Текст книги "Мой горький Лондон"
Автор книги: Катя Зверева
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
Глава 11
Я иду на улицу, и вокруг – все как обычно: киоск с бутербродами, неподалеку от него газетный ларек, рядом с ними – «Лицензионные диски», тоже ларек, только сомневаюсь, что там именно такие диски, сильно сомневаюсь. Это помещение очень напоминает квартиры рок-музыкантов в девяностые – густой белый дым сигарет, постоянно какие-то непонятные личности крутятся, приглушенно-громкая музыка из спрятанных под прилавок колонок. И вообще, повсюду все еще очень много предметов и вещей, которые напоминают о той эпохе… Иногда это хорошо, потому люди не забывают о том, что можно отстаивать свои интересы. Но иногда – не очень. До сих пор ржавые железные вывески: «Кассеты на прокат», «Парикмахерская»; обсыпавшиеся ступени на закрытом сто лет магазине… Порой кажется, что эти следы той эпохи никогда не сотрутся, навсегда останутся в памяти.
Я вышла на улицу, и вдруг начался такой ливень! Настоящий летний ливень с молнией, прорезающей небо, громом. Ливень, когда все куда-то бегут, открывают зонтики, звонят кому-то по мобильным, закрывают руками голову, будто так их волосы не намокнут. Я встала под дерево, вдыхая свежий воздух, и так вдруг отчетливо проступил сквозь все другие уличные запахи аромат роз! Я закрыла глаза, и мне представилось море этих роскошных цветов: огромное поле красных, розовых, белых роз… Я разбегаюсь и прыгаю в этот одурманивающий аромат… Потом открываю глаза и вижу, что рядом стоит мужчина и держит в руках огромный букет. Я загляделась на цветы, а он заметил, что мне интересно, улыбнулся. На нем был тонкий серо-голубой костюм, белая рубашка и шляпа в тон костюму. На ногах – начищенные белые ботинки.
– Нравится? – кивнул он на розы такого вкусного, нежного кремового цвета.
– Да, – зачарованно протягиваю я.
– Как думаешь, ей понравится? – он будто бы и впрямь не знает, понравится ей или нет.
– Кому угодно такой букет понравится.
– Думаешь? – я утвердительно кивнула.
Дождь закончился, и этот славный джентльмен, прощально коснувшись пальцами шляпы и снова улыбнувшись, пошел дальше.
Какая романтика, подумать только! А я и не знала, что в обычном мире еще остались такие герои романов. Ему бы еще тросточку и белую лошадь, или «Роллс-ройс» пятидесятых. Было бы здорово.
Но все-таки был конец июля, и после «непогоды» снова нещадно палило солнце. Все истинно желали этого дождя и спасительного ветра, и вот они, наконец, посетили наш маленький провинциальный город с пятью кинотеатрами, кучей больниц (а как же иначе! ), ночных клубов, двумя психлечебницами и пятьюстами тысячами пофигистов. Тысяч сто из которых непофигистов и человек пятьсот (максимум – тысяча) интересных, необычных. Только где они ходят, эти необычные? Интересно…
По всем законам подлости я шла именно по той улице в тот вечер и встретила их. Ну, знаете, тех, которые в школе ржут как сумасшедшие, когда видят тебя, которые говорят о гадости за твоей спиной, которые дымят в школьном туалете дешевыми сигаретами, не пользуются туалетной водой (или пользуются, но такой, что уж лучше бы не пользовались), словом, гопники – только женского рода. Бог мой, я их на дух не переношу! Кажется, что если они смеются, так обязательно если с тобой что-то не так, потому что глядят еще так пристально, издевательски. Я обычно молчу, сдерживаюсь, но тут… было такое ощущение, что мне хотелось только драться, я, как самое низменное животное, видела их как единственную цель… Драться, совершенно не боясь за свою сохранность, не падая в обморок при виде своей же крови, – только драться. С ними, понимаете? Это ужасное состояние, стопудово. Я поняла совсем четко в эти минуты, пока приближалась к ним: нельзя больше терпеть, нельзя ждать, иначе потом будет еще хуже, потом все перерастет в укоренившуюся ненависть… В голове как механизмы часов щелкнули картинки последствий, но я отбросила их, потому что стало по-настоящему плевать. Я ускорила шаг, и ноги стали словно железные. Руки противно дрожали, но я видела цель – они были вдвоем, эти персонажи недетской сказки, ха… Даже чем-то похожие друг на друга; я подумала, что, может быть, они сестры. Я подхожу к ним, здороваюсь (чтобы они увидели меня и поняли, кто перед ними, не могла же я нападать со спины), и – по плечу одной железным кулаком. Второй – тоже по плечу; недоумение, потом – нагибаюсь, уходя от удара. Они быстро просекли, в чем дело, четыре кулака – в меня, я снова по плечам (в лицо я бить боялась, честно), потом я упала на асфальт… Чувствую острую боль, с трудом поднимаюсь, снова – кулаками, сандалями…
