Текст книги "Привычка ненавидеть"

Глава 20
Мика

Бессонов одет в простую черную футболку, его волосы растрепались, челка непослушно падает на лоб, и все равно он красив как бог. Начинает светать, но свет не касается его глаз, в которых царит непроглядная тьма. Он кажется злым, но, скорее всего, это тени, что падают на скулы и делают их резче. Бесполезно даже притворяться, что я могла ему противостоять. Особенно когда он сам зовет. Бессонову достаточно поманить меня пальцем, и я приду. Один шаг, второй, губы в губы и…

Ян на вкус как апельсиновые леденцы и табак. Он пахнет мылом и – едва уловимо – привычным парфюмом. Короткая щетина слегка царапает мне губы. Мои руки падают ему на плечи и сжимают рукава футболки, приятные на ощупь, а Ян блокирует меня коленями, чтобы не сбежала, – как будто я могу куда-то сбежать. Он кладет мои ладони на свою шею, и я послушно зарываюсь пальцами ему в волосы. Крепко держусь за него, будто, если отпущу, взлечу в тот же миг.

Бессонов притягивает меня к себе, сокрушая расстояние между нами, а я пытаюсь посчитать мысленно до десяти, чтобы успокоиться, но с таким же успехом могу считать хоть до бесконечности. Он целует меня так… сложно даже описать. Наверное, это похоже на первые секунды после долгих пыток, когда начинаешь дышать без ощущения бесконечной боли, зудящей под кожей, и это кажется раем на земле. Возможно, именно так чувствует себя смертельно больной, которому пускают по вене жизнь, или слепой, увидевший яркие краски, – растерянным, испуганным, но точно самым счастливым на всем белом свете. Мы целуемся с Яном так жадно, будто тонем на пару и только сами можем спасти друг друга, передавая кислород рот в рот.

Я вскрикиваю, когда, смяв мои бедра, Бессонов подкидывает меня вверх и усаживает на капот, но его губы заглушают любой звук. Он втискивается ко мне между ног, заставляет скрестить их у него за спиной и тянуться к нему, без конца прикасаясь, – бока, лопатки, плечи, позвонки. Его руки тоже путешествуют по моему телу, ведут линии от икр к талии, задевают грудь и сдавливают щеки. Удерживая за подбородок, Ян проводит языком от шеи до самого носа, будто помечает меня, заглядывает в глаза и тянет резинку с моих волос.

– Нереально красивая, – хрипит, пропуская их сквозь пальцы, а после атакует с новой силой. Выдергивает блузку из брюк и распахивает полы в стороны под щелканье кнопок. Если бы были пуговицы, ни одной бы не осталось.

Бессонов стопорится взглядом на моем белье – телесного цвета бюстгальтере без бретелей и кружев. Он не торопясь, как будто его замедлили в слоумо, сдвигает чашки вниз и высвобождает мою грудь. Из-за утренней прохлады я вмиг покрываюсь мурашками, напрягаются соски. Ян облизывает большой палец и проводит по ним, чтобы я зашипела, словно раскаленное масло, в которое добавили холодной воды. Он смотрит на меня из-под густых бровей и пушистых ресниц и медленно, очень медленно для моего зашкаливающего пульса наклоняется, чтобы…

– А-а, – короткий стон слетает с губ, и я с запозданием понимаю, что это мой стон.

Ян улыбается. Кожей чувствую довольный смешок. Она горит в тех местах, которых касается его дыхание. А после меня снова закручивает вихрь сумасшедших эмоций, когда он давит ладонью на мою талию, заставляя прогнуться, и целует грудь, то и дело смыкая зубы на сосках. Он тянет губами влажную дорожку вдоль моих ключиц и выше, к шее, а я, кажется, оставляю синяки на его плечах – так сильно цепляюсь за него. И тоже, тоже тянусь к шее, но мои губы перехватывают на полпути.

Моя голая грудь трется о его футболку, а так хочется кожа к коже. Сражаясь с его языком, я опускаю руки и пробираюсь за края одежды, чтобы дорваться до горячего пресса. Бессонов без слов понимает меня, мою мольбу, когда, подцепив за ворот, стягивает с себя футболку и позволяет мне все. Боже, его кожа такая гладкая и приятная на ощупь, что я гадаю, как внутри может быть заперт настолько колючий парень.

Он нависает надо мной, и я спиной чувствую холод капота. Он толкается в меня через несколько слоев одежды, а я в ответ бесстыдно трусь об него. Мне кажется, я уже не чувствую губ, но все равно не могу перестать его целовать.

– Подыхаю как хочу тебя, – шелестит в ушах голос с хрипотцой, и я проваливаюсь в темноту. Жмурюсь до мушек перед глазами, чтобы задержаться в моменте. Это важно, очень важно для меня, это кажется задачей первостепенной важности. – А ты… Ты этого хочешь?

Боже, как я этого хочу. Конечно, хочу. Хочу так сильно, как не хотела замуж за Чарли Ханнэма. Но страх отрезвляющей волной проносится по телу. От него немеет язык и проходит горячка. Сейчас, когда Бессонов опирается на вытянутые руки по обе стороны от меня и, не касаясь, просто смотрит, я замерзаю и начинаю бояться реальности, в которой все далеко не так радужно, как в тесных объятиях. Хотела бы я ему ответить, но вместо этого ловлю воздух губами и дрожу.

Его рука опускается на мою талию, не спеша перемещается на шею, обнимает щеку и гладит скулу, а после большой палец обводит нижнюю губу. Я бессознательно облизываю ее, когда она сохнет, касаюсь кончиком языка его солоноватой кожи, и зрачки Бессонова снова заполняют радужку своей темнотой. Мои плечи коротко дергаются от порыва утреннего ветра, который теперь пробирается между нами. Я делаю шумный вдох и раскрываю глаза.

Поздно. Что-то меняется. Он опускает голову, смотрит куда-то в сторону и туда же шепчет едва различимое «не здесь», которое тотчас уносит ветер. Затем отталкивается и исчезает, а я сразу запахиваю блузку, дрожащими пальцами пытаюсь застегнуть кнопки, но выходит из рук вон плохо. Не оборачиваюсь, потому что боюсь. Я еще не готова столкнуться с его безразличием, хочу продлить эту иллюзию, где Бессонов кажется зависимым от меня, хотя бы ненадолго. А когда сдаюсь на трех застежках, что прикрывают лишь грудь, и собираюсь как ни в чем не бывало вернуться в машину и стойко выдержать дорогу до дома, мне на плечи приземляется что-то тяжелое. Это куртка. Кожаная куртка Бессонова.

– Поехали домой? – произносит спокойно, уже одевшись, чуть прикрыв от усталости глаза, и эти слова – лучшее, что я могла бы услышать сейчас.

– Хорошо, – отвечаю и вкладываю в его ладонь свою, чтобы он помог мне спрыгнуть на землю.

Молчание в машине становится традицией, но сейчас оно не давит, даже наоборот. Я прячу улыбку, потому что вижу разницу: этот Бессонов кажется мне во всех смыслах мягче, добрее. Его плечи расслаблены, он очень плавно управляет автомобилем, не превышает скорость и никуда не спешит. Складка между бровей разгладилась, он то и дело ухмыляется чему-то себе под нос, но молчит. Волосы в полном беспорядке, и это с ними сделала я – при этой мысли тут же кусаю губу, и он меня ловит. Щурит глаза и самую малость качает головой. Хотела бы я знать, что у него на уме. Догадываюсь, но все равно хотела бы прочитать текстовую расшифровку.

Он переводит взгляд обратно на дорогу и мигающие желтым светофоры, пальцами зачесывает назад растрепанную челку, которая лезет в глаза, чешет затылок и проводит по «судьбе» за ухом. А я невольно задумываюсь о том, что не видела на его теле «любви». «Разум», «чувства», «семья», «спорт», «жизнь», «свобода» – чего там только нет. Неужели он никогда не любил так сильно, чтобы оставить черно-белый след на той же груди? Чем любовь хуже спорта?

Когда я замечаю знакомый указатель, то даже немного расстраиваюсь. Ехала бы и ехала с ним навстречу рассвету и ни слова не говорила. Словами мы раним друг друга, в касаниях мы честнее. Между нами замешано гораздо больше, чем простая ненависть. Слишком многое.

Ян, кажется, чувствует, что разглядываю его, снова косится, а я опускаю глаза ниже и не могу оторваться от мятых мест на футболке – там, где я сжимала ее пальцами. Снова хочу сделать так, снова хочу ощутить его кожу. Не хочу, чтобы это был конец, я не готова. Теперь, когда я точно знаю, что не обожгусь, если дотронусь до него, это хочется делать постоянно.

– Можем пойти ко мне, – говорит Бессонов, паркуясь перед домом.

– З-зачем? – Я словно со стороны вижу, как вытягивается мое лицо.

– Корриду смотреть. – Он закатывает глаза, а я тяжело сглатываю комок страха, застрявший в горле. Остыв, я прекрасно понимаю, чем могут закончиться наши догонялки. Без тумана в голове все становится куда сложнее. – У меня есть вчерашняя пицца и пиво. Тебе, кажется, нравится пиво.

Он намекает на вечеринку с бир-понгом? Едкий сарказм разъедает всю мою уверенность, но я пытаюсь отбивать подачи.

– Не нравится. Терпеть его не могу.

– Противоречие. В каждом. Слове.

– Кто бы говорил.

Магия слишком быстро испаряется, и это пугает меня. Я тянусь к ручке, но Ян резким выпадом накрывает мою ладонь на дверце.

– Да погоди ты. – Он сжимает мои пальцы своими и подносит к губам, чтобы поцеловать запястье. – Это юмор. Неудачная шутка.

– А по-моему, это ревность, – вскинув подбородок, с вызовом бросаю Бессонову.

Но ему и не нужно отвечать, все легко читается по огню в глазах. И Ян намеренно медлит, подбираясь к моим губам, а я напряжена до предела.

– Не кусайся, – уже проникая языком мне в рот, просит он, втягивает мою нижнюю губу и облизывает верхнюю.

Бессонов с каким-то утробным рычанием кладет ладонь на мой затылок и заставляет тянуться за ним через коробку передач, которая упирается мне в ребро. И снова его губы везде: на щеках, подбородке, шее. А я смотрю на глухой потолок машины и вижу чертовы звезды, фейерверки и парад комет.

Ненавижу! Как же я его ненавижу за то, что он так действует на меня. Я забываю нормальные слова и выдаю только серию каких-то несвязных звуков. Грудь тяжелеет, соски упираются в чашки лифа, низ живота сводит, а между ног сокращаются мышцы. Тело слишком хорошо помнит крышесносный оргазм в душе. Помнит и ждет, хочет еще, и вот казалось бы – скажи только «да»…

– Пойдем ко мне, – убеждает меня Ян, – пойдем… ты же хочешь меня…

Он внушает мне то, что я и без него знаю.

– Пойдем, – шепчет таким обольщающим (или совращающим) голосом между поцелуями, покусывая ухо. – Тебе понравится… ты же хочешь… ты хочешь?

А вот это уже вопрос.

– Я… я не знаю. – И это честно, потому что я очень хочу Яна, но совсем не желаю последствий. А они будут, без сомнения будут.

Бессонов застывает, отпускает мои губы. Упирается лбом в мой лоб и, прикрыв глаза, громко выдыхает через нос.

– Чего ты боишься? Если мы все выяснили. – При каждом слове он касается моего лица губами.

– Всего. И тебя особенно.

Он садится ровно, откидывается затылком на подголовник и трет переносицу. Я ожидаю, что он скажет мне что-то не самое приятное, но Ян молчит. А мне тяжело выносить эту гнетущую тишину. Я накрываю горящие щеки ладонями и собираюсь с мыслями.

– Я пойду. – Начинаю снимать куртку, которую мне одолжил, но он тормозит меня.

– Оставь. Отдашь потом. – Потом? – Ты знаешь, где меня искать.

И Ян подмигивает мне. Без злости или яда. А я киваю и бегу из машины прочь, пока мы не начали снова спорить. Не хочу портить момент. Мне не хочется уходить, но остаться я не готова. Наверное. «Я не знаю», – честно ответила ему.

За двенадцать шагов до крыльца я ни разу не оборачиваюсь, хотя слышу хлопок дверцы: Бессонов явно вышел из машины и смотрит вслед. Терплю, кусаю щеку изнутри, но не оборачиваюсь, потому что боюсь передумать. Дрожащими руками не сразу попадаю ключом в замок, прячусь в доме и, только заперев дверь, несколько раз бьюсь затылком об нее. Как же все сложно! Трогаю губы, которые горят адским пламенем, и улыбаюсь. Как же хорошо…

– Задержали на работе? – неожиданно раздается мамин голос из кухни, и я резко вздрагиваю. Она сидит у окна и пьет травяной чай, который часто заваривает себе, когда ее мучает бессонница.

– Почему не спишь? – задаю встречный вопрос и снимаю куртку, на которую мама внимательно смотрит.

– Не спалось.

– А вот я умираю как хочу спать, – бросаю и уношу ноги от мамы. Она видит меня насквозь.

– Только не говори потом, что я тебя не предупреждала, – доносится из-за спины.

Не скажу.

Глава 21
Мика

Около шести утра. Настенные часы ритмично отстукивают секунды. Я ворочаюсь с одного бока на другой, смотрю в стену, в потолок и в экран телефона. Игнорирую жужжание мыслей в голове и пытаюсь укротить желание, наплевав на все, постучаться в соседскую дверь.

Губы до сих пор горят и кажутся больше обычного, бабочки в животе взбесились и не хотят успокаиваться. А стоит мне закрыть глаза, как Ян снова рядом – шепчет глупости, жадно обнимает и просит, да что уж там, умоляет пойти с ним. От бессилия я колочу ногами по матрасу и вою в подушку.

Когда-то я думала, что первый раз у меня будет спустя месяцы отношений, после взаимных признаний в любви и ужина-шампанского-цветов. Ничем подобным у нас с Бессоновым и не пахнет. Максимум, на что мне можно рассчитывать, – напряженное «я хочу тебя», слетевшее с его губ, и внезапно этого кажется почти достаточно. Я всегда хотела доверять парню, к которому лягу в постель. Доверяла ли я Бессонову? Вряд ли. Та же Софа при каждой встрече подкидывала мне сомнений. Но думать о том, почему все же не пошла за ним, я меньше не могу.

Честно пытаюсь спать, но луч солнца, пробившийся в окно, тиканье часов и тишина за стеной мне мешают. Я думаю, очень много размышляю о том, что Ян заканчивает университет и, вполне может быть, куда-то уедет. Я ведь ничего не знаю о его планах, я вообще, как оказалось, мало о нем знаю. По крайней мере, то, что он открыто может признать свое «хочу», точно было для меня новостью.

А что, если я упускаю шанс? Когда-то считала иначе, но сейчас я не из тех, кто верит, что обязательно выйдет замуж за первую любовь. И даже за вторую. Глядя на то, как все со всеми спят – в универе, в клубе и в элитном загородном поселке, я давно перестала считать, что секс обязательно к чему-то приведет. Иногда секс был просто… сексом. Кто-то получал удовольствие от выпивки, кто-то смотрел сериалы или качался, а кто-то увлекался этим. Почему я не могу? И почему так страшно решиться, если я этого и правда хочу?

Лучше сделать и пожалеть, чем жалеть о том, что не сделал, так ведь?

Или не так. Потому что, представив, как после всего Бессонов не посмотрит в мою сторону, я чувствую такую пустоту, от которой мне становится физически плохо.

Следующие полтора часа, чтобы отвлечься, я занимаюсь переводом очередных глав про любимого детектива для сайта. Сама я уже прочитала их в оригинале, и теперь мне грустно, что герои, явно испытывающие сильные чувства, так долго идут друг к другу – шаг вперед и десять назад. Откладываю книгу, чтобы окончательно не раскиснуть, и открываю соцсети, где натыкаюсь на конкурс от издательства, с которым я мечтала работать. Условия довольно простые: перевести один из десяти указанных отрывков и дать ссылки на готовые переводные работы, если таковые имеются. И на энтузиазме я справляюсь с текстом за полчаса, но письмо… не отсылаю. Меня всегда что-то останавливает; например, сейчас – воспоминания о том, как мы с той же Викой классе в девятом начинали переводить фанфики по «Сумеркам». Мы залпом читали десятки историй и спорили, какую возьмем следующей, пищали от сцен НЦ[15]15
  NC-17 (no children under 17) – эквивалент контента 18+, «только для взрослых», в мире фанфикшена. В таких историях может быть графическое описание секса, насилие, грубый мат.


[Закрыть] и всяких диких пейрингов вроде Беллы и Джаспера или Беллы и Карлайла. Хорошее было время. Иногда мне кажется, что я даже скучаю по Вике, но потом вспоминаю лицо Медведевой в толпе за спиной у Лазаревой, и становится тошно. Если я так сильно ошибаюсь в людях, стоит ли рисковать с Яном? Бабочки в животе бунтуют и уверяют, что стоит, и я поднимаюсь с кровати с мыслью, что после прилюдного вручения звания распутницы года мне уже нечего терять.

Наспех приняв душ, я надеваю черное простое белье, смываю косметику, которую не смыла после клуба, и чищу зубы. Расчесываю влажные волосы, брызгаю подмышки дезодорантом без запаха и ныряю в широкое платье, которое напоминает баскетбольную форму. Не смотрю в зеркало, чтобы не передумать, в коридоре поднимаю голову и гляжу на чердак, но быстро отметаю мысль: это уже слишком. На своей половине я забираюсь наверх с помощью лестницы, но понятия не имею, как все устроено у Бессонова. Тихо иду через первый этаж и радуюсь, когда не встречаю маму. Выскальзываю из дома и бегом мчусь к соседней двери, будто шпион, которого под угрозой смерти не должны застать на месте. Для приличия стучу в дверь, но знаю, что, если ничего не изменилось, у них всегда открыто, и, когда никто, конечно же, не отвечает, дергаю ручку вниз. И здравствуй, страна чудес.

Я ступаю очень тихо, на цыпочках. Спятила ли я? Не знаю. Возможно. Добровольно явиться в логово Бессонова – это как спрыгнуть с тарзанки. Поначалу кажется крутой идеей, но, когда летишь с обрыва вниз, уже так не думаешь. Хочу ли я уйти? Определенно нет.

Я бывала в доме Бессоновых раньше. У Наташи в гостях, не у Яна, чаще всего днем, когда у него были тренировки. И сейчас вижу, насколько здесь без нее по-другому. Не хуже, нет, конечно, но совсем по-другому. Наташа всегда много готовила, и ее кухня походила на место полномасштабной битвы мукой, вареньем – чем угодно. Горы посуды обычно стояли до вечера, и только за час до прихода Яна она начинала мыть и натирать все, потому что тот замечал даже разводы от тряпки на фасаде мебели. Дом всегда украшали свежие (и ужасно пахучие) букеты – если не из ее сада, то обязательно от каких-нибудь соседей. Наташу многие любили и знали о ее страсти к цветам. Календарь в зале со словом дня был всегда открыт на актуальном числе, а телевизор что-то вечно шептал фоном. Сейчас же во всем доме пусто, чисто и пронзительно тихо.

На свой страх и риск я поднимаюсь на второй этаж. Одна ступень, две, три – и я уже стою на втором этаже и точно понимаю, куда мне идти, благодаря схожей планировке.

«Ты знаешь, где меня искать», – нашептывает голос Бессонова в голове, и я делаю шаг к нему. А затем визжу, когда на талию ложатся чьи-то руки и земля уходит из-под ног.

– Пришла, – подкинув меня вверх, шепчет Ян мягко, а прижимает к себе спиной, напротив, сильнее. Так, будто с удовольствием сломал бы мне пару ребер. Возвращает меня на пол, и я, коснувшись носками паркета, понимаю, что теперь мне никуда от него не деться. И даже если буду умолять, он вряд ли отпустит. Слишком крепко его руки сдавливают мою грудь, а губы впиваются в нежную кожу на шее.

– Пришла, – теперь сдаюсь я, на короткий миг представив, что он и не хочет меня отпускать.

От Бессонова пахнет мятным гелем для душа, а когда я оборачиваюсь и нахожу его губы, чувствую свежесть на языке. Пальцами тяну мокрые, чуть завивающиеся на концах волосы, потому что обожаю, когда они отражают его настоящего, – рвано торчат в стороны, а не зачесаны с помощью геля назад, будто он тот самый типичный идеальный парень с обложки. Он не такой. Он колючий, ядовитый, язвительный и, если так можно сказать, даже немного острый, как клинок, касания которого навсегда оставляют следы. Я бы часами любовалась его родинками на плечах и груди, но вместо этого закрываю глаза и позволяю себя вести.

Он толкает меня к стене и, сжав мои бедра, подкидывает вверх. Я висну на нем и улыбаюсь ему в рот. Ян смеется, когда, пошатнувшись, с размаху цепляет плечом дверной косяк. Мы ныряем в темноту его комнаты, где окна наглухо закрыты плотными шторами. Я ориентируюсь только на ощупь, пока он, щелкнув выключателем, не зажигает подсветку, вместе с которой вокруг нас разливается приятная мелодия. Но когда я ее узнаю…

– Отпусти. – Я отталкиваюсь от Бессонова и дергаю ногами, чтобы вернул меня на пол. – Отпусти, говорю.

Эти движения резкие и необдуманные. Я не могу контролировать их. Ян не сразу понимает, чего хочу, смотрит на меня затуманенным взглядом.

– Что? – Его губы влажные от моих поцелуев, но я не хочу думать об этом, когда в висках стучит: «Ты такая же, как все. Ты такая же, как они. Ты ничего не значишь».

– Отпусти! – повторяю я, всхлипнув один раз, другой, и не сразу осознаю, что он уже не трогает меня. Хмурится, лоб разрезает несколько злых морщин, на щеках ярко обозначаются скулы. А когда я опускаю глаза вниз, чтобы спрятать слезы, то вижу, как он возбужден. – Выключи, – прошу я.

Про себя считаю полосы на паркете, только бы не слышать чертову «Far away» от Nickelback, под которую он занимался сексом с другими такими же, как и я, глупыми дурами. Это все ошибка, ужасная ошибка, я не смогу, не выдержу. Думала, потяну, в глубине души верила, что именно у меня с ним все будет по-другому, но… Боже, как же это нелепо, тупо и безмозгло!

– Выклю… чи-и! – Как ни стараюсь, голос срывается. Я закрываю уши, оседаю на пол и, уперевшись локтями в бедра, не сдерживаясь, сдавленно реву.

Наверное, это могло бы длиться бесконечность, потому что именно сейчас разбиваются мечты. Все, на что надеялась, оказывается недостижимым. Я не переделаю себя, не изменю сути того, кто я. Навсегда останусь соседской девчонкой, которую он ненавидит из-за отца, но которую не прочь поиметь – в отместку ли, чтобы поставить зарубку на кровати или ради эксперимента. Пожалуй, я бы даже смогла плакать, пока не умру от обезвоживания, – слишком долго держала все в себе. Плотину прорвало, и я не знаю, как это остановить.

– Тише, тише, я выключил, слышишь? Ничего нет, посмотри на меня. Посмотри.

Чтобы осознать, что в комнате тихо, мне нужна не одна минута, потому что за грохотом обезумевшего от боли сердца я не слышу ровным счетом ничего. Вытираю запястьем глаза и нос, тру ладонями лицо и заправляю волосы за уши, прежде чем посмотреть на Бессонова. Молюсь про себя, чтобы он просто промолчал и позволил мне уйти: большего позора я не вынесу. Я готовлюсь столкнуться с холодным презрением в его глазах, надменным вопросом или даже яростью, но от его взгляда мне становится… тепло?

Он ждет пару-тройку секунд, внимательно изучая мое лицо, прежде чем выдохнуть и подползти на коленях ко мне.

– Ты меня напугала. – Ян стискивает меня в объятиях и целует куда-то в висок, гладит по спине и слегка раскачивает, как будто успокаивает маленького ребенка. – Вот что бывает, когда решаешь взвалить слишком много на хрупкие плечи.

Это звучит не с укором, я чувствую, как он улыбается мне в волосы. Не осуждает, а радуется, словно мой повод для слез – сущий пустяк и это не я только что несколько раз мысленно умерла. Ян садится передо мной и отдирает от себя силой. Обнимает ладонями мое лицо и, приподняв брови, заглядывает в глаза. Я бы даже подумала, с нежностью, если бы он был на нее способен.

– Объяснишь?

Хочу притвориться немой, но, уверена, в таком случае он заставит меня писать на листке.

– Я часто слышала эту песню за стенкой. Когда ты… – Сжимаю зубы, потому что не могу сказать так, как это сложилось в моей голове: не хватает смелости. – Когда у тебя бывали гости. – Одна его бровь ползет вверх, будто он без слов задает вопрос, и я добавляю: – Девушки.

А после вздрагиваю от громкого смеха, которым закатывается Бессонов.

– Ты правда считаешь, что я из тех, кто будет заниматься сексом под сопливую мелодию? Мне кажется, ты должна была понять, что я из себя представляю, за пару наших рандеву. – А вот это уже упрек в его голосе, но он быстро продолжает, пока я не успеваю придумать что-то еще. – Подсветка соединена с колонкой, которая всегда начинает воспроизведение с этой песни. Хрен его знает почему, заколдованная она. Подсветку я включаю раз в полгода. И это никак не связано с моим намерением кого-то трахнуть, у тебя явно бурная фантазия. Последний раз я врубал и зацикливал этот трек, когда не мог уснуть. Если бы я и страдал такой ерундой, то выбрал бы «Вальгаллу» от Led Zeppelin[16]16
  Композиция «Immigrant Song» легендарной рок-группы Led Zeppelin.).


[Закрыть]. Это хотя бы прикольно.

Ян улыбается во весь рот, а вот я не смеюсь. Мне не смешно, потому что все у нас как-то неправильно. Мы явно не созданы друг для друга, и нам лучше было бы друг друга отпустить. Вот только как? Если руки так и тянутся к Бессонову и я выдыхаю, лишь прижавшись щекой к его горячей груди.

– Дурная, – шепчет он щемяще нежно, так, что это кажется почти комплиментом. – Подожди, – он отодвигается и указательным пальцем толкает вверх мой подбородок, – не плачь минуту, хорошо?

– Хорошо. – Я бы и глаза закатила, если бы на это были силы.

Бессонов выходит из спальни, а я поднимаюсь с пола и сажусь на край кровати, застеленной вафельным пледом синего цвета. Осматриваюсь с пугливым интересом: у Яна обычная комната в темных тонах с большим шкафом в углу, гантелями и спортивным ковриком у окна и столом, заваленным кучей книг. И конечно же, есть подвесная полка с ноутбуком и колонкой, которая испортила мне все.

– Вот. – Ян возвращается и вертит в руке небольшой пульт или чем бы это ни было. – Ложись.

Я не успеваю даже возразить, когда он выдергивает из-под меня покрывало, закидывает мои ноги на постель и укладывает меня на бок, а сам падает позади меня и обнимает со спины. Вставляет наушники в эту штуковину – должно быть, это плеер, я видела такие в фильмах, – а затем протягивает одно «ухо» мне. Он с усилием жмет на экран, чтобы пролистать песни, но тот поддается не сразу. И только с третьей попытки ему удается включить музыку. Я удивляюсь, когда слышу шум дождя и раскаты грома.

– Что это? – спрашиваю, положив ладонь на его руку, которая обнимает меня под грудью.

– Наш с тобой саундтрек для секса. – Ян, сдавленно посмеиваясь, щекочет мне шею, а после оставляет мягкий и короткий поцелуй. Его голос меняется, когда он проводит носом за моим ухом и зарывается в волосы. – Слушаю, если не могу уснуть. Напоминает мне о тебе.

Гроза в наушнике зажигает вспышкой моменты на заднем дворе, от которых по коже бегут мурашки. Я кусаю губу и разворачиваюсь к Яну лицом. Его веки прикрыты, он сонно моргает. Невозможно красивый для меня. Я истратила запасы смелости, придя сюда, но все равно касаюсь кончиками пальцев «силы» на его плече, по россыпи родинок провожу линию вниз до «семьи» под сердцем и дальше к «независимости» на боку. Бессонов тянет вкусное «м-м-м», а я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не спросить про «любовь».

– Что ты делал в том салоне? – произношу я приглушенно, будто не хочу будить его вопросом.

– Работал, – не таясь, отвечает он.

Я уже догадалась, но думала, он будет увиливать и препираться, потому что вряд ли об этом знает много людей. Я вот ни разу не слышала о том, что Бессонов где-то работает. Все знают его отца и как-то по умолчанию считают, что Ян такой же мажор, как и многие в «стае». Я сама считала его таким, хотя несколько раз слышала от Наташи, что он в плохих отношениях с папой и там все гораздо сложнее. Но кому это в нашей жизни мешает пользоваться деньгами? Большинству точно нет.

– Ты слишком громко думаешь. Давай спать, пока я окончательно не проснулся и не покусился на твою честь.

Я устало улыбаюсь от его слов, потому что сдержать улыбку выше моих сил, и послушно закрываю глаза, уплывая в сон. А где-то на грани с реальностью чувствую теплое прикосновение губ ко лбу – не знаю, на самом деле или мне это уже просто снится.