Текст книги "Я проснулась лисицей"

Глава 6
Киприот

Уже достигнув совершенно критического состоянии безденежья, я наконец нашла работу. Моё собеседование было назначено в «Старбаксе» на станции «Ангел». Я знала лишь, что меня будут ждать Ребекка и Джефф. Я пришла немного раньше и встала в очередь у прилавка. Сразу за мной стояла красивая азиатка. Мне понравился её макияж. Я развернулась и сказала: «У тебя очень красиво накрашены глаза». Я понятия не имела, с кем мне предстоит встретиться, но почему-то по именам нарисовала в голове двух европейцев. Когда настало условленное время, мне пришло сообщение, что меня ждут на втором этаже. Я поднялась наверх и за нужным мне столом обнаружила азиатку из очереди – Ребекку. Мы улыбнулись друг другу. Я знала, что работа у меня в кармане.

Я соврала, что имею опыт работы визажистом и разбираюсь в косметике и вопросах ухода за кожей. Джефф и Ребекка – оба корейцы – запускали в Лондоне свой бизнес. Они привозили косметику из Кореи и взяли меня работать на стенде их компании на выставке «Идеальная женщина». Работать нужно было каждый день без выходных в течение всего марта.

У меня уже был ранее небольшой, но мучительный опыт работы в японском ресторане, и я настроилась на особенности работы с азиатами. Но если сравнивать корейцев с японцами, то они оказались как итальянцы по сравнению с финнами. Единственное, что между корейцами и японцами было схожего – это отношение к работе. Корейцы были невероятно трудоспособны. Все, с кем мне приходилось работать до и после, с большим отрывом проигрывали таким рабочим машинам, как азиаты. После азиатов любая работа казалась отдыхом на пляже.

И Джефф, и Ребекка выкладывались на выставке так же, как приходилось выкладываться мне. У нас не было дискриминации – мы работали на равных и выполняли одну и ту же работу.

Так же, как и я, корейцы обедали не более десяти минут в закутке между коробками на нашем стенде. Они никогда не пользовались телефоном во время работы и заканчивали на час позже меня, потому что им нужно было подвести итоги дня и составить список косметики, которую нужно привезти со склада на следующий выставочный день. Я не представляла, как у них физически получается выдерживать. Я очень уставала. Началось всё с ног. После первых дней, несмотря на удобные мягкие балетки и натренированность ежедневной многочасовой ходьбой, все мои пальцы на ногах были стёрты в кровь. Абсолютно всё время нужно было стоять. Я очень любила моменты, когда нужно было отлучиться в туалет, потому что там можно было посидеть. Первую неделю у меня был пластырь на каждом пальце ног. К вечеру колготки приклеивались к коже из-за сукровицы. Но уже на второй неделе я отклеила все пластыри, и ноги адаптировались к нагрузке.

Ехать до выставочного центра нужно было примерно полтора часа. Я вставала рано утром, а возвращалась поздно вечером и старалась ложиться до 12, чтобы уложиться в здоровый минимум сна. Мне всегда очень хотелось спать. Настал март, но весна не пришла. Было темно и холодно. Вечером перед сном я читала статьи про косметику и смотрела видеоролики на YouTube, по которым и освоила все техники. Я очень быстро научилась красить разных женщин – свои навыки я приобретала на практике. Сначала было боязно. На другом человеке даже самые знакомые манипуляции делать неудобно. К неудобству добавлялись разные типы и цвета кожи, разный возраст, разная кожа. Бывало, я пыталась нарисовать карандашом стрелку на веке, а старая кожа тянулась за грифелем и линия не рисовалась. С веком было страшнее всего – всё же это глаз и особо не надавишь.

Женщины были очень разные. Иногда приходила какая-нибудь очень эффектная красотка. Я начинала красить ей губы – она открывала рот, а зубы, словно простреленные свинцовыми пулями, все в чёрных отметинах кариеса. Один раз попалась очень молодая девочка, ещё школьница. Она была с подругами, и они затащили её ради бесплатного макияжа. Она ни разу в жизни не красилась. У меня было такое чувство, что я лишаю её девственности. Она была очень красивая – такой естественной и по-готически драматичной красотой: у неё была белейшая, ровная кожа, без единого пятнышка или ниточки сосуда; очень чёрные волосы и голубые глаза.

