Текст книги "Меркурий – до востребования"

– Это ты молодец, – участливость Надьки просто как ветром сдуло, на лице ее появилась хищная улыбка. – «По чужим головам решила прогуляться, – Надькины мысли ритмично, как на печатной машинке, отстукивались в голове. – Самая умная нашлась, идейки на чужих костях развивать, ну ничего, найдутся на твои идейки другие, посмотрим еще, кто кого». – После Сима еще заглянешь? – спросила она, тем самым давая понять, что теперь можно и паузу сделать. «Посмотрим, как разовьются события, – думала она, – а потом звонить Марку».

– Конечно, – Магда кивнула, – я заскочу.

Уверенной походкой она зашла в кабинет к Красповицу.

История Пупель

Пупель лежала в психушке. Время тянулось бесконечно медленно. Днем она чувствовала себя абсолютно здоровой, к вечеру все менялось. Чувство страха наваливалось внезапно, непредсказуемо. Она покрывалась холодным потом, залезала под одеяло, во рту появлялся неприятный кислый вкус и дальше – несдерживаемый поток мыслей, картинок и событий, в которых она не могла разобраться, и от этого страх нарастал с еще большей силой. Пупель казалось, что все эти образы просто заполняют ее до дна, и она, как Пупель, просто перестает быть самой собой, вместо нее существует маленькое темное пятнышко, на фоне которого вырастают как ядовитые грибы отвратительные монстры, против этих тварей нет средств. Они прячутся днем и потихоньку на цыпочках вылезают вечером, чтобы к ночи начать свои извращенные пытки стихами, завыванием, мерзкой тошнотой.

Пупель навещали родители и Магда. Мама приносила еду, фрукты, домашние котлеты, конфеты. Есть Пупель не хотелось, она, дабы не расстраивать маму, что-то надгрызала, глотала, запивала, но вкуса не чувствовала, еда вызывала у нее чувство отвращения.

Все в один голос говорили ей, что есть надо, что без этого выздоровление не наступит, что надо набираться сил, взять себя в руки. Пупель не сопротивлялась, она говорила:

– Да, да, – и ничего практически не ела.

Магда приходила каждый день, вернее, каждый вечер. С Магдой Пупель было хорошо и спокойно. Пупель вываливала ей все свои страхи и, как ребенок, обязательно требовала от нее сказку.

– А теперь о Прокопии, – просила она.

И Магда рассказывала в своей определенной манере, немного странно, немного преувеличенно, но очень интересно.

– А ты думаешь ему, Прокопию, было легко? – говорила она. – Человек выбрал юродство. Это служение Богу – самое тяжелое и непостижимое для понимания. Все уважают набожных праведных людей, старцев, схимников, а к юродивым отношение плевое, юродивых, как правило, терпеть не могут. Юродивый юродствует, раздражает, достает. Все думают: «Да что же это такое? Что он ко всем лезет? В таком непристойном, неподобающем виде ходит, эксбиционист проклятый, тьфу, смотреть омерзительно, и без трусов. Это просто издевательство, и никакой он не святой, это просто насмешка, да пошел этот юродивый к чертовой матери, будет еще эта мерзота мне в душу плевать».

Так и с Прокопием было, в страшный мороз, когда на паперти находиться было вообще невозможно, Прокопий отправился поискать место чуточку потеплее. И естественно, его никто на порог не пустил, и даже собаки в конуре на него рычали. Кому приятно выслушивать суровые слова, что ты полное ничтожество и живешь как говнюк, хоть и в церковь ходишь, и посты соблюдаешь. Никто не любит, чтобы ему рычали, что надо покаяться. В чем каяться-то? Пустишь придурка, а из него, как из помойного ведра, польется такое, что-де погибнет град, если все будут во грехе продолжать жить, и всякая другая пурга.

И собак тоже понять можно. Им места было жалко, они так угрелись, прижались друг к другу шерсть к шерсти, хвост к хвосту, а тут этот вонючка на черных сухих ножках, в мешке рваном, еды от него не дождешься, это уж точно, а места много займет, сожрать его толку никакого, что за радость в лютый мороз ледяные кости глодать.

Это потом Прокопий рассказывал священнику отцу Семиону, кстати – под страшным секретом, не хотел, чтобы при его жизни об этом знали, что в эту ночь, когда никто не пустил его погреться, он вернулся на паперть, весь скрючился, скорежился, закрыл глаза и чувствовал, что больше невмоготу.

И, наверное, в первый раз в жизни ему стало как-то не по себе. Начал он молиться, дабы скорее все это из себя изгнать. И вдруг откуда-то, неизвестно откуда появился беленький мальчонка, весь такой светленький, почти прозрачный.