Я до сих пор помню это чувство невообразимой злости, ярости, смешанных со страхом – нет, не крови, – страхом проиграть, сдаться, не выдержать. Я даже не помню, как все закончилось, мне было жутко плохо, мне было больно. Я чувствовала: течет кровь из разбитой губы, кулаки жгло, и всё разъедала безобразная, противная, едкая, поглощающая дрожь…
Когда все закончилось, и я лежала на холодной траве, и никого рядом не было, слезы текли по моим щекам – горячие слезы, я не стеснялась их, и тихо, бесшумно плакала. И еще, наверное, тихо поскуливала – как собака…
Я пошла к Ксюхе. Я хотела проверить, что будет, хотя, конечно, понимала, что поступлю по-свински, но время для раздумий было неподходящим, и я поддалась этому мгновенному порыву. Футболка была грязной, и джинсы тоже, и на коленке было порвано. Ну и черт с ним!
Поднимаюсь по лестнице дома номер 32 по улице Киндсфатера. Может быть, в последний раз. Зачем я это делаю, на что рассчитываю? Ладно, хотя бы умоюсь. А ноги сами идут туда. Все поставить на кон, карты на стол, лицом к лицу: что ты за человек, Ксения? Что она сделает, что скажет? Плевать, пусть хоть ничего не говорит. Я уйду, и все. А что? Мое право.
…Когда она открыла дверь и окинула меня взглядом, я поняла – я очень многое в тот миг о ней поняла. Несколько секунд мы стояли словно по разные стороны баррикад, глядели друг на друга, будто пытаясь что-то решить для себя, понять что-то такое, чего раньше понять было нельзя… а потом Ксенька втолкнула меня в квартиру, закрыла дверь, и, схватив за плечи, начала трясти и говорить, и что-то спрашивать… Все это произошло так стремительно и быстро… Я поняла, что ошибалась насчет нее. Не такая она…
– Что с тобой случилось? Что произошло? Кто это сделал? – она потащила меня в ванную, я на ходу скинула сандалии, она включила холодную воду, я умывала лицо, она побежала за полотенцем, и все так быстро… И потом – красные маленькие капли крови на белом полотенце, и запах спирта на ссадинах. Я видела слезы в ее глазах, да-да, слезы! Я была ошеломлена и не сказала ни слова за все это время, пытаясь сравнить два этих человека, но не могла. Она прижала меня к себе, и что-то говорила, тихо, испуганно:
– Котенок! Котенок! Прости меня. Пожалуйста, прости! Я никогда, никогда больше… Мэри Джейн, не бойся. Если эти сволочи снова попадутся на твоем пути, говори мне, ладно? Помни всегда об одном: несмотря ни на что, у тебя есть друг, слышишь? И это – я. Слышишь, Маша?
В то мгновение я ощутила такое небывалое тепло и защиту и поняла, что я не одна в этом огромном и холодном мире. Впервые поняла, что есть тот, кто может принять меня такой, какая я есть на самом деле. Никто из взрослых никогда не был мне другом – настоящим другом, верите? А она стала. Так внезапно, стала. Кажется, слезы снова текли по щекам, и второй раз за этот час я не стеснялась их, мне все еще было больно и кулаки жгло, но я уткнулась в плечо родного мне человека, вдыхала аромат сухих цветов и диких ягод и была счастлива. «Иначе и не надо. Иначе – зря» – вспомнила я Ванькины слова и подумала, что иначе и не смогу. Драться за счастье и свободу – вот оно… счастье…
Глава 12
Мой осенний Лондон… Холодное утро, когда люди, выходя из своих иномарок, поднимают воротники плащей, глубже закутываются в тоненькие вязаные шарфики… Ароматы DKNY повсюду, DKNY и есть Лондон для меня… Donna Karan New York… Осенний Бостон… Чужие земли не дают мне покоя, бередят, черт возьми, сердце. Терпкая горечь желто-красных листьев на мокром асфальте… Слегка небритые молодые люди с взъерошенными от ветра волосами, похожие на Бэкхэма… дорогая небрежная одежда, точеные серебристые часы, шляпа… черные перчатки и начищенные сапоги. Лондон. City. Big, beautiful city… with fresh breath of bridges and heavy-green grass…
Rain is in my autumn. Wings of newspapers… «The Guardian» and «The Times» are in small shop. И повсюду – мягкая музыка English Language.
По тротуару идет, чуть хромая, молодой человек в светло-коричневой куртке и такого же цвета брюках. Брюки какие-то охотничьи, что ли? Или американские? Они заправлены в кожаные сапоги. На лице мужчины трехдневная щетина.
Он направляется в банк. Там, меняя доллары на рубли, одним локтем облокотившись на полку, глядит по сторонам. Взгляд – глубокий, странный, изголодавшийся по лицам и впечатлениям, будто старается охватить все предметы сразу. Глаза темные – зеленые или карие.
Идет по проспекту. Смотрит в небо, щурится от яркого солнца, подставляет лицо ветру. Задирает голову и любуется новыми зданиями, вывесками, машинами. Стук сапог по сухому асфальту. Клумба с красными, белыми, желтыми цветами. Втягивает носом воздух.
Я иду, и мне хочется вырвать из себя менталитет. Взять руками, и выдрать – с корнем, окончательно, навсегда. Как бы ни говорили, а менталитет – ужасная вещь. Это то, что достается человеку от предков, от всего народа, да-да. И это чувство – повиновения и преклонения – это все вышло оттуда, из истории: сначала монголо-татарское иго, потом – коммунисты…
Иногда мне хочется умереть, иногда – жить. Все слишком сложно. Все ужасно сложно. Но мой менталитет, наверное, все-таки претерпевает некоторые изменения, довольно, я думаю, странные изменения… Например, в магазине я люблю покупать аристократические вещи вроде немолотого кофе (в зернах), дорогие конфеты… французский хлеб… финскую сметану, сыр с огромными дырками, настоящий сыр… Хотя что плохого в том, если бы я купила, скажем, наш, русский хлеб? Не знаю. Но это так. Хотя, может быть, это вовсе не менталитет, а просто моя ханжеская, лицемерная сущность. А когда я умру, то пусть в день X не будет этой мрачной музыки, хорошо? Пусть играют, например, Backstreet Boys или Rixanna, а то мне станет так грустно, что я расплачусь, а всем станет страшно, так что пусть они или кто-нибудь другой, но только чтобы не мрачно, ладно?
– Ксень, а иногда мне кажется, что я хочу стать учителем. Нет, вернее, преподавателем, – говорю я как-то Ксении, а мы в это время сидим на балконе. – В Сорбонне, например. И это ощущение постоянного присутствия Парижа, города, который многое изменил во всеобщем устройстве мира – мне кажется, это делает человека более стойким и красивым. Не находишь? Или где-нибудь в Швейцарии или Монако, на мосту через старую реку, иметь свою лавку, скажем, ювелирную, и самой делать украшения? Или сделать в каком-нибудь графстве – Гемпшир или Йоркшир – такое, знаешь, подобие библиотеки, но чтобы можно было, читая книгу, заказать себе что-нибудь выпить или съесть. Чтобы стены там были из темного дерева, чтобы библиотекарь был наполовину официантом и лишь наполовину – библиотекарем?.. Чтобы вдоль стен были стеллажи с книгами величайших мировых писателей, пусть даже неизвестных, но такое, чтоб задевало за душу, а? Чтобы там можно было получить ответы на все вопросы, можно было бы сидеть и думать, сколько вздумается, о смысле жизни. И чтобы какой-нибудь маленький мальчик или девочка, приходившие сюда множество раз на протяжении всего своего взросления и ставшие потом знаменитыми личностями, смогли бы сказать, что они были воспитаны на культуре, которую пыталась создать русская девчонка здесь, в Англии, и которая так и не смогла найти ее там, в России?.. Я верю, что сила – она вот здесь, в этих руках, – я показала ладони. У меня в это время даже слезы появились на глазах, от этой небывалой силы. – И все это я могу сделать. Только бы не потерять это ощущение всемогущества и власти над своей жизнью, да, Ксень? Я верю, что я живу не для того чтобы работать в этих нудных офисах, иметь машину, дом, отпуск один раз в год, потом – мужа и детей, а потом – внуков и вязаные носки… Может быть, если я хочу, мне стоит попытаться осуществить мою мечту как-то изменить запрограммированное всякими нормами и устоями существование?.. А?..
Ксюха слушала…
– Да, – чуть ли не закричала она. – Да! Сделай все, чтобы стать другой, сделай все, что в твоих силах, все, выгрызай свое счастье! Мэри Джейн, ты станешь тем, кем хочешь, и не будешь жалеть о своей жизни. Во всяком случае, потом ты сможешь сказать себе, что сделала все, что могла! – она дрожащей рукой провела по взмокшему лбу. – Ты знаешь все, что ты хочешь, потому что это росло вместе с тобой. Это твоя суть. Призвание – в тебе самой, в твоем сердце. Нужно только прислушаться и понять: что? Что ты хочешь делать каждый день твоей жизни? Что ты любишь? У тебя еще много времени до начала одиннадцатого класса, почти полтора месяца. Не волнуйся и не спеши, главное – не ошибиться. О Господи, пусть тебе сопутствует удача, мой друг.
– Мари! Приходи. Я жду тебя. – Раздается в трубке голос Зверобоя.
Через час я уже у него. Испуганная – вдруг что-то случилось?
– Значит, давай знакомиться. Меня зовут Никита, – он, широко улыбаясь, протягивает мне руку. Показывает на кухню: проходи, присаживайся. На нем темно-красная футболка и джинсы. Бог мой, я не знала что и думать!
– Никита? Какое красивое имя. Ник. Николя.
– Ага, Соркази. – Он улыбается, он рад меня видеть, гостеприимный хозяин.
– Мари, я… Давай расскажу по порядку, чтобы не было недоразумений, – мы сидим за столом на маленькой кухне.
– Я любил одну девушку, – начинает он. – Очень сильно любил, теперь уж нечего скрывать. Как-то раз, еще в прошлой жизни, – он отмахнулся, – к нам в город приехал столичный театр или что-то в этом духе. Она танцевала там. Я не могу назвать тебе ни танца, ни чего другого – я не сведущ в этом, но… Она поразила меня – яркая, красивая, в этом своем костюме. Самое главное – необычная, не похожая ни на кого, – он нервно теребит край желтой салфетки. – Я не видел подобных ей никогда – ни до, ни после. Мы познакомились сразу после концерта. Но три дня пролетели, и ей надо было возвращаться в Москву. Я не мог поехать с ней – тогда я был аптекарем, всего лишь аптекарем. Так вот… В тот день я поклялся себе, что стану лучшим, стану достойным ее. Не знаю, стал ли, но через некоторое время у меня появился свой бизнес – сначала мне удалось открыть одну аптеку, потом, немного спустя, другую, и вскоре я открывал уже пятую аптеку в нашем городе. Ты же знаешь, что здоровье у людей ни к черту, и мои лекарства оказались кстати. Я стал состоятельным человеком, можно сказать, завидным женихом… Но мне была нужна только она, Тоня. Да, мы созванивались три или четыре раза за все это время. Я пытался звонить чаще, но она не отвечала, а потом ее след и вовсе пропал. Тогда я сказал себе, что разыщу ее во что бы то ни стало. Но потом… я связался (с большим трудом) с их театром, и мне сказали, что она, моя Тоня, вышла замуж и уехала в Париж. Дали номер ее подруги, которая тоже танцевала в этой труппе, и через нее мне удалось получить ее адрес. Но к чему все было, если она вышла замуж? У нее была дочь, об этом тоже сказала ее подруга, Ирина. Нет, я не пытался покончить с собой – я действительно попал в аварию. С тех пор – он кивнул на ногу, – и хромаю. Хотя мысли об этом были. Потом, ты знаешь об этом, два года полного одиночества… Я продал свои аптеки, перестал чего-либо хотеть от жизни – все, чего я хотел, я потерял. А сейчас – да, сейчас я уезжаю. Плевать, что она замужем. Я еду к ней в Париж. Если она все еще любит меня, я сделаю все, чтобы мы были вместе. Если же нет, что ж… По крайней мере, я смогу сказать себе, что пытался добиться своего счастья. – Никита замолчал. Стало тихо. – Мари, Мари… Спасибо тебе за то, что приходила ко мне. Спасибо тебе. – Он положил руку мне на плечо. – Спасибо. Я хочу жить и сделаю для этого все, что смогу. Иногда надо брать судьбу в свои руки.
