Текст книги "Стервы большого города"

Но внезапно Венди почувствовала себя виноватой. Она никогда не должна так думать о Шоне. Он старается, хочет сделать как лучше для семьи. Поэтому она повернулась и взялась за минет. Венди все равно стояла на коленях, так какая разница?

– Сегодня вечером мы собирались ехать к Ширли. Она не обрадуется, – сказал он потом. Вышел из комнаты и вернулся через пару минут. – Но я все уладил. Ширли разрешила нам назначить на завтра сеанс по телефону. Когда тебе удобно?

Из Румынии?

Фу-у-у, фу-у-у, гудели двигатели.

Венди открыла глаза и сорвала маску. Теперь она была взвинчена до предела. Венди посмотрела на часы. Семь утра. По нью-йоркскому времени. Час ночи в Париже, два в Румынии. Таблетка не подействовала, и теперь она вообще не уснет.

Венди села, нажатием кнопки вернула кресло в вертикальное положение и достала из саквояжа два сценария. Один – полный текст «Пилигримов», испещренный ее пометками, а второй – материал для съемок, с распределением сцен по дням. Затем Венди вынула компьютер, включила его и вставила диск.

Диск содержал материалы съемок за последние две недели. «Пилигримов» снимали на пленку, и каждые два дня специальный курьер из производственного отдела доставлял пленки из Румынии в Нью-Йорк, в центр проявки в Куинсе. Затем он перевозил пленки в здание компании «Сплатч Вернер», где Венди просматривала их. После этого пленки цифровым способом переводили на диск, чтобы Венди могла уже более внимательно изучить материал на компьютере.

Положив сценарий съемок на колени, она начала просматривать отснятый материал, сравнивая свои пометки с тем, что видела на экране компьютера.

Венди в отчаянии до боли стиснула зубы. Только этого ей не хватало. Боль эта уже много лет настигала ее – и всегда в момент сильного стресса. Венди попыталась расслабить мышцы. Ничего не остается, как жить с этой болью.

Она снова уставилась на экран и подумала, что была права: это катастрофа. Венди уже почти двадцать пять лет работала в этой сфере и полностью полагалась на свои суждения. Проблема не в том, что актеры говорили не те слова, а в том, как они их произносили, и в атмосфере сцен. Это самая непостижимая часть создания кино, своего рода искусство: перенести свое видение сюжета и то, что у тебя в голове, на экран. Но между одним и другим простиралась пропасть, заполненная сотнями людей, – и каждый из них имел собственные идеи.

Как, например, Боб Уэйберн, режиссер. Она поморщилась. В том, что касалось «Пилигримов», они с Бобом находились по разные стороны баррикад, и он знал это. Поэтому последние две недели Боб и не отвечал на ее звонки. Это было возмутительно, но из ряда вон не выходило, и при других обстоятельствах Венди спустила бы все на тормозах: если, скажем, Боб был прав – если он извлекал из сценария некий нюанс, которого не уловила она… или если ежедневных материалов достаточно, чтобы довести фильм до ума при монтаже. Венди всегда посещала места натурных съемок и съемочные павильоны всех фильмов, выпускаемых «Парадором», и будь ситуация чуть иной, она отложила бы свой полет в Румынию еще на несколько дней, отправилась бы туда после выходных, когда Магда уже выбрала бы своего пони. Но «Пилигримы» не средний фильм. Подобные фильмы рождаются раз в пять – десять лет, ленты со смыслом, умные, с потрясающими героями. Короче говоря, люди в ее индустрии называли их стоящими.