«Как мне правильно выбрать тональный крем?» – спросила она. Рядом стояли её подруги, измазанные тональным кремом как чумазые цыганчата.

Я сказала: «Никак, он тебе не нужен».

Она спросила: «А я не сильно белая?»

«Ты идеальная», – ответила я.

Это было необычное, незнакомое ощущение – касаться руками лиц незнакомых мне женщин, держать их за руки, рисовать на них карандашом для глаз или помадой, наносить на их кожу крем. Это были очень интимные ритуалы. Я всегда испытывала благоговение перед лицом, прикасаться к которому всегда было для меня выражением высшей степени доверия. Я даже маму не подпускала к своему.

Я чувствовала, что эти женщины верят мне – верят, что я знаю, как сделать их красивыми – и это давало мне силы больше доверять своему чутью и действовать уверенно. Я сама стала краситься каждый день и делала это с удовольствием. Особенно хорошо у меня получались всевозможные стрелки на глазах. Я научилась рисовать их идеально и делала это за очень быстрое время. Я открыла свой фирменный вариант, очень драматичный, который делала только себе каждый день. Мне нравилось краситься ярко – ярче, чем я красилась раньше; ярче, чем были накрашены женщины на улице. Я притащила на стенд лист ватмана и карандаши и стала рисовать какие-то схемы и давать советы о том, как краситься, словно визажист со стажем. Все эти рекомендации я брала из головы – мне было плевать, как надо краситься «правильно» или какой у кого типаж.

Я почувствовала себя красивой, и это было прекрасное ощущение. Это было похоже на эйфорию первых стадий влюбленности, только ни к кому не обращенной. Я хотела, чтобы все эти женщины раскрыли свою красоту.

Очень быстро я перезнакомилась с остальными работницами выставки – они работали на стендах нижнего белья, продавали парики и накладные волосы, отбеливатель для зубов, какие-то волшебные расчёски. Утром, до открытия выставочного центра, они приходили ко мне накраситься перед началом рабочего дня.

Некоторые из них предлагали мне работать на их стендах – они предлагали в два раза большие деньги, чем платили мне корейцы, но мне нравились Ребекка и Джефф, и я старалась для них от души.

С Ребеккой было очень просто. С того момента, как мы обратили друг на друга внимание в очереди «Старбакса», у нас возникли теплые отношения. Мы много болтали друг с другом. Это были типичные бабские разговоры – Ребекка очень следила за собой и любила обсудить всевозможные методы улучшения волос и кожи или усовершенствования фигуры. Однажды она открыла мне самое сокровенное – свой возраст. Цифра вызвала у меня настоящий шок – в самом своем уставшем, невыспавшемся состоянии она выглядела не более, чем на тридцать пять. Но обычно ей сложно было дать больше тридцати двух-трех лет. Когда на выставку пришла её бывшая университетская однокурсница, она смотрелась рядом с Ребеккой как бабушка. Так же я узнала, что у Ребекки есть двое детей. Это тоже было неожиданно – в ней совершенно не было ничего материнского. Дети выдавали её возраст и, показывая их фотографии, Ребекка прикрывала экран рукой, как будто там была порнография. Я пошутила: «Надеюсь, ты их не в подвале держишь?»

За месяц выставки Ребекка исходила все стенды – она отбелила себе зубы и накупила целый ящик всяких чудо-приспособлений. Джефф сделал нашу с ней фотографию – мы встали обнявшись, как близкие подруги: «У тебя волосы пол-лица закрыли», я поправила её прядь. Она вернула прядь обратно: «Так лучше – лицо очень широкое».

Меня смешил мир Ребекки с пирамидой типично женских ценностей, чем укрепить волосы и как побороть морщины, но она была очень добродушная и искренняя. Она не старалась казаться кем-то другим.

