Текст книги "Обещай мне"

– Пусть будет так… – бесцветным голосом произнесла Филиппа, и плечи ее поникли. – Однако… – она подняла взгляд и сделала слабую попытку вздернуть подбородок, – однако я настаиваю на том, чтобы ваши встречи с Китом проходили в моем присутствии.

– Это подходит мне как нельзя лучше, – сказал Корт, и лицо его озарилось откровенной улыбкой победителя.

Корт рассчитывал отправиться в Сэндхерст-Холл рано поутру, но непредвиденные дела отсрочили поездку, поэтому всю дорогу до Чиппингельма он подстегивал гнедых и притормозил, только въезжая в городок.

Подъехав к церкви святого Адельма, он увидел Филиппу, только что вышедшую из центрального придела в сопровождении преподобного мистера Троттера. Они некоторое время разговаривали, стоя под каменной аркой портала, а потом пошли к воротам церковного двора по кирпичной дорожке, вдоль которой росли маргаритки.

– Доброе утро, леди Сэндхерст, – сказал Корт громко. – Ваше преподобие, доброе утро. Вижу, в провинции поднимаются не так поздно, как принято считать в Лондоне.

Филиппа смотрела на него молча и серьезно.

– Вы все шутите, ваша милость, – с благодушием священника большого и богатого прихода откликнулся мистер Троттер. – А ведь пословица гласит: кто рано встает, тому и Бог дает!

Корт рассеянно улыбнулся в ответ, разглядывая Филиппу. На ней было муслиновое платье в зеленую и серую полоску, настолько воздушное, что ветерок, играя легкой тканью, очерчивал каждый изгиб тела. Соломенная шляпка скрывала волосы Филиппы, но несколько прядей выбились и золотились на солнце. За ночь тучи унеслись прочь, и в солнечном свете, пробивающемся сквозь листву вязов, она выглядела свежее цветка, полного утренней росы. И без сомнения, пахла она так же нежно и волнующе, свежестью и чистотой, как полевой цветок. Корт испытал в этот момент не физическое влечение, нет, а странный трепет души.

– Доброе утро, ваша милость, – со спокойной любезностью сказала Филиппа и слегка склонила голову. – Насколько я понимаю, вы едете в Сэндхерст-Холл?

– Именно так. Я намеревался быть там раньше, но пришлось заняться неотложными делами.

– В таком случае я не прощаюсь с вами. Я распорядилась, чтобы мистер Томпкинсон ждал вас в библиотеке. Вашему вниманию будут предложены все необходимые бумаги.

Корт искал и не находил в ее лице и глазах даже намека на вчерашний страх. Филиппа выглядела спокойной, даже безмятежной, словно находилась в ладу с самой собой. Возможно, подумал он, исповедь облегчила ее мятущуюся душу.

Кучер помог ей подняться в кабриолет, сам устроился рядом и взялся за вожжи, ожидая сигнала к отправлению.

Викарий с самым благосклонным видом пожал ей руку.

– Хочу еще раз подчеркнуть, как мне радостно, леди Сэндхерст, что вы приехали повидать меня сегодня. Я постараюсь в самом скором времени устроить то, о чем вы меня попросили. Прошу вас и впредь бывать и в церкви, и в моем доме. Миссис Троттер будет рада вам.

Филиппа тепло улыбнулась викарию, коротко кивнула Корту и сделала знак кучеру.

Корт некоторое время следил за быстро удаляющимся кабриолетом и думал о том, что его бывшая жена так и не научилась править. Когда-то, на заре их знакомства, он обещал, что научит ее этому. Воспитанница приходского пансиона и к тому же сирота, она и ездила-то в экипажах от случая к случаю, может быть, несколько раз за всю жизнь…

Он хорошо помнил день, когда в Гайд-парке позволил Филиппе самой управлять парой серых в яблоках лошадей. Она была вне себя от восторга, даже подпрыгивала на сиденье, словно ребенок, впервые приглашенный на детский праздник. А он сказал, что, если она будет себя так вести, ее примут за девчонку, а его – за совратителя малолетних. Это вызвало у Филиппы приступ смеха, такого музыкального и искреннего, что не одна пара глаз с восхищением посмотрела на нее. Он так и не сумел привыкнуть к тому, что все мужчины как один с первого взгляда влюбляются в его невесту…

Когда кабриолет скрылся за поворотом, мистер Троттер, тактично державшийся в стороне, подошел к Корту.

– Не желаете ли пройти в дом, ваша милость? Супруга моя будет просто в восторге. Если бы вы знали, что за булочки она печет! Уверен, вы оцените ее кулинарные способности и с удовольствием отдохнете за чашечкой свежего чаю.

– К сожалению, я очень спешу. Неотложные дела в Сэндхерст-Холле. – Корт приподнял бровь и продолжал после недолгой паузы: – Меня удивляет, что вы столь же сердечно пригласили в гости и леди Сэндхерст. Насколько мне помнится, миссис Троттер – женщина весьма строгих правил. Другое дело, пригласить леди Сэндхерст на исповедь, чтобы она могла покаяться в грехах.

– Если человек искренне желает исповедаться, его нет нужды зазывать в церковь, ваша милость, – серьезно, ответил викарий. – Что касается сегодняшнего визита леди Сэндхерст, то она приезжала обсудить со мной, как с пастырем здешнего прихода, вопрос величайшей важности, а именно крещение своего сына Кристофера. Леди Сэндхерст отложила этот священный обряд до возвращения в Англию.

– Должен признаться, мне не приходило в голову, что леди Сэндхерст так заботится о душе моего подопечного, – задумчиво заметил Корт и добавил с нескрываемым сарказмом: – Особы с запятнанной репутацией обычно стараются держаться подальше от церкви.

Уже в следующее мгновение он готов был откусить себе язык. Это была речь обманутого мужа и отвергнутого любовника. Дьявольщина, подумал он с досадой, нужно держать себя в руках, иначе, чего доброго, все станут думать, что он все еще любит эту женщину!

– Ах, ваша милость, ваша милость! – покачал головой викарий. – Раз нам не дано умение заглядывать в глубины человеческих душ, нужно тысячу раз подумать, прежде чем ставить клеймо. Однако я вас задерживаю, хотя сказано: делу время, а потехе час. Желаю вам доброго пути, но хочу добавить: надеюсь в ближайшее воскресенье увидеть вас на проповеди.

– Увы, ваше преподобие, я вынужден вас разочаровать, —Ответил Корт и улыбнулся, чтобы смягчить отказ. – Мы с Господом что-то не очень понимаем друг друга.

– Не в моих правилах настаивать на том, что идет против желаний человека, – кротко заверил мистер Троттер. – Однако мне кажется, что тема воскресной проповеди прямо касается вас, ваша милость, – «Не судите – и не судимы будете».

Корт ничего не сказал на это, и викарий отступил от коляски, подняв руку в прощальном жесте.

Скоро дорога заскользила под колесами экипажа, и Корт выбросил из головы последние слова мистера Троттера. Он не мог думать ни о чем, кроме сына, ожидающего его в Сэндхерст-Холле. В эту ночь он почти не сомкнул глаз. До рассвета мерил шагами спальню, прикидывая, как ему вести себя в сложившейся ситуации. Он уже любил мальчика, а это означало, что придется отказаться от мести.

Как ему хотелось обнять Кита! Сказать ему, кто его настоящий отец. Но чем он мог подтвердить свои слова? Без сомнения, Филиппа будет все отрицать, и Кит, конечно, поверит любимой маме, а не человеку, которого знает всего несколько дней. К тому же это может испугать мальчика. Значит, надо ждать. Не ссориться с Филиппой, ведь злые или насмешливые слова не так сильно заденут мать, как ребенка.

И Корт решил, что будет вести себя, как дружелюбный сосед и искренний друг леди Сэндхерст. Он дал себе слово держаться безупречно – если нужно, ценой сердечного приступа от бессильной ярости.

Глава 9

В течение трех долгих и напряженных часов Корт работал над документами в обществе Стэнли Томпкинсона. Даже через плотно прикрытые двери можно было время от времени слышать голоса. Разговор, судя по всему, шел на повышенных нотах. Лакей, в полдень относивший в библиотеку легкий обед, рассказывал остальным, что, пока он расставлял блюда, мужчины сидели в ледяном молчании, не глядя друг на друга. Долгое время в стенах Сэндхерст-Холла не слышалось мужского голоса, уверенно отдающего приказы, и теперь слуги ходили по коридорам на цыпочках, понимая, что происходящее в библиотеке означает конец их вольготной жизни.

Все это время Филиппа оставалась в комнате Кита. Она решила занять себя, чтобы не нервничать попусту, и усадила мальчика за алфавит. Кит уже умел писать свое имя и заглавные буквы. Некоторое время назад она подумывала, что ему пора подыскать гувернера, но все изменилось, и теперь только герцог Уорбек, как опекун Кита, имел право решать, кто и чему станет учить мальчика. То, что она больше не имеет права голоса, несказанно возмущало Филиппу.

Этой ночью она почти не спала. Хотя угроза Уорбека забрать Кита в свой родовой замок на этот раз не осуществилась, она понимала: он не оставит своего намерения. Надежда была только на Тобиаса.

Мысль о разлуке с сыном наполняла Филиппу ужасом, парализующим волю и ум. Если она потеряет Кита навсегда… Господи, если она потеряет его, то потеряет и смысл существования! Детские страхи пробуждались в душе, заполняли темную спальню, подступали к постели. Неужели снова, в который уже раз, она останется одна на целом свете? Филиппа готова была ползать перед Уорбеком на коленях, только чтобы он не разлучал ее с сыном. Но что проку в мольбах? Разве не умоляла она его шесть лет назад? Она забыла гордость, пытаясь оправдаться, но была холодно, бесчувственно вышвырнута вон…

Тряхнув головой, словно прогоняя страшные мысли, Филиппа вернулась к алфавиту.

– Пойдем лучше на конюшню, посмотрим на лошадей! Ну, мама! – взмолился Кит наконец. – Я не хочу больше сидеть взаперти! Мне душно, я устал, я хочу гулять! – отодвинув стульчик, он бросился к раскрытому окну. – Смотри, дождя нет. Давай выйдем хоть на минуточку!

– Я уже объясняла, почему нам нужно оставаться здесь, – терпеливо ответила Филиппа. – Твой опекун сейчас занят очень важными делами с мистером Томпкинсоном, но потом он придет повидать тебя. Его милость герцог настаивал на том, чтобы мы непременно его дождались. Он хочет сказать тебе что-то важное.

Она вонзила ногти в ладони при мысли, что Уорбек, может быть, собирается сказать Киту, кто его настоящий отец.

А Кит, не подозревая, что над его маленьким миром собралась гроза, оперся локтями о подоконник и вытянул шею, стараясь заглянуть под самое окно. Он был одет очень просто: в нанковые брючки, белую рубашку и легкие башмаки. Филиппа была глубоко убеждена, что чрезмерное изящество наряда и детские шалости – несовместимые вещи.

– Но сколько еще signore герцог будет занят? – спросил Кит всего пару минут спустя.

– Этого я не могу сказать, милый. Придется потерпеть.

Раздался долгий вздох разочарования, и мальчик, не поворачиваясь, беспокойно повел плечами.

– А я что делаю, мама, как по-твоему? – спросил он «взрослым» голосом. – Все утро только и терплю.

Филиппа хотела добавить что-нибудь ободряющее, но за дверью раздался звук тяжелых шагов, и Кит, тотчас забыв все свое недовольство, нетерпеливо повернулся к открывающейся двери. Его лицо осветилось радостной улыбкой, и Филиппа, не глядя, могла бы сказать, кто именно стоит на пороге.

– Мне ужасно жаль, что я заставил тебя ждать так долго, Кит, – послышался низкий и неожиданно теплый голос Уорбека. – Как я понимаю, ты изнываешь от желания нагуляться за все дождливые дни сразу. – Он прошел в комнату и с самым любезным видом поклонился Филиппе. – Леди Сэндхерст, весьма благодарен за выказанное вами терпение.

Под мышкой он держал объемистый сверток.

– Мама сказала, что вы теперь будете моим опекуном, – сообщил Кит с обычной своей непосредственностью. – У меня еще никогда не было опекуна. А что это у вас?

– Кит, милый, задавать такие вопросы невежливо, – мягко упрекнула Филиппа и, памятуя о случае в «Черном лебеде», когда герцог без колебаний высказал свое недовольство поведением Кита, вопросительно посмотрела на него. По правде сказать, Филиппа понятия не имела, как обычно ведет себя мужчина в роли воспитателя: отца она не помнила совершенно, дядю Эразма видела редко, а отец Белль смотрел сквозь пальцы на шалости дочери.

Уорбек ограничился благодушным смешком. Он развернул голубую бумагу, и взору Филиппы открылась большая коробка.

– Это мой тебе подарок. Кит, – объяснил он, протягивая коробку мальчику. – Ну-ка открой ее!

Для начала Кит взвесил коробку на обеих ладонях, и глаза его округлились.

– Значит, вот для чего нужны опекуны! – воскликнул он восторженно. – Чтобы дарить детям подарки!

– В числе прочего, – кивнул Уорбек. Тон его был мягок и полон сдержанной нежности, и измученная душа Филиппы расправила крылья. Возможно, она поторопилась с выводами и он ничего не собирался говорить мальчику. Ведь должен же он понимать, что для пятилетнего ребенка такая новость будет потрясением! Филиппа заглянула в серебряно-серые глаза, но взгляд их был непроницаем.

– Значит, мне можно прямо сейчас открыть ее?

– Разумеется.

– Открывай, милый, – поощрила Филиппа. Под широкую ленту, которой была крест-накрест перевязана коробка, был подсунут небольшой конверт. В нем оказалась визитная карточка Уорбека с надписью на обратной стороне, сделанной крупным, уверенным почерком. Кит протянул ее Филиппе со словами:

– Прочти мне, мама!

Новая волна тревоги захлестнула Филиппу. Но на обратной стороне продолговатого кусочка картона было написано: «Самому многообещающему юному джентльмену во всей Англии. Добро пожаловать домой!»

Последние слова она прочла дрожащим голосом и больно прикусила губу, чтобы не расплакаться. Чувство благодарности нахлынуло на нее – благодарности не Уорбеку, а судьбе за то, что все-таки победило лучшее в человеке. В нескольких словах был только намек на отцовскую любовь, но он был понятен той, что и сама любила мальчика всем сердцем.

– Спасибо, signore, спасибо! Теперь я по-настоящему рад, что приехал в Англию, хотя… хотя все еще не чувствую себя как дома. Я скучаю по каналам и гондолам. – Говоря все это, Кит открывал .несложный замочек. – Ах! Оловянные солдатики! И как раз такие, как я хотел!

Солдатики из коробки Уорбека мало походили на тех, что можно было встретить в магазинах. Ярко раскрашенные фигурки, были видны даже лихо закрученные усы, все детали мундира тщательно выполнены, в том числе и такие мелкие, как шнуры на ментиках. Настоящие человечки, теперь таких не делают. В коробке Корта уместилось целых две армии.

У Филиппы замерло сердце: она поняла, чьи это солдатики.

– Signore, они чудо как хороши! – воскликнул Кит в полном восторге. – Они даже лучше тех, что в магазине мистера Твикена!

– Я так и думал, что они тебе понравятся. – Уор-бек широко улыбнулся, подошел к мальчику и присел рядом, неловко согнув ногу и опираясь на трость, чтобы удержать равновесие. – Теперь у тебя будет две армии, английская и французская. Знаешь, у меня возникло подозрение, что леди Гарриэт ищет солдатиков, которыми играл в детстве… э-э… твой папа, не в том сундуке. Я порылся в своем – и вот, пожалуйста: они все оказались там, обе наши армии. Твоя бабушка просто забыла, что в последний раз сражение происходило под моей крышей.

– Что нужно сказать, Кит? – пролепетала потрясенная Филиппа.

Уорбек дарит Киту свою детскую игрушку, настоящее произведение искусства, которое сейчас можно найти только в антикварном магазине. Может быть, он забыл, что обручен? Что сокровище, подобное этому, передается по наследству?

Корт поднял голову, и взгляды их встретились. Она была бледна в этот день, а темные тени под глазами говорили о том, что не только он провел бессонную ночь. Такая хрупкая, что Корт почувствовал укол жалости. И по-прежнему прекрасная. Модные рукава-фонарики открывали руки, поражающие матовой белизной, не фарфоровой, а теплой и живой. Он вдруг увидел, как эти руки обвивают его шею, а изящные тонкие пальцы зарываются в волосы. Корт вздрогнул. Картинка из его сна. Дьявол! Что эта женщина делает с ним! Как это возможно – страстно желать ту, которую презираешь? А презирает ли он ее? Особенно теперь, когда перед ним эти громадные глаза-озера фиалкового цвета.

– Grazie, signore, grazie![16]16
  Спасибо, синьор, спасибо! (ит.)


[Закрыть] – закричал Кит, возвращая его к действительности.

В порыве благодарности он обхватил Корта за шею и прижался к нему всем своим крепким маленьким телом. Руки сами потянулись к драгоценной добыче, чтобы никогда больше не выпускать ее. Но Корт позволил себе лишь мимолетно прижаться к горячей щеке сына.

– Вот и славно, – только и сказал он.

– И вы поможете мне придумать план сражения, как обещали тогда за обедом?

– Обязательно помогу, но не сейчас. Разве твои Уроки закончились?

– Ну-у-у… – протянул мальчик. – Я все утро только и делал, что учился! Я уже знаю алфавит и могу писать свое имя. Я его написал целых четыре раза!

– Немалое достижение, – похвалил Корт, поднимаясь на ноги. – Ну-с, а я хочу предложить тебе кое-что совсем другое. Учиться ведь нужно не только алфавиту, пора вам знать это, юный джентльмен. Сегодня у нас урок рыбной ловли.

– Рыбной ловли? – повторил Кит недоверчиво, и лицо его снова осветилось. – Вы возьмете меня на рыбалку? Честное слово? Когда же, когда, signore?

– Может быть, сейчас?

– А мама? Она тоже пойдет?

Филиппа затаила дыхание в ожидании ответа. Неужели Уорбек отправится с Китом на прогулку без нее? А если да, то как узнать, имеет ли он на это право? Как он поведет себя, оставшись наедине с сыном? Скажет: «А знаешь, Кит, ведь на самом деле твой отец – я»?

Уорбек, казалось, прочел ее мысли.

– Если твоя мама не возражает против такого мужского времяпровождения, как рыбалка, то пусть идет с нами.

– О, рыбалка – это одно из моих любимейших развлечений! – поспешно солгала Филиппа, вскакивая с места. – Я с удовольствием составлю вам компанию и даже распоряжусь, чтобы миссис Бэбкок уложила корзину для пикника. А я пока переоденусь.

– Нет никакой необходимости звать экономку, – сказал Уорбек. – Я все взял с собой. Но если вам, миледи, нужно переодеться, мы вас подождем. Советую захватить с собой шаль и что-нибудь теплое для Кита: вечера сейчас холодные. Даю пятнадцать минут на сборы.

– Я буду готова через пять, – бросила через плечо Филиппа, торопясь в свою комнату. – Возьми, мама. – Кит протянул Филиппе громадного, отвратительно извивающегося червя. – Я выбрал для тебя самого большого и толстого.

Филиппу замутило при одном взгляде на скользкую тварь, а уж взять его в руки…

– Мне кажется, тебе самому он нравится, вот и забирай его, – заявила она с самым деловым видом. – А я пока посмотрю, как хорошо у тебя все получается.

Уорбек поднял взгляд от крючка, который наживлял для Кита, и по его губам скользнула понимающая усмешка. Он был без куртки и шейного платка, высоко закатанные рукава открывали предплечья могучих рук. В удобных кожаных брюках, высоких сапогах и простой льняной рубашке он выглядел, как настоящий рыбак.

– Женщины слишком трепетны, чтобы брать в руки червяков, – заметил он с видом откровенного мужского превосходства.

– Я ничуть не трепетна! – возмутилась Филиппа и постаралась принять равнодушный вид (как будто можно оставаться равнодушной при виде того, как Божью тварь заживо нанизывают на крючок). – Просто… Прежде чем… э-э… попытать счастья, я посмотрю, что получится у вас.

Она вдруг живо представила себе, как берет червя голой рукой, без перчаток, насаживает его на крючок, а он обвивается вокруг пальца… а вдруг какой-нибудь рыбе придет в голову его проглотить? Тогда нужно будет еще и осклизлую рыбу снимать с крючка!

Но к счастью. Корт с Китом, казалось, забыли про нее, и она уселась на плед под старой ивой. Быстрая и кристально-чистая речка мелодично журчала в нескольких шагах, на берегу в траве было свалено рыбацкое снаряжение. Слева, у самого берега, теснилась кленовая рощица, таинственно затеняя листвой воду; на лугах вдоль реки цвели ярко-фиолетовые колокольчики; во влажной низинке виднелась россыпь незабудок. Филиппа тихонько вздохнула. Возможно, сама идея рыбалки была не особенно удачной, но сцена, на которой разыгрывалось это чисто мужское действо, восхитительна.

Кит, выискивавший в банке самых толстых червей, неожиданно оторвался от своего увлекательного занятия.

– А что такое «трепетный»? – вдруг спросил он Корта.

– Трепетный? Я бы сказал, «трепетная», поскольку к мужчинам это определение не относится. Это особа, которая вопит, как бесноватая, увидев безобидного мышонка. Тебе приходилось видеть такое?

– Нет, бесноватых особ мне видеть не приходилось, – серьезно ответил мальчик после недолгого размышления, – но как-то раз, когда я был на кухне, из угла выбежала крыса. Кухарка вскочила на табурет, выпучила глаза и стала вся красная, а потом как закричит! Я бегал, бегал за крысой, но она была слишком ловкая, и пришлось звать на помощь слуг.

– Чтобы поймать крысу, нужен терьер, – объяснил Корт и пошел вдоль берега, высматривая место для первого заброса. – У тебя есть собака?

Кит рысцой следовал за ним, прижимая к груди коробку с крючками. Весь его вид выражал сознание важности доверенного поручения. Наконец Корт остановился у ивы, низко наклонившейся к воде.

– Нет, у меня нет собаки, – с сожалением признался мальчик, – но у бабушки есть целых пять гончих. Она разрешила мне играть с ними в любое время.

– Нет, я говорю не просто о собаке, а о твоей личной, о которой заботиться должен ты, – несколько рассеянно сказал Корт, делая пробный заброс. – Каждому мальчику нужна собака.

– Да, signore, – откликнулся Кит с таким энтузиазмом, что Корт, забыв об удочке, обернулся к нему.

Мальчик вскарабкался на иву и уселся там, положив коробку на колени. Он держал свое сокровище с таким благоговейным видом, что на душу Корта внезапно снизошло чувство покоя и гармонии. Все вокруг навевало воспоминания. Оба его спутника понятия не имели, что находятся в этот момент в его владениях. Замок был совсем близко, вон там, за старыми, высокими и раскидистыми деревьями.

Ну а то место, где они расположились, было его любимым. Здесь он и его старший брат Крис часто ловили рыбу, мечтая о подвигах и приключениях. Именно брат показал ему, как наживлять крючок, как высматривать притаившуюся в быстрой воде форель и как делать заброс вверх по течению. Ну и конечно, как водить верткую рыбу, не давая ей сорваться с крючка. В двенадцать лет Крис умер от скоротечной чахотки, и Корт тогда оплакивал его именно здесь, у нависшей над водой ветлы. Он лежал в траве, проливая горькие слезы, пока гувернер не нашел его и не привел назад в замок. А отец тогда резко приказал ему не распускать нюни, как девчонка. Мать Корта в это время была в столице. Ослепительно красивая даже в глубоком трауре, она прибыла на похороны в сопровождении очередного любовника, пришепетывающего хлыща, с некоторой брезгливостью оглядевшего девятилетнего Корта сквозь дорогой лорнет…

Встряхнувшись, Корт сделал заброс и протянул Киту удочку. Мальчик поудобнее оседлал толстый ствол и вцепился в удилище, весь трепеща от волнения. Иногда Корт ловил на искусственную наживку (это требовало большего мастерства и ловкости), но на этот раз, чтобы поймать наверняка, он выбрал наживку живую. Форель шла далеко не всегда, и бесконечные забросы могли утомить даже взрослого, не говоря уже о ребенке. Если сегодня Киту удастся поймать хоть парочку, думал Корт, он уже сможет с гордостью назвать себя добытчиком.

Нельзя спускать глаз с поплавка ни на минуту, – объяснил Корт. – Как только он нырнет под воду, зови меня.

– Хорошо, signore, – ответил мальчик и уставился на поплавок.

Оставив его за этим занятием, Корт вернулся, чтобы наживить крючок на удочке Филиппы. Та следила за ним с выражением, близким к испугу. Совсем как жена викария на петушиных боях, усмехнулся Корт.

– Идите к нам, – окликнул он, махнув рукой. – Эту удочку я наживил для вас.

– Нет-нет! – воскликнула Филиппа и нервно передернула плечами. – Сначала… э-э… сначала нужно убедиться, что здесь вообще водится форель.

– Ну, мама! – присоединился к уговорам Кит. – Если ты будешь только сидеть и смотреть, ты ничего не поймаешь.

С неохотой Филиппа поднялась и подошла к Корту. После короткого колебания она решилась бросить взгляд на червяка, отчаянно извивавшегося на крючке.

– Это бедное создание… ему очень больно? – спросила она шепотом.

– Сейчас – да, но как только оно окажется в холодной воде, сразу перестанет испытывать боль, – с самым серьезным видом ответил Корт, отчаянно стараясь не расхохотаться. – Если хотите, я сам заброшу удочку.

– Не нужно! – поспешно воскликнула Филиппа. – Я сама, я умею.

Она нахмурилась и подняла удочку над головой точь-в-точь как ручку зонтика. Леска с червяком на крючке раскачивалась, как маятник. Подойдя к самой кромке подмытого течением берега, так что мыски ботинок нависли над водой, она опустила крючок в воду. На этот раз Корт не смог сдержать смешка.

– Миледи, вы стоите неправильно. Рыба скорее заинтересуется вашими ботинками, чем червяком. Ладно уж, смотрите, как это делается.

Он взял у Филиппы бамбуковое удилище и одним неуловимым движением забросил наживку высоко вверх по течению.

– Рыбалка существует для того, чтобы можно было расслабиться, поэтому не стоит смотреть на нее, как на тяжкий труд.

– Дело в том, милорд, что в лиллибриджском пансионе не учат добывать себе хлеб насущный с помощью удочки. Этот предмет чересчур груб для будущих леди из общества. – В ее глазах плясали смешинки. – Зато выпускницы умеют заказать себе ужин на безупречном французском языке. Так что им не грозит голодная смерть.

– Увы! Но во французских ресторанах не подают только что пойманную форель.

– Signore! – раздался взволнованный возглас Кита. – Кажется, у меня клюет!

Поплавок исчез с поверхности, и было видно, как он судорожно дергается под водой. Конец удилища слегка изогнулся и тоже подергивался вверх-вниз.

– Позволь, я тебе помогу, – Корт взялся за удилище пониже рук сына и показал, как подсечь рыбу. – Подводи ее к берегу.

Вскоре Кит издал вопль восторга: небольшая рыбка затанцевала в прибрежной воде. Когда она оказалась в корзинке, Корт велел Киту самостоятельно насадить червяка на крючок.

– Ой-ой-ой! Корт, Корт! – воскликнула Филиппа высоким испуганным голосом. – Кто-то тащит мою удочку так, что я ее, наверное, не удержу! Что делать?

Судя по тому, как сильно изогнулось удилище, на крючок попалась действительно крупная форель.

– Надо дернуть вверх, вверх! – крикнул Корт, направляясь к ней.

Но Филиппа только растерянно смотрела на дергающееся удилище.

– Вот так! – Корт взял удилище двумя руками, заключив Филиппу в кольцо, очень похожее на объятие.

Когда стало ясно, что добыча не сорвется, он ощутил еще кое-что, кроме азарта: нежный аромат гиацинтов – запах духов Филиппы. Корт обнимал ее куда крепче, чем было нужно. Наконец очень неохотно он опустил руки и отступил. Непостижимо! Стоило коснуться ее – и снова это ни с чем не сравнимое возбуждение, похожее на нестерпимый голод!

– Теперь сматывай леску, очень медленно, без рывков, – сказал он, заставляя голос звучать ровно. – Эта разбойница слишком велика и все еще может спастись бегством.

Филиппа, увлеченная своей нелегкой задачей, даже не заметила, что несколько секунд находилась в его объятиях.

– Сделаю все, что смогу, – клятвенно пообещала она и засмеялась.

В следующее мгновение ее леска обвисла.

– Я упустила ее!

– Совсем не обязательно, – утешил Корт. – Эти создания на редкость хитры и частенько притворяются, чтобы усыпить бдительность рыбака. Может последовать такой рывок!.. – он снова заключил ее в кольцо своих рук. Тела их соприкоснулись, и его, без того напряженное, едва ли не содрогнулось от желания. – Потяни вправо, потом влево… – Теперь еще немного влево… подергай… видишь! Она никуда не делась, по-прежнему крепко сидит на крючке.

Леска снова натянулась, удилище вибрировало от бросков рыбины, не желавшей сдаться.

– Мама, только не позволяй ей сорваться! – Кит не выдержал и, бросив свою удочку, пустился бежать к месту действия. – Держи ее! Держи!

– Не беспокойся, – часто дыша, заверила Филиппа. – Похоже, я осилю эту битву с Левиафаном [17]17
  В библейской мифологии огромное морское чудовище.


[Закрыть]. Я уже вижу ее! Боже мой, да это настоящее чудовище!

Она засмеялась, и форель рванулась изо всех сил, так что Филиппа, от восторга потерявшая бдительность, чуть было не упустила ее.

– Корт, я не справлюсь с ней в одиночку!

– Продолжай сматывать леску и крепче держи удилище, – он отошел взять большой сачок. – Когда она будет у самого берега, я сделаю остальное.

Наконец бешено бьющаяся форель выпрыгнула из воды у самого берега. Корт вошел в воду и ловко поймал рыбину в сачок.

– Ура-а-а! – закричал Кит, исполняя вокруг матери что-то вроде языческого танца. – Ура! Мама поймала Левиафана, мама поймала Левиафана!

– Ив самом деле! – вторила ему Филиппа, сжимая ладонями пламенеющие щеки. – Боже мой. Боже мой! Вы только посмотрите, какая громадина!

Корт двумя руками достал добычу из сачка, прикинул на вес и одобрительно улыбнулся.

– В ней не меньше десяти фунтов. С этого момента он превратился в настоящего инструктора по рыбной ловле, забыв о собственной удочке: наживлял крючки, забрасывал удочки, принимал в сачок подводимую к берегу форель и складывал ее в корзину. Кит и Филиппа так увлеклись, что, казалось, ничего не видели вокруг, и каждую очередную добычу сопровождали криками восторга. Они так шумели, что чуть не распугали всю рыбу.

Только утомившись от возгласов и приплясываний, оба рыбака успокоились и занялись громадной корзиной с припасами. Вскоре пряный запах травы смешался с ароматом мясного пирога и тарталеток с малиной. После обеда Корт, сытый и приятно утомленный, распростерся на спине и заложил руки за голову, глядя в небо сквозь колышущиеся ветви ивы. Кит, подражавший ему буквально во всем, не замедлил сделать то же самое.

Филиппа там временем собрала недоеденную еду в корзину, стараясь не обращать внимания на Уорбека. Утром он держался настороженно, и в каждом его слове ей слышалась издевка, теперь это был другой человек. Прежний. Филиппа вспыхнула. Та гигантская рыбина, ее первая добыча… она едва не упустила ее… и объятия, до боли знакомые и желанные. Ей отчаянно захотелось положить голову на его плечо и замереть так хотя бы на несколько мгновений.

Филиппа робко бросила взгляд из-под ресниц и оцепенела. Отец и сын лежали в одной и той же позе, похожие как две капли воды! Она и предположить не могла, что они так быстро подружатся. Кит будто чувствует кровное родство со своим опекуном и тянется к нему всей душой.

– А ведь и правда, рыбалка – это большое удовольствие, – произнес мальчик, как бы откликаясь на ее мысли.

– Я же говорил, – сказал Уорбек. Кит повернулся на бок, оперся на локоть и несколько минут внимательно смотрел на своего нового друга.

– Знаете, signore, я рад, что именно вы стали моим опекуном.