Венди прочла еще несколько строк сценария, хотя не видела в этом необходимости. Она знала каждую строчку диалогов, описание каждой сцены наизусть. Венди работала над этим проектом около пяти лет, купив права на книгу «Пилигримы поневоле», когда книга эта была еще рукописью, которую собирались издать через полгода. Никто, даже издатель, не подозревал, что «Пилигримы» более года будут занимать первые строчки списка бестселлеров, публикуемого «Нью-Йорк таймс». Но Венди это поняла. Разумеется, любой в их бизнесе знает, что следует экранизировать роман, если он стал бестселлером. Но угадать, что книга станет хитом, – здесь нужен особый талант. Венди до сих пор помнила, как прочла первый абзац «Пилигримов», забравшись с рукописью в постель. Измученная, она заставила себя еще полчаса поработать. Шел двенадцатый час, и рядом лежал и смотрел телевизор Шон. Тот день для Венди был отвратительным. Она тогда работала продюсером в «Глобал пикчерс», со своей производственной компанией, а компания «Глобал» только что назначила нового президента. Прошел слух, что он хочет снимать кино для молодых мужчин, и Венди – первый кандидат на увольнение. Она помнила, как в отчаянии сказала Шону:

– Я больше уже не знаю, что есть что. По-моему, никто не желает снимать фильмы, какие хотелось бы увидеть мне.

– О, Венди! – вздохнул Шон, не отвлекаясь от телевизора. – Ты всегда все так драматизируешь. Смотри на вещи проще.

Недовольно взглянув на него, она приступила к чтению.

Почти сразу же у нее от возбуждения заколотилось сердце. Дрожащей рукой Венди перевернула первую страницу, а после трех страниц обратилась к Шону.

– Вот он, – сказала она.

– Кто? – спросил муж.

– Фильм, которого я ждала.

– Ты, кажется, всегда так говоришь. – Шон зевнул, повернулся на бок и выключил свет.

Венди ушла на кухню и читала всю ночь, сидя на табуретке у стойки.

«Пилигримы поневоле» рассказывал о трогательных приключениях трех американских медсестер, оказавшихся в Европе в годы Первой мировой войны. Роман в духе Хемингуэя, но с женским акцентом. В девять утра Венди позвонила агенту и договорилась о том, что покупает права за пятнадцать тысяч долларов, вложив в эту сделку свои сбережения. Это вложение Венди считала одним из самых дальновидных в своей жизни. «Пилигримы поневоле» могут завоевать «Оскара» – завоюют «Оскара», – а своими деньгами Венди обеспечила себе участие в проекте. Это означало, что, когда она принесет книгу на студию, право снимать фильм у нее не отнимут.

Через полгода книга стала бестселлером, а Венди предложили пост президента «Парадор пикчерс». Она принесла «Пилигримов» в «Парадор» и последние четыре года сражалась за них. Сражалась за адекватный сценарий (на это ушло три года и понадобилось шесть сценаристов), а затем отстаивала сам проект, доказывая, что он будет хитом. Все упиралось в бюджет – натурные съемки и костюмы превратили «Пилигримов» в ленту стоимостью сто двадцать пять миллионов долларов. Столько студия не вкладывала еще ни в один фильм.

Все в «Парадоре» боялись, кроме нее. Но это потому, что Венди была президентом, а они – нет. И до последнего времени, до последних двух недель, когда начались съемки, Венди испытывала неколебимую уверенность в том, что фильм станет хитом, принесет прибыль и будет номинирован по крайней мере на десять «Оскаров». А потом она увидела отснятый материал.

По сути своей фильм был феминистским, а материал показывал, что Боб Уэйберн ненавидит женщин лютой ненавистью. Заполучив Боба Уэйберна, Венди совершила единственную грубую ошибку, а как она радовалась, думая, что он гармонизирует материал. Вместо этого Уэйберн разваливал его. Бобу Уэйберну нельзя ни доверять, ни давать волю.

Положение создавалось аховое. Придется вернуться к началу и переснять все уже отснятые сцены. Боба Уэйберна хватит удар. Но Венди уже не раз имела дело с высокомерными творческими личностями мужского пола и выработала простую стратегию: будет по-моему или прочь с дороги, приятель.

Боб получит две недели на то, чтобы взглянуть на фильм ее глазами, в противном случае Венди уволит его. Возможно, конечно, что он и сам уйдет. Не исключено, что к моменту приземления вертолета у подножия румынских гор он уже сделает этот жест. Но Венди подготовилась и к такому повороту событий. Последние три дня она провела на телефоне, тайно наводя справки о режиссерах, способных заинтересоваться этой работой и реально осуществить ее. По крайней мере одного Венди уже подыскала.

Нацарапав несколько слов на сценарии съемок, она почувствовала, как ее захлестнуло чувство вины. Венди сознательно солгала Шону, своей семье и собиралась солгать доктору Винсент. Она ни за что не вернется домой на выходные. Чтобы направить съемки в нужное русло, уйдет не меньше десяти дней, а позже ей, вероятно, придется слетать в Румынию еще на десять – по расписанию. Лгать (возможно, понятие «не сказать всей правды» больше отвечало истине) нехорошо, но в жизни бывают моменты, когда приходится делать трудный выбор, надеясь, что однажды те, кому ты небезразлична, поймут тебя.

И кто, как не Шон, должен бы это понимать! Он достаточно долго крутился рядом с киношным бизнесом (даже сам работал), чтобы знать, как все происходит. Провал «Пилигримов поневоле» даже не рассматривался, и Венди морально обязана сделать все от нее зависящее, чтобы картина получилась. Она выпрыгнет из самолета, если придется, будет работать круглые сутки, отрубит себе палец на правой руке, если понадобится. Если она не поедет на место съемок и все там не уладит, ее уволят – хотя, конечно, не сразу. Но когда через шесть месяцев фильм выйдет и провалится, и «Парадор» потеряет деньги (приблизительно пятьдесят или шестьдесят миллионов), Венди выкинут в два счета. Если это произойдет, ей удастся получить менее ответственную работу на другой крупной студии. Но тогда придется переехать в Лос-Анджелес, оторвать детей от Нью-Йорка, их школ и обширного круга знакомых. В Нью-Йорке только одна крупная студия и только одно президентское кресло. И в нем сидела она. Оттуда путь один – вниз.

А этого не должно случиться. Особенно после двадцати лет упорного труда.

Что ж, Венди не боялась поработать еще немного. Она работала – и точка, потому что именно это она любила и для этого родилась.

И она продолжала работать всю ночь, пока тьма над Атлантикой не сменилась розовеющим парижским рассветом. Самолет остановился у пассажирского выхода в пять двадцать местного времени. Венди включила сотовый и настроилась на европейскую сеть. Телефон мгновенно запищал. Она нажала кнопку приема сообщений.

– Вам пришло… тридцать два сообщения, – прозвучал приятный механический голос.

9

Был конец марта, и снова шел снег, в пятый раз за десять дней.

Повсюду на улице автобусы и талый снег, и автомобили сигналят, и все устали от снега (последнего, как все надеются, в этом сезоне), а в такси жарко и сыро от луж на полу, поэтому Виктория уперлась ногами в замшевых сапожках в переднее сиденье, чтобы не промочить ноги.

«Почему у тебя нет машины с водителем?» – постоянно спрашивала ее Нико. Вероятно, Виктория могла бы позволить себе это, но она не любила ненужных расходов. Важно помнить, кто ты и откуда, каких бы успехов ты ни добился. Но теперь, ожидая от «Би энд си» скорого предложения о покупке ее компании, Виктория подумала, что вполне осилит машину и водителя. Может, что-нибудь по-настоящему шикарное… «мерседес», как у Маффи Уильямс…

Но не надо забегать вперед. Ничего еще не решено.

Телефон мелодично пискнул, и Виктория проверила сообщение.

«Помни, этот город принадлежит тебе. Удачи! Нико».

«Спасибо!»

«Нервничаешь?»

«Не-а. Пустяки».

«Потом позвони. Посмотрим камешки».

Виктория усмехнулась, глядя на телефон. Нико, подумала она, больше волнуется за ее будущее, чем она сама. С тех пор как Нико проведала о первой встрече Виктории с «Би энд си» в Париже, они почти только об этом и говорили. Нико подбадривала подругу и наставляла, как гордая наседка.

– У тебя все получится, Вик, – без конца повторяла она. – И ты этого заслуживаешь. Ты, как никто другой, достойна того, чтобы заработать тридцать миллионов долларов, если посмотреть, сколько ты трудишься…

– Но это скорее всего меньше тридцати миллионов. И возможно, придется переехать из Нью-Йорка в Париж…

– Значит, переедешь в Париж, – как о чем-то само собой разумеющемся сказала Нико. – Ты всегда сможешь вернуться.

Они находились в серовато-розовом салоне Виктории – Нико заказывала себе гардероб на осень и сейчас вышла из примерочной в темно-синем брючном костюме мальчишеского покроя.

– Замечательно, – сказала Виктория.

– Все будут это носить?

– Видимо, да. Магазины с ума посходили…

– Вот видишь? – Нико сунула руки в карманы пиджака и прошлась перед зеркалом. – Мы современные женщины. Если ради карьеры приходится все бросать и переселяться в Париж, мы это делаем. Это так волнующе. У многих ли есть такая возможность? Я хочу сказать…

Нико как будто хотела изречь нечто важное, но вместо этого начала теребить рюши на блузке.

– Ты бы переехала? – спросила Виктория.

– Не задумываясь.

– И оставила бы Сеймура?

– Да запросто. – Нико отвернулась. Судя по выражению ее лица, подумала Виктория, на шутку не очень похоже. – Разумеется, Катрину я бы взяла с собой… Дело в том, Вик, что ты не должна упускать такой шанс…

И затем Нико вбила себе в голову, что, если Виктория получит это предложение, она должна будет пойти в «Сотби» и купить «хорошую» драгоценность – за двадцать пять тысяч долларов, не меньше, – тем самым отметив такое событие. Вот откуда слова о камешках.

Такси, не сбавляя скорости, свернуло на Пятьдесят седьмую улицу, и Виктория сильнее уперлась мысками сапожек в переднее сиденье, чтобы удержать равновесие. В последнее время Нико такая забавная, но Виктория приписывала это сверхсекретной ситуации у нее на работе. Она сомневалась в том, что в течение нескольких следующих недель они обе вдруг станут значительно богаче и успешнее. Нико скоро должна получить место Майка Харнесса в «Сплатч Вернер», что означало не только увеличение зарплаты (вероятно, до двух миллионов!), но и пакет акций и бонусы, а в перспективе сулило несколько миллионов. Разумеется, о состоянии дел Нико не знал никто, тогда как о Виктории было известно, похоже, всему городу. Только этим утром «Женская одежда» снова поведала о том, что Виктория Форд ведет конфиденциальные переговоры с «Би энд си» о продаже своей компании, и эту статейку перепечатали «Пост» и «Дейли ньюс». Виктория никому и словом не обмолвилась – за исключением, конечно, Нико и Венди и нескольких других близких людей, например своей помощницы Марши. Однако газетчики, пишущие о моде, каким-то образом все разнюхали до мельчайших подробностей. Включая то, что переговоры идут уже две недели и она дважды летала в Париж на встречи.

Что ж, в индустрии моды секретов нет, да и какая разница? Она питается сплетнями, и до определенного момента фантазии важнее реальности. В бизнесе Виктория Форд снова была на коне. Сначала в «Женской одежде» появилась статья о линии аксессуаров Виктории – о тех самых зонтиках и резиновых сапогах, которые сметают с прилавков. Потом ее осеннюю коллекцию объявили успешной и признали свежим новым направлением. И сразу за этим последовал ряд ошеломляющих встреч с «Би энд си», организованных Маффи Уильямс. Слава небесам за Маффи… и особенно за Нико! Не так уж много тех, с кем можно обсудить, как заработать миллионы долларов. От Лайна тут помощи не дождешься.

– Ненавижу этих проклятых лягушатников! – только и ворчал он.

– Ты не очень-то мне помогаешь, – заметила Виктория.

– Ну, тебе все равно придется решать самой, детка.

– Я это понимаю.

– В подобных ситуациях сначала выслушивают предложение, а потом решают, – хладнокровно заявила Нико.

И Виктория в очередной раз осознала, что в таких важных вещах, как секс и бизнес, понимание можно найти лишь у подруг.

Такси остановилось перед сверкающей башней «Би энд си», казавшейся современным сказочным замком в снегу, и Виктория вышла, держа под мышкой папку с эскизами моделей на ближайшие два сезона. «Хозяева» хотели прикинуть перспективы грядущих сезонов, и последние несколько недель, между полетами в Париж и ведением своих обычных дел Виктория без сна и отдыха работала над завершением серий. Придерживаясь своего жизненного кредо: чем больше преуспеваешь, тем больше работаешь, – она трудилась по двенадцать – шестнадцать часов семь дней в неделю. Но если «Би энд си» сделает предложение и Виктория примет его, ее жизнь станет немного легче – она возьмет дополнительный персонал и перестанет заботиться о прокручивании денег, чтобы покрыть расходы на производство. Несмотря на большие заказы от магазинов, посыпавшиеся после показа осенней коллекции, Виктория вынуждена считать каждый цент.

Какое облегчение она испытала бы, если бы ей не приходилось постоянно волноваться из-за денег! Вот настоящая роскошь жизни.

Виктория прошла через вращающиеся двери и остановилась перед столом охраны. В «Би энд си» все было серьезно – под форменной курткой охранника топорщилась кобура.

– К Пьеру Бертею, – назвала Виктория имя генерального директора компании.

Ее провели в маленький вестибюль с тремя лифтами. Она нажала кнопку; одна из дверей открылась, и Виктория вошла. Она уверенно стояла посреди лифта – эффектного, в черно-хромовой гамме – и, слегка откинув голову, наблюдала, как поочередно загораются номера этажей. Станет ли это здание ее новым домом? Оно такое просторное, элегантное и холодное…

Но что бы ни случилось, одно только знакомство с «Би энд си» принесло ей огромную пользу. Помощник Пьера Бертея свел ее с тремя эксклюзивными итальянскими компаниями по выпуску тканей. Эти компании производили такие дорогие и красивые материалы, что работали только с богатыми дизайнерами, то есть с теми, кто мог гарантировать платежи в полмиллиона долларов! Репсы прислали Виктории прямо в салон, а это совсем не то, что бегать по стендам в «Премьер визьон» в Париже. Разница такая же, как между схваткой покупателей на дешевых распродажах и совершением покупки в шикарном универмаге. И, трогая свои ткани, разложенные в святая святых ее салона, Виктория все время думала о том, что впервые действительно играет в высшей лиге.

Дверь лифта открылась, и Виктория едва не налетела на Пьера Бертея.

– Bonjour[8]8
  Здравствуйте (фр.).


[Закрыть], Виктория, – тепло произнес он.

Наклонившись, Бертей запечатлел на ее щеках звучные и влажные поцелуи, а затем, взяв за руку, провел через еще одни запирающиеся двери. Пьер игриво сжал руку Виктории, словно приятель, а не деловой партнер. Со стороны американца такое поведение сочли бы возмутительным, но для французов, которые, по крайней мере внешне, вели себя с деловыми людьми гораздо более intime[9]9
  Задушевно (фр.).


[Закрыть], подобное было в порядке вещей.

– Вы готовы к серьезной встрече? Да? – промурлыкал он.

– Я нервничаю, – ответила Виктория.

– Все это очень волнующе, не так ли? – отозвался он, глядя на Викторию так, будто считал перспективу их делового сотрудничества сексуально возбуждающей. И снова Виктория отметила, как европейские бизнесмены отличаются от американских. Таких, как Пьер Бертей, в молодости называют необычайно красивыми; в свои пятьдесят лет он оставался мужчиной, привыкшим к женскому вниманию, и невольно пытался соблазнить всех встречающихся ему женщин.

– Вы рады снегу? – спросил он.

– Видеть его не могу, – произнесла Виктория, и ее голос показался ей металлическим и скрипучим по сравнению с мягким акцентом Пьера. Если она переберется в Париж, придется исправлять свое произношение.

Однако Пьер, похоже, ничего не заметил.

– А я обожаю снег! – пылко заявил он. – Он напоминает о лыжах. Мы, французы, любим кататься на лыжах. Вам знаком Мегев? У нашей семьи там очень красивое шале. Живя во Франции, мы ездим туда каждые выходные. Шале огромное. – Для пущей убедительности он раскинул руки. – Несколько флигелей, иначе мы поубивали бы друг друга. – Пьер прижал руку к сердцу и посмотрел в потолок. – Но какое же оно красивое! Когда вы в следующий раз прилетите в Париж, я возьму вас туда на выходные.

Виктория улыбнулась, сделав вид, что не заметила сексуального намека, прозвучавшего в его словах. Пьер отличался обворожительностью, свойственной только французам, – он заставлял каждую женщину думать, что находит ее сексуально привлекательной и при малейшей возможности уложил бы в постель. Притом Пьер делал это так, что женщина чувствовала себя польщенной, а не оскорбленной. Однако для Виктории привлекательность Пьера заключалась не в этом. Больше всего ее прельщало в нем то, что он готов был сделать ее богатой.

– Зазываешь Викторию в свое продуваемое сквозняками старое шале в Мегеве, да? – прошелестела Маффи Уильямс, появляясь позади них. – Оно ужасно. Там нет отопления.

– Так здоровее, – возразил Пьер, а Виктория заметила раздражение в его взгляде, перед тем как он наклонился, чтобы расцеловать в обе щеки Маффи. Это удивило Викторию, поскольку именно Маффи представила ее компании. – По вечерам там очень уютно. Если… как вы обычно говорите… свернуться калачиком? – с нажимом произнес Пьер.

Маффи, прищурившись, перевела взгляд с Виктории на Пьера.

– Давайте-ка свернем в сторону нашей встречи.

Они вошли в переговорную комнату с приглушенным зеленым освещением. В центре размещался длинный прямоугольный стол со столешницей из толстого зеленого стекла; через равные промежутки на нем стояли маленькие зеленые подстриженные деревца в черных коробочках. На столе рядом красовалось серебряное ведерко со льдом, где охлаждалась бутылка шампанского «Дом Периньон». Привычная картина – каждую встречу Пьер начинал с un verre du Champagne[10]10
  Бокал шампанского (фр.).


[Закрыть], и Викторию всегда удивляло, что Пьеру удается оставаться трезвым до конца дня.

Но возможно, и не удается.

В переговорную вошли еще два человека – руководители рекламного отдела и отдела сбыта. Следом за ними появилась молодая женщина в черном; она разлила шампанское и на серебряном подносе разнесла бокалы собравшимся. Выпили за Пьера, а затем ожил экран, искусно вмонтированный в дальнюю стену, и на нем появилось изображение женщины в модели Виктории, из тех, что она разработала для весенней линии. Ахнув, Виктория поставила бокал. О нет! Все не так, все неправильно. Женщина слишком худая, высокомерная, слишком молодая или слишком похожа на француженку. Надпись гласила: «Виктория Форд: то, чего вы хотите».

На секунду ее захлестнула волна ярости, как в подростковом возрасте, побуждая встать и уйти – так она поступала, впадая в отчаяние, когда только начинала работу. Но с тех пор Виктория прошла длинный путь, и теперь у нее большой бизнес. Большой-большой бизнес, и на карте стоят миллионы долларов.

Она продолжала сидеть, уставившись на изображение.

– Очень мило, да? – сказал Пьер.

«Проклятие!» – мысленно выругалась Виктория. Ну почему для разнообразия все не может быть хорошо? Но это было бы слишком просто. Изображение представляло собой макет рекламы в натуральную величину. Виктория понимала: если ей сделают предложение и она примет его, ей придется работать с самыми разными людьми, предлагающими свою трактовку ее образов. И следует подготовиться к такого рода предложениям.

Виктория сделала глоток шампанского. Фокус в том, чтобы именно сейчас заверить Пьера в своей готовности и вместе с тем мягко направить его к исполнению своих замыслов.

– Это очень интересно, – проговорила она. – Мне нравится…

Солгав, Виктория почувствовала к себе отвращение. Ее взгляд случайно упал на кольца Маффи. Та всматривалась в изображение, изящно держа в пальцах ножку бокала, и в зеленом рассеянном свете камни на ее пальцах сверкали как звезды. «У тебя тоже могут быть такие кольца, – напомнил Виктории внутренний голос. – Такие кольца и многое, многое другое. Ты можешь стать богатой…»

И она произнесла с куда большим энтузиазмом:

– Да, Пьер, мне действительно нравится. Мне очень нравится.

Через полтора часа Виктория вглядывалась в сверкающие глубины редкого голубого бриллианта в шесть каратов, ограненного в форме капли. «Собственность джентльмена», – значилось на карточке рядом с камнем. «Оценочная стоимость: 1 200 000 – 1 500 000 долларов США».

Кто этот джентльмен, подумала Виктория, и почему он продает свой бриллиант? И как он к нему попал? И она представила себе брюзгливого старого холостяка, нуждающегося в деньгах. Возможно, он хранил этот бриллиант многие годы и с его помощью заманивал женщин в постель. «Поедем ко мне, – говорил он в воображении Виктории. – Я хочу кое-что тебе показать». А потом он доставал из сейфа камень, и женщины ложились к нему в постель, думая, что если верно разыграют карты, то когда-нибудь завладеют этой драгоценностью.

Боже, что за цинизм! Виктория потерла лоб. История, вероятно, куда романтичнее – мужчина подарил этот бриллиант своей жене, а та внезапно умерла, и он долго хранил его в память о ней. Виктория хотела двинуться дальше, но камень таинственным образом притягивал ее. Он был голубовато-зеленого цвета – зеленого льда, определила для себя Виктория – с неоновым оттенком, как сияющий зеленый интерьер переговорной комнаты компании «Би энд си».

Кто может позволить себе купить такой камень? Лайн Беннет… и кинозвезды. А почему бы ей не приобрести его? Желание иметь этот бриллиант было столь велико, что Виктория решила когда-нибудь купить его.

Нет, она явно сходит с ума. Даже если обстоятельства позволят ей потратить больше миллиона долларов на бриллиант, сделает ли она это? Нет. Это казалось отвратительно легкомысленным. Но легко критиковать подобное поведение, если ты никогда не имел ни денег, ни возможности побаловать себя таким образом. Теперь она осуществит свою мечту, если заключит сделку и внезапно обретет миллионы долларов. Изменит ли это ее? В какую женщину она превратится?

На седьмом этаже, в демонстрационном зале «Сотби» было тепло, и Виктория сняла пальто. Нико запаздывала, и на нее это было не похоже. Все знали, как пунктуальна Нико: она всегда приходила точно в назначенное время, заявляя, что для нее это единственный способ все успеть. Виктория оторвалась от бриллианта и, перейдя к следующей витрине, увидела несколько колец с разноцветными камнями вроде тех, что носила Маффи Уильямс.

– Ищете что-то конкретное, мисс Форд? – спросила, приблизившись к ней, женщина. На ней было нечто вроде серого сарафана, надетого поверх блузки в белую и коричневую полоску. На маленьком ярлычке стояло имя – «мисс Смит».

– Пока просто смотрю, спасибо, – ответила Виктория.

– На этой распродаже у нас несколько превосходных изделий, – сказала мисс Смит, и Виктория подумала, что в данном случае «распродажа», вероятно, не совсем подходящее слово. – Если захотите что-нибудь примерить, с удовольствием помогу вам.

Виктория кивнула. Что ни говори, очень приятно, когда тебя узнает персонал «Сотби» и, более того, обращается с тобой так, будто твое пребывание здесь вполне естественно и ты можешь что-то себе купить. Даже если она ничего и не купит, Нико права: осознание того, что ты преуспевающая женщина и можешь сама покупать себе драгоценности, весьма и весьма льстит самолюбию. Ты много работала и заслужила возможность побаловать себя…

И у Виктории снова поднялось настроение.

Какого черта она так волнуется? Виктория разглядывала нитку идеально подобранного натурального жемчуга стоимостью двадцать пять тысяч долларов. Да она должна прыгать от радости. Даже по словам Маффи Уильямс, встреча прошла отлично, а потом Пьер Бертей пожал ей руку, поцеловал в обе щеки и сказал:

– Теперь отдаем все юристам, да? Пусть грязными делами занимаются они, а мы сохраним наши руки чистыми.

Это означало, что теперь юристы Пьера и ее юристы попытаются составить контракт. И надо быть ненормальной, чтобы не подписать его. Виктории выплатят миллионы за ее компанию и имя. Помимо этого, ей предлагали то, чего она никогда не позволяла себе, работая самостоятельно, например огромный рекламный бюджет в размере более миллиона долларов в год.

– Индустрия воспринимает тебя особенно серьезно, если ты имеешь рекламу, верно? – заметил Пьер. – Печально, но такова жизнь. Мы играем в эту игру.

– И мы здесь очень хорошо знаем, как это делать, – прошелестела Маффи. – Мы умеем играть и выигрывать.

– Вы будете новой любимицей моды, дорогая. – Пьер поднял бокал шампанского.

И Виктория унеслась на крыльях этой упоительной, почти воплотившейся мечты. Она переедет в Париж, поскольку там большая часть ее деловых контактов, и в ближайшие два года будет тесно сотрудничать с Пьером. Но Виктория сохранит свою квартиру в Нью-Йорке, и это позволит ей проводить здесь около недели в месяц. Кто бы мог вообразить, что ее жизнь станет такой шикарной?

Париж! Он возбуждает не меньше, чем Нью-Йорк, и более красив – во всяком случае, все так говорят. Проведя там прошлую неделю, Виктория жила в «Плаза-Атене», в номере с маленьким балконом, откуда открывался вид на Эйфелеву башню. Она гуляла в Тюильри, любовалась тюльпанами, съела сандвич с ветчиной и перебралась на Левый берег, где зашла в кафе выпить кофе. Все это немного отдавало туристическими штампами, и Виктория с печалью осознала: она уже в той стадии жизни, когда вида на Эйфелеву башню недостаточно, чтобы взволновать ее. Но затем Виктория много часов ездила по городу на такси, разговаривая на своем плохом французском, ходила по улицам на высоких каблуках в новых, мальчишеского покроя брюках с блестками и все думала: «Я буду жить в Париже! И стану богата!»

По-настоящему ее беспокоило только одно: образ, представленный на сегодняшней встрече. Но этого Виктория изменить не могла. Разумеется, пока он несовершенен. Сомнения – неизбежная часть делового процесса, как и составляющая процесса творческого. Важно принять решение и следовать ему. Решения можно изменить. Нерешительность нельзя…

«Платиновое кольцо с желтым сапфиром в десять каратов в обрамлении из бриллиантов в два карата. Оценочная стоимость: 30 000 – 35 000 долларов США», – значилось на табличке.

– Простите, – обратилась Виктория к мисс Смит, – нельзя ли примерить его?

– Пожалуйста. – Мисс Смит отперла витрину и, вынув кольцо, положила на черную замшевую подушечку.

Виктория надела кольцо. Огромный камень походил на грецкий орех. Зазвонил ее телефон.

– Что делаешь? – проворковал Лайн.

– Покупаю украшения в «Сотби», – ответила она, наслаждаясь тем, как это звучит.

– Значит, ты, видимо, поставила свою подпись в соответствующей графе. – Лайн негромко хмыкнул.

– Еще нет, – натянуто отозвалась Виктория, снимая пушинку со свитера. – Но они составляют контракт. Направили его юристам.

– Тогда у меня еще есть время, чтобы спасти тебя.

– Нет, уже нет! – отрезала Виктория, удивляясь, почему продолжает встречаться с этим человеком. Что-то в нем безумно раздражало ее, но она не могла оставить его… пока не могла. – Я подпишу контракт, как только получу его.

– Совершенно верно. «Как только», – заметил Лайн. – Детка, сколько раз мне повторять? Никогда не имей дела с лягушатниками. Уверяю тебя, у них совсем другая манера ведения дел.

– Лайн, – вздохнула она, – да ты ревнуешь!

Лайн расхохотался: