Текст книги "Обещай мне"

Не менее живо обсуждалась компенсация, полученная Кортом за моральный ущерб. Маркиза Сэндхерста обязали выплатить оскорбленному супругу пятьдесят тысяч фунтов. Адвокат Сэндхерстов даже не оспорил невероятную цифру, и она была принята. В качестве ответного шага Уорбеку предписывалось вернуть полученное за женой приданое, что он с готовностью сделал, не видя никакой пользы для себя в обгорелых руинах Мур-Манора. Даже в период слушания дела аристократия была потрясена очевидной неравноценностью обмена, теперь же обсуждалось и то, что полученные в качестве компенсации деньги Корт выгодно вложил, и они уже принесли ему целое состояние, а в будущем должны еще больше обогатить его. Шесть лет назад он получил возможность обставить заново, и со всевозможной роскошью, свой лондонский дом, а фамильный замок Уорбек-Кастл обрел былое величие. Примерно в это же время его впервые начали называть Уорлоком – разумеется, не в лицо, а за глаза.

Корт рассеянно смотрел в окно, бессознательно сжимая набалдашник трости. До сих пор кое-кто из его знакомых втайне считал, что бегство Филиппы целиком лежит на его совести. Прошло уже шесть лет со дня свадьбы, но соседи-землевладельцы хорошо помнили его живую и милую невесту. Она произвела на них незабываемое и на редкость хорошее впечатление. К нему же всегда относились настороженно. Многих отталкивали его вспыльчивость, склонность к радостям не самым возвышенным и, наконец, цинизм.

Отвернувшись от окна, Корт прошел к шкафчику и налил себе стакан бренди. Со стаканом в руке он снова устроился за столом. Положив голову на высокую спинку кресла, он невидящим взглядом уставился на расписной потолок, перебирая в памяти события двух последних недель. Это были не самые удачные дни его жизни. Единственным лучом света в их унылом сумраке явилось сообщение, промелькнувшее в газете «Морнинг пост»: лорд и леди Броунлоу объявляли о расторжении помолвки своей дочери Клер с герцогом Уорбеком. Сия приятная новость ожидала его по возвращении из Кента.

Ежедневные визиты в Сэндхерст-Холл он не стал бы называть лучиками света – скорее, они были глотками свежего воздуха. Покончив с утренними делами, он ехал повидать сына. Был наконец куплен симпатичный пони, о котором молва трубила уже тогда, когда Корт только сговорился с владельцем о покупке. Кит теперь учился ездить на лошадке под присмотром опытного грума Сэндхерстов. Они дважды выбирались на рыбалку в сопровождении Fancuillo. Оба раза Филиппа наотрез отказалась составить им компанию.

Она избегала Корта после бала в «Рокингемском аббатстве», когда они наговорили друг другу немало горьких слов. Если им приходилось сталкиваться, она откровенно пряталась за спины Бланш и Беатрисы, без которых теперь не появлялась. Всю первую неделю она возила их то любоваться видами, то за покупками в Чип-пингельм, то выбирать место для строительства новой школы. Наконец престарелые сестры, до тех пор считавшие себя неутомимыми, взмолились о пощаде. Тогда Филиппа взялась за свекровь. Леди Гарриэт безропотно терпела, но с каждым днем вид ее все более говорил о том, что и она устала.

Корт больше не мог выносить ее нелепого отчуждения и воззвал к леди Гарриэт; та согласилась склонить невестку к мирным переговорам. В парадной гостиной Сэндхерст-Холла в присутствии вдовствующей маркизы он не менее пяти раз извинился за свои резкие слова и даже назвал свое поведение идиотским – все тщетно. Филиппа покорно выслушала его, но глаза ее остались пустыми. Потеряв терпение, Корт вскочил с места и выругался. Филиппа ничего не сказала на это, только приподняла брови и посмотрела на свекровь. На лице ее ясно читалось: «Вот видите, этот человек неисправим. Он был, есть и останется грубым животным, и если бы не злополучное опекунство, мы едва ли стали бы терпеть его присутствие».

Разговор состоялся два дня назад. По возвращении из Сэндхерст-Холла Корта ожидала депеша Эмори Фрая, и он полностью отдался ожиданию, отказавшись даже от свиданий с Китом. До прибытия сыщика оставались считанные минуты.

Появился дворецкий. Ему было приказано провести гостя в кабинет незамедлительно.

– Мистер Фрай! – воскликнул Корт. – Рад видеть вас снова.

Он вышел из-за стола, едва сыщик переступил порог, и поспешил ему навстречу, словно тот был дорогим гостем. Они обменялись рукопожатием и уселись напротив друг друга, как и в первую встречу.

