Дома и вовсе были чудными. Двух, а то и трех этажей, чего Пато еще не доводилось видеть. Видеть то хоть и не доводилось, но слышать о таком слышал. От брата. Тот даже ему однажды рисунки свои показывал с такими домами и делился тем, что очень уж мечтает такие строить на земле Калатов. Так что не ходил Пато с удивленно открытым ртом и не вертел головой, как голодная ворона, в отличие от некоторых прохожих, попавших, видимо, как и сам Пато, в город впервые.

Двигаясь по улицам, они с Тао несколько раз свернули и оказались в совсем уж узком переулке, упирающимся в массивные ворота. Массивные то массивные, но гостеприимно распахнутые настежь. И непонятно почему, но ощущение было такое, что ворота эти никогда не закрывались.

На высокой дуге, перекинутой с одного опорного столба на другой, висел на цепях разрисованный точно детской рукой щит. Изображенный на нем круг перечеркнут ровно по центру. На одной его половине угадывалось солнце, на другой же луна. По краю шла нелепая кривая линия, и только обладая недюжинной фантазией можно было угадать в ней узор. Одну из многочисленных надписей на щите Пато удалось прочесть, остальные были написаны на неведомых ему языках.