Джефф и Ребекка заботились обо мне – кормили меня обедами из кафе. Иногда специально для меня они приносили из дому ким чи, сладкие рисовые колобки и другую корейскую еду. Они много хвалили меня за работу и щедро благодарили даже за самые мелочи. Говорили, что им со мной повезло. Это очень помогало мне, когда накатывала усталость.

Работать без выходных было нелегко. Держать себя в строю с каждым днем было всё сложнее – краситься, мыть голову, улыбаться. Начинали сдавать запасы терпения. Я уже не церемонилась с паразитками, которые ничего не покупали и выжимали из меня все силы: «Не тратьте моё время – до свидания!»

Я понимала, что эта женщина будет идти дальше и злословить на весь белый свет о нашем стенде. Но я устала отвечать на бесконечные вопросы, много рассказывать – отдавать всю свою энергию – и не продать даже самый копеечный карандаш. К концу выставки человеколюбия у меня было как у Гитлера.

Напротив нашего был большой стенд с одеждой. На этом стенде работали киприоты – брат и сестра. Мы виделись каждый день, разговаривали, смеялись над историями про сумасшедших клиенток. Этот не очень молодой и не очень привлекательный брат-киприот стал расхаживать вокруг меня павлином. Он угощал меня печеньем и обещал скидки на любую одежду. Один раз он принёс мне маленькое чёрное платье. Он подошёл ко мне и решительно сообщил, что это однозначно мой стиль, и стал настаивать, что мне непременно нужно примерить. Я долго отказывалась, но в конце концов уступила, чтобы он отвязался. Когда я вышла из примерочной – платье и правда сидело на мне очень хорошо, – киприот, улыбаясь от распиравшего его самодовольства, просиял: «Дарю».

Внутренний голос говорил, что бесплатно ничего не бывает, но соблазн уже затуманил мне мозг. Я впихнула киприоту чисто символическую десятку для самоуспокоения и взяла платье. Киприот сразу стал подшучивать, что надо бы выгулять платье в свет. Я не обратила внимания на эту реплику.

Затем, когда мы болтали в другой раз, он спросил, что мне нравится делать в свободное время. Я думала, наверное, минут пять, а потом выдала: «Рыбалка».

Он помолчал, вздохнул и сказал: «Давай сходим в ресторан?»

Я подумала: «Ну ладно. А вдруг у него фантастический размер?»

Он вёл себя очень уверенно, с напором, и мне казалось, что это не может быть беспочвенно. За внушительное мужское достоинство я бы закрыла глаза на всё – на старомодную кожаную куртку, на греческий нос, на возраст около сорока. Шаманка говорила, что у человека, несмотря на все внешние данные, может быть красивая душа и любить надо за это. И я решила дать ему шанс.

Мы закончили рабочий день, и он повел меня к своей машине. Обычно мы выходили по короткому пути – по нашим рабочим ходам, но киприот повел меня так, чтобы шествуя до парковки все окружающие могли видеть нас вдвоем.

У меня не было каких-то ожиданий к машине, но я давно не видела таких колымаг – она была похожа на засаленные такси привокзальных шоферюг. Ну ладно, прощу и это – за небывалый секс всё прощу. Мы поехали в пригород, где был его дом. Движение было загружено и добираться пришлось долго. Мы приехали только к 10 вечера. Он пригласил зайти, подождать, пока он быстро переоденется. Он нервно улыбался, и у него не очень хорошо получалось замаскировать стремление поебаться до ужина. Или вместо. Я сделала большие круглые глаза и протянула: «Нуууу ладно..», следуя за ним из машины.

В глубокой темноте провинции – ни одного фонаря, ни одной неоновой вывески, лишь редкие точки освещённых окон, как звёздное полотно, в котором перегорели почти все лампочки – я могла видеть только очертания дома. В общем, мне стало было только понятно, что это очень большой особняк. Паршивая машина и ужасная кожаная куртка настроили меня не особо оптимистично, и когда я вошла, со мной случилось настоящее потрясение, поскольку я попала в самый красивый дом, какой только могло представить моё воображение!

