Текст книги "Меркурий – до востребования"

Глава 10

На поверхности Меркурия встречаются огромные пропасти

И хотя Пупель казалось, что с Марком расставлены все точки над «i», он все равно звонил. Он звонил не каждый день, но достаточно часто, предлагал встретиться, все обсудить с глазу на глаз. Он орал, он уговаривал. Пупель стоически держалась, встречаться отказывалась, по возможности старалась не раздражаться. Как правило, все их беседы заканчивались плохо. Каждый раз Пупель думала, ну вот и все, теперь больше не позвонит.

Но не тут-то было.

Пупель возвращалась от заказчицы, проект гостиной был готов, гора с плеч свалилась, на душе весело щебетали птички. Она предвкушала, как быстро что-нибудь съест, усядется за свой стол, зажжет лампу, а там…

Еще из-за закрытой двери Пупель услышала продолжительный телефонный звонок. Не раздеваясь, она кинулась к телефону. И нате вам, здрассте, напоролась на Марка.

– Ты своего счастья не понимаешь, – с ходу забубнил Марк. – Сейчас я нахожусь практически на пороге очень большого заказа. Сусанна договорилась с Симом, мы с ним встретимся, я сделаю ему такое предложение, от которого он не сможет отказаться.

«Почему все все время цитируют эту фразу из мафиозного фильма? – думала Пупель. – Почему она так прижилась у нас?»

– Это будут очень большие деньги! – упиваясь, голосил Марк.

– Я рада за тебя, Марк, – равнодушно проговорила Пупель.

– Я не к этому тебе говорю. Возникнут новые возможности, хочешь, я дам денег, чтобы напечатать твои рассказы.

– Ты ведь их никогда не читал, Марк, может, они бы тебе и не понравились.

– Причем тут понравились – не понравились? Мы вложим деньги.

– Спасибо, Марк, но мне этого не надо.

– Что значит не надо? Ты же их писала не для того, чтобы они валялись в столе?

– Понимаешь, Марк, я не хочу печатать свои рассказы за твой счет.

– Тогда давай дорого оформим твоих осликов и впарим Сусанне.

Пупель хихикнула.

– Что тут смешного? – возмутился Марк.

– Какой-то круговорот вещей в природе. Сусанна будет впаривать вашему магнату ангелов, на деньги от продажи ангелов мы будем оформлять моих осликов, чтобы впарить их Сусанне, которая в свою очередь будет их таскать магнату, и все это будет в темном чулане храниться в доме, который построил Сим? Так его вроде зовут?

– А что в этом такого? У человека есть деньги, есть вкус.

– Уволь меня от этих прожектов, Марк, я не хочу ни печатать рассказы, ни оформлять осликов за твой счет, я хочу все решать сама.

– Теперь мы фемисточками стали, теперь мы поем песенки о самостоятельности и самодостаточности. Ты думаешь, теперь ты свободна, эмансипированная моя Пупель? Ты ошибаешься, моя сладкая, ты никогда не будешь свободна, ты человек ведомый. Сейчас ты поешь под дудку своей гонористой подруги, которая тебя до добра не доведет. У нее, наверняка, на тебя есть виды, эта сука еще та, скорее всего она замаскированная лесбиянка, недаром ее бросил муж. И глазом не успеешь моргнуть, Пупочка, как уже будешь лежать в ее постельке и удовлетворять ее эстетские потребности, только выдержат ли твои слабые нервишки, вот в чем вопрос, как на это все отреагирует твоя неустойчивая психика? Как бы тебе не сорваться?

Ярость охватила Пупель. «И с этим человеком я провела столько времени?» Мысль молнией проскользнула у нее в голове, при других обстоятельствах она никогда бы не произнесла вслух такое. Но сейчас, услышав мерзкие слова в адрес Магды, Пупель спокойно сказала:

– Ты кто такой, Марк Коняшкин? Какое право имеешь ты, ничтожество и бездарность, оскорблять близкого мне человека? Беги, впаривай своих ангелов, пока на них есть еще спрос, получай деньги, клади их под матрац, питайся старой коркой сыра, жабись, экономь. Скоро лафа закончится, все люди будут осчастливлены. У каждого дома или в офисе будут стоять твои клоны – ангелы, больше не останется неохваченных людей, но дело в том, что бронза очень прочный материал, а моделька одна и та же, не менять же шило на мыло каждые пять лет.

