Текст книги "Привычка ненавидеть"

Глава 18
Ян

У меня было время подумать: я толком не спал с прошлой пятницы. Едва закрывал глаза, мне снился Ланской во всей красе. Каждый раз во сне я просто наблюдал, как он умирает, и каждый раз просыпался в холодном поту. Девчонка была права, я бы не смог стоять в стороне и ничего не делать, но, чтобы осознать это, мне понадобилось время. Просыпаясь с рассветом, иногда я даже надеялся, что выдумал все, но порез на ноге напоминал о реальном положении дел. Иногда подолгу не мог согреться, меня бил озноб, пока в голове насмерть сражались жажда мести и беспокойная совесть. И последняя чаще всего побеждала. Мика во всем была права: я бы не смог.

В начале недели я защитил диплом и не почувствовал ровным счетом ничего. Почти каждый день зависал в детейлинге, чтобы потом по щелчку отключаться в кровати и спать сутки напролет. А затем по новой, по замкнутому кругу. Я будто попал во временную петлю, из которой не мог выбраться: одна и та же еда на завтрак, обед и ужин, один и тот же набор действий с утра до ночи, одни и те же лица и серые краски вокруг. Как я ни боролся с собой, как ни давил это в себе, больше не мог отрицать: только с ней цвета становились ярче. Ланская заставляла меня переживать слишком много эмоций: злиться и жаждать, ненавидеть и восхищаться. Она наводила ужас и вызывала трепет, я испытывал боль вместе с волнением. Она переливалась разными цветами: голубой – глаза, алый – губы, оранжевый – ее смех.

Я знал, что ее папашу сдали в рехаб: слышал всё. Легче мне стало от этого? Вряд ли. Маме от этого тоже лучше не стало. И в полном раздрае я наблюдал за Ланской, гадая, что в ней такого особенного. Пушистые волосы? Широкие брови? Почти бесцветные веснушки? Улыбка? Или ее задница? Выбрать один ответ не хватало сил. А когда она тайком загорала на заднем дворе, думая, что я ничего не вижу, и вовсе чувствовал необъяснимый кайф. Будто вся происходящая жесть стоила того, чтобы она улыбнулась. Совсем поехал, да?

Последние дни я особенно часто пропадал на тренировках. Мы готовились к выездному матчу, от которого зависело, попадем ли на финал в Сочи. И хотя ребята из области казались легкой добычей, Васильич гонял нас в хвост и в гриву. Это помогало отвлечься. До сегодняшнего дня.

Я не собирался задерживаться утром в больнице, но в мои планы вмешалась Нина Петровна, одна из маминых сиделок, которая решила упасть в обморок прямо у меня на глазах. Я едва успел поймать ее на полпути к больничному кафелю. Не хочу думать, какие травмы она могла получить, если бы в палате не оказалось меня. Хорошо, что все обошлось. Медсестры быстро привели ее в чувство нашатырем и сладким чаем, начали по-свойски настаивать на анализах, от которых та, конечно же, отказалась. Сослалась на легкое недомогание и усталость, но я-то знал правду. Знал и молчал, а она всеми силами избегала моего вопросительного взгляда. И ей это удавалось до тех пор, пока мы не остались одни.

– Вы опять взялись за старое? – нависнув над пожилой женщиной, сидящей в больничном кресле у маминой кровати, почти зло выдаю я, а та крепко прижимает к себе сумку мозолистыми пальцами. Кожа на ее руках потрескалась, под глазами залегли серые тени. Она выглядит старше своего возраста, и один бог знает, чем, помимо ухода за мамой, она сейчас зарабатывает. На моей памяти она брала ночные смены на швейной фабрике и занималась фасовкой печенья в каком-то пищевом цехе, дежурила на складе с замороженными морепродуктами, работала няней, прачкой, уборщицей, или «мастером чистоты», как сейчас модно это называть. Из-за тупоголового сыночка, который в тридцать пять лет вел себя хуже любого подростка и не мог обособленно существовать в этом мире, она гробила свое здоровье и пахала на износ.

– Я же стал платить вам больше, чтобы вы никуда не совались! Ваш Олежек опять набрал кредитов? Снова заложил дом? Проигрался в покер? На ставках?

О, мужик был азартным игроком, не наделенным ни интеллектом, ни элементарным везением. Идеальная мишень для букмекеров и коллекторов, развести его можно было на раз-два. Он же, в свою очередь, достиг уровня профи в выкачивании денег из матери, которая растила его одна и посвятила этому ушлепку всю жизнь.

– Ему просто не повезло, – лепечет тихо. Сама не верит в собственные слова, ей стыдно, но пытается высосать доводы в его защиту из пальца. – Он отыгрался, но…

– Снова проиграл? А сколько спустил до этого? – Я стараюсь сдерживать гневные ноты, но они все равно проскальзывают в голосе. – Вы же понимаете, что это чушь собачья? На ставках никто не выигрывает. Он поднимет сто тысяч, а проиграет двести – и так по кругу. Пока не вынесет из дома все. И не сведет в могилу вас!

Нина Петровна хлопает глазами почти без ресниц, двигает нарисованными бровями, но молчит. Все ведь понимает, она женщина неглупая, кроссворды, которые ей таскаю время от времени, щелкает как орехи. Но как только дело доходит до ее сынка…

– Он ведь не остановится. Зачем вы это делаете?

Я искренне не понимаю, почему не прикрыть эту благотворительность. Ну не подохнет же он, в самом деле, без маминых подачек?

– Он мой сын. – И вот звучит это. В который раз. Это ее единственный аргумент.

– И что? Разве он того стоит?

– Янчик, – вздыхает она измученно, почти без сил. Ослабляет хватку, разжимает пальцы, которыми впивалась в сумку, лежащую на коленях, будто была готова в любую секунду сбежать. – Вот будут у тебя свои дети, все обязательно поймешь.

– Сомневаюсь, – бросаю я с неприкрытой злостью, а сам уже набираю ее сменщицу и прошу прийти на пару часов пораньше, за которые обещаю заплатить вдвое больше. – Пойдемте, я отвезу вас домой.

Нина Петровна еще долго сопротивляется моей, по ее словам, неслыханной доброте, которая, по сути, и на формальную вежливость еле тянет. Даже в машине все причитает, что это лишнее, что чувствует она себя нормально и ей не нужны выходные. Да ее накрывает ужас от одной мысли, что придется пропустить смены и она не получит за них денег, поэтому я с ней не спорю. Не понимаю гребаной жертвенности, но не спорю. Может, это у женщин под кожу вшито? Выгораживать ущербных. И да, я сейчас о Ланской и о папаше ее в том числе. Бесит до дрожи. Но я ничего не могу поделать с собой. Не вспоминать о ней, кажется, выше моих сил – я пробовал. Целую неделю.

Когда я, с трудом отбившись от приглашения быть накормленным фирменной шарлоткой Нины Петровны, возвращаюсь домой, то меня поджидает еще один сюрприз, – этот день обещает быть длинным. Я нахожу у себя на диване Софу. У нее всегда был комплект ключей «на крайний случай», но она никогда не наглела настолько, чтобы воспользоваться ими без спросу. Страх потеряла? Или отчаялась? Выглядит странно, совсем не похожа на себя: растрепанная, бледная, явно заплаканная. Скорее всего, специально в таком виде пришла давить на жалость, раз десятки сообщений с мольбой и угрозами на меня не подействовали.

– Да, дядь Саш, – отвечает на звонок и жестом просит подождать минуту, хотя уже вскочила на ноги и готовится прыгнуть мне навстречу. Я не реагирую, просто лезу в кладовку, которую мы организовали за лестницей, достаю оттуда сумку и ставлю прямо у входной двери. – Мама… у мамы, да. Смена была. Ночная. Вызвали на дежурство, ага. Вы не переживайте, она отсыпается, скорее всего. Знаете же, как трудно быть медсестрой в центральной городской больнице.

Я об этом дяде Саше слышал краем уха. Софа радовалась, что отношения матери с кем-то старше нее на пять лет дожили до четвертого свидания. Кажется, они и познакомились где-то в больнице. Софа так много болтала об этом, что информация въелась мне в мозг.

– Сейчас, Ян, секунду. – Она подходит ближе и пытается меня обнять, будто случайно, по привычке, но я, не касаясь, огибаю ее и иду на кухню. Не собираюсь больше играть в эти игры. Сажусь за стойку и жду, когда освободится, и мы сможем поговорить начистоту.

– Мам! – шипит она в трубку спустя пару минут. Старается говорить тихо, но я, конечно же, все слышу. – Дядь Саша не может тебя найти! Будь добра, ответь ему, где бы ты ни была. Да, я сказала, что у тебя была смена. Да откуда я знаю? Сама придумывай, как объяснить, что сегодня снова работаешь в ночь!

Кто бы сомневался, что старшую Лазареву хватит ненадолго. Я – нет. Но мне смешно слышать сейчас Софу, которая при любом удобном случае льет на Ланскую помои, а сама следует той же схеме наглой лжи. Ситуации ведь шаблонные, только масштабы разные. Везде одно и то же. Везде пороки: алкоголь, азартные игры, секс. Этот мир катится в тартарары. Вранье. Все лгут. Все погрязло во лжи. Кроет от безмятежной улыбки Софы, которая появляется на ее лице при виде меня. Она фальшивит, притворяется, корчит из себя ангела, хотя давным-давно лишилась своих крыльев.

– Привет. – Взмах неестественно длинных ресниц, наверное, должен сбить меня с толку? Кажется, Софа забывает, что приехала играть роль не желающего тонуть котенка, и по привычке включает роковую соблазнительницу. – Чем займемся сегодня? Я…

– Соф, все кончено. У входа стоит сумка с твоими вещами, я вызову тебе такси. И оставь мои ключи у зеркала.

Почему-то разойтись с ней сейчас кажется чем-то логичным: заканчивается беззаботная университетская жизнь, кончается и наша история. Точнее, кончилась уже какое-то время назад, но нам обоим было удобно тянуть эти отношения, пока они окончательно не сдохли. Нам было хорошо вместе. Когда-то. Теперь я больше не чувствую к Софе ничего, и на контрасте с Ланской это становится слишком заметно.

Вот только Софа с моим решением оказывается в корне не согласна. Сначала она несет какой-то бред про судьбу, что мы предназначены друг другу, что мы альфы, беты, гаммы и вся эта дребедень, взывает к авторитету в «стае», не понимая, что «стая» для меня медленно, но верно умирает. Я больше не хочу играть в детские игры, давно пора взрослеть. Это мнимое господство временно. Я уйду, и мое место займет кто-то другой. Ничто не длится вечно, не существует незаменимых людей: и обо мне, и о ней забудут. Я это осознал и принял. По просьбе тренера присматриваюсь к пацанам, чтобы помочь выбрать нового капитана. Софа же не допускает и мысли о переменах, она не слышит меня, бросается с кулаками и бьется в истерике, пока я удерживаю ее за запястья и позволяю выговориться. Она провоцирует и ждет, что я взорвусь, ревет изо всех сил, а мне совершенно побоку все. Она не добивается ничего и все равно мою позицию не принимает – не забирает вещи и шлет меня в очень дальнее пешее путешествие. В общем, расстаемся мы плохо, и все же я присматриваю за ней, когда она уходит, чтобы не натворила дел. И верно угадываю: Софа лезет к Мике, но я не вмешиваюсь, потому что Ланская справляется и без моей помощи. Она сильнее нас всех, вместе взятых.

Вечером желание накидаться с каждым часом набирает обороты, хоть я и не пил уже давно. Не то чтобы не хотел или соблюдал строгий режим – последнее меня никогда не останавливало. Просто так вышло. После всего и не хотелось. А ближе к ночи, когда я собираю манатки и еду в салон, тачка, зараза, глохнет на полпути: аккумулятор снова сдох. Приходится звонить парням, и Дэнчик первый берет трубку. Оказывается, они с братом и Саввой устроили турнир по «ФИФА», но начать пить не успели – пиво еще охлаждалось в морозилке. Поэтому меньше чем через полчаса они прикуривают мне двигатель и подбивают затусить вместе.

– Не, мужики, дела зовут.

– Дела по имени Софа? – Книжник по́шло играет бровями. Дурак, каких поискать.

– Нет, не Софа, – отвечаю и лишь после понимаю, что сказал.

– У-у-у, и кто она?

Савва падает на капот своего мерса и складывает руки на груди.

– Ты послушал меня и трахнул Ланскую?

– Я чего-то не знаю? – охреневает Дэн.

– Не ведись, – отмахиваюсь я.

– Кстати, если ты не хочешь жестить с ней, просто помани волшебной палочкой, которую прячешь в штанах, и вуаля! Она сама поменяет показания, сдаст папашку, и тот сядет за решетку.

Остроумов никак не уймется, но я не хочу с ним спорить.

– Я подумаю над этим, когда нечем будет заняться. – Не уверен, что Савва улавливает сарказм в моем голосе. – А пока отгоню тачку в сервис.

– Давно бы поменял, сколько ты уже бабла в нее всадил, – бубнит Дэн, а я молча жму им руки и отчаливаю. И если Савва, который свел меня со своим братом в детейлинге, знает куда, то Книжнику это точно незачем – лучше спать будет.

Но и там вечер начинается со скандала. Мой постоянный клиент, которого я на днях, помимо чистки салона, развел на полировку кузова, требует записи с наших неработающих камер после того, как обнаружил царапину на багажнике своей спортивной тачки. Утверждает, что проверил видео с парковки, где машина стояла безвылазно, и показания видеорегистратора, и теперь обвиняет нас. Он жаждет крови, в том числе моей, – не слушает ни меня, ни Виталика, хозяина сервиса, даже когда тот предлагает ему все бесплатно исправить. Спор длится долго, а на прощание нас называют шарашкиной конторой, угрожают ославить на весь интернет, засудить и наконец исчезают в ночи с противным визгом шин на разгоне. Я и сам остаюсь заведенный после этих разборок, поэтому иду следом за Виталиком к нему в кабинет, чтобы не устраивать публичных сцен. А уже закрыв за собой дверь, подхожу и опираюсь на его стол, где тот с умным видом утыкается в монитор рабочего компьютера.

– Это Славик поцарапал тачку. Он выгонял ее и ничего не сказал. Что за хрень, а? И это уже далеко не первый его серьезный косяк.

Славик – младший брат Виталика. Странный тип. На вид нормальный, но какой-то скользкий. Вечно мутит что-то у всех за спиной, деньги по мелочи таскает из кассы, спит вместо того, чтобы выполнять заказы, и наутро нас имеют клиенты за большие задержки, которые сильно бьют по репутации сервиса. Мне-то плевать, но я искренне не понимаю, почему его терпит Виталик.

– Я имел с этой ламбы стабильное бабло раз в месяц! Это был хороший клиент! – повышаю голос, чтобы хоть как-то достучаться до него.

– Ты бабло с него имел, а с моего брата имеет семья с четырьмя детьми. Он на трех работах пашет, по ночам бомбит в такси. И я сам буду решать, что мне с ним делать. А теперь пошел на хрен из моего кабинета, пока я тебя не выгнал к чертям собачьим!

Да они что, все сговорились, что ли? Одна здоровье готова положить ради сына, другая врет ради блудной матери, этот брата выгораживает. Мне кажется, или вселенная настойчиво посылает мне гребаные знаки? Жирным шрифтом и заглавными буквами, чтобы уж точно не пропустил. Иначе я даже не знаю, как это назвать.

Да я и без них всех готов выбросить белый флаг перед Ланской. Я уже сотни раз примерил ситуацию на себя, перебрал тысячи вариантов, пытался хоть как-то перестать думать о ней, но даже юридическая консультация, на которую я потратил пятак, не помогла. Потому что адвокат сказал мне именно то, чего я так опасался: слова Мики не сыграли той роли, которую я им приписал. Ланская могла сказать что угодно, но это не являлось бы достаточным доказательством. Вину устанавливает суд. В суде проводится экспертиза, заслушивают свидетелей и выносят решение. Виновата гнилая система, если уж на то пошло, но так удобно ненавидеть кого-то одного.

Я хотел бы, но не могу винить Мику во всем. С этой мыслью, наконец сформировавшейся в моей голове, мне даже дышать становится как-то свободнее. Я возвращаюсь в бокс и берусь за дело – лучший способ временно не думать ни о чем. И причина не ринуться к Ланской посреди ночи, чтобы… что? Усмехнувшись, закрываюсь в раздевалке и отсекаю Мику от себя хотя бы мысленно. Правда, смешно полагать, что сумею не думать о ней. Это клиника. Диагноз. Не лечится.

Кажется, я сдаюсь.

Глава 19
Ян

Сегодня заказ несложный – всего лишь начистить новенькую «Камри» до блеска. Вова – наш постоянный клиент. Точнее, его наниматель. Вова – простой водила, но он хорошо следит за состоянием автомобиля, поэтому я надеюсь управиться часов до двух и свалить.

Переодевшись, надеваю перчатки, беру ведро и тащусь мыть колеса, – с них всегда начинается весь процесс, потому что это самая грязная часть машины. Следом превош[12]12
  Первичное мытье.


[Закрыть] для удаления застарелой грязи, потом пена, или первая фаза, и ручная мойка кузова, чтобы избавиться от статики – того, что сцепилось с поверхностью. Растворяем тормозную пыль, смолу, битум, клей, сушим тачку сверху вниз, деталь за деталью, не вспоминаем о Ланской. Полируем, заполняя мелкие царапины, наносим глейз[13]13
  Средство на основе полимера для заполнения мелких царапин и придания глянца.


[Закрыть], который создает на поверхности стекловидную пленку. После остается только до блеска натереть машину воском или силантом – специальным герметиком, зачернить шины и начистить стекла. Хотя бы в эти минуты я сосредоточен на работе и могу не думать ни о чем. Почти.

К тому моменту, когда я проверяю кузов на наличие отпечатков после себя и ребят и добиваю разводы, Вова как раз приезжает забрать машину и вместо нее сдает нам ешку[14]14
  Mercedes-Benz E-class.


[Закрыть]. Просит, чтобы хорошо поработали, потому что получил выговор от владельца в прошлый раз, – а вот не надо таскаться по салонам в подворотнях.

– Хорошо, сделаем, – обещаю я, а сам стопроцентно собираюсь свалить. Спать хочу и задолбался, если честно.

Жму Вове руку и уже мысленно тащусь в душ, когда что-то подсказывает мне обернуться. Что-то вроде шестого чувства, которое никогда меня не подводит. Не подвело и здесь, потому что я вижу Ланскую. Офигенно красивую. Сожрал бы разом на ужин, а то голодный во всех смыслах. Моргаю, и вот уже ее нет: она сбегает еще до того, как я соображаю, что она здесь делает.

– Вов, слышь, – окликаю его. Других вариантов нет. – Надо поговорить.

– Ага, – кивает он и отходит в сторону.

– Ты с Микой приехал?

– А вы знакомы? – Вова явно удивлен, что речь зашла о Ланской.

– Мика останется здесь.

– Не понял.

Его лицо вытягивается и становится плоским. Пялится он на меня во все глаза, будто я ему теоремы тут загоняю, а не простым языком элементарные вещи пытаюсь объяснить.

– Ты должен уехать, я ее забираю.

– Чего?

Я вообще ни хрена не суеверный, но как тут не поверить в знаки? И если заяц сам лезет в пасть удаву, почему бы его не проглотить, так?

Может, и так, но стоят мне мои телодвижения из-за Ланской недешево. Пока Вове не вручаю половину заработанной налички, он не отваливает, строит из себя благородного принца, что готов сражаться со свирепым драконом в моем лице. Только я давно выучил этот урок: все покупается. А что не покупается, то можно взять силой. Поэтому я закидываю Ланскую на плечо, чтобы меньше брыкалась, усаживаю к себе в машину, и вот мы едем с ней домой в полной тишине, пока на полпути я резко не сворачиваю в противоположную сторону прямо через двойную сплошную. Только тогда она подает голос.

– Куда? – спрашивает выдержанно, ровно, без паники. Не заикается, чем удивляет меня снова. Как можно восхищаться тем, кого так сильно ненавидишь?

– Я тебя ненавижу, – озвучиваю мысли, игнорируя ее вопрос.

– Где-то я это уже слышала.

Сейчас не возмущается и даже не пытается выйти на ходу. Говорит скорее устало. Знала бы, как я устал!

– Ты любишь мою маму. Ты знаешь ее, как никто другой, – продолжаю я выдавать результаты долгого анализа. – И ты все равно защищаешь своего отца, хотя прекрасно понимаешь, что он совершил преступление.

Она смотрит вперед пустым взглядом и молчит. Молчание – знак согласия, так ведь?

– Я ненавижу тебя за это, – говорю и тру шею, потому что каждое слово впивается шипами в горло. – И я восхищен твоей самоотверженностью. Ненавижу, но восхищен.

Боковым зрением вижу, что она поворачивается ко мне с приоткрытым ртом. Да, детка, я не меньше тебя удивлен этим словесным извержением, но обещал себе, что буду честен. В первую очередь с самим собой.

– Нужно быть смелой, чтобы стоять на своем. И я… я думал много. О том, что… если бы все было наоборот, как бы я поступил. И я, наверное, тебя понимаю.

Она сжимает губы, опускает глаза, дышит тяжело. Я пытаюсь не смотреть на нее, потому что хочу договорить до конца, а она своим видом чертова ангела сбивает меня с мысли.

– Наверное. Не уверен, что сумел бы с этим выбором спокойно жить, но…

– Это мой папа, – говорит с вызовом, будто заученную фразу. Как будто это все должно объяснить.

Почему они все это повторяют? Это мой сын, мама, папа, брат?

– Конченый трус твой папа. Ты явно не в него пошла, – выдаю резко. Я плохо контролирую себя, когда речь заходит о старшем Ланском.

– Я ни на кого не похожа, – бормочет тихо, и я точно слышу улыбку в ее голосе. Не знаю, как это объяснить. – Дед всегда говорил, что я похожа на бабушку, но я не помню ее. Он называл маму с папой детьми, а я будто бы их опекала – слишком серьезная с детства была.

– Похоже на правду, – ухмыляюсь в ответ, как будто это простой диалог на обычном свидании. Хотя свидания вряд ли начинают со слов «я тебя ненавижу», но у нас с ней все через одно место.

Свернув по памяти, я еще какое-то время еду по гравийке, чтобы наконец остановиться на возвышенности, откуда виден весь город. Случайно нашел это место, когда было хреново. Чего оно только не видело – и мое нытье, и праведный гнев, и истошный ор. Я ставлю тачку на ручник и бросаю взгляд на девчонку. Молчу, а она расслабляет плечи, видимо обрадовавшись, что не собираюсь нападать на нее. Градус в салоне явно падает, но я накаляю снова.

– Я хочу тебя, – произношу то, в чем наконец признаюсь себе. С трудом, через пот на турниках, разбитые о стену костяшки пальцев и вывернутое нутро. Гашу двигатель, не глядя на Мику, беру пачку сигарет и выхожу из машины.

На часах три двадцать, скоро начнет светать, а пока чернильное небо подсвечено оранжевым. Чертовски красиво. Других слов и не подобрать. Я опираюсь на капот и закуриваю. Держался давно, полную пачку так и вожу с собой, но сейчас просто хочу выдохнуть все дерьмо. Я не буду трусом, как ее отец. Не хочу отрицать очевидное, я должен был поговорить с ней. Пытался не думать, побороть похоть и выбить из себя всю дурь – ни хрена не вышло. Это просто выше моих сил!

Когда я слышу щелчок открывающейся двери, сердце предательски делает лишний удар, а затем замирает. Я забываю дышать, зависаю на затяжке и в результате давлюсь дымом. Позорник. Но рядом с ней я реально как пацан. Все установки и накопленный опыт – все летит под откос.

– Я хочу тебя, – повторяю, чтобы не думала, что шучу, прямо в глаза, – не хочу хотеть. Ты бы знала, как не хочу, но…

Еще затяжка. Третья и вновь неудачная. Никакого удовлетворения, только горечь во рту и першение в горле. Выбрасываю на хрен это говно с обрыва, прочищаю легкие, вдыхаю и выдыхаю. Здесь воздух кристально чистый, еще и пахнет лесом, хотя вокруг три дохлые елки стоят.

– И что нам с этим делать? – лезет с вопросами напролом. И откуда она взялась такая бесстрашная, а?

Мозг сразу подкидывает ответ из закромов памяти – ту самую соседскую девчонку, которая, в отличие от меня, не испугалась первых чувств. Еще тогда было понятно, у кого из нас яйца крепче.

Капец, я так ее хочу. Всю ее.

Сейчас я смотрю на нее без страха быть пойманным и неправильно понятым, не отрицая смысл пожирающего взгляда, и понимаю, насколько она космическая. Ее волосы стянуты в высокий гладкий хвост, из-за чего и без того огромные глаза кажутся еще больше. Лицо почти не тронуто косметикой, но кажется таким ярким. Натуральный румянец на щеках чертовски искушает. А губы… это вообще отдельный космос, я уже не раз представлял ее на коленях, пока уединялся в душе.

На Ланской строгая белая блузка под горло и брюки с высокой талией, которые плотно обтягивают ее сумасшедший зад, – то, что на других смотрится обычно, на ней кажется чертовски искушающим. Этот ее образ монашки из эротических фантазий сводит меня с ума. Я схожу с ума по ней, и я точно думаю членом, потому что мозг в ауте. Я ничего не могу поделать с собой – пытался, отвечаю!

Мика так и стоит в двух шагах, смотрит и не моргает. Носком туфли роет землю и пальцы перебирает – только так я могу понять, что ее тоже штормит. В остальном – скала. Неудивительно, что менты ей поверили.

– Иди сюда, – произношу не своим голосом и протягиваю ей руку.

Секунда, две, десять. Я готов скончаться от ожидания. Слушаю истеричный стук своего сердца и смотрю на нее в упор, чтобы игнорировать дрожащую ладонь. Я сдаюсь, девочка, ты видишь это? Я склоняю на плаху голову. Хочу всю тебя целиком, как не хотел никого никогда.

Девятнадцать выдохов и вдохов кажутся мне вечностью, но я жду. Ее черед, ее ход. Пан или пропал. Казнить, нельзя помиловать. Все или ничего. Двум смертям не бывать, одной не миновать и…

– Ян, – летит в самое сердце, сорвавшись с ее губ, которые через два шага и один миг накрывают мой рот.