Это был необычайно прекрасный дом! Он был устроен в такой гармонии, что не хотелось ничего ни добавить, ни убавить. Каждая мелочь, каждый нюанс был подобран с невероятным чутьём и вкусом. Особенно меня поразили двери в гостиную – массивные ворота из черного, изъеденного временем дерева толщиной с кирпич. Они были очень тяжелые, с коваными ручками-кольцами, похожие на двери в средневековый замок. Киприот раздобыл их через бывшего мужа сестры – плотника-реставратора. Раньше эти двери принадлежали церкви XIII века.

С нескрываемой гордостью киприот провёл меня по дому: три этажа, шесть спален, в каждой камин и своя ванная комната с ванной на кованых львиных лапах. В каждой! Задняя стена дома, выходившая на задний двор и сад, была полностью стеклянная. Казалось, что от дома, как от торта, отрезали кусок и он зиял открытой раной. Киприот предложил выпить по бокалу вина. Мы выпили. Я чувствовала себя ужасно по-идиотски и никак не могла расслабиться. Я чувствовала, что он весь в ожидании, и это напрягало меня.

Он развёл какую-то трепню ни о чём, в то время как мне уже ни на шутку хотелось есть. Наконец он исчерпал всё, что мог мне сказать, и, припечатав ладонью стол, многозначительно спросил: «Ну что?»

«Пора поужинать», ответила я.

Он вздохнул и уже далеко не в таком приподнятом настроении повез меня в ресторан. Мы ходили по дому, катались на машине и ели, и закончили все эти шатания только за полночь. Я очень устала и уже не хотела секса, даже если в перспективе это мог оказаться самый ошеломительный чудо-член в моей жизни. Киприот, демонстративно доливая себе остатки вина из бутылки, которую он собственно сам и выпил, взял бокал и сказал с весёлой улыбочкой, почти как тост: «Извини, но выпившим я тебя не могу повезти домой!»

Уже не надо было притворяться, что мы встретились для платонического общения. Мне стало неприятно, что меня как убойного скота загоняют в угол, хотелось мне этого или нет. Нет, это не будет так просто, пригрозила я ему мысленно. И ответила, что раз у тебя в доме шесть пустых спален, то точно найдётся гостевое место. Уже дома, в его спальне, а ни в какой не гостевой, после каких-то неудачных попыток поцеловать меня, от которых я уворачивалась во все стороны, как от слюнявых поцелуев настырной тётушки, киприот снял штаны, и я подумала: «Бля, ну что за неудачный год выдался!» У мексиканца тоже был не ахти, но он хотя бы целовался как Бог Поцелуя и у него была красивая фигура, под стать античному божеству. У киприота был даже меньше, чем у мексиканца, и я не могла засунуть в себя это ни при каких условиях. Я сказала себе в сердцах: «Я тяжело работаю и имею право!» Мне стало до слёз обидно. Я отскочила и начала как благородная девица вопить, что я не делаю так на первом свидании. У киприота был шок, но что он мог поделать? Не насиловать же? Он начал что-то нудно лепетать о том, чтобы просто полежать рядом. Я согласилась при условии, что он наденет трусы, а сама легла в постель так, как была – в платье, в нижнем белье и колготках. Спать получилось мало и плохо – киприот вздыхал, кряхтел и всё время стремился меня обнять, но с горем пополам я пережила ночь.

Наутро я пошла в ванную и обнаружила, что у меня начался цикл, которого не было год или около того (я не считала). От меня во всех смыслах словно что-то схлынуло и мне перестало таким животным образом хотеть трахаться. На меня снизошло блаженное облегчение.

К счастью, этот недосекс был под самый конец выставки, и я знала, что всего через несколько дней мы расстанемся.

Закончилась выставка, закончилась моя работа, закончилось и с киприотом.

Глава 7
Сёрфер

На выставку иногда приходил молодой кореец. Он работал на Джеффа в офисе – писал какие-то отчёты в Корею. Он приходил на полдня понаблюдать, как всё происходит на практике. Один раз, за день до конца выставки, молодой кореец пришёл с другом. Друг – рыжий, высокий, белокожий как молоко британец – приехал в Лондон из Довера. Они с корейцем знали друг друга по бизнес-школе, и поскольку друг был проездом, молодой кореец пригласил его показать стенд. Накануне я купила какие-то золотые кроссовки из Китая – они вдруг показались мне безумно красивыми. Захотелось одеться в неприлично короткие шорты, золотые кроссовки, свитер и шубу (в марте всё ещё было по-зимнему холодно). Я дополнила ансамбль высоким конским хвостом и почувствовала себя роковой подружкой бандита из Бруклина. Друг молодого корейца увидел меня и запал. А я – нет. Надо мной всё ещё вился коршуном киприот. К тому же этому рыжему было на вид не больше двадцати пяти, что для меня казалось очень большой разницей в возрасте.

Рыжий стал вертеть в руках какие-то тени. Наконец он собрался с духом и заговорил со мной. Он спросил, можно ли купить эти тени девушке с карими глазами. Мне показалось, что он сказал «моей девушке» – или я так домыслила, – и я окончательно поставила на нём крест. Я ему что-то долго рассказывала с подчеркнутой дистанцией и даже без намека на какую-то теплоту в моём тоне, безразлично спрашивала его про цвет волос и кожи подружки, растирала пятна теней ему на руке.

Он внимательно следил за моими движениями и слушал мои слова. Потом он сказал, что навёл справки, что я пишу, и сказал, что он тоже пишет. Он спросил, могла бы я посмотреть его тексты. Я сказала, что если небольшой объём, то могу, и дала ему рабочий адрес почты, который давала неблизким людям.

Прошло дня три. Я посмотрела почту – ничего не было. И забыла про него.

Но потом, на пятый день пришло письмо – так и так, приятно было познакомиться и ссылка на блог. Я открыла блог и увидела по датам, что он как раз начал вести записи в день нашего знакомства и все пять дней что-то пытался там насобирать. Я поставила мысленно галочку за старания и начала читать – от самой первой записи к самой последней. Продвигаясь от текста к тексту, я всё отметала – плохо, плохо, плохо… И только в самом конце был один стих – самая недавняя запись – и что-то в этом стихе цепляло.

Я написала, пропуская всякие приветы: «Я прочитала твой блог. Что я думаю? Забудь на время о письме – ты не готов. Это всё у тебя пока пустое». Потом я похвалила тот самый единственный понравившийся мне стих и завершила письмо словами, что при наличии упорного труда может что-то из него как из писателя и получится.

Я думала, он никогда мне больше не напишет. Но он ответил, и мы стали переписываться.

Он был сёрфером и жил среди белых дюн на берегу океана. Сёрфер работал в архиве – сканировал какие-то старые фотографии. Он родился в семье британских миссионеров и первые восемь лет своей жизни провел в Пакистане.

Мы обсуждали книги, собак, бег на длинные дистанции, писательство. Ему нравились мои стихи. Я ему дала какие-то ссылки на три моих публикации. Там всё было про «не хочу ни детей ни семью, просто бесцельно проматывать время в барах». Прошла неделя, и он стал сильно проситься в гости. Я опять была без работы, деньги с выставки быстро расходовались. Я сказала сёрферу, чтобы приехал через месяц, на первые выходные мая.

За апрель мы написали друг другу ровно 100 писем. Я стала задумываться о том, что у меня никогда раньше не было мужчины моложе меня – тем более на целых пять лет. Как это будет смотреться: моё тело против его? Я не скрывала от сёрфера, сколько мне лет – он сначала думал, что мы примерно одного возраста, но когда узнал, то никак не отреагировал. Общались мы очень ровно, сдержанно и несколько старомодно – не флиртовали, не обменивались фотографиями (ни приличными, ни неприличными).

Я всё забивала себе голову долгими размышлениями: хочу ли я с ним переспать или не хочу? Мне казалось, что я ещё не готова. Он был для меня не реальным мужчиной, а образом, который мне рисовали наши письма и собственная фантазия. А мне хотелось почувствовать, что я хочу конкретного мужчину, а не какой-то воображаемый член для поддержания здоровья.