Выговорив это все, Пупель замолчала. В трубке тоже было тихо, только слышалось сопение. Видимо, Марк набирал воздух для ответного удара.

Хриплым, срывающимся голосом он прокричал:

– Какая же ты мразь, Пупель, я желаю тебе и твоей лесбийской подруге всяческих неуспехов! Надеюсь, они начнутся у вас очень скоро!

Трубки были брошены практически одновременно.

Пупель стояла в пальто посередине комнаты.

«Все-таки я ему это сказала», – думала она. В первый раз в жизни она ясно и четко выразила свою мысль, без всяких язвительностей, намеков, полунамеков, она сказала то, что думала. Это радовало. Конечно, неприятный осадок присутствовал. Хриплый голос Марка до сих пор звучал в ушах.

– Пусть думает что хочет, больше он точно звонить не будет, – выговорила Пупель вслух, снимая пальто.

Гордая собой, немного потрепанная словесной битвой, она направилась на кухню и включила чайник. Опять зазвонил телефон.

«Это опять он, не все гадости выплюнул, решил доплюнуть, – подумала Пупель и поначалу решила трубку не брать. – А почему, собственно говоря, я теперь такая, хочет еще получить? Получит».

– Алле, – ледяным голосом проговорила она в трубку.

– Работаешь? – Это была Магда.

– Только ввалилась, чай сейчас буду пить.

– Ты там не рассусоливай, попей да и садись, надо добивать.

– Я только что добила Марка.

– В смысле?

– Все ему высказала по полной, теперь он больше звонить не будет.

– Молодец, нам его звонки не нужны.

– Он по всей Москве теперь будет звонить, какие мы сволочи.

– Я тоже в вашей беседе присутствовала?

– Да.

– Пусть звонит в колокол, а на голове чешет кол о кол, – гугукнула Магда.

Пупель захохотала, и сразу осадок от разговора с Марком отлетел от нее, как луковая шелуха в помойное ведро. Так зашуршал, зашелестел и отвалился.

– Ты давай поторапливай, заканчивать пора.

– Я сегодня гостиную сдала, все, теперь буду писать со скоростью света.

– Слова эти ласкают мой слух, – проговорила Магда. – Позвонишь в перерыве, почитаешь?

– Конечно, – проговорила Пупель, глотнув горячего чаю.

«Пупель – стоик – перипатетик», – раздался голос Устюга.

– Ты слышал?

«Наслаждался, ты – настоящий боец – правдолюб».

– Гордишься мною?

«Отвержение, уединение, созидание, ты мне напомнила одного моего любимого героя».

– Какого?

Устюг начал рассказывать без подготовки и предуведомления.

Четвертый рассказ Устюга о городе Пермолоне

С некоторых пор в городе Пермолоне стали такие события случаться, такое начало происходить. Ох, просто жуть, просто неизвестно что. С этими всеми делами люди абсолютно покой потеряли, есть не могут, пить боятся, те, кто ест, пропадают неизвестно куда. Вот был человек – и вот нет человека. Президент во вкус вошел, что ты с ним будешь делать? Он все дальше и дальше копает, все дальше и дальше усовершенствует, теперь не только с едой такие проблемы, теперь и с одеждой пошло, кто как одевается, тут тоже врагов нашли кучу, потом взял, опля, и на самое святое посягнул, на путешествия. Говорит, мало ли, что раньше все ездили, раньше было раньше, раньше и врагов у нас не было, а теперь у нас везде под каждым кустом. Теперь этим буду непосредственно заниматься я сам и те, кто в палатах остался. А кто там в палатах остался, курам на смех? Раз-два и обчелся. Да и что действительно говорить, остались самые такие, которые ни под еду, ни под питье, ни под одежду не попали. Самые хитрые и изворотливые остались. А президент такую штуку учудил.

Он всех заставил за разрешениями к нему ходить, он, типа, сам будет решать, кому можно путешествовать, кто может хорошие, нужные капусы писать, а кто ни в коем случае. Народ напрягся, видит, дело пахнет керосином, можно довыпендриваться, допрыгаться до смерти можно. Решили, что же теперь, и хоть это наш национальный вид спорта, и мы с незапамятных времен катались и писали, ну что же, всему приходит конец, страшно ходить за этими разрешениями. Там ведь сначала надо было собеседование пройти. А мало ли что спросят. Никто ведь не знал, сегодня можно есть и пить, или сегодня это категорически запрещено. А вопросы конкретные задавались. Есть хотите? Просто так промычать что-либо нельзя, а только да или нет. Вот все и сидели так – нос не высовывали, свет не зажигали, ели как-то кое-как, когда придется, как фишка ляжет. И, в общем, все неплохо было, но немного тяжеловато из-за неопределенности. Народу сильно поубыло. Просто как коса по полю острая прошлась по жителям Пермолона. А главное, делать-то что? Никто не знает.

Жил в городе Пермолоне один дядя. Звали его Бекар. Дядя умный-преумный. Много в жизни повидал, капусы у него были просто чумовые, просто удивительные вещи писал. Немолодой был уже. Семья у него была. Жена, дети и даже внуки. Вот он однажды говорит своей жене. Жену Люся звали. Он ей говорит: «Люся, жизнь наша стала просто невыносима, что это за жизнь? Это жалкое подобие, это черт-те что. Выход из этой ситуации есть только один, надо уматывать из Пермолона, пока целы, у нас все-таки дети, внуки». А Люся ему говорит: «Куда же нам можно умотать, ведь для того, чтобы умотать, надо на беседу с президентом идти. А он нас не отпустит ни за что. Ты свет жжешь, и соседи уже на нас косо смотрят, и в магазине ты вчера хлеб брал днем. Нет, нас ни за что не выпустят, а будет еще хуже». Бекар ей говорит: «Я не об этом. Это я и сам понимаю. Я о другом. Есть за Пермолоном одно место, типа пещера, там, в глубине, река есть и кислорода там очень много. Я думаю, нам потихоньку туда надо перебраться, от греха подальше». Люся как женщина, мать и бабушка, конечно, испугалась, говорит ему: «Что же мы там будем делать, в пещере-то этой? Всю жизнь жили в Пермолоне, родители наши тут жили, и тут с бухты-барахты должны в пещеру перебираться, ну и что, что там есть вода и кислород, кроме этого ведь еще для жизни кое-что надо». Бекар ей говорит: «Вот ты вроде бы умная женщина, Люся, вот ты большую жизнь прожила, вот у тебя дети и внуки есть, а говоришь ты полную чушь. Вода и кислород, это все, что нужно для жизни, это каждый младенец понимает». Люся подумала так и говорит: «Бекар, ты прав, давай перебираться».

Легко сказать «давай перебираться», а сделать это ох, как непросто. С насиженного места-то, да еще делать это незаметно, чтобы соседи ничего не заподозрили.

Много времени на это все ушло. Во-первых, путь неблизкий, во-вторых, всякое другое. Ну, в общем, потихоньку-полегоньку, неимоверными усилиями отъехали. Соседи не удивились. Просто в одно прекрасное утро никого в доме не оказалось. Соседи подумали, что это чýдное семейство не правильно сориентировалось по поводу есть – не есть. Это часто случалось. Тем более Бекар вел себя как попало, продукты покупал, свет жег, одевался не как положено. Они подождали несколько дней, потом в их дом залезли и все, что Бекар с Люсей не смогли в пещеру утащить, себе прибрали.

А в городе Пермолоне жизнь все круче и круче заворачивала. Страх.

Жуть кошмарная. Словами не передать.

В пещере же, наоборот, жизнь потихоньку начала налаживаться, так, мало-помалу. Бекар и его сыновья очень умные были, и руки у них были как надо заточены. Самое интересное, что к ним народ стал подтягиваться. Откуда узнавали? Никто понять не мог. Семья Бекара никому ничего не рассказывала. Они и из пещеры-то не выходили, опасались, полностью сконцентрировались на внутренней жизни. Потом им не до этого было, не до вылазок всяких. Надо было новое жилье обустраивать. Однажды поздним вечером сидели они, ужинали, вдруг, смотрят, мужик какой-то идет. Они все напряглись. Думают, ну вот и здесь нас нашли.

Оказывается, ничего подобного. Дядька этот пришел жить проситься. Бекар ему говорит, у нас тут жизнь не ахти, все время надо что-то благоустраивать, все время суетня, комфорта нет никакого. А мужик говорит: «Все, все буду делать, только можно с вами остаться?» Бекар ему говорит: «У нас тут, конечно, не очень удобно, но если ты все будешь делать, то пожалуйста».

Мужик остался. Потом, по прошествии некоторого времени, еще семья одна пришла с детьми. Потом еще и еще. Никого не прогоняли, принимали, помогали, чем могли. А эти вновь пришедшие тоже старались что есть сил. Постепенно народу набилось много. Откуда они узнавали о пещере, никто не знал. А спрашивать как-то неудобно было. Новенькие страшные ужасы рассказывали, такие вещи, уму непостижимые.

В это время в Пермолоне совершенно неожиданное событие приключилось. Президент помер. Подавился костью и в одночасье капут-мортум у него случился. Все прямо обалдели, даже плакать начали, а некоторые просто волосы на себе рвали. Помер наш президент, как же теперь мы без него жить-то будем? Но не очень долго плакали, так поплакали, поплакали, и потихоньку все на нет сошло. А руководить-то народом надо же кому-то. Решили нового президента выбирать.

Был в палатах один дядя. Пережил все примочки старого президента. Он говорит, меня выбирайте, не пожалеете. Со мной вам очень даже хорошо будет, за мной вы как за каменной стеной будете. Все так прикинули и думают, может, правду говорит, все-таки каким-то образом ему удалось выжить.

И вообще – вроде бы он ничего себе и выглядит прилично. Взяли и его выбрали. А как только его выбрали, он говорит, все это, что при прежнем президенте было, – отменяется. Все это пурга была, все эти питания, разрешения, все это надо псу под хвост выкинуть, наплевать и забыть.

Люди думают, а это неплохо, столько неудобств с предыдущими делами было, а этот правильно говорит. Обрадовались, спрашивают его, что же теперь можно есть когда угодно? Он отвечает, улыбаясь в усы, когда хотите, тогда и жрите, что хотите, то и хавайте. Тут прямо радость такая по всему Пермолону покатилась. Спрашивают – а в фонтаны воды можно налить? Он говорит – валяйте, только деньги платите, все можно, только оплачивайте услуги. Тут пермолонцы осмелели и новому президенту главный вопрос решили задать, – а с врагами типа, что у нас? Кто у нас теперь враги?

Задали вопрос этот, потому что ведь важно знать, чтобы потом не париться и голову себе не ломать. И тут новый президент вообще всех удивил, он так сказал – вы пока так поживите, а там видно будет, кто у нас враги. Пока точно сказать не могу. Поживите пока без врагов немного, отдохните. Люди просто очумели, прелесть-то какая, и то и се можно, и без врагов можно манек передохнуть. И тут на таких радостях они спрашивают, так, для очистки совести, а путешествия? Президент улыбнулся опять и говорит: «Куда хотите, туда и валите».

Ну что так не жить? Это же сказка, это чудо чудное, диво дивное.

Вести эти докатились и до пещеры. Прибегает один мужик в пещеру и Бекару, запыхавшись, вон говорит, ну дела, говорит, вам теперь можно обратно возвращаться, новый теперь в Пермолоне президент, все разрешает, жизнь теперь будет слаще сахара. Давайте собирайтесь. А Бекар в это время с людьми плотину на пещерной реке сооружал. Он так посмотрел на пришедшего мужика и говорит, поживем – увидим. И дальше продолжил делом заниматься. Мужик удивился. Говорит: «Что же вы тут будете в темноте под землей сидеть, когда теперь можно в покое в чудо-городе Пермолоне проживать». А Бекар ему: «Почему в темноте?» И включил какую-то дрюку. Вся пещера осветилась ярким, ровным светом, и ветерок задул, типа вентиляция. Мужик подивился на все эти дела, говорит: «Ну, не хотите, как хотите. Если что, в гости к нам приходите». Бекар ему: «Нет уж, лучше вы к нам». На том и порешили.

История Пупель

Пупель работала в поте лица. Писала заголовки и рисовала агитационные плакаты, ходила в Высшее художественное заведение, делала курсовые проекты. Магда сдержала свое слово.

Работа у Пупель была. Благодаря ее скромным доходам молодая семья не подыхала с голоду. Конечно, ни о каких излишествах речи не шло. Денег Пупель едва-едва хватало на прожитье.

Погост даже и не думал заводить частную практику. Он говорил, что не до конца изучил еще векторность гомеопатии. Нельзя сказать, что он очень сильно напрягался по поводу этой самой пресловутой векторности. Он по-прежнему читал свои книжицы, вальяжно расположившись в кресле, до ужаса прокурив всю небольшую квартиру Пупель.

Все было бы ничего, если бы он просто молча сидел и читал. Это было бы замечательно. Кошмар весь заключался в том, что он своим долгом считал учить уму-разуму свою глупую женушку. За неимением пациентов он лечил несчастную Пупель. Когда она, бедолага, притаскивалась из высшего художественного заведения и принималась за объявления, то Погост как раз начинал свое лечение. Он орал:

– Что ты уселась, у нас жрать нечего, ты бы сначала обед приготовила, а потом уж за эту пургу принималась!

Пупель вяло возмущалась, вякала, что ей некогда. И тут, в зависимости от расположения звезд на небосводе, от дуновения ветра, сценарий разворачивался по-разному. Первый, лучший вариант: Погост долго орал, потом сменял гнев на милость и спокойно говорил:

– Пупель, нам надо нормально питаться, будь любезна, приготовь покушать, мне принеси и сама поешь.

И Пупель принималась что-то изготовлять. Худший вариант был нервно-паралитического свойства.

Погост начинал орать и с бешеной злобой колотить кулаками в стену, потом становился пунцово-зеленым и бежал с молотком и огромными гвоздями в ванную. Там со всей дури он начинал заколачивать эти чудовищные гвозди в дверной косяк, в кармане его халата именно для этих сцен был припасен кусок старого резинового эспандера. Этот длинный шмат Погост приматывал к гвоздям.

– Жизни от тебя нет! – голосил он. – Сейчас повешусь, к чертовой матери, ну женку Господь послал, со свету меня сживает, жрать не готовит, дом весь запустила, грибы тут только не растут! – И далее по плану происходило засовывание головы в петлю эспандера.

Обычно на этом драматическом моменте Пупель не выдерживала, вереща, кидалась к нему, уговаривала не вешаться. Он, как правило, долго упрямился, костеря ее на чем свет стоит, потом снисходил до прощения и требовал незамедлительного приготовления пищи.

Почему этот вариант был хуже первого? Потому что Пупель приходилось брать клещи, выдергивать гвозди из косяка, закидывать эспандер за шкаф и потом только приниматься за приготовление пищи, время на развернутую сцену уходило в два раза больше. Времени же Пупель катастрофически не хватало.

После ужина Погост требовал ритуальной медитации, которая в начале их совместной жизни как-то приводила Пупель в чувства, а впоследствии безумно раздражала, и только после всего этого веселья она могла сесть за работу.

Погост тем временем, сидя в кресле, зачитывал из книги всяческие умности и требовал от нее дословного этих умностей пересказа, задавал вопросы, так сказать, на усвояемость текста. Если Пупель отвечала формально, то он начинал покрикивать и раздражаться.

Пупель каждый раз благодарила Бога за то, что он наградил ее очень хорошей памятью. Она могла с ходу повторить абсолютно непонятный текст практически дословно, не вникая в содержание. Это ее и спасало.

Она писала объявления, повторяя вслух цитаты из Штейнера, иногда, правда, случайно они, цитаты эти проклятущие, попадали в объявления, не целиком, а так, слово другое, машинально под диктовку Погоста. Поначалу это приводило Пупель в отчаяние. Ей приходилось начинать работу заново, расчерчивать лист и всякое такое, но со временем, как известно, опыт приходит только в процессе, она и эту проблему научилась решать легко и просто.

Пупель обзавелась огромным количеством лезвий «Нева». Изумительная вещь. Одним движением руки она элегантно вырезала с листа кусок Штейнера, и дело было в шляпе. Все эти упражнения происходили до глубокой ночи, причем Пупель намеренно затягивала процесс. Она каждый раз надеялась, что Погост, утомившись чтением и вопросами, вдруг заснет на полуслове. Этого никогда не происходило. У Пупель слипались глаза, она все чаще и чаще пользовалась лезвием «Нева». Погост всегда был ни в одном глазу. Неутомимый был человек, кремень. Весь день он, по его собственным словам, готовился к медитациям. В переводе на простой человеческий язык, днем Погост дрых.

О себе он говорил пафосно:

– Я типически объективная прирожденная сова.

Так как у Пупель были очень поверхностные знания о совах, она решила их расширить, мало ли что?

В энциклопедии Брокгауза и Ефрона она вычитала, что большинство сов – действительно настоящие ночные птицы, многие из них свободно летают даже в совершенно темные ночи, о чем можно судить по их крику. Полет сов вполне беззвучен и позволяет им совершенно незаметно подлетать к спящим жертвам. Некоторые совы, такие, как сыч (Athene noctua) или сипуха (Strix flammea), – охотно селятся под крышами домов.

Из почерпнутых энциклопедических сведений Пупель сделала вывод, что Погост как раз является или сычом, или сипухой. Все признаки были налицо, ночные крики, незаметное подкрадывание к жертве, и самое главное, он действительно поселился под ее крышей.

Точно определить, кто он – сыч или сипуха, было трудно. Порой он вел себя как сыч, а иногда выглядел сипуха сипухой. Тут, как и с едой, было два варианта, которые Пупель так и называла. Первый вариант – сыч. Второй – сипуха.

Ближе к утру Погост говорил:

– Я думаю, на сегодня нам достаточно, мы уже многое почерпнули, и теперь пора расслабиться.

Пупель быстро ложилась в постель и моментально засыпала. Погост незаметно подлетал к спящей жертве и начинал ее терзать. Тут жертва оказывалась бессильна, она мучилась, страдала, претерпевала. Сцена эта была жуткая и неприятная, но все же вариант «сыч» был менее болезненный и по времени менее протяженный. Вариант «сипуха» был ужасен и безобразен до мерзости. Пупель ложилась в постель и не успевала заснуть. Тут прилетал сипуха, он пытался захватить жертву. Жертва, так как она не была спящей, сопротивлялась, умоляя ее пощадить, дать покоя и сна. Сипуха – Погост сипел, хрипел, вскакивал с кровати, выбегал на кухню, угрожал поджечь дом, стучал в стены, кидался чем под руку попадет.

В финале сипуха вылетал на улицу и там пугал народ. По прилете, под утро, добившись своего, утихомирившись, Погост засыпал крепким сном, а Пупель отправлялась в Высшее художественное заведение, где клевала носом на лекциях.

Я исчезла без следа. Вероятно. В голове одна вода.

Все невнятно. Пусть все будет так, как есть. Невозможно.

Это мысли полились. Осторожно!