– Удачи тебе, Никита, – говорю я, совершенно ошеломленная услышанным и скоростью случившейся перемены. Никак не могла поверить в то, что услышала, потому что это слишком нереально – столичный театр, романтика танца и эта загадочная танцовщица… А вы говорите, провинциальный город…
Никита уехал уже вечером.
Глава 13
Квартира с терпким ароматом диких ягод. Тихо. Слышен только гул вдалеке проезжающих по дороге машин. Очень чисто, нет пыли на столах и предметах. Как будто бы и нет здесь никого – как будто бы все умерло. Неожиданно раздается мелодичная трель дверного звонка.
Я несколько раз жму на кнопку.
– А, Мэри Джейн. Заходи. – Ксения открывает дверь, смущенно улыбаясь, и уходит на кухню.
По ее спине я понимаю, что с ней что-то произошло. Что-то ужасно не так во всех ее движениях. Что-то совсем не так. Я прикрываю за собой дверь, ставлю башмаки на деревянную полку. Иду на кухню и уже в коридоре сталкиваюсь с сильным запахом алкоголя, он чуть не сбивает меня с ног. Ксения сидит на стуле, положив локти на колени. Ее взгляд устремлен вниз – холодный, твердый, незнакомый взгляд. Но она поднимает голову, когда чувствует мое присутствие, и улыбается. – Как дела, Мари? – и взгляд снова обычен.
– Ксень… – говорю я, замечая на столе бутылку виски. – Ксень, зачем тебе это? – и смотрю на нее.
И вдруг она начинает плакать. Она – плакать! Это было для меня так неожиданно, что я сама чуть не залилась слезами. – Ксень, тебе нужно отдохнуть, – я беру ее за локоть. – Ксень, пойдем. – Она, словно ребенок, послушно идет за мной, а плечи у нее трясутся, и она плачет, никак не может успокоиться.
– Маша! – и глядит на меня так испуганно, потерянно. – Маша! Я боюсь! Мне… мне страшно, – шепчет она.
– Да-да, – говорю я, – ложись вот сюда, – я кладу подушку на диван. – Отдохни, а я рядом буду. – Ксюш, ты просто сорвалась, с каждым может такое быть. Сейчас отдохнешь и перестанешь бояться, вот увидишь!
– Алкоголь ведь не выход? – шепчет она. – Ведь не выход?..
– Конечно, не выход. Не будет его больше, Ксюш. – Поверь, все наладится.
– Правда, Маш?
– Ну конечно.
– Мэри Джейн, я хочу уехать… Уехать в Англию… Хочу как никто другой, я… не говорила тебе. Новой жизни, других людей… – ее глаза закрылись, а она все еще шептала что-то несвязное.
А я испугалась. Я так испугалась ее потерять! Я села за стол, и тяжелая голова упала на руки. Неужели она тоже – как я, хочет избавиться от… Неужели тоже хочет все разорвать, прекратить, изменить… Руку дрожали, а я ревела, всхлипывала, не могла успокоиться… Такое со мной было когда, когда Ванька… Я укрыла Ксюху покрывалом, пошла на кухню, вымыла стаканы, поставила сушиться. Вылила виски в раковину, смотрела как жидкость холодного коричневатого цвета льется из горлышка. Потом пошла на балкон, свернулась калачиком в плетеном кресле и забылась неспокойным сном.
Когда проснулась, была четверть шестого утра. Ксюха еще спала – я прошла на цыпочках через комнату, притворила дверь. В ванной умыла лицо холодной водой. Потом вскипятила воду в электрическом чайнике, помыла несколько апельсинов, которые были в холодильнике, положила их в глубокую тарелку. Еще вытащила кое-какие продукты, положила на стол. Заварила себе чай, сделала пару глотков и услышала шорох за закрытой дверью. Я открыла ее: Ксюхи нет на диване. Я иду. Она стоит на балконе у распахнутого окна.