К его приезду я навела маниакальный порядок в комнате. Я никого к себе в комнату не приводила. Везде, где падал мой взгляд, я находила, что можно почистить. Я вымыла каждую перекладину на жалюзи – они были пыльные – и выстирала даже щетку, которой расчесывала волосы.

И вот настал день его приезда. Я вымылась, надушилась, накрасилась и стала ждать его. Мы договорились, что на вокзале я его встречать не буду – я посчитала, что это только будет нагнетать неловкость первого момента встречи.

Я сидела в абсолютно чистой комнате, вся при параде, и слушала винилы, чтобы как-то себя занять и отвлечь.

Он приехал, долго петлял в домах и всё никак не мог найти мою калитку.

Потом наконец он появился на пороге и что-то меня от него отвернуло на каком-то уровне, не подвластном описанию. Он был высок, красив, молод; от него приятно пахло, но я приобняла его, приветствуя, и организм сказал: «Нет». Я показала ему квартиру – свою комнату только с порога, загораживая ему проход так, что сёрферу приходилось вытягивать шею, всматриваясь в коллекцию моих сокровищ. Я не хотела, чтобы он входил на мою территорию. Я попросила у Большой Чешки её матрас для гостей, и хотя до этого она подначивала меня, что «О-ля-ля! Мне, наверное, стоит запастись снотворным на эти выходные!», но все же она молча достала из-под кровати надувной матрас. Я разместила сёрфера в общей комнате – просто сказала, что жить во время своего визита он будет здесь.

Был первый настоящий день весны. Большая Чешка (к моему огромному сожалению) ушла на свидание, и мы с сёрфером остались дома одни. Я не знала, что мне с ним делать, и повела его гулять в парк возле дома. Мы обошли весь парк по кругу, посидели на скамеечке, и ничего не оставалось, как идти дальше ещё и ещё. Мы дошли до канала на станции «Ангел» и вдоль него прошли до самых Лондонских полей. Я оттоптала себе ноги. С сёрфером было мучительно скучно, и мне всё в нем не нравилось – что он постоянно пытался положить мне руку на плечо и придвинуться поближе, что он попросил положить ему в шаурму чесночный соус, запах которого я не выносила. К вечеру подул ветер и похолодало. Я была одета лишь в микроскопическую футболку и джинсы, и мои руки посинели и покрылись гусиной кожей. Сёрфер дал мне свой свитер, и когда я надела его, то мне стало в нём удушливо, как мыши под колпаком. У меня было самое грустное чувство, какое кто-либо мог испытывать перед сексом с молодым привлекательным сёрфером. Мне хотелось сбежать, но куда? К актрисе? Она спала на крошечном топчане размером с пол-кровати, который я занимала полностью, просто сидя на нем сверху.

У сёрфера разболелась голова. Я видела по нему, что ему плохо. Мы вернулись домой, было уже темно. Дома была Большая Чешка и её кавалер со свидания. Когда мы с сёрфером зашли в общую комнату, они демонстративно сидели в разных углах дивана и делали вид, что «а мы тут просто чай пьём», и постоянно давились от приступов накатывавшего смеха. Я дала сёрферу таблетку и нехотя отвела его в свою комнату, так как другого выбора не было. Пока он ждал, общаясь с Большой Чешкой, когда я приготовлю ему постель, я залепила жвачкой все неприличные места на своих фотографиях. У меня сжималось сердце от мысли, что он будет в моей комнате, в моей кровати, но я завела его в свою обитель, уложила отдыхать и вышла пройтись.

Я просто шла по району, и меня терзала мысль, что он там у меня в комнате. Как будто я забыла любовное письмо в автобусе. Я стала замерзать. Денег не было – я зашла в одно турецкое кафе и взяла чашку мятного чая, но он скоро закончился, и мне пришлось направиться обратно домой.

Сёрфер не спал – он лежал, слушал музыку через наушники и рассматривал мою комнату. Его головная боль прошла. Он попросил меня поставить какой-нибудь винил на мой выбор. Я поставила Элвиса.

Сёрфер сказал: «Ты самая крутая из всех, кого я знаю». Мне хотелось только одного – чтобы он ушёл. Он стал спрашивать про фотографии на стенах, я нехотя отвечала общими фразами. «Я себя чувствую как богема семидесятых в этой твоей комнате», – сказал он.

Я только кивнула: «Ага».

Такой у нас выходил корявый диалог.

Сёрфер начал робкие попытки сблизиться. Я разделась сама и поняла, что зря изводила себя вопросами – он был дрыщ с мягким, женским животом, и моё тело против его тела было упругим, как у атлета. Он был весьма одарен по-мужски, но он не знал, что со всем этим делать. Я ему постоянно подсказывала и направляла его. Я чувствовала себя как инструктор по вождению. Мы надели презерватив и с горем пополам что-то изобразили. Ему понравилось, а мне – нет. Когда всё закончилось, без пауз на валяние в блаженстве постсоития, я сказала ему: «Иди спать в зал». Он был в шоке, но ушёл. На следующий день мы отправились встречаться с его университетскими друзьями. Скука была такая, что хоть убейся. Моё либидо совсем умерло, я еле выдержала до конца встречи, и когда мы вернулись вечером домой, вовсе не дала ему. Даже больше – я не хотела с ним никакого контакта: обниматься, держаться за руки. Я стала вести себя так, будто мы были просто приятели, без какой-либо интимности между нами. Был вечер воскресенья, и я мысленно считала часы до обеда понедельника, когда сёрфер должен был уехать.

Ночью мне снились очень яркие сны. В последнем, уже под утро, мне приснилось, что я на камне посреди моря и у меня парализованы ноги. Мне нужно переплыть на другой камень напротив, но я очень боюсь и слышу, как кто-то мне говорит: не бойся – ты выгребешь руками. Я решилась и полезла в воду. Она оказалась очень холодной, и у меня стало отниматься всё тело. Я стала изо всей силы грести руками и проснулась от того, что сёрфер залез ко мне в постель. Сон затянул меня в странный провал – я даже не сразу поняла, что у нас с ним происходит секс. Первая мысль, которая пробила моё марево: «Он в презервативе?!» Я закричала: «С ума сошёл?!», вскочила на ноги и начала его пинать. Он действительно был без презерватива. Я стала соображать, что же мне делать? И решила, что главное – бежать за таблеткой экстренной контрацепции. Я ни разу не принимала ее и позвонила актрисе, которая направила меня в больницу, где эти таблетки давали бесплатно. Был понедельник – национальный выходной – и ничего не работало. Я нервничала, что эта больница тоже не работает. Сёрфер предложил сопровождать меня с таким трагическим видом, как будто он собирался ждать меня в коридоре больницы, пока мне сделают аборт. Я уже почти со слезами готова была умолять его отвязаться! Сказала ему собрать вещи и отправиться с остановки в разные стороны: я поеду в одну, а он – в другую.

Мы разъехались, и я весь день искала эту клинику на каких-то задворках, где были последние остановки всех маршрутов. Когда я наконец добралась туда, я сказала дежурную фразу, что презерватив порвался, и мне дали таблетку. Я попросила воды и выпила там же, а доктор посмотрел на меня и сказал: «На всякий случай предупреждаю, что это только от нежелательной беременности, а не от ЗППП». И я поняла, что завтра надо тащиться в ту срамную больничку, где я проверялась после мексиканца.

У меня опять была задержка, и я думала: «В инструкции было сказано, что это только 85 % гарантии – может, я попала в те самые 15 %?» Я купила себе разных тестов, и они все показали, что я не беременна. Одновременно пришли результаты на ЗППП – все отрицательные. Меня отпустили волнения, и на следующий же день у меня «отошли воды» – начался библейских пропорций потоп и сильные боли. Но я была так рада, что всё закончилось благополучно, что мне всё было нипочём. Через неделю сёрфер прислал букет лилий с запиской «Спасибо за выходные». Лилии завяли на следующие сутки.