– Благодарю за теплый прием, ваша милость, – любезно сказал Фрай, пристраивая на коленях дорогой кожаный портфель.

Корт с интересом его оглядел. Дешевый и не слишком Хорошо отглаженный твидовый костюм исчез, Эмори Фрай был одет ныне дорого и элегантно. Сам он также изменился к лучшему. Несколько дополнительных фунтов веса пошли ему на пользу. Теперь он скорее напоминал преуспевающего банкира, чем служителя закона, и только прежняя цепкость взгляда говорила, что перемены затронули его лишь внешне.

– Немного бренди, мистер Фрай?

– Благодарю, ваша милость, но я взял за правило употреблять спиртное только после работы. В нашем деле ясность ума значит больше, чем все остальное.

– В таком случае давайте начнем.

– Как желаете, ваша милость. Для начала я предлагаю вашему вниманию копию свидетельства о браке Артура Роберта Бентинка и Филиппы Гиацинты Шелбурн, урожденной Мур. Оба английские подданные и по вероисповеданию протестанты, они не могли быть обвенчаны в церкви, в связи с чем процедура была гражданской и совершилась только благодаря ходатайству Доминико Флабианко, герцога Падуанского, Венецианского и Веронского. На этом документе вы можете видеть дату – 21 марта 1809 года. Осмелюсь заметить, это тремя неделями позже того, как палата лордов одобрила билль о вашем разводе с леди Фи-липпой. Известие об этом доставил в Венецию специальный курьер. Таким образом, ваша милость, леди Сэндхерст является вдовой маркиза Сэндхерста на самых законных основаниях. – Эмори Фрай отделил один лист от остальных и протянул его Корту. – Изволите видеть, документ составлен по-латыни.

Корт принял лист, бегло просмотрел его, отложил в сторону и снова поднял взгляд на лицо сыщика, молча ожидая продолжения.

– Следующей будет копия свидетельства о рождении некоего младенца мужского пола, рожденного в Венеции от маркиза и маркизы Сэндхерст. Как видите, в соответствии с этим документом названное событие случилось через два дня после того, как вышеуказанная пара сочеталась законным браком. Оригинал свидетельства подписан все тем же Доминико Флабианко, герцогом Падуанским, Венецианским и Веронским и имеет на себе его именную печать. Поскольку младенец не был окрещен, имени его здесь не указано, однако не представляет сомнений, что речь идет об интересующем вас ребенке.

Разочарование, охватившее Корта, было таким сильным, что он потерял дар речи. Он принял документ и впился в него взглядом, отказываясь поверить увиденному. Дьявол, дьявол, дьявол! Он был почти уверен: расследование поможет доказать, что именно он законный отец Кита. Когда наконец он собрался с силами и поднял глаза, сыщик смотрел на него с непроницаемым видом.

– Благодарю вас за те усилия, которые вы затратили, мистер Фрай, – сказал Корт, тщетно стараясь скрыть досаду. – Я ожидал иного результата, но это не ваша вина, и потому вы получите обещанное вознаграждение.

– Минуточку, ваша милость, минуточку! – перебил Фрай. Он достал еще один лист бумаги и аккуратно разложил его на портфеле. – Я еще не закончил. Последним хочу предложить вашему вниманию показания Изабеллы Конеглиано, повитухи. Эта особа принимала 5 роды у маркизы Сэндхерст. Изволите видеть, она клянется перед Богом, что на самом деле упомянутый младенец мужского пола был рожден 25 февраля.

– То есть за три дня до проведения палатой лордов билля о разводе! – Корт поднялся, глядя на сыщика сверкающими глазами. – Значит, Кристофер является моим законным сыном, и теперь я смогу это доказать! – Он почти выхватил лист пергамента из рук Эмори Фрая. – Мистер Фрай! За это вам полагается не только обещанное вознаграждение, но и премия!

– Однако ваша милость, не следует забывать, что на руках у маркизы Сэндхерст остаются подлинники двух документов, свидетельство о браке и свидетельство о рождении, – предостерег сыщик. – В соответствии с ними мальчик является законным сыном ныне покойного маркиза. Кроме того, хочу напомнить, что последний в завещании подтвердил свое отцовство. Если даже мы представим в суд письменные показания повитухи, магистрат, возможно, не сочтет это достаточным свидетельством. Скорее всего решение суда будет зависеть от того, кто является персоной более влиятельной, истец или ответчица. – Он воздел руки, как бы желая выразить сомнение в исходе дела. – Как видите, ваша милость, я абсолютно честен с вами.

– Я выиграю дело! – уверенно заявил Корт. – Обещаю, когда это случится, я добавлю изрядную сумму к той, что вы уже заработали.

– Не спешите с обещаниями, ваша милость, – серьезно произнес Фрай, пригладив остатки шевелюры. – Очень может быть, вы передумаете, когда узнает, те, что отныне я буду работать на Доминико Флабианко. Он взял с меня слово, что, как только с вашим делом будет покончено, я выясню кое-что уже для него.

– Что же? – нахмурился Корт.

– Дело снова касается маркиза Сэндхерста и его вдовы.

– Однако я вижу, ваш итальянец намерен участвовать в каждом акте этого фарса!

– Это не просто итальянец, – возразил Фрай, – а самый богатый и могущественный аристократ Венеции. Он удостоил меня личной аудиенции… – Он помолчал, потом продолжил: – Во время которой я всерьез опасался за свою жизнь, а ведь я не робкого десятка, ваша милость.

– Нельзя ли подробнее?

Корт был заинтригован. Он поудобнее уселся в кресле и приготовился слушать. Очевидно, Эмори Фраю и самому не терпелось кому-нибудь рассказать о знакомстве с Доминико Флабианко, и он охотно начал свою повесть. Закончил он так:

– Герцог отнесся к знатным англичанам настолько дружески, насколько это возможно, и некоторые из опрошенных мною уверяли, что причиной тому была его любовь к прекрасной маркизе. Я не склонен был этому верить, пока лично не побеседовал с герцогом. Полагаю, он и по сей день хранит в душе это чувство. Он желает знать все о тех, кому покровительствовал, особенно же его интересуют две вещи: пожар, уничтоживший Мур-Манор, и болезнь маркиза Сэндхерста.

– Как все это, однако, странно, – задумчиво произнес Корт. – И для чего же ему эти сведения?

– Ему они не нужны. Он желает, чтобы я предоставил их вам.

– Но почему?!

– Пока я не могу ответить на этот вопрос. Возможно, результаты расследования прояснят дело.

– Это все, мистер Фрай? Не упустили ли вы чего-нибудь?

– Не то чтобы упустил, ваша милость, а оставил, так сказать, на десерт, – без улыбки ответил Фрай. – Я опросил слуг палаццо, в котором Сэндхерсты жили с момента прибытия и до отъезда овдовевшей маркизы в Англию. Оказывается, Артур Бентинк уже был нездоров, когда беглецы ступили на итальянскую землю. Более того, он был неизлечимо болен. Впоследствии его здоровье несколько раз улучшалось, но всегда ненадолго, и ему не было суждено оправиться от этой болезни. По свидетельствам слуг, милорд и миледи имели отдельные спальни и не выказывали никаких свидетельств интимной близости даже после того, как их связал брачный обет.

– Чепуха!

– Вы вправе не верить, ваша милость, но хочу заметить: Доминико Флабианко поверил, – сыщик был безукоризненно вежлив, но почему-то казалось, что он осуждает некую знатную особу за недостаток благородства.

На время Корт забыл о его присутствии, переваривая неожиданную новость. Она до такой степени шла вразрез с его пониманием человеческой природы (и особенно природы женской), что он попросту не мог ее принять. Филиппа – женщина темпераментная, да и Сэндхерст был далеко не святой. С юных лет избалованный женским вниманием, он не отказывал себе в плотских утехах. Но самым слабым звеном в теории братско-сестринской любви между Артуром и Филиппой был шейный платок, найденный Кортом в супружеской постели.

– Полагаю, все объясняется просто, – наконец сказал он. – Ваш итальянец заплатил слугам за ложные показания.

– Возможно, – кивнул Фрай, застегнул портфель и легко поднялся на ноги, – а возможно, и нет. Чтобы не строить выводов на предположениях, я прошу вашего позволения продолжить расследование. Я удовольствуюсь небольшим сроком – скажем, месяцем. Соблаговолите подождать с подачей иска до тех пор, пока не выслушаете мой отчет. У меня есть серьезные основания предполагать, что упомянутая леди не виновна по всем пунктам предъявленных ей обвинений.

– Даю слово, что не подам иска в течение месяца, – хрипло произнес Корт, сжимая набалдашник трости до боли в пальцах. – Мистер Фрай, я не уверен в успехе, но если вы предоставите доказательства невиновности Филиппы, я отдам вам половину состояния!

– Это излишне, ваша милость, – сказал Фрай, впервые с начала разговора улыбнувшись. – Дело в том, что состояние у меня уже есть. Герцог Падуанский, Венецианский и Веронский – человек поразительной щедрости.

В кабинете еще не успело затихнуть эхо его шагов, как леди Августа стремительно переступила порог. Корт встретил ее торжествующей улыбкой.

– Я вижу, твой приятель с Боу-стрит принес хорошие новости, – заметила она, не скрывая иронии, и указала на документы, разложенные на столе.

– Не просто хорошие, бабушка, а превосходные! Корт стоял у окна, всей грудью вдыхая насыщенный ароматом роз воздух. Ему хотелось сесть на коня или заняться фехтованием – словом, действовать.

– Теперь у меня есть доказательство того, что Кит мой законный сын!

– Вот как? – На лице вдовствующей герцогини выразилось нескрываемое неудовольствие; она собрала бумаги и по одной перечитала их. – Так, понятно… и что же ты намерен делать с этим доказательством, дорогой мой внук?

Несколько секунд он молча и изумленно смотрел на старую аристократку. Ее неодобрение явилось для него полной неожиданностью.

– Я воспользуюсь им, чтобы вернуть сына, что же еще? По-твоему, я все это затеял, чтобы украсить документами стену?

– Значит, ты хочешь навсегда вырвать ребенка из рук матери, – констатировала леди Августа. – Вполне в твоем духе, Кортни. Но для начала советую наведаться к преподобному мистеру Троттеру.

– Это еще зачем?

– О, я охотно объясню, хотя еще сегодня утром не собиралась этого делать. Пока ты, Кортни, добивался от «снежной королевы» разрыва помолвки, все остальные, я имею в виду Рокингемов, леди Гарриэт и себя, присутствовали на закрытом крещении в церкви святого Адельма. Полагаю, ты нашел бы интересной запись в метриках, если бы потрудился туда заглянуть.

– Так Кит окрещен?

– И не только окрещен, но и поименован как Кристофер Кортни Шелбурн. Так-то вот, дорогой мой внук, скорый на поступки, но не на здравые размышления. – Леди Августа аккуратно сложила бумаги в стопку, поднялась и поплыла к двери. Там она обернулась и, встретив ошеломленный взгляд Корта, улыбнулась. – Филиппа упросила нас всех, чтобы мы сберегли тайну крещения Кита. Не навсегда, конечно, а только до тех пор, пока она не решит, что настало время тебе узнать все Думаю, это время настало, жаль только, что нашей дорогой девочки нет здесь, чтобы поговорить с тобой. Признавая твое отцовство, она понимала, что может навсегда потерять сына. Так неужто она не заслуживает лучшей участи, чем новый судебный процесс? Спрячь эти бумаги, Кортни, и постарайся хоть один раз в жизни поступить по велению лучшей части твоей души,

Когда дверь за ней закрылась. Корт уселся на широкий мраморный подоконник и глубоко задумался.

Ну и денек, подумал он и улыбнулся.

Глава 17

Прошло три с половиной недели со дня возвращения из Галлс-Нест, и Филиппа исчерпала вежливые отговорки, которыми отвечала на приглашения леди Августы. Когда Бланш и Беатриса вернулись в лиллибридж-ский пансион, вдовствующая герцогиня решительно отказалась слушать объяснения, почему Филиппа и Кит не могут несколько дней погостить в Уорбек-Кастле. Филиппа попробовала воззвать к леди Гарриэт, но оказалось, что та уже успела рассказать мальчику о старом фамильном замке Уорбеков. Более того, она заверила его, что по возвращении из Лондона герцог захочет узнать мнение своего подопечного об этом величественном родовом гнезде.

Так Филиппа узнала, что Корт снова в Лондоне. Ей хватило на сборы получаса, и вскоре бело-зеленый кабриолет леди Гарриэт уносил мать, сына и его няню к Уорбек-Кастлу. Леди Августа, сияя улыбкой, приветствовала гостей с верхней ступеньки парадной лестницы, а за ее спиной маячил изумленный дворецкий. Его изумление было тем более забавно, что на памяти Филиппы он никогда не терял достоинства и невозмутимости.

В первый день леди Августа устроила экскурсию по дому. Прежде всего они осмотрели коллекцию древностей из Египта, вещи с раскопок Византии. Секретарь Корта служил им гидом, подробно рассказывая о происхождении, возрасте и назначении каждого предмета. Нейл Толандер, увидев Кита, был изумлен не меньше, чем старый добрый Пил, но не выказал своего удивления. Однако и он не мог удержаться и время от времени бросал взгляды в сторону мальчика. Странное дело, это Филиппу не тревожило. Наоборот, она чуть не расхохоталась.

На следующий день Кит отправился на конюшню и быстро перезнакомился со всеми конюхами и грумами. Интересно было видеть, как эти грубоватые парни лезут из кожи вон, чтобы позабавить молодого маркиза. Да и не только они, вся прислуга Уорбек-Кастла, казалось, только и мечтала принять под свое коллективное покровительство это юное создание.

Филиппа хорошо помнила Уорбек-Кастл. Это было старинное здание, построенное в тринадцатом веке на месте нормандской крепости, и каждый новый хозяин считал своим долгом заново вычистить и углубить ров, обновить стены. Жилая часть дома располагалась в крыле, относящемся к эпохе Стюартов. Пиршественный зал, занимавший всю центральную часть замка, был сохранен во всем своем угрюмом великолепии. Его потолок, одновременно являвшийся сводом главной башни, опирался на деревянные колонны, прочные, как камень, и покрытые причудливой резьбой. Средневековые гобелены были великолепно отрестаарированы и сверкали яркими красками. Во всем этом убранстве было что-то варварское.

Филиппе отвели спальню, которую она занимала после свадьбы. За шесть лет многие комнаты переоборудовали, но эту оставили в неприкосновенности. Просторная и светлая, обставленная мебелью времен королевы Анны, спальня выглядела в точности так же, как в то утро, когда молодожены покинули замок и направились в лондонский дом герцога. В гардеробной по-прежнему висела одежда шестилетней давности, прикрытая от пыли папиросной бумагой. Филиппе показалось, что время повернулось вспять.

И вот сейчас, накануне отъезда из Уорбек-Кастла, Филиппа стояла посредине спальни, сдерживая слезы. Она не могла сказать, отчего они: от радости, что она наконец покидает этот дом, или от печали. Визит в Уорбек-Кастл обернулся путешествием в прошлое. Брак ее был слишком короток, чтобы всем сердцем полюбить замок, но за две недели, проведенные в нем, она потянулась к нему душой, впервые почувствовала, что такое настоящий дом.

До последнего вечера она не прикасалась к ящикам комода, опасаясь найти там безделушки, которые еще больше разбередят память, но сейчас не удержалась и выдвинула ящичек туалетного столика. Как она и ожидала, внутри оказалась черная лакированная коробка. Филиппа медленно открыла ее. В углублении на красном бархате лежало бриллиантовое колье с крупным аметистом и серьги в пару ему. Это был свадебный подарок Корта. Чуть ниже покоилось обручальное кольцо, которое Филиппа заложила, чтобы заплатить за дорогу до Венеции. И наконец, в коробке находился золотой медальон на цепочке, который шесть лет назад она позволила надеть себе на шею в знак того, что принимает предложение руки и сердца. После ее бегства медальон остался в Уорбек-Хаусе, но, как видно, был привезен в замок вскоре после того, как она покинула страну.

Филиппа помедлила, прежде чем вынуть медальон из коробки, зная, что не сможет удержаться от слез. На обратной стороне было выгравировано несколько слов, которые она хорошо помнила: «Обещай мне прекрасное навеки».

Слезы хлынули из глаз, но она не пыталась остановить их. Медленно и осторожно, как невероятно хрупкую вещь, Филиппа положила медальон в коробку, а коробку в ящик и задвинула его. Из большого зеркала на нее печально смотрела молодая женщина с бледным заплаканным лицом. Не в силах вынесли ее укоризненного взгляда, Филиппа прошла к высокому стрельчатому окну. Стояла ясная звездная ночь, и черный бархат небес казался совсем близким. Но Филиппа чувствовала только невыносимую боль потери и тоску по тому, что не сложилось и никогда уже не сложится.

И в этот тягостный момент она приняла решение. Невозможно дольше откладывать неизбежное. Пора рассказать Корту о крещении. Она объяснит ему все. А потом… узнав о подделанных документах, он заберет сына у лживой матери.

До самого бала в «Рокингемском аббатстве» в душе ее теплилась надежда на чудо. Не ссора на балконе убила ее. Именно в тот вечер она поняла, что воссоединение невозможно: он готов жениться, но не готов поверить ей. До конца жизни он считал бы ее способной на измену…

Неожиданно Филиппа поняла, что она не одна в комнате. Филиппа обернулась. На пороге стоял Корт и молча смотрел на нее.

Он был одет совершенно по-домашнему, в длинный бархатный халат, босиком. Насколько она знала этого человека, под халатом ничего не было. У Филиппы перехватило дыхание. Сