Текст книги "Стервы большого города"

– Очень мило, что ты за меня вступился.

– Вообще-то в моей помощи ты не нуждалась. Ты сама прекрасно за себя постояла.

– Дралась как тигрица? – Виктория бросила в кофе три кусочка сахара.

– Растерзала их в клочья. Когда ты покончила с ним, от этого француза не осталось ничего, кроме лужицы шампанского.

– Но я же не хотела. Правда не хотела.

– А вот он, похоже, уверен, что хотела. Встал и в гневе удалился.

– О Боже! – Допив кофе, Виктория налила себе еще. – Как по-твоему, он… безнадежно оскорблен? Ну должен же Пьер понимать, что мы сцепились по пьяной лавочке, а? Он очень чувствительный, да?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только очень чувствительный, инфантильный мужчина встает и уходит в разгар дискуссии. И это, как правило, означает одно: он избалован и не любит слушать, что ему говорят.

– Кажется, именно это ты ему и сказала, слово в слово.

Виктория застонала. Ей захотелось спрятаться под стол. Лайн прав. Она сказала именно это.

– Едва ли ему это понравилось. Хотя мне показалось смешным. Пьер Бертей – избалованный ребенок, и пора ему узнать об этом.

– Я тоже была права. И кажется, тоже готова съесть яйцо. – Прошла еще минута, и Виктория, охваченная паникой, круто развернулась. – Лайн? Он… не очень разозлился, нет? Ну, не настолько, чтобы отменить нашу сделку?..

– По-моему, ты как раз об этом и попросила его. – Лайн сочувственно улыбнулся.

Схватив телефон, Виктория выбежала из ресторана. Через несколько минут она вернулась, едва переставляя ноги. Оглушенная, села на стул.

– Ну? – поинтересовался Лайн.

– Он сказал, хорошо, что я еще не подписала бумаги, поскольку подобное соглашение требует длительного и серьезного анализа от обеих сторон.

– Сожалею, – тихо произнес Лайн.

Виктория уставилась на море. Она чувствовала, как к глазам подступают слезы.

– Ничего, – сдавленным голосом пробормотала она. На глазах показались слезы, и Виктория вытерла их салфеткой. – Я дура. Только и всего. А теперь, вероятно, я загубила свой бизнес.

– Да ну, ничего ты не загубила. Твой бизнес все еще у тебя.

– Все не так просто. Я только что поняла о себе нечто ужасное. С Пьером Бертеем я вела себя точно так же, как со всеми мужчинами, с которыми меня связывали какие-то отношения – деловые или личные. В какой-то момент я начинаю выкаблучиваться, а затем теряю человека. Я… как ты это называешь… задаю им жару. И они убегают. И разве можно их винить? То же самое я сделала с тобой и с Пьером… А ведь с ним я даже не спала…

– Ты же знаешь, как говорят: деловое партнерство – это своего рода брак. И если он распадается, это плохо. Во всяком случае, проблему ты определила. А ты всегда говоришь, что нельзя решить проблему, пока правильно не определишь ее.

– Я действительно так говорю? Господи! Сколько же всякой чуши я иногда говорю.

– И иногда это действительно правда. – Лайн встал.

– Куда ты собрался?

– Мы идем по магазинам. – Лайн протянул ей руку.

Виктория покачала головой:

– Я не смогу сейчас ходить по магазинам. Я разорена.

– Я покупаю, детка. – Лайн рывком поднял ее на ноги. – Ты мне – я тебе. В следующий раз, когда у меня сорвется какая-нибудь сделка, ты поведешь меня по магазинам.

– Это дорогостоящее предложение.

– А я ожидаю, что к тому времени ты будешь в состоянии позволить себе это. – Лайн обнял ее за плечи. – Мне нравится думать об этом вот в каком ключе, – продолжал он, небрежно забирая у Виктории очки и надевая их, – не каждый день теряешь двадцать пять миллионов долларов. То есть многие ли могут похвастаться подобной неудачей?

14

Наклонившись, Нико О'Нилли пристально вглядывалась в увеличительное зеркало: разделив волосы на пробор, она искала седые. Корни отросли миллиметра на три, и у самой кожи, среди более темных волос естественного цвета, вызывающе пробивались яркие и серебристые, поблескивавшие, как елочная мишура. Отличаясь от других и по структуре, эти волосы стояли торчком и слегка курчавились. Даже мощный фен уже не в силах был укротить их. Отрастая, они сопротивлялись краске, а когда Нико разобрала волосы на пряди, то обнаружила волосы, напоминавшие по цвету потускневшее серебро. Ее мать расплакалась, когда в тридцать восемь лет нашла первые седые волосы, и Нико помнила, как пришла в тот день домой и застала ее в слезах – она смотрела на выдернутые седые волосы.

– Я старая, ста-а-арая, – всхлипывала мать.

– Что это значит, мама?

– Это значит, что папа больше не будет меня любить.

Тогда, в свои пятнадцать лет, Нико сочла эту мысль смехотворной.

«Я никогда не опущусь до такого, – решила она. – Никогда не попаду в такое положение».

Со вздохом отойдя от зеркала, Нико вымыла руки. Несмотря на все усилия, она чувствовала себя словно постаревшей за минувшие полгода. Нико понимала: совсем этот процесс не остановить, когда-нибудь ее волосы поседеют и наступит менопауза. Но в последнее время все чаще спрашивала себя, на что она будет похожа, если отказаться от разнообразных инъекций, косметики и краски для волос. Теперь ей иногда явственно представлялось, что под привычными косметическими ухищрениями скрывается старая карга, не рассыпающаяся лишь благодаря клею и краске.

Овца в шкуре ягненка.

С другой стороны, овцы гораздо интереснее ягнят, хотя бы уже потому, что прожили долго и только после этого стали овцами. Ягнят съедают, овец – нет.

И на этой слегка ободряющей ноте Нико спустилась вниз.

Сеймур сидел в утренней столовой, изучая брошюры по недвижимости, посвященные дорогим особнякам в Уэст-Виллидже.

– Тебе действительно нужен дом побольше? – спросила она.

– Да. – Сеймур сделал пометку в одной из брошюр. – Сейчас недвижимость на Манхэттене – самое лучшее вложение средств. Если мы купим особняк за пять миллионов долларов и отремонтируем его, через десять лет он будет стоить пятнадцать. – Он поднял глаза. – Ты завтракала?

– Да.

– Лгунья, – заметил Сеймур.

– Яйцо я съела, честно. Если сомневаешься, проверь тарелки в посудомоечной машине.

– Не пойдет. – Откинувшись на стуле, Сеймур с обожанием смотрел на жену. – Даже если ты ела, то не оставила на тарелке ни следа.

– Я ела, мой дорогой. Даю честное слово. – Через плечо Сеймура Нико заглянула в брошюру. – Нашел что-нибудь интересное?

– На Западной Одиннадцатой улице есть особняк, сорок футов по фасаду, в плохом состоянии. Его владелец музыкант – соло-гитарист в какой-то группе хэви-метал. Пять этажей, площадь более восьми тысяч квадратных футов.

– Нужно ли нам столько места?

– Думаю, нам следует купить еще один дом и в другом месте, в Аспене, например.

«С чего это он увлекся покупкой домов? – подумала, садясь, Нико. – Скука одолевает?»

– Ты ведь не завтракала, сознайся?

Нико покачала головой. Сеймур встал.

– Тогда я сварю тебе яйцо, – предложил он. Нико коснулась его руки.

– Только не всмятку, – прошептала она. – Меня от них тошнит.

– Поэтому ты последние дни не завтракаешь? – спросил он. – Может, тогда что-то другое?

– Хорошо, – согласилась Нико. Вот теперь она лгала.

– Ну, тогда глазунью. И тост. Или от тостов тебя тоже тошнит?

– Немного, – призналась Нико. – Просто, – с неожиданным пылом проговорила она, – наша жизнь настолько регламентирована…

– Да? – удивился Сеймур. – А по-моему, ничуть. С нами постоянно происходит что-то новое. У тебя новая работа, а скоро у нас появится новый дом. Мы будем устраивать более грандиозные вечеринки. Не удивлюсь, если однажды к нам пожалует президент. Предыдущий наверняка откликнется на наше приглашение. – Он пошел на кухню и остановился. – Если ты хочешь увидеть в числе гостей экс-президента, только скажи. Я сразу же приглашу его.

Ей бы обрадоваться. Бывший президент на одной из ее вечеринок. Не такая уж и нереальная затея. По всему Нью-Йорку и в «Сплатч Вернер» пойдет слух: бывший президент ужинал в доме Нико О'Нилли. Но внезапно это показалось незначительным. Как сказать Сеймуру, что ей все равно – так или эдак? Она не могла.

– Сеймур, ты чудо.

– Ты не одинока в своем мнении, – кивнул он. – А если сдоба вместо тоста? Повар принес маленькие, с черникой. Катрина их любит…

Нико лениво посмотрела на брошюры.

– Замечательно, – пробормотала она.

Но есть ей не хотелось. Все эти дни она почему-то нервничала. Сказывалось напряжение новой работы. В какие-то дни Нико просыпалась с массой новых идей, в другие – с неприятным гудением в голове, словно к мозгу подключили электропровода. В последние дни Нико действительно не завтракала, и Сеймур каким-то образом заметил это. Через несколько минут он вернулся с яичницей-глазуньей и маленькой сдобой, кусочком сливочного масла и ложкой джема на фарфоровой тарелке. Улыбнувшись ему, Нико подумала: «О, Сеймур, я так плохо с тобой поступила. И тебе все равно? Ты заметил все остальное, но только не это». Ее роман с Кирби продолжался, хотя встречи стали менее частыми и бурными. Но если она откажется от них, у нее вообще не будет сексуальной жизни.

Сеймур пристально посмотрел на жену.

– Ты прекрасно выглядишь.

– Стараниями Виктории. Сегодня вечером премьера фильма Венди, не забыл? Ты с Катриной придешь в мой офис или встретимся в кинотеатре?

– Пожалуй, в кинотеатре.

– Ты наденешь костюм?

– А нужно?

– Хорошо бы. Сегодня большое событие. Для Венди это особый вечер. Она работала над своим фильмом десять лет. – Нико занялась яичницей. – Если «Пилигримы поневоле» будут номинированы на «Оскара» как лучшая картина и получат его, пару лет Венди не нужно будет ни о чем беспокоиться.

– А как же Селден Роуз? – спросил Сеймур, снова листая брошюры.

– Его нейтрализовали. – Нико посмотрела на макушку Сеймура и ощутила прилив чувства, похожего на любовь. – Я куплю тебе сегодня галстук. Для вечернего выхода.

– У меня полно галстуков. Тебе не обязательно это делать.

– Но я хочу, – возразила Нико, думая: «Сеймур, я люблю тебя. Но не влюблена в тебя». На мгновение она попыталась представить, что любит Сеймура, но это не удалось. – Сегодня Катрину в школу отвезу я, – внезапно сказала Нико. – А после премьеры мне, возможно, придется вернуться в офис, так что я пришлю машину, которая будет в вашем распоряжении весь вечер.

Нико встала и взяла тарелку. Сеймур посмотрел на нее и беззаботно улыбнулся:

– Хорошего дня. Я хочу договориться на выходные и посмотреть эти особняки. Тебе удобно в субботу днем?

– Конечно, – ответила Нико.

Она вышла из комнаты, подумав, что, если бы была «влюблена» в Сеймура, их жизнь стала бы гораздо сложнее.

В тот день на улице было холодно, минус пять, а ведь только первое декабря! В воздухе чувствовалось приближение снега, словно вот-вот произойдет какое-то чудо. Внизу, у тротуара стоял ее новый автомобиль с шофером. Когда Нико была главным редактором «Фейерверка», она пользовалась лимузинами, но теперь, как генеральному директору и президенту «Вернер пабликейшнз», компания предоставляла ей в круглосуточное пользование машину (любую, по ее выбору, лишь бы абсолютно новую – это диктовалось условиями страхования) с водителем. Когда она состарится и доживет до семидесяти или восьмидесяти лет – это произойдет через несколько десятилетий, но в целом не за горами; годы летят так быстро, – то оглянется назад и подумает: «Когда-то у меня был свой автомобиль с шофером. Серебристый седан «БМВ-760» с серебристо-серым интерьером. Водителя звали Димитрий, и волосы у него были блестящие и черные, как лакированные». А возможно, в семьдесят или восемьдесят она, величественная старая дама, богатая и красивая, все еще будет работать – как Виктор Мэтрик – и разъезжать в своем старом серебристом «БМВ» подобно тем легендарным женщинам, которых встречаешь на балетном ленче. А рядом с ней по-прежнему будут ее славные подруги. Как чудесно прозвучат слова: «Мы знаем друг друга почти пятьдесят лет». Как замечательно будет всегда жить своей жизнью.

Нико спустилась и села в машину. В салоне ее встретило приятное ощущение тепла.

– Доброе утро, миссис О'Нилли. – Димитрий приветствовал ее с любезностью, вывезенной из Старого Света.

Он был красивый грек, женат, двое его детей собирались поступать в колледж. Жил Димитрий за рекой, в Нью-Джерси. Что-то в Димитрии (вероятно, то, что он родился в другой стране) заставляло думать о нем как о человеке средних лет, старше Нико, хотя та подозревала, что на самом деле он моложе.

– Доброе утро, Димитрий, – приветливо отозвалась Нико. – Придется минуту подождать мою дочь, она сейчас спустится. Мы завезем ее в школу.

– Очень хорошо. Я всегда рад видеть мисс Катрину. – Димитрий с готовностью кивнул, а через несколько секунд Катрина вышла из особняка и легко сбежала по ступенькам. На ней было белое школьное пальто с особыми пуговицами, выбранными для нее Сеймуром, а на голове огромная пушистая белая шляпа, которую Нико раньше не видела.

– Здравствуйте! – воскликнула Катрина и забралась на заднее сиденье, наполнив машину волшебной свежестью юности.

– Новая шляпка? – спросила Нико. Катрина улыбнулась:

– Ее вчера прислала к нам домой Виктория. Думаю, для тебя, но ты не захочешь ее носить, я знаю, чтобы не портить прическу. Поэтому я и взяла ее. Ты не против, мамочка?

– Конечно, нет. Ты в ней просто загляденье.

– Она такая громадная, хип-хоповская и изысканная, правда? Как у Одри Хепберн. – Катрина покрутила головой, чтобы Нико в полной мере оценила шляпу. – Не знаешь, снег сегодня пойдет?

– Не знаю.

– Но очень на то похоже. Надеюсь, пойдет. Надеюсь, что сегодня день первого снега. Его все так любят – он делает людей счастливыми.

– А потом несчастными, – засмеялась Нико.

– Но важен только первый снег. Он напоминает о том, что может идти.

Да… да, подумала Нико, кивнув дочери. Слава Богу за первый снег, он действительно напоминает о том, что, сколько бы лет тебе ни было и сколько бы ты ни видел, все обновляется, если ты веришь, что это по-прежнему имеет значение.

Внезапно Катрина, нахмурившись, повернулась к Нико.

– Мама? – спросила она, поглаживая кожу разделяющего их подлокотника. – А вы с папой… счастливы?

– Конечно. Почему нам не быть счастливыми?

Катрина пожала плечами:

– Просто… кто-то сказал, что читал одну заметку… – Она понизила голос, взглянув на затылок Димитрия. – В «Пост». Судя по тому, что там говорилось, похоже… у тебя роман.

На секунду мир вокруг Нико рухнул – прямо на глазах попадали на тротуар голые черные деревья, рассыпались красивые кирпичные особняки.

– Какую заметку? – переспросила она.

– Ну, ты знаешь, мама. Такие постоянно печатают на шестой странице. Имя не назвали, но, похоже, это про тебя.

– Ты сама видела? – спокойно спросила Нико, ибо мир начал восстанавливаться.

– Мне кто-то в школе показывал. Пару дней назад.

– Я не видела ее, – сказала Нико таким тоном, словно если она не видела заметку, значит, в ней сообщена неправда. – В этих заметках пишут о ком угодно. Вероятно, их вообще выдумывают.

– Там говорилось, что у одной женщины роман с «известным мужчиной-моделью, который с радостью променяет свое белье на статус мальчика-игрушки».

– Это смешно, Катрина. – Нико старалась не оправдываться.

Почему, интересно, Катрина запомнила эту строчку? И с какой стати дети вообще читают «Нью-Йорк пост», особенно шестую страницу? Но разумеется, все дети ее возраста одержимы престижем и сплетнями.

– Значит, у тебя нет романа? – настаивала Катрина, желая освободиться от бремени возможных последствий такого события.

Придется покривить душой, подумала Нико, хотя ей и не нравилось лгать дочери.

– Конечно, нет, дорогая. Мы с твоим папой очень счастливы. Можешь за нас не беспокоиться.

«Я должна положить этому конец. Сегодня же, – решила Нико. – Это знак. Первое декабря, день первого снега». Она поклялась себе, что если просочится любой намек на ее роман, она немедленно его закончит. Все это время Нико размышляла о том, что не хочет ранить Сеймура, но ее муж взрослый человек и, вероятно, переживет душевную рану. А вот Катрине это не удастся. Катрина не сможет понять подобную ситуацию, да и почему ей нужно понимать? У девочки нет необходимого жизненного опыта, и остается надеяться, еще долго не будет. Но если Катрина узнает, что у матери роман, это разрушит ее представление об отце. Она будет считать его более слабым, не говоря уж о том, что подумает о матери. У девочек возраста Катрины черно-белый взгляд на мораль, их представления о том, как должны вести себя люди, идеалистичны. Они не понимают, что такое слабость плоти. Катрина в своей невинности казалась чистой и почти святой.

– Я знала, что нет, мамочка, – проговорила Катрина с легким торжеством и поцеловала мать.

Автомобиль подъехал к школе, прелестному кирпичному зданию с маленькой игровой площадкой, отделенному от улицы решетчатой оградой. Внутри дети сбивались в маленькие группки, инстинктивно повинуясь какому-то атавистическому закону иерархии, известному только им.

– До свидания, радость моя, – сказала Нико. – Увидимся вечером.

Она с облегчением откинулась на сиденье, понимая, что подошла к самому краю. Как она позволила себе так рисковать? Она неверно оценила ситуацию. Ошиблась. Следовало соображать. Она должна исправить эту ошибку, затоптать ее ростки.

Машина медленно двигалась по узкой Уэст-Виллидж-стрит. Впереди, справа, Нико заметила Шона Хили с двумя детьми Венди – Магдой и Тайлером. Конечно, они и дети Шона, но она всегда думала о них как о детях Венди, особенно после того, что пытался сделать Шон. Забрать детей. Какой стыд! И Венди обыграла его, предложив идеальное решение. Нико прищурилась.

– Димитрий, остановитесь, пожалуйста, на секунду, – попросила она. – Я увидела знакомого.

Автомобиль остановился, и когда Шон почти поравнялся с ней, Нико опустила стекло.

– Здравствуй, Шон, – многозначительно произнесла она и холодно улыбнулась.

И не успел он ответить, как Нико исчезла за тонированным стеклом. Вот это уже совсем детский сад, подумала она, но весело. Стоило напомнить Шону, что больше ничто не сойдет ему с рук, что все подруги Венди следят за ним ради нее.

После этой маленькой, но принесшей удовлетворение Нико проделки они поехали дальше по Уэст-Виллидж и свернули на Уэст-Сайд-хайвэй. Река Гудзон отливала тем же тускло-серым цветом, что и небо – низко нависшее, но почему-то удивительно успокаивающее. Приятно было каждый день ехать на работу вдоль реки, и Нико никогда не пренебрегала возможностью взглянуть на нее. По пути она отмечала привычные вехи: заасфальтированную площадку, где катались велосипедисты и роллеры, уродливое синее сооружение, куда со всего города свозили до востребования автомобили, изъятые за неправильную парковку; Челси-Пирс, где занималась верховой ездой Катрина; а затем справа, за небольшим поворотом, ряд рекламных щитов. На первом была помещена реклама маленькой складской компании, всегда немного безвкусная. Но, свернув за угол сегодня, Нико не поверила своим глазам. На месте рекламы складов красовалось огромное изображение Виктории Форд. Виктория, выглядевшая потрясающе в огромной белой шляпе, как у Катрины, только что вышла из белого лимузина и смотрела в сторону своими необычайными глазами орехового цвета. И какое выражение лица! Вышла навстречу фотографам с таким видом, будто только что ненавязчиво и с достоинством завоевала мир. И подпись: «Виктория Форд: живи этим», – а справа внизу три точки – пастельная розовая, голубая и зеленая – и логотип компании «Хаккабис». Теперь весь мир видит, с гордостью подумала Нико. Победы Виктории всегда завораживали, но эта доставила особое удовольствие, потому что именно Нико помогла заключению договора между Викторией и «Хаккабис». И какая же это радость не только предложить грандиозную идею, но и воплотить ее.

Она устроила встречу между Питером Боршем и Викторией полгода назад, когда подруга вернулась из Франции после катастрофического объяснения с Пьером Бертеем на его яхте. Нико никогда так не поступила бы, но Виктория совсем другая. Она творческая, а не корпоративная личность. Виктория не совладала с собой, когда вдруг пришлось проявить корпоративное лицемерие, и превратилась в подростка, полного решимости взбунтоваться против взрослых. Виктория всегда будет поступать по-своему. Она заработала это право и теперь станет богаче их всех. Но Нико и Венди всегда знали, что так и произойдет. Нико набрала номер Виктории.

– Дорогая! – возбужденно воскликнула она. – Я только что проехала мимо твоего щита. Я так горжусь тобой.

– Я сама только что миновала его. Заставила водителя проехать по Уэст-Сайд-хайвэй, чтобы увидеть его – плакат наклеили сегодня после полуночи. Тебе нравится?

– Очень. Идеально. Ты где?

– На Тридцать третьей улице.

– И я на Тридцать третьей. Попроси шофера сбавить скорость, и я догоню тебя.

Нико по-детски улыбнулась. Ей это нравилось, непонятно почему, но было весело, будто стоишь на улице и спрашиваешь кого-то по сотовому, где он, а тот в нескольких шагах от тебя. Подобные ситуации до сих пор вызывали у нее смех. У Виктории был новый золотистый «кадиллак-девиль»; Димитрий пристроился рядом, и женщины опустили стекла, когда их автомобили медленно проехали перекресток.

– Где ты взяла эту машину? – крикнула Нико.

– Только что купила, – высунувшись из окна, ответила Виктория. – Я уже продала двадцать тысяч белых шляп, а сейчас всего девять утра.

– Отлично. Но машина у тебя ужасная.

– Ну разве не здорово? Ни у кого такой нет. И всего за пятьдесят три тысячи долларов. Хорошая сделка! Когда Лайн увидит ее, его хватит удар.

– Прекрасно, дорогая. Увидимся за ленчем? Виктория кивнула и помахала рукой:

– В двенадцать тридцать!

Ее автомобиль внезапно набрал скорость, чтобы проскочить светофор, и резко свернул на Тридцать шестую улицу. Нико откинулась на сиденье, оставив окно открытым и позволив холодному воздуху словно ледяной тканью окутать лицо, – наплевать на все. И кроме того, говорят, что холодный воздух полезен для кожи.

* * *

– Магда увидела шляпу Катрины, и теперь ей нужно такую же, – сказала Венди.

– Какие проблемы, – ответила Виктория. – Я принесу ей вечером.

– Кстати, сегодня утром я видела Шона, – сообщила Нико. – И немного грубо с ним обошлась. Извини, не удержалась. – Отложив меню, она расстелила на коленях салфетку и машинально окинула взглядом зал ресторана. Они сидели за столиком номер один – теперь в ресторане «У Майкла» им обычно отводили этот столик. Хотя Нико и знала, что формально она не самая преуспевающая здесь женщина (в зале сидела пара ведущих из новостных программ, и они наверняка зарабатывали больше), но со времени своего повышения она как будто излучала почти ощутимую (и, как надеялась, настоящую) энергию власти. С другой стороны, в этом могли сыграть роль и чаевые в размере тысячи долларов, которые Нико вручила метрдотелю в тот день, когда три подруги пришли сюда на праздничный ленч.

– Не переживай из-за этого. – Венди покачала головой. – Шон считает, что после нашего разрыва очень многие ведут себя с ним грубо. Говорит, его почти не приглашают на вечеринки…

– Как это грустно, – вставила Виктория, по мнению Нико, искренне жалевшая Шона. Ну, Виктория всех жалеет, она даже дала работу Маффи Уильямс (выплачивая ей, насколько знала Нико, небольшой процент от дохода с огромной лицензионной сделки с «Хаккабис»), когда та в июне ушла из «Би энд си», заявив, что больше не в силах терпеть Пьера Бертея.

– Он переживет. – Венди имела в виду Шона. – А вот я хочу знать про эту шляпу, о которой все говорят, Шляпа! – повернулась она к Нико. – Она очень красивая?

– Это просто шляпа, – ответила Виктория. – Не сравнить с твоим фильмом. Шон и Селден придут?

Венди кивнула:

– Я сказала, что им придется ладить друг с другом. Во всяком случае, Шону. Селден вполне готов проявлять благоразумие. И Магда, естественно, любит его. По-моему, она влюблена в него больше, чем я. Даже похудела на десять фунтов.

– Ты счастлива, и она тоже, – заметила Нико.

– Знаю. Но иногда я чувствую себя виноватой. Как все легко получилось. – Венди говорила о своей новой квартире. Она купила два верхних этажа в одном бывшем складе в Сохо, поэтому она и Шон формально жили порознь, но дети находились близко к обоим разведенным родителям. – Да, легко решить свои проблемы, когда ты преуспевающая женщина и у тебя есть деньги. Я думаю о тех женщинах, у кого ничего этого нет. Через какой ад им приходится проходить. Такое никогда не забудешь.

– Но это существенная причина для того, чтобы добиваться успеха! – пылко воскликнула Нико. – Только тогда ты и понимаешь, зачем так много работала. Чтобы в минуту кризиса твоей семье не пришлось страдать.

Венди молча смотрела в свою тарелку. На лице ее заиграла легкая улыбка.

– Что ж, думаю, вы должны кое-что узнать. Еще рано говорить и, может, ничего не выйдет, но я беременна. – Виктория ахнула, а Нико испытала такой шок, что потеряла дар речи. – Знаю, – продолжила Венди. – Но это получилось случайно. Селден сказал, что не может иметь детей, но ошибся. – Она беспомощно пожала плечами. – Иногда приходится мириться с подобными сюрпризами. Я считаю это подарком за то, что «Пилигримы» наконец-то вышли на экран. Я собиралась купить кольцо с сапфиром, но, пожалуй, это лучше.

«Селден Роуз!» – подумала Нико.

– Венди, это чудесно, – наконец проговорила она.

– Виктору это может не понравиться, но мне наплевать, – заметила Венди. – Я глава «Парадора». Твердо стою на ногах. Селден уже решил, что, если одному из нас придется уйти из «Сплатч», уйдет он. Создаст собственную компанию. Ему этого в любом случае хочется.

– Насчет Виктора не волнуйся. – Нико взмахнула рукой так, словно ее начальник был не значительнее швейцара. – Я это с ним улажу. Сделаю так, что он вообразит, будто это его идея – вы с Селденом и ваш ребенок.

– Не знаю, – проговорила Венди. – С тех пор как я провела те три дня с Шоном и детьми, ухаживая за ними, пока они болели ветрянкой, и пропустила ночной девичник с Викторией в Канне… я подумала, что могу это сделать. Я действительно это делаю. Занимаюсь этим много лет. Это и есть я. У меня есть моя карьера и дети. И мне нужно и то и другое. Я не могу постоянно находиться с детьми, но и они не хотят все время быть со мной. Они не представляют себе такой жизни. И хорошо. И я больше не боюсь этого. Я решила, что не буду чувствовать себя виноватой…

– Тебе и раньше не в чем было винить себя, – заметила Виктория. – Я так рада за тебя.

Она встала, чтобы обнять Венди.

– Эй, это же всего лишь ребенок, – с деланным сарказмом произнесла та. – Еще один… Но на этот раз хотя бы настоящий ребенок, а не взрослый мужчина.

Посмотрев на Викторию и Венди, Нико чуть не расплакалась. «Мы все счастливы», – внезапно подумала она.

– И Виктория со своей шляпой, – весело сказала Нико. – Это восхитительно. Твоя шляпа уже сделала счастливыми двадцать тысяч женщин. Не говоря уже о двух девочках.

Виктория с благодарностью посмотрела на нее.

«Я становлюсь сентиментальной, – подумала Нико. – Вот что со мной происходит. Нужно немедленно прекратить это».

Выйдя после ленча на улицу, Нико решила пойти к Кирби и положить конец их связи. Она планировала заскочить к нему после премьерной вечеринки Венди, но, возможно, чем скорее с этим покончить, тем лучше. Их роман длится уже больше года. Как это случилось? Как и все в жизни, он превратился в рутину. Сначала страсть, возбуждение и трепет, что это сошло тебе с рук. Сейчас трепет отчасти остался – необходимость заметать следы, возможность иметь свою личную жизнь, о которой никто не знает. Вероятно, нечто подобное испытывают наркоманы. Только вот наркомана видно сразу, а тут люди постепенно начали догадываться о ее романе. Нико свернула на Пятьдесят седьмую улицу и поморщилась, вспомнив о заметке в «Пост». Она походила на огромный предупреждающий сигнальный флаг: кто-то что-то знает, но редакторы сочли, что информации недостаточно, чтобы назвать имена.

Небо казалось очень низким и тяжелым, и, быстро идя по Западной Пятьдесят седьмой улице, Нико подумала, что, если бы не холод, она не ощутила бы, что находится на улице. Ей всегда казалось, что этот город накрыт стеклянным колпаком и «находиться на улице» – лишь иллюзия. Все они, размышляла Нико, глядя на лица встречных прохожих, напоминают крохотных существ, заключенных в наполненные водой пресс-папье, в них вглядываются дети, завороженные тем, что происходит в этом крохотном мирке.

На углу Пятьдесят седьмой улицы и Пятой авеню Нико остановилась, собираясь перейти на другую сторону и проехать на такси по Мэдисон-авеню до дома Кирби, но внезапно вспомнила о галстуке для Сеймура. Муж не огорчится, если она забудет, но запомнит, как запоминал все сказанное другими, а потом ловил на слове.

– Люди должны отвечать за свои слова, – говорил он, – должны делать то, что обещали. Вообрази, во что превратится мир, если никто не будет чувствовать необходимости выполнять свои обещания, – воцарится анархия.

– Обещания бывают разной степени важности, – всегда пыталась втолковать ему Нико. – Приходится делать скидку на обстоятельства и важность.

– Важность – чепуха! – возражал он. – Важность – это вершина скользкого склона, ведущего в пропасть хаоса!

Она должна купить ему этот галстук, решила Нико.

Она пересекла Пятую авеню и словно переступила какую-то невидимую границу. Эта часть города, к востоку от Пятой авеню, была значительно приятнее, чем западная сторона. Архитекторы, что ли, много лет назад собрались и наколдовали – наша сторона будет лучше вашей? Толкнув вращающуюся дверь магазина мужской одежды «Бергдорф», Нико попала в объятия теплого, чуть ароматного воздуха. Пахло сосной, скоро Рождество. В этом году они поедут в Аспен и на Сен-Бартс; Сеймур будет кататься на лыжах и плавать, а она, видимо, – в основном работать.

Венди отправится в Индию со своим выводком и Селденом, оставив Шона в Нью-Йорке. Впрочем, нет, теперь, забеременев, она, наверное, не поедет. Шон, должно быть, страшно злится, но что он может сделать? Венди похожа на одного из тех преуспевающих мужчин, которые, разведясь, сразу же обретают новое счастье, тогда как женщина после этого варится в собственном соку дома. Нико пока не вполне была уверена в Селдене (поживем – увидим), но ей очень понравилось, что Венди так ловко обернула ситуацию против Шона. Он даже пожаловаться не мог – Венди дала ему все, что он требовал по бракоразводному соглашению: квартиру, совместную опеку над детьми, средства и алименты на них. Она платила ему пятнадцать тысяч долларов в месяц после вычета налогов.

– Когда мы были женаты, я давала Шону все, что он хотел, но ему и этого было мало, – сказала Венди, и Нико подумала, что точно так же многие мужчины говорят о своих бывших женах.