– Ксюша! – кричу я.
– Тсс! – палец к губам, таинственная улыбка. – Мы молча стоим – она, скрестив руки, я – в нелепой испуганной позе.
– Я наблюдала, как оно всходило, – она кивнула на багряное солнце. – Первый раз в своей жизни.
– Ксюш. – Я подошла, остановилась позади. Коснулась плеча. – Иди в душ, тебе станет легче. Она поглядела на меня:
– Спасибо тебе, Маша. Спасибо. – И пошла в ванную комнату.
Я слушала шум воды. Ее не было около получаса, я навела порядок, открыла окна – в такой ранний час было прохладно.
Она вышла; расчесывая мокрые волосы, улыбалась. Мне показалось, ей было неловко после вчерашнего, она не знала, как вести себя, и еще она не знала, как поведу себя я.
– Мэри Джейн, я доставила тебе массу неудобств. Не нужно было тебе возиться со мной, правда…
– Ты что, действительно так думаешь, Ксень? – спросила я.
– Да, не стоило…
– Как ты можешь так говорить? Кто спас меня тогда, когда я была в таком же состоянии? Ты спасла мне жизнь, разве не догадываешься? Ты была права, в ту ночь я не добралась бы до дома.
– Такое было в первый раз… В последний.
– И все-таки, Ксюш, что с тобой?
Мы сидели за столом, она подвинула к себе кружку с чаем, помедлив, сделала глоток.
– Это просто слабость.
– А все-таки?
Натянутое молчание.
– Сделали визу. Я так хотела этого, но в первый раз я хотела отказаться от нее, порвать все документы, потому что ты – ты стала моим другом. Я улетаю.
Во мне будто бы что-то упало. Какая-то струна порвалась и все рухнуло вниз. Я думала, это шутка. Я не поняла, о чем она говорит. Все было прежним – кухня, освещенная лучами всходящего солнца, я занавески, вкус крепкого чая на губах. Но во мне что-то изменилось, умерло. Я смотрела на нее долгим, понимающим, ненавидящим, тоскующим, радостным взглядом, и не могла понять, что со мной происходит. Я была рада – никто лучше меня не мог понять ее желания уехать. Я была очень рада за нее, потому что мне вдруг показалось – на миг – что мечты могут исполняться, только если человек по-настоящему желает их исполнения, жаждет их. Я была счастлива: Ксюха наконец-то сможет найти себя там, в туманной неизвестной дали, но… Подавив густой, противный, щемящий комок слез, держась из последних сил, я, сглотнув и отведя глаза в сторону, пробормотала:
– Я знала, что это случится. Но слишком страшно снова терять.… И аромат умирающих яблок наполнит наши сердца… – словно во сне, произнесла я, глядя в одну точку. – А потом, чуть позже, у бабушки на даче крыльцо будет источать запах сырой древесины… поспеет черный виноград, и желтые листья укроют покрывалом уставшую землю… Ты найдешь себя, Ксенька. Я верю. – Я небрежно (даже, пожалуй, слишком небрежно) похлопала ее по плечу – я видела, что и в ее глазах стоят слезы, но пыталась сдержать свои, потому что знала: я плакать не должна. Но моя рука дрожала, когда сжимала ее плечо.
«Когда я умру, я стану ветром…», – пел тихий голос певицы Максим.
Уже где-то за полночь. Тихо. Открытые окна балкона. Только закончился дождь, и небо – звездное, холодное, глубокое. Недостижимое. Мы с Ксенькой в плетеных креслах. Свежий воздух – прямо до костей. Мы здесь уже довольно долго. «Ты спишь?» – спрашивает она, потому что лица не видно в темноте. «Нет» – отзываюсь я. Кажется, что мы далеко друг от друга, как будто на разных континентах.
– Как думаешь, это – реально?
– Не знаю…
– И я не знаю.
И мы снова погружаемся в прерванное молчание. Она имела в виду реально ли то, о чем мы мечтаем. Сможем ли мы найти счастье там, в чужой стране.
– Да, это реально, – вдруг говорю я.
– Потому что мы так этого хотим? – продолжает она.
– Да, и еще потому что здесь – не сможем.
– Это так. – Еле слышно вздыхает она.
– Это так, – эхом повторяю я.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.