Текст книги "Стервы большого города"

10

Телефон звонил откуда-то издалека, возможно, из другой страны.

По крайней мере так казалось Венди во сне. Потом она поняла, что это не сон, а телефон действительно звонит рядом с ее головой. Правда, звонок не как дома. Открыв глаза и обведя взглядом маленькую тихую белую комнату, Венди вспомнила, что она не дома.

Она находилась в корпоративном номере «Парадора» в отеле «Мерсер».

Ее обвиняли в каком-то страшном преступлении, которого Венди не совершала, но все остальные считали иначе. А потом ужасные события предыдущего вечера стремительно вернулись к ней: Шон изменил решение. И теперь хочет развестись с ней…

О Господи! Телефон. Может, это Шон звонит и хочет сказать, что совершил большую ошибку? Венди обеими руками схватила трубку: – Алло?

– Венди Хили? – прозвучал мужской голос с официальными интонациями. Она поняла только, что это не Шон. Посмотрела на часы. На табло электронных часов горели красные, как, вероятно, и ее глаза, цифры: 5.02. Утра.

– Да?

– Это Роджер Помфрет из Наградного комитета киноакадемии. Поздравляю. «Пятнистая свинья» получила шесть номинаций на «Оскар».

– Большое спасибо, – едва ворочая языком, проговорила Венди и положила трубку.

Ох! Она совсем забыла. Сегодня день объявления о номинациях на «Оскар». Чтобы сделать его по-настоящему памятным, они звонят в пять утра.

Венди упала на подушки. Прикрыла ладонью глаза. Что она чувствует?

«Мне действительно все равно».

Да, она совсем дошла, если думает такое!

Венди села и включила свет. Через несколько минут зазвонит ее сотовый. А затем ей придется выглядеть возбужденной и радостной. Правда, по какому именно поводу, Венди не до конца понимала. Внезапно она осознала, что повесила трубку, не дав Роджеру Помфрету возможности сообщить, какие именно номинации их фильма выдвинули на премию. Да, собственно, какая разница.

Ожив, заверещал на стуле сотовый, который Венди бросила туда в час ночи. Нужно встать и вести себя как нормальный человек. Спальня была крошечная – примерно двенадцать квадратных футов, – и стул находился всего в двух шагах. Венди попыталась дотянуться до него с кровати, но из-за стольких гостиничных простыней свалилась на пол, ударившись коленом.

О-о-о, черт!

– Алло?

– Поздравляю! – воскликнула Дженни Кейдайн.

– И я тебя. – Венди поняла, что Дженни номинировали как лучшую актрису.

– Правда, здорово? Я так взволнована!

– Ты заслужила это. Прекрасно сыграла.

– Да еще в романтической комедии, – продолжала Дженни. – Обычно за такие роли не номинируют…

«Дженни, – хотелось сказать Венди, – почему бы тебе не заткнуться? Ты еще, может, и не победишь».

– Знаю, – вслух проговорила она. – Это потрясающе. – Венди села на кровать и прижала пальцы ко лбу. Прошлой ночью она спала не больше часа. От утомления и стресса ее тошнило. – Еще раз поздравляю, – произнесла она, пытаясь свернуть разговор.

– Ты дома? Сказала Шону?

– Я в «Мерсере», – нерешительно ответила Венди. Желание поделиться ужасной новостью чуть не возобладало над здравым смыслом, подсказывающим, что нужно помалкивать. Черт, почему она не солгала, притворившись, что все в порядке? – В квартире прорвало трубу…

– Обожаю «Мерсер», – пропела Дженни. – Передай всем от меня привет. Еще раз поздравляю.

– И я тебя.

Дженни отключилась, но телефон тут же зазвонил снова. Это был режиссер, видимо, их номинировали и как лучшую картину.

Приняв еще несколько звонков, Венди посмотрела на часы: 5.45.

Не слишком ли рано позвонить Шону? Вероятно, рано, но ей наплевать. Она разбудит его. Пусть пострадает, как и она. Почему Шон должен спать, когда она не может? Кроме того, проведя этой ночью три часа в мучительных размышлениях над ситуацией, Венди решила: лучше всего притвориться, что все нормально, – и тогда, может быть, все и будет нормально. А если все нормально, то первым делом нужно позвонить Шону и сообщить хорошую новость.