Как будто из инея морозного сделанный, мальчишка держал в руках цветочки на палочках, такие синенькие цветочки, ни листиков, ничего, просто пришитые к веточкам, и самое чудное было, что в такой мороз от них шел запах весенний, как от набухших почек. А мальчонка этот ничего не сказал, он только этими волшебными цветочками на палочках Прокопия в носу пощекотал, и Прокопий чихнул, громко так, а-а-а-а-пчих. И после этого чиха разлилась по всему его телу теплота, вроде он чаю горячего выпил или бульону съел. И подумал Прокопий, что уже умер и от этого так ему хорошо. А на самом деле он вовсе и не умер, он лежал живехонький, практически голый на паперти в сорокаградусный мороз, с босыми ногами, без носков и прекрасно себя чувствовал, а к утру вообще потеплело до нуля. А умер он после этого через полгода в ночь на 8 июля.

Он отправился в Михайловский монастырь. У монастырской ограды Прокопий, почувствовав какую-то слабость, опустился на землю, хотел закрыть глаза и вдруг опять увидел прозрачного мальчика. Мальчик стоял прямо перед ним. Только на этот раз у него были другие цветы, таких красивых ярких цветов Прокопий никогда не видел. Красные большие лепестки свернуты трубочками, как маленькие бочонки, на стеблях шипы. Мальчик поманил его к себе и исчез. Прокопий с легкостью поднялся и радостно сказал: «Я иду к Тебе».

Теперь он точно знал, что час настал и Бог зовет его.

На заре поднялся сильный ветер. Нависли черные тучи. Стало холодно, и посыпал, повалил густой снег. Снег покрыл плотной шапкой леса, поля и огороды.

Люди в ужасе смотрели на это небывалое явление.

О Прокопии вспомнили только на следующий день – мол, и вчера у обедни и у всенощной его не было, а он никогда не пропускал ни одной службы. Туда-сюда, нету. Начали искать, и только на четвертый день увидели у ограды монастыря в снежном сугробе цветущий куст с ярко-красными благоухающими цветками, а под сугробом лежало тело Прокопия.

Пупель заплакала, ей стало легче.

– Я домой хочу, – зашептала она Магде, – я никогда бы не смогла быть юродивой.

– От тебя этого не требуется, – спокойно рассуждала Магда, – а домой ты скоро вернешься.

– Как я могу вернуться домой, когда дома у меня Погост, Господи, Боже мой, что я наделала?

– Эту проблему мы решим. Когда ты вернешься домой, там даже духа Погоста не будет, – пообещала Магда.

– Я боюсь, ты не знаешь, что это за человек.

– А я тебе говорю, что все будет хорошо, я обещала и сделаю. – В голосе Магды была такая уверенность, что Пупель совсем успокоилась.

– Там у меня в письменном столе, в верхнем ящике лежат тетрадки, ты могла бы их мне пока сюда привезти, я хочу кое-что написать.

– Завтра же привезу.

– А ты, правда, не боишься туда ехать?

– Нисколечко.

Прямо из больницы Магда отправилась на квартиру Пупель, дабы не затягивать процесс и ковать железо.

Погост открыл дверь – сразу с порога Магда очутилась в атмосфере дымного бивака. В квартире все было перевернуто вверх дном, повсюду валялись вещи, книги, склянки с лекарствами, мебель хаотично сгрудилась в центре комнаты. Не хватало только минных воронок.

– Чего тебе здесь надо? – Этот вопрос Погоста не предвещал ничего хорошего.

Магда моментально поняла, что о разрешении вопроса выселения мирным путем речи быть не может. «Ну, что же, на войне, как на войне», – подумала она и перешла в наступление.

– Я по твою душу, – жестко проговорила Магда. – Пора тебе отчаливать, необходима очистка и дезактивация.

– А не пошла бы ты отсюда! – завизжал Погост мерзкой Друниной. – Я у себя дома нахожусь!

– Хотелось бы напомнить одну маленькую деталь, – спокойно, но очень жестко отчеканила Магда. – Это не твой дом, на минуточку, это квартира Пупель.

Погост мерзотнейшим видом ухмыльнулся и, изгибаясь, как червяк на ветру, загнусавил:

– Так как она бежала отсюда, я считаю себя вправе…

– Напрасно ты это делаешь, я бы тебе сейчас вот что посоветовала: быстренько все прибрать, вынести мусор и отправляться восвояси, да, кстати, бумажку подписать надо.

– Какую еще бумажку? – Погост своим огромным телом начал надвигаться на Магду, пытаясь вытеснить ее в коридор.

– Что ты не возражаешь против развода.

– Умная нашлась, – глаза Погоста загорелись хищным огнем. – Я сейчас милицию вызову.

– Вызывай, – предложила Магда. – Они первым делом спросят, где жена, почему в доме такой бардак, что это за пузырьки?

Погост замахнулся для удара. Магда придвинулась к нему ближе, всем своим видом показывая, что не боится, и ледяным голосом провозгласила:

– Этого бы я тоже не рекомендовала делать, будет хуже.

– Убирайся немедленно, сука! – голосил Погост. – Чтобы духу твоего здесь!..

– Не хочешь по-доброму, как я советовала, будем по-другому, – слова Магды звучали как удары плети. – Ты думаешь, я пришла шутки тут с тобой шутить, скотина, ты думаешь я интеллигентские штучки буду прокручивать, ошибаешься, а милицию ты не вызовешь, потому что ссышь, ты тут даже не прописан, ублюдок.

Погост явно не ожидал такого напора. Возникла пауза. Глазенки его забегали, он что-то прокручивал в своей башке. По этой внезапно возникшей растерянности Магда поняла, что разведка боем была проведена удачно и можно смело переходить в наступление.

– Ты даже представить не можешь, какие последствия могут в одночасье приключиться, если не последуешь моему доброму совету.

– И что бы это могло быть? – ернически начал Погост. – Ты меня ужалишь ядовитым жалом?

– Даже мараться не стану, я брезгую, жало у меня для других целей, и самое интересное заключается в том, что самой мне делать ничего не придется.

– Темные силы призовешь? – ухмыльнулся Погост.

– А ты, оказывается, не так глуп, как кажешься на первый взгляд.

Погост осклабился.

– Тут мы еще посмотрим, кто кого, – зашипел он.

– Нет, все-таки первый взгляд всегда точный, – продолжала Магда. – Все будет очень просто, никакой мистики. Это будут обыкновенные темные силы, жизненные и весьма действенные. Я работаю уборщицей у этих сил. Там мне не откажут, и я бы даже сказала, посодействуют. А самое главное, это всегда меня удручало, но в данной ситуации весьма обнадеживает – никакой управы, полная безнаказанность, концов не найдешь, работают как часы, такая удивительная стройность и слаженность. Я думаю, они смогут навестить тебя сегодня же, попозже, я там на хорошем счету, достойную убиралку труднее найти, чем хорошего киллера, этого добра вал вали, а мы в дефиците. Все любят чистоту. – Магда ногой поддела пузырек на полу.

Погост молчал.

– Значит, план таков, – продолжала Магда. – Сейчас подпишешь бумажку, отдашь мне ключи и начнешь приборку помещения, я бы с радостью тебе помогла, но у меня принципы – не убираю после работы. Потом отправишься на свою квартиру, а я домой съезжу, переговорю там туда-сюда и вернусь, и, конечно, желательно, чтобы к тому времени тебя тут не было, самому будет спокойней, уверяю тебя.

– Мне надо поговорить с Пупель… – заблеял Погост.

– Не надо, вы все уже друг другу сказали.

– Это не может исходить от нее, это ты все подстроила.

– Смею тебя заверить, это ее самое заветное желание, а я обещала помочь, как друг, да, кстати, открой окно, я вернусь, закрою, тут дышать нечем. Я хочу, чтобы по возвращении домой Пупель смогла дышать полной грудью.

Магда направилась к письменному столу и достала стопку тетрадей.

Погост вяло топтался на пороге комнаты, весь его гонор, как ветром сдуло, он явно обосрался. За несколько минут бумага: «Я, гражданин Погост, дата рождения, номер паспорта, место прописки, не возражаю против расторжения брака, заключенного тогда-то, тогда-то, таким-то отделением ЗАГСа, номер свидетельства и т. д. и т. п.» была подписана, ключи от квартиры перекочевали в Магдину сумку.

– Прощай, Погост, я надеюсь, ты будешь благоразумным, – с этими словами Магда захлопнула дверь и удалилась.

Жил в седом тумане моря дух страдания. Звали духа Тутитамон.

По утрам ложился спать, а ночью песни пел печальные.

От чего печалился, не знал и сам он. Ну, а если песни петь печальные Тутитамону надоедало, он слезами обливался, в отчаянии рыдал, и все ему казалось мало. Все же плакать беспрестанно было тоже очень тяжко.

И тогда он грустно хныкал, подвывал слегка, бедняжка.

Жил в лучах рассветных, розовых дух надежды и мечтаний. Имя духа – Тутитамон, просто так, без притязаний. Ночью спал в своих покоях, по утрам, лишь солнце встанет, становился беспокойным от надежды и мечтаний.

То надеется часами, то мечтает без предела, чередуя по порядку это все, для пользы дела. А когда мечты, надежды все ж ему надоедали, превращался Тутитамон в духа скорби и печали.

Глава 15

Древние треки времён Гесиода называли Меркурий «Σtίλβων» (Стилбон, Блестящий).

Сим Красповиц сидел за своим столом как царь на троне, только не в венце, но явно с думой на лице. Он что-то писал в блокноте. В его огромной руке изысканная перьевая ручка смотрелась тонкой былинкой. Магда поздоровалась.

– Извините, что отрываю, Сим Савович, – любезно заговорила она.

– Проходите, проходите… – Сим приподнялся со своего трона и слегка поклонился, указывая на кресло перед столом. Магда уютно расположилась в кресле, мило улыбаясь своей странной улыбкой.

– К сожалению, еще не успел прочитать, – извинительно вымолвил Сим.

Магда расстроилась. «Почему же? Мне казалось, что все получится, – думала она. – Неужели как всегда, а потом будет не тот формат, попробуйте в какое-нибудь другое место, я занят».

– Я понимаю, что вы очень занятой человек, – проговорила Магда. – Я могу зайти в любой другой день, который вы мне определите, – с этими словами она приподнялась с кресла, собираясь расшаркаться, дабы не быть назойливой и не навредить делу.

– Вы уже уходите? – с удивлением спросил Красповиц.

– Не хочу отвлекать.

– А вы и не отвлекаете, я хотел кое-что у вас спросить.

Магда опять погрузилась в кресло, выдерживая паузу и не задавая никаких вопросов.

– Вы литератор, Магда?

– Нет, а почему вы спрашиваете?

Красповиц как-то замялся.

– Почему-то мне это пришло в голову.

– Я профессиональный читатель, Сим Савович.

– А ваша странная подруга, она кто?

– Она дизайнер.

Красповиц удивленно посмотрел на Магду.

– Занимается интерьерами, – продолжила Магда.

– Пишет романы о конце света, а в перерывах занимается украшением гостиных?

– Можно, наверное, и так сказать.

– И она сама никак не могла принести мне свой труд?

– Я этого не говорила, Сим Савович, я говорила, что она его бы вам неправильно поднесла.

– Как это неправильно? Пришла бы на руках, а ногами рукопись держала?

Магда улыбнулась. Она чувствовала какое-то недоверие Красповица, какой-то он был другой, нежели в прошлую их встречу. В чем было дело, она понять не могла, но это ее расстраивало. Сим как-то чересчур внимательно ее рассматривал. От этих взглядов Магде было неуютно.

– Что вы, Магда, сегодня мне ничего не рассказываете, не объясняете, не просвещаете?

Магде показалось, что этот вопрос был задан Симом с ехидством.

– О чем вам рассказать Сим Савович? – грустно спросила она.

– О юродивых.

– А что вам хочется о них узнать?

– Все.

– Вы знакомы с Кириллом Владимировичем?

– Нет, а кто это?

– Мой бывший муж.

Красповиц с любопытством смотрел на Магду.

– Ваш бывший муж был юродивым?

– Нет, он написал диссертацию по «Житиям юродивых».

– Что вы говорите, значит, я попал в точку?

– Сейчас это уже не имеет ко мне отношения.

– А ваша подруга?

– Она всегда любила слушать эти истории.

– Какие?

– Я много ей рассказывала, так как в свое время собирала материалы.

– Вы же говорили, что вы не литератор?

– А что, только литераторы собирают материалы?

– Нет, конечно.

Магда понимала, что они с Симом погружаются в пучину бессмысленных рассуждений, она не могла уловить, к чему клонит Красповиц, и почему-то от этого непонимания растеклась у нее внутри грусть. Так бывает у маленьких детей, когда они перестают верить в Деда Мороза. «Не складывается у меня доверительный разговор и, наверное, ничего вообще не получится, к чему все эти переливания из пустого в порожнее», – думала она. На грани отчаяния и ненависти к своему бессилию Магда вдруг начала свой монолог.

– Да, я не литератор, Сим Савович, – голос ее зазвучал звонко и стройно. – Мне не удалось им стать по ряду разных причин. Я люблю литературу и даже отучилась несколько курсов в университете. Я занималась всю жизнь, можно сказать, полной чепухой, я помогала человеку, который не нуждался в моей помощи. Теперь я снова хочу помочь человеку, но, в отличие от того раза, я точно знаю, что моя подруга нуждается в моей помощи и она достойна всего самого лучшего. Вы просили меня рассказать о юродивых, я понимаю, это не простое любопытство. Есть в вашем вопросе подоплека. Вы хотите что-то узнать, а впрямую не спрашиваете. Чего вы боитесь? Изучая «Жития», я многое открыла для себя. Видимое глазу – обман. На самом деле все намного глубже. Я, конечно, могу вам долго рассказывать о том, что время юродивых давно прошло. Сейчас юродивых нет, они и раньше-то встречались крайне редко. Эти странные божьи люди так и остались до конца никем не понятые. Вы будете кивать, слушать, примерять на кого-то что-то, делать свои выводы. А если вам действительно интересно мое мнение об этом явлении, так оно достаточно банально, ничего нового на эту тему я не придумала. Что такое юродивый по своей сути? Юродивый – это совесть и свобода. И мне абсолютно не хочется верить, что эти понятия ушли из нашей жизни. В наше время тоже попадаются особые люди с открытым сердцем и чистыми помыслами, которые говорят то, что думают. Мне почему-то показалось, что вы именно такой человек.

Красповиц слушал.

– Мы с вами практически не знакомы, – говорила Магда. – Одно общение на отвлеченную тему я не беру в расчет. Я пришла к вам в роли просителя, понимая, что таковых у вас очень много, вы человек влиятельный и сильный. Не буду от вас скрывать, я носила эту рукопись в другие издательства, и там меня вообще не поняли. Это не имеет никакого отношения к ее художественной ценности. Тут я компетентна, могу смело утверждать. Теперь, почему я пришла к вам? Вопрос, который вы, наверное, задаете себе. Тут ответ неоднозначен. Я знала о вас, я читаю прессу и нахожусь в курсе событий. Я человек практический, но и у практических людей случаются иногда в жизни вещи, которые никак не укладываются в их практическое понимание. Мне посоветовал обратиться к вам человек, которого я не знаю, никогда не видела и не слышала. Я не юродивая, но мне явно был голос, который сказал: «Иди». Вот смейтесь, не смейтесь – все вам как на духу вывалила. Подруге моей я ничего пока не рассказывала. Мне хотелось обрадовать ее, сказать – чудеса случаются, мир не без добрых людей.

– Конечно, чудеса случаются на свете, и мир не без добрых людей, – задумчиво проговорил Красповиц. – Некоторые даже спасают всякие народы в пещерах и лезут на рожон, не щадя живота своего, ради того, чтобы всем стало хорошо под снегом ядерной зимы.

Магда улыбнулась.

– Мы напечатаем произведение вашей подруги, это уже решено, у меня к вам другой вопрос.

Магда опять улыбнулась и очень внимательно посмотрела на Сима.

– Вы сейчас где работаете?

– В данный момент у меня тайм-аут, – проговорила Магда.

– Это очень хорошо.

– Мне было это просто необходимо.

– Но в принципе вы не против работы? – насторожился Красповиц.

– Нет, в принципе я от работы не бегу.

– Я хочу предложить вам интересную работенку.

Магда кинула на него быстрый любопытный взгляд.

– Как вы на это посмотрите?

– Трудно сказать, – спокойно начала Магда. – Смотря что за работенка и насколько она меня заинтересует, хотелось бы немного конкретики.

– Я думаю, она вас должна заинтересовать, – продолжал загадочно Сим.

– Я вся внимание.

– Видите ли, Магда, – доверительно заговорил Красповиц. – У нас, я имею в виду наше издательство, есть и редакторы, и корректоры, и маркетологи, и дизайнеры, и все, все. А главного нет, и вот на протяжении долгого времени я ломал себе голову, как бы это главное отыскать, и ничего у меня не получалось. А я, надо вам честно признаться, откровенность за откровенность, очень не люблю, когда не получается, и весь буквально извелся, дабы раздобыть. «Искал в полях, искал в лесах, искал я даже в печке» – все впустую. А тут вы как снег на голову. Мне очень понравилась рукопись вашей подруги. Я не буду сейчас разбирать ее художественные достоинства. В ней есть главное – талант, искренность и доброта. Мне бы хотелось, чтобы наше издательство выпускало как можно больше произведений, имеющих такие качества. У каждого издательства есть свои цели. Наша цель – давать надежду. Слава Богу, у нас есть возможности. В первую очередь качество, направления и разные тенденции не имеют значения, чем разнообразнее – тем интереснее, мы должны печатать все самое лучшее. Нам нужны подлинные открытия.

Магда слушала.

– Я одного только не понимаю… – заговорила она.

– Чего именно?

– Своей роли.

– Это будет главная роль.

– А что будет входить в мои обязанности?

– Все, исключая техническую часть, тут у нас имеются хорошие специалисты. Подбор материалов, формирование серий, работа с авторами, поиск. Мне кажется, вас это должно заинтересовать.

– А почему вы уверены, что я справлюсь с такой трудной задачей?

– Я человек деловой, практический, – заговорил Красповиц, пытаясь подделаться под Магдин тон, – но и у практических людей случаются иногда в жизни вещи, которые никак не укладываются в их практическом понимании, мне явно был голос, который сказал: «Это она».

Магда засмеялась. Ее внутреннее напряжение спало, на душе стало легко и спокойно, тень минувших тревог осветилась ярким светом.

– Давайте попробуем, – бодрым голосом выговорила она.

– Вот и славно, вот и замечательно, – на лице Красповица сияла улыбка, – можете хоть завтра приступать. Издательство наше находится в другом месте, на Таганке, Николоямская улица, дом шестьдесят четыре. Вам далеко добираться?

– Нет, мне это удобно, даже удобнее, чем сюда ездить.

– Вот видите, как все хорошо складывается?

Магда привстала с кресла.

– Еще один вопрос, о практичнейшая Магда, – пропел Красповиц.

– Да, Сим Савович.

– Мы не обговорили вашу заработную плату. На какую сумму вы рассчитываете?

– Главная роль, включающая в себя все обязанности, исключая техническую часть, в этом у меня сомнения, практика показывает, что избежать техническую часть никак не удается, ненормированный рабочий день – я думаю, Сим Савович, эта работа должна хорошо оплачиваться, тем более, по вашим словам, возможности есть.

Сим захохотал, содрогаясь всем своим могучим телом.

– Вы, как всегда, правы. Да, кстати, под каким именем мы будем печатать вашу инкогнито-подругу? Придумаем псевдоним?

– Тут и придумывать ничего не надо, Сим Савович. Псевдоним у нее с рождения, если мы напечатаем роман под ее настоящим именем, получится вроде как не ее.

– Теперь, когда мы вместе работаем, могу я узнать эту тайну, покрытую мраком? – спросил Красповиц.

– Никакой тайны нет, ее зовут Пупель.

Магде показалось, что Красповиц как-то очень внимательно на нее зыркнул, это был секундный взгляд изумления, а может, никакого изумления не было, и ей это просто почудилось.

– Пупель, – проговорил Красповиц абсолютно спокойно. – Это по-немецки кукла?

– Да, внешность кукольная, а внутри все намного сложнее, она рассказывала, что дядя ее так назвал, и прилипло, прикрепилось навечно.

– К куклам привязываются, куколки они такие, детская любовь не уходит, и вдруг из шкафа, из глубины веков, смотрит на тебя своими пластмассовыми глазами, – бормотал Сим. – Значит, завтра отправляйтесь в издательство, там вас будут ждать, я им позвоню, будем на связи.

Ошарашенная, Магда вышла из кабинета Красповица. На ее лице сияла блаженная улыбка, тепло разливалось по всему телу, она как бабочка запорхала по коридору, едва касаясь пола. Пролетая мимо секретарского кабинетика, она просунула голову и помахала рукой разговаривающей по телефону Надьке. Та прикрыла трубку рукой и вопросительно кивнула.

– Все отлично, все получилось, и даже лучше, чем я ожидала! – восторженно провозгласила Магда. – До скорого! – Она послала Надьке воздушный поцелуй и вылетела из особняка Красповица.

«Чудо случилось, случилось чудо, и кто бы мог подумать? – проносились в Магдиной голове сумбурные мысли. – Блеск, просто блеск!»

Закончив деловой разговор, Надька принялась названивать Марку.

– Марк! – завыла она в трубку. – Змея приходила, отсюда ушла, вся прямо сияла!!! Ты был прав, она сказала, получила больше, чем рассчитывала, надо скорее осуществлять то, что задумали. Вечером жди меня, освобожусь и пулей к тебе, это не телефонный разговор.

История Пупель

И вот, наконец, настал тот день, когда Пупель выписалась из дурдома.

Она лежала там долго, очень долго, болезнь отступала медленно. Пупель делала записи в своих тетрадях. Эти записи не являлись каким-то цельным материалом, фрагменты, отрывки, но это очень способствовало ее душевному восстановлению. Соседок по палате звали Валентина и Зинаида. Валентина вообще не разговаривала, на вопросы не отвечала и сама их не задавала, она спала целыми днями. С Зинаидой получилось неожиданно. Как-то ночью Пупель одолел очередной приступ страха. Она забилась под одеяло и там хлюпала и хрюкала. Внезапно она почувствовала, как кто-то добрый и теплый ласково прижался к ней. От этого неожиданного прикосновения страх у Пупель куда-то испарился, она приоткрыла глаза и увидела Зинаиду.

– Не бойся, – зашептала Зинаида, – это я.

– Я уже не боюсь, – тоже шепотом ответила Пупель. – Все прошло, как только ты легла ко мне.

– Ты стонала, и мне не спалось, здесь так холодно.

Всю ночь они лежали, согревая друг друга и шепчась.

В жизни случаются удивительные совпадения. Зинаида тоже училась в Высшем художественном заведении, и тоже на обивке. Очень красивая девушка. Невысокого роста, с длиннющими черными волосами и таинственными ярко-синими глазами. Пупель казалось, что глаза Зинаиды обладали волшебным свойством светиться в темноте. Это даже было не свечение, а какое-то особое загадочное лучение. В институте они никогда не встречались, а тут в больничке познакомились. Зинаида была постоянным пациентом психиатрической больнице № 3, а в перерывах училась в Высшем художественном заведении. И надо сказать, Зинаида просветила Пупель о тех несказанных преимуществах, которые появляются у студента, имеющего справочку из психиатрической больницы № 3.

Но это было уже в другой раз. В ту ночь они говорили о жизни, живописи и о красоте.

Зинаида делала курсовую работу, да, да прямо в больничке, она рисовала проект обивки кресла. Что это была за обивка – диво дивное, чудо чудное: в ней присутствовали все цвета радуги, она переливалась и выглядела как фрагмент райского сада, с удивительной изысканностью располагались в раппортной последовательности павлины, попугаи, длинноносые удоды, сплетенные между собой лавровыми голубыми листьями и диковинными цветами. Пупель, увидев эту радужную картину, не сразу даже поняла, что это обивка, ей в голову не могло прийти, что такая красота может иметь прикладное значение. Фантастическая работа.

– Как же у тебя примут такой проект? – спрашивала удивленная Пупель. – Это же категорически запрещено, можно только серым и бежевым.

И вот тут Зинаида рассказала все о преимуществах.

– Когда я, выписавшись отсюда в первый раз, принесла курсовую работу Василию Сергеевичу, – голос у Зинаиды тоже был необыкновенный, такой низкий с хрипотцой, очень глубокий, – он что-то начал вякать о том, что нельзя, не положено, даже ножкой как-то топнул, крикнул, кто тебе разрешил? Я ему сразу объяснила, что у меня имеется особое персональное разрешение. Он, естественно, спросил, от кого? Пришлось объяснить, что это мне Господь разрешает, и не только разрешает, он мне посылает образы и цвета. Василий Сергеевич начал, как ему казалось, угрожать, вроде того что меня выгонят, спрашивал, что мне Господь еще разрешает? Ну, что делать с несчастным завом кафедрой? Пришлось открыть свою тайну.

– А какая это тайна? – Пупель вся горела от любопытства.

– Тайна заключается в том, что Господь мне разрешает все. Я так ему и сказала.

– А он? – Пупель смотрела на Зинаиду с восхищением.

– Доказательств попросил, наивный.

– А ты?

– Я показала справку из нашей больницы.

– И что?

– Теперь он меня как огня боится и никогда не пристает.

– Здорово, а как ты думаешь, мне дадут такую справку?

– Обязательно, – успокоила Пупель Зинаида, – это пропуск или билет в свободу творчества, называй как хочешь.

– Это радует, я так мучилась, а теперь они оставят меня в покое. Я рассказы пишу.

– Теперь ты можешь все, – говорила Зинаида, – только приходится часто бывать здесь. В этой палате еще хорошо, иногда я лежала в других, и там мне совсем не нравилось.

Пупель выписалась из больницы, а Зинаида осталась. Больше они никогда не виделись. Пупель после выписки еще долго не ходила в Высшее художественное заведение. А когда пришла, Зинаиды там не было. Она ушла в свои райские сады с удивительными птицами и растениями, получив вечный билет в свободу творческих воплощений и перевоплощений.

Так как Пупель не болела шизофренией, спасительной справки ей не полагалось, поэтому у нее потекли обычные дни и месяцы, все, как один, в монохроме бежевого цвета. Конечно, радовало общение с Магдой. Настоящий преданный друг. Как она убрала квартиру к ее возвращению! Духа Погоста вообще не ощущалось. Чистота, уют. Магда очень одобряла новое занятие Пупель, ей нравились ее рассказы. «Пиши, у тебя хорошо получается», – всегда повторяла она.

Ничего особенного не происходило в жизни Пупель. Она училась, делала проекты, подрабатывала шрифтами. Дело шло к диплому. И тут ни с того ни с сего внезапно возник Марк. Он никуда и не пропадал на протяжении всего этого времени, просто они с Пупель не общались, и вдруг почему-то он опять заговорил с ней в курилке. И ни о чем особенном они тогда даже не поговорили, просто так, обыкновенный разговор, но после этого разговора он как-то стал на нее поглядывать, потом позванивать, потом захаживать. Пупель воспринимала его спокойно, без каких-то эмоций, может, это его заводило, а может, его подкупала ее удивительная простота. Обычно люди не очень любят распространяться по поводу своих отклонений.

К Пупель вообще не подходило слово «обычно». Странный взгляд, фарфоровая кожа, длинные ресницы, рыжие локоны, а главное – удивительная непосредственность и непредсказуемость. Она, к примеру, сразу ему все вывалила по поводу своей болезни.

– Понимаешь, – говорила она, – смерть Севашко свела меня с ума. А можно сказать, что, наоборот, я пришла в ум, только это уже другой ум, тот ум, который кажется глупостью, а на самом деле глупость была до того. Мне казалось, что Севашко вечный, я думала, что смерти вообще нет, о ней только в книжках пишут. Я о ней думала совсем по-другому. Мне казалось, что она фантастична и где-то далеко. Оказывается, смерть рядом, так смотрит и говорит, ну-ну, пока походи, попрыгай, а потом уже – моя власть. Я приду, и ты станешь кукольным, игрушечным, глаза у тебя будут пластмассовые, руки ватные, а потом и каменные, и ты уже никогда не будешь тем, что ты есть. Ты уже не человек, не зверь – никто, ты что-то неживое, ты – тело. А что такое тело? Вот говорят, это физическое тело, значит, труп – это физическое тело? Я видела Севашко за несколько дней до того, как она это с ним сделала. Он даже не подозревал. Он шел бодрым шагом. А потом явилась она, и всё. И он, взрослый самостоятельный человек, учитель, пошел за ней, как козлик на веревочке, а мне сказал: «Передай всем, что я умер», и шел дождь. Голова его умерла раньше, чем он сам, тело еще двигалось, а голова была мертва, она стукнулась об пол, как тяжелый каменный мяч. Теперь у меня все хорошо, только по ночам снятся страшные сны. Только грусть и странные видения, зато могу делать все, что хочу. Теперь я пишу рассказы, а Магда их читает. Не боятся смерти только святые люди. Святые и юродивые не превращаются в физическое тело. Они легко идут к смерти, и она их боится, потому что знает, что они ей целиком достаться не могут и даже могут ее погубить. Она трудится, пыхтит, делает их мертвыми, а на этом месте тут же родится цветок или дерево, и опять жизнь, а где жизнь, там нет смерти. Я не святая и не юродивая, поэтому я боюсь смерти, и даже воспоминания о ней приводят меня в трепет.

Это было уже после защиты дипломного проекта. Марк вдруг ни с того ни с сего заявил Пупель, что расстался с Надькой.

Пупель это удивило.

– Почему? – задала она как всегда непосредственный вопрос.

– Потому что я тебя люблю, – выпалил он. – Я хочу быть с тобой.

«Любовь, – думала Пупель, – дается человеку один раз в жизни. И тут уж зависит от самого человека, сумеет ли он удержать эту хрупкую вещь, сумеет ли он бережно ее нести, не уронив, – всю жизнь. Любовь трудно найти, а потерять легче легкого. Одно неловкое движение, и ее нет. Часто возникают такие опасные острова, которые манят своей якобы особенностью, а на самом деле там нет ничего, и у тебя тоже уже ничего нет. Она прячется в воспоминаниях, в остром ощущении потери. И потом плачь, рви на себе волосы, проклинай себя – бесполезно. Не сумел ты удержать и навсегда остаешься лягушкой, и нет Ивана Царевича, он обиделся и ушел. Нет ни волшебных клубочков, ни заколдованных селезней, ничего нет. И от этого отчаяния рождается безразличие и апатия».

– Мне с тобой спокойно, – сказала Пупель, имея в виду эти два признака отсутствия любви.

– Жить будем вместе? – спросил обрадованный Марк.

– Никогда, – тут Пупель была категорична.

– Это еще бабушка надвое сказала, – решил Марк, – никогда не говори никогда.

После антидепрессанта стало явно легче. Нет ни черного десанта, нет ни желтой желчи. Вижу небо серо-серо и кусочек тучи. Задаю вопрос, к примеру, так на всякий случай, делаю себе проверку: «Ну, айда, с обрыва?».