– Да? – вздохнул он в трубку.

– Я только хотела тебе сказать, – в голосе Венди звучал фальшивый восторг, граничащий с истерикой, – что нас номинировали на шесть «Оскаров». За «Пятнистую свинью».

– Вот и хорошо. Для тебя, – ответил Шон. Он старался показать, как рад за нее, надеясь, что это нейтрализует ее. Если Шон полагал, что она сдастся без боя, то здорово просчитался.

– И когда же ты будешь дома? – поинтересовалась она.

– Я же говорил тебе, – устало отозвался Шон. – В семь или в восемь.

«Это слишком поздно! – хотелось крикнуть Венди. – К семи часам Хлоя должна быть в постели».

– Я буду ждать тебя у входа в квартиру, – сказала она.

– Я бы не стал этого делать.

– Не смей учить меня, что делать, Шон Хили! – заорала Венди, внезапно потеряв самообладание. – Ты не можешь помешать мне видеться с детьми. – Что-то лопнуло в мозгу Венди, наверное, кровеносный сосуд, и резкая боль пронзила голову в области глаз.

– Это не то… – начал Шон, но Венди перебила его:

– Тот, кто дает тебе советы, совершает большую ошибку. Я подам на тебя такой иск, что ты никогда больше не увидишь наших детей. Никогда…

В середине ее монолога Шон отключился. Венди тупо посмотрела на телефон. В дверь позвонили.

– Кто там? – спросила она.

– Обслуживание номеров.

– Я ничего не заказывала.

– Венди Хили?

– Да?

– Обслуживание в номере. Я должен внести это.

«Оставьте меня в покое!» Она открыла дверь.

Венди сердито отметила, что красота молодого человека бросается в глаза. Не потому ли, подумала она, он работает в «Мерсере», что хочет стать актером и считает отель самым подходящим местом, где можно завести полезные связи? Сейчас он стоял перед дверью, держа поднос с шампанским в ведерке со льдом. По темно-зеленой фольге вокруг пробки Венди поняла, что это «Дом Периньон».

– Куда поставить? – вежливо осведомился юноша.

Венди окинула комнату взглядом. Неужели он не знает, что сейчас шесть утра?

– Наверное, на кофейный столик.

Молодой человек перенес маленькую вазу с цветами на столик рядом с диваном и поставил ведерко на стеклянную столешницу, сдвинув в сторону сложенный документ.

О Господи! Шагнув вперед, Венди схватила бумагу и сунула в карман халата.

– Здесь карточка, – заботливо произнес молодой человек, подавая ей маленький белый конверт, лежавший на подносе.

Венди холодно поблагодарила его.

Тот обернул горлышко бутылки белой салфеткой.

– Открыть?

– Сейчас шесть утра.

– Ну и что? Ведь это особый день. Может, вы захотите выпить. Я захотел бы.

«Не сомневаюсь», – подумала Венди, снова окинув его взглядом.

– Я не пью, – проговорила она. В Нью-Йорке с этим просто беда. Все слишком дружелюбны и фамильярны, особенно в таком месте, как «Мерсер», в сущности, представляющем собой одну большую непрекращающуюся вечеринку. – Прошу вас. – Венди посмотрела на дверь.

– Я только хотел сказать, что знаю, кто вы, и что мне нравятся ваши фильмы, – затараторил он. – И поздравляю с номинациями…

– Спасибо, – еле сдерживая раздражение, ответила Венди и открыла дверь.

– Тогда – пока.

– Пока.

Она захлопнула за ним дверь. Почему все так складывается? Когда в твоей личной жизни все рушится, карьера внезапно идет в гору.

Венди покачала головой, охваченная глубокой печалью. Она вскрыла конвертик и достала карточку. «Драгоценная Венди, ты звезда. Я никогда этого не добилась бы без тебя и безумно тебя люблю. Тысяча поцелуев. Дженни».

Ну что ж, хоть кто-то ценит ее усилия. Разорвав карточку на мелкие клочки, Венди смотрела, как они медленно падают в мусорную корзину.

Потом Венди вернулась в спальню и села по-турецки на кровать, завернувшись в белое покрывало. В висках у нее пульсировало так, словно кто-то в голове играл на барабанах. Невидящим взглядом Венди уставилась в дальнюю стену. Неужели это происходит в действительности? Это не может быть реальностью. Так не бывает, но, однако, говорят, что, когда доходит до развода, люди совершают дикие поступки.

Например, меняют замки, чтобы не пустить жену в квартиру, и крадут детей.

Это уж точно противозаконно.

Она позвонит в полицию Палм-Бич и добьется ареста Шона за то, что он похитил детей.

Венди набрала номер мужа.

– Что? – спросил он.

– Я удивлена, что ты еще отвечаешь на звонки.

– Через минуту перестану.

Тут она едва не сломалась, едва не начала умолять его пустить ее обратно, дать еще один шанс. Но прежде чем потерять самообладание, Венди бросила:

– Я добьюсь твоего ареста.

– О, Венди! Ты сошла с ума. – В голосе мужа прозвучала жалость.

– Да. И сейчас же позвоню в полицию, – пригрозила она.

– Давай. И моих родителей тоже прикажешь арестовать?

– Да. Все Хили сядут за решетку.

Последовало молчание, и Венди представила Шона и его семидесятилетних сухоньких родителей, стоящих вместе в тюремной камере. На шее у матери Шона повязан шарфик от «Гермес», а отец, вероятно, одет в темно-синий блейзер с золотыми пуговицами от Ральфа Лорена. И они до смерти перепуганы, точно так же как и она.

– Да, и еще, Шон. Я ненавижу тебя. Хочу, чтобы ты знал это.

– Отлично, Венди. Продолжай в том же духе. Мне будет только легче. Давай, пусть нас арестуют. Уверен, судья сочтет это разумным поведением.

Он отключился. Венди швырнула телефон, и он с треском ударился о дальнюю стену. Ну вот, теперь она, кажется, сломала телефон. Венди выбралась из постели, чтобы подобрать его, и из кармана халата выпал тот документ. Она подняла его, слова прыгали на нее со страницы, словно пальцы, тычущие в глаза. «Штат Нью-Йорк… департамент по семейным делам… Оставление детей… Надлежит явиться в суд 14 апреля».

В суд? Нет, нет, нет, подумала Венди, качая головой. Она ни за что не пойдет в суд. Никогда. Да она в жизни даже квитанции за неправильную парковку не получала. Венди была хорошей девочкой. Хорошим человеком, а хорошие люди в суд не ходят.

Она президент «Парадор пикчерс», а президенты «Парадор пикчерс» тоже не ходят в суд.

Венди подняла телефон. Корпус треснул, но сам аппарат, похоже, работал. Ладно, подумала она, может, мысль об аресте Шона не очень удачна. В конце концов все попадет в газеты, а ведь пока еще сохраняется возможность спустить этот инцидент на тормозах. Но ничто не удержит ее от поездки в Палм-Бич, чтобы забрать детей. А если Шон не пустит ее домой, Венди увезет их в «Мерсер». Они будут с ней здесь, пока она не выкинет Шона из своей жизни. В отеле «Мерсер» предоставляют любые услуги – здесь даже погуляют с вашей собакой, – а уж няни наверняка есть. А если нет, то для нее обязательно найдут. Венди набрала другой номер.

– Здравствуй, Джош. – Она старалась говорить обычным голосом.

– Полагаю, поздравления принимаются? – осведомился Джош. О чем это он? – С номинациями на «Оскар»? Думаю, ты поэтому звонишь мне так рано в воскресенье.

– Ах да. Мы получили шесть. И я хочу поблагодарить тебя, Джош. Твоя помощь неоценима. – Ляля-ля, запел голосок в ее голове.

– Стараюсь, – с преувеличенной скромностью отозвался Джош.

– Джош, – вкрадчиво обратилась к нему Венди, – мне нужно сейчас же улететь в Палм-Бич. Сегодня утром. Можешь заказать мне место и перезвонить? Пожалуйста. И если не найдешь рейс, узнай, свободен ли «ситасьон». Я воспользуюсь своей специальной полетной карточкой. – Венди помолчала. На использование «ситасьона» в личных целях смотрели весьма неодобрительно (и это могло стоить ей работы), но она докажет, что ситуация экстренная (Шон похитил детей!) и возникла она только из-за ее работы. Венди провела в Румынии месяц, спасая «Пилигримов поневоле». И если случится самое худшее, она готова на все. Чего бы ей это ни стоило… – Я тут подумала, – добавила Венди, – проверь сначала коммерческие рейсы, а потом уже «ситасьон». Если он занят, тогда бронируй коммерческий.

Джош перезвонил через пятнадцать минут:

– Тебе повезло. «Ситасьон» стоит в аэропорте Тетерборо, он свободен, но нужно вернуть его к трем часам дня. В четыре он понадобится Виктору Мэтрику.

– Никаких проблем. – Венди посмотрела на часы. Шесть пятьдесят три. У нее полно времени для того, чтобы слетать в Палм-Бич, забрать детей и вернуться в Нью-Джерси.

Она взяла свой потрепанный саквояж – тот самый, который таскала за собой последний месяц и даже не потрудилась распаковать вчера вечером, – и маленький чемоданчик на колесиках, купленный в парижском аэропорту и набитый подарками для детей. Плохо держась на ногах, Венди пошла по коридору к лифту. От усталости болела каждая мышца.

– Привет, миссис Хили! – окликнула ее дежурная. – Вы сегодня покидаете нас?

Венди остановилась.

– Не знаю. – Она вдруг осознала, как жутко выглядит. Венди не умылась и не почистила зубы, не сменила футболку, хотя путешествовала в ней (и спала прошлой ночью, если это можно назвать сном); брюки, когда-то в обтяжку, теперь обвисли, нечесаные волосы торчали во все стороны – ну и что с того? – Посмотрю, как пойдут дела, и сообщу вам, хорошо?

По счастью, молодая женщина не увидела в этом ничего странного, а внешний вид Венди не сочла необычным (и в самом деле, подумала Венди, она и не такое тут видела с этими эксцентричными деятелями шоу-бизнеса). С улыбкой кивнув, она придержала открытую дверь.

– Кстати, поздравляю вас с номинациями на «Оскара».

– Спасибо, – ответила Венди.

Вот что на самом деле волнует мир – номинации на «Оскара», с горечью отметила она. Если ты этим обладаешь, то можешь управлять миром.

Но не можешь удержать мужа.

Остановилось такси, и Венди села в него.

– В аэропорт Тетерборо, пожалуйста.

Такси дернулось, трогаясь с места, и Венди упала на спинку сиденья. Вот так нестись в Палм-Бич, вероятно, полное безумие, немыслимая авантюра, угрожающая тем, что только ухудшит положение вещей. Но выбора у нее нет. Когда дети вырастут, что она им скажет? Как объяснит, почему Шон забрал их, а она не предприняла ничего, чтобы этого не допустить? Она, конечно, немного драматизирует (они всего лишь поселились на выходные в отеле «Брейкерс», что тут плохого?), но если отбросить детали, суть сценария не изменится.

Тут не в чем даже сомневаться. Она должна поехать и спасти детей от Шона. В конце концов, это ее дети.

Сидя на заднем сиденье такси, Венди ковыряла шелушащиеся губы и размышляла о цепи странных событий, приведших ее к тому, что она мчится в аэропорт в семь утра, намереваясь сесть на «ситасьон» и лететь в Палм-Бич за детьми, желая отобрать их у мужа. Он решил развестись с ней потому, что она провела месяц в Румынии, спасая фильм стоимостью сто двадцать пять миллионов долларов, за который несла полную ответственность.

Во всем этом чувствовалась путающая неизбежность.

Почему еще сутки назад все казалось прекрасным? Венди стояла на грязном склоне холма, откуда открывался вид на уединенную деревушку, и наблюдала за Дженни Кейдайн, пытавшейся провести корову по каменистой тропке. Корова не двигалась с места. Так продолжалось час.

– Нельзя ли найти другую корову? – спросила Венди.

– Другой коровы нет. Здесь вообще нет коров. Эту пришлось везти из Молдавии, – ответил кто-то.

– Должна быть другая корова. Откуда здесь берут молоко?

– Другая корова в пути, – раздался голос в ее наушниках. Они были подсоединены к маленькой рации, крепившейся сзади к поясу брюк.

Участие Венди в создании картины на таком уровне – в роли главного режиссера и продюсера – для главы студии не принято. Но она решила, что, если фильм имеет хотя бы один шанс на существование, ей придется, так сказать, не побояться запачкать руки. Придется остаться на месте, в окопах, вести за собой свои войска…

Сейчас же инцидент с коровой заставил Венди поразмыслить о двух типах людей на съемочных площадках. Одни предвидят проблемы и предусматривают запасные варианты; они всегда на шаг впереди (именно эти люди и добиваются в конце концов успеха). Другие плывут по течению, пока не возникает проблема, а затем пожимают плечами и равнодушно пытаются разрешить ее.

Беда в том, думала Венди, съежившись на заднем сиденье такси, что, если это резкое суждение применить к людям, состоящим в браке, большинство причислит ее ко второй категории. Последние месяцы она плыла по течению, надеясь, молясь, чтобы все обошлось (так оно и получалось до поры до времени), и только получив удар под дых, зашевелилась. Может, следовало лучше работать во время трансатлантических сеансов с Шоном и доктором Винсент? Но разница во времени составляла шесть часов, и пятьсот долларов в час, которые брала доктор Винсент, не шли ни в какое сравнение со стоимостью часового простоя на съемочной площадке. Двадцать пять тысяч. И когда все готово к съемке, ты должна идти. Ты не вправе сказать: «Я сейчас буду, только закончу умасливать эго своего мужа».

Но она старалась. И когда две недели назад вернулась домой на пять дней, то нашла время на экстренный трехчасовой сеанс с доктором Винсент. Но очередные словесные игры привели лишь к тому, что Венди услышала сентенцию:

– Мы работаем не для того, чтобы вы сбежали от семьи.

– Но я и не убегаю, – возразила она. – Мы с Шоном выработали правила, и я придерживаюсь их. Мне не позволено уезжать больше чем на две недели. И я никогда не нарушаю этого условия. Мне бы следовало остаться в Румынии – я здесь сейчас почти случайно, – но я вернулась. Вернулась. Ведь так, Шон? Меня не было всего десять дней…

– Ты обещала вернуться через три. Максимум, – заметил Шон.

Венди обратилась за поддержкой к доктору Винсент:

– Мне пришлось уволить режиссера и нанять нового, а затем…

Она откинулась на спинку кресла, осознавая свое поражение. Как объяснить весь этот мучительный процесс введения нового режиссера в курс дела? А теперь в знак протеста сбежал продюсер, и Венди должна вернуться в Румынию и выполнять его обязанности, пока новый продюсер не завершит другой фильм и не появится на их съемочной площадке ровно через четыре дня (если все пойдет по расписанию).

– Не уезжай. Предупреждаю тебя, Венди, – проговорил Шон на следующий день, когда она собиралась в дорогу.

– Я вынуждена.

– Разве ты не слышала, что сказала доктор Винсент? Ты сбегаешь. Ты используешь свои фильмы – фантазии, – чтобы сбежать от жизни.

В тот момент Венди готова была убить доктора Винсент. Нет ничего более опасного, чем мужчина с зачаточными познаниями в психологии, потому что он использует их против тебя. Возможно, раньше, когда мужчины были подобны неандертальцам и не понимали, зачем они делают то, что делают, а также не понимали, почему женщины тоже что-то делают, женщинам удавалось лучше с ними справляться.

– Людям нужны фантазии, Шон. Если мы все увидим только реальный мир, никто не захочет утром встать с постели.

– Говори только про себя, Венди. Я готов смотреть на реальный мир. И справляться с ним.

Это была такая оскорбительная ложь, что Венди сорвалась:

– Лишь потому, что тебе не приходится этого делать, Шон. Потому что мой тяжелый труд дает тебе возможность жить в уютном коконе, где ты делаешь то, что хочешь!

Тогда это и произошло – наконец-то все было сказано прямым текстом. Разразился один из самых страшных скандалов за все десять лет их брака. Потому что впервые Венди не ушла от разговора и не солгала, как обычно, из опасения нанести удар по самолюбию мужа. И, сидя в самолете на пути в Румынию, Венди поняла, что доктор Винсент права. Она использовала работу, чтобы убегать – от Шона!

Господи! Да любит ли она его еще?

Как она может? Даже если и хотела бы, не может после того, что он попытался сделать с ней и их семьей. Это было так невероятно, так низко, что Венди не позволяла себе даже думать об этом. И теперь, глядя в окно на унылые бетонные постройки (такси только что выехало из туннеля Линкольна в Нью-Джерси), Венди покраснела от стыда и злости.

Что-то неладное она почувствовала еще в аэропорту в Париже. По традиции Венди всегда возвращалась из поездки с подарками и эту часть путешествий любила больше всего – покупать вещи для детей, потому что это означало скорую встречу. Для подарков Венди приобрела небольшой матерчатый чемодан на колесиках и, бродя по беспошлинным магазинам, попыталась дозвониться до Шона. Он не отвечал. Венди позвонила на сотовые детям, но тоже не получила ответа. В Париже было четыре часа дня, в Нью-Йорке – десять утра. Вероятно, существовало какое-то логическое объяснение их молчанию – скажем, куда-то ушли. Например, за покупками. Но мог ли Шон забыть, что она возвращается в субботу вечером? Венди точно помнила, что говорила ему, но, быть может, он ей не поверил. Она звонила Шону и детям хотя бы раз в день. Ее разговоры с Шоном получались вымученными и напряженными, но этого и следовало ожидать, даже если бы они не поссорились: трансатлантические звонки кого угодно доконают, и Венди уже давно научилась не искать в них подтекста, иначе сойдешь с ума. Но, не дозвонившись Шону из парижского аэропорта, Венди запаниковала и в течение следующих двух часов звонила ему и детям через каждые десять минут, до того момента, когда села в самолет и стюардесса попросила ее отключить сотовый телефон. Венди стало страшно – и это чувство давило на нее на протяжении всего семичасового перелета. Что-то произошло. Возможно, пожар. Быть может, Шон погиб. Но внутренний голос подсказывал ей: ситуация еще хуже.

«Хуже только одно: если что-то случилось с детьми. Прошу тебя, Боже, только не это!»

Она начала набирать их номера, как только самолет коснулся колесами взлетно-посадочной полосы аэропорта Джей-эф-кей в двадцать часов три минуты.

По-прежнему нет ответа. Ни по одному из телефонов.

А вот это уже совсем плохо. Венди задыхалась, снимая саквояж и чемодан с транспортера, а потом – идя по невыносимо длинному, извилистому переходу до таможенной службы. Она думала только о том, чтобы побыстрее добраться домой.

– Есть что-нибудь, подлежащее декларации? – спросил сотрудник службы, просматривая ее паспорт.

Венди с надеждой улыбнулась и ответила:

– Нет.

Только бы поскорее пройти досмотр, молилась она.

Сотрудник посмотрел на нее, написал на бланке таможенной декларации единицу и обвел ее в кружок. Черт, черт, черт! Венди чуть не заплакала. Это значило, что они собираются проводить досмотр. Ну почему такое всегда происходит с путешествующими в одиночестве женщинами? Как будто весь мир сговорился наказать тебя.

На выходе Венди поджидала таможенник-женщина. Значит, по какой-то причине они решили, что она – она! – потенциальная преступница (в общем-то это недалеко от истины, поскольку Венди бросила мужа и детей, чтобы делать свою блестящую и теперь, вероятно, никому не нужную карьеру), и им понадобился специальный сотрудник-женщина на случай полного личного досмотра. Никто не верил ей, что таможенники всегда придираются, когда Венди рассказывала об этом маленьком рядовом происшествии, но она слишком много ездила, поэтому понимала, чем это вызвано.

Они на самом деле подозревали, что Венди преступница. Наркокурьер. Все до сих пор считают: если женщина много путешествует одна, значит, она наркокурьер.

Венди инстинктивно осмотрелась в поисках пути к спасению (хотя не сделала ничего плохого, по крайней мере противозаконного!), а затем, прежде чем она сорвалась с места, женщина («агент Коуди», мысленно назвала ее Венди) приблизилась к ней и протянула руку:

– Позвольте взглянуть на вашу таможенную декларацию. – Это был приказ, а не просьба.

– Конечно. – Венди нервно перекладывала саквояж из одной руки в другую.

Агент Коуди изучила ее карточку.

– Пройдите со мной, пожалуйста. – Венди пошла за ней к длинному столу, уже ощущая себя объектом всеобщего внимания, словно ее вели голой перед толпой незнакомых людей. – Какова была цель вашего путешествия? – спросила агент Коуди.

– Деловая, – твердо ответила Венди.

– Каков характер вашего бизнеса?

Агент Коуди поставила на стол ее чемодан и начала рыться в нем.

– Я кинопродюсер… Более того, президент кинокомпании. Я летала на место съемок…

– Что это за фильм?

– Он называется «Пилигримы поневоле»…

– «Пилигримы поневоле»? Я могла видеть его?

– Нет. Мы в процессе его создания… он выйдет к Рождеству.

Подошел другой сотрудник. Мужчина лет сорока пяти с губами как ниточки. Теперь они взяли ее в кольцо. Венди вспотела.

– Ты когда-нибудь слышал о фильме «Пилигримы поневоле»? – осведомилась агент Коуди у Поджатых Губ.

– Нет.

– Миссис Хили говорит, что она кинопродюсер. – Агент Коуди вынула из саквояжа косметичку Венди и передала напарнику. Поджатые Губы открыл молнию, заглянул внутрь и вытащил зубную щетку, такую старую, что щетина торчала в разные стороны.

– Могу я… э… могу я позвонить? – спросила Венди. – Мне нужно позвонить детям.

– Нет, – ответила агент Коуди.

– Что?

– Нет. Никаких телефонных звонков в зоне таможенного досмотра.

– Позвольте взглянуть? – Поджатые Губы протянул руку к телефону.

Венди отдала телефон. Поджатые Губы взял его и потряс.

– Это обычный телефон… действительно. – Венди осмелилась выказать нетерпение. Сколько еще они намерены над ней измываться? Через пару секунд они поведут ее для личного досмотра…

– Я хотел бы посмотреть ваш паспорт. – Поджатые Губы перелистал его. – Вы много путешествуете, – сурово заметил он, словно узрев в этом нечто подозрительное. – Вам следует знать, что таможенная служба имеет право обыскать любого пассажира, в любое время и по любой причине.

Венди опустила голову и покаянно произнесла:

– Да, сэр. Вы правы.

И только после этого, окончательно унизив, таможенники отпустили Венди.

О, слава Богу! Она свободна! Через стеклянные двери Венди поспешила в зал ожидания. Там было не протолкнуться, но прямо напротив дверей стоял шофер в униформе, с тележкой и табличкой, на которой было написано «Миссис Хили». Она бросилась к нему, размахивая рукой… И тут навстречу ей шагнул мужчина в грязном пальто и почти лысый, лишь несколько прядей жирных черных волос были зачесаны назад, открывая рябое лицо.

– Венди Хили? – спросил он.

О Господи, с тоской подумала Венди, вот оно. Дурной вестник. Она не ошиблась – с Шоном и детьми случилось что-то ужасное. От страха у нее подогнулись ноги, и она потеряла дар речи.

– Вы Венди Хили? – снова спросил мужчина приглушенным голосом. Венди молча кивнула. – Спасибо, – сказал мужчина и подал ей конверт.

Повернулся и исчез в толпе. Озадаченная Венди вскрыла конверт.

«Штат Нью-Йорк… суд по делам о наследстве и о разводах… Хили против Хили, – быстро читала она, пробегая строчки. – Основания для развода… оставление детей… Дети останутся у их законного отца Шона Хили до решения суда…»

От облегчения у нее закружилась голова – дети живы, а это все пустяки, очередная глупая шутка Шона.

Черт бы его побрал.

Водитель внезапно подбежал к Венди и отвел ее в сторону.

– Это подлость, – возмущенно заметил он. – Вручить заявление о разводе, когда человек только что вышел из самолета. Знай я, что этот парень намерен делать, то помешал бы ему.

Венди покачала головой. Это не может быть серьезным.

– Не важно, ничего, – проговорила она с неуместной холодностью. Ее охватило предчувствие беды. – Ничего, – повторила Венди. – Еще одно дело, которое придется улаживать. Мой муж ненормальный.

Шофер заботливо посадил ее в машину.

– Если вам понадобятся салфетки, в бардачке лежит пачка «Клинекса».

Венди сделала знак рукой, отвергая предложение. Она не собирается плакать. Поразительно, но в подобные моменты человек не плачет. Сознание заволокло тусклой, тошнотворно-желтой пленкой. «Так-так, – думала Венди. – Вот, значит, почему Шон не отвечал на звонки. Боялся».

Ситуация складывалась настолько странная и жалкая, что не выразить словами.

Когда Венди вошла в здание, ночной охранник странно посмотрел на нее.

– Мой муж дома? – спросила Венди.

Охранник взглянул в сторону, а когда, повернувшись, пожал плечами, на его лице появилась угрожающее выражение; он словно ожидал скандала и пытался предостеречь ее от этого.

– Не знаю, – сказал охранник. – Думаю, он уехал на выходные.

Уехал? Это невозможно. Только этого не хватало. Сердце Венди снова тревожно заколотилось.

– Думаете или знаете? – решительно спросила она, нажимая кнопку вызова лифта.

– Сегодня я не видел его. Они уходили вчера днем с чемоданами. Но я ничего не знаю.

Лифт открылся в тускло освещенном коридоре с шершавыми бетонными стенами. В обоих концах коридора было по двери; направо располагалась ее квартира. Венди шла по коридору, и ей казалось, что все это происходит не с ней, а с кем-то другим. Венди не узнавала собственную дверь, и это тоже представлялось закономерным, а не удивительным! Достав ключ, она увидела, что замочная скважина другая – блестящая, новая, латунная. Вся последующая сцена разыгралась перед Венди: она пытается вставить ключ в замок, а затем в растерянности предполагает, что повернула к чужой двери. Она пробует открыть другой замок, и тут до нее доходит, что Шон сменил замки. Венди все равно вставила ключ, и все произошло так, как она представляла: ключ вошел до половины и дальше не двинулся. Поскольку Венди должна была исчерпать все возможности, она и впрямь дошла до двери в противоположном конце коридора и попыталась открыть ту, другую, своим ключом. Тоже не получилось, и, предприняв еще одну безнадежную попытку, Венди всадила ключ в новый замок. Он просто застрял в нем.

Венди захлестнуло отчаяние, и из этого черного потока явилась иррациональная, но неоспоримая мысль: она утратила нечто, чего никогда не обретет вновь. Настал день, которого она страшилась всю жизнь. Она – полная неудачница. Этого нельзя отрицать. Она все сделала не так. Она всех подвела, особенно детей.

Чувство вины стало невыносимым. Спотыкаясь, Венди отошла от двери и, корчась от боли, прижала ладонь к грубой бетонной стене. Что же ей теперь делать? Вызвать слесаря, адвоката… или полицию? При мысли о приложении усилий Венди ощутила ужасную усталость. Лучше просто сдаться и лечь в коридоре. Когда-нибудь Шон вернется и найдет ее здесь.

Венди села на корточки. Все это похоже на сон. На сон, в котором она, беспомощная, лежит и умирает в коридоре, не в силах пошевелиться. Венди закрыла лицо руками, открыв в немом крике рот.

Потом, глубоко вздохнув, провела ладонями по лицу. Она должна дышать и думать. Прежде всего нужно позвонить слесарю – этого требовал сценарий, – а затем она войдет в квартиру и поищет указаний на то, куда Шон увез детей. Венди выпрямилась и взяла саквояж. Игра в ожидание. Она подождет слесаря, а затем найдет своих детей.

Венди достала телефон и посмотрела на экран. Он был темным. Батарейка села.

Ага, вот, значит, какая сцена. Отчаявшаяся мать теряет детей и на каждом шагу сталкивается с препятствиями.

«Давай думай!» – подстегнула себя Венди. Собрав свой жалкий багаж, она спустилась в вестибюль.

– У вас есть ключ? – с вызовом спросила она у охранника.

– Нет у нас никаких ключей, – набычившись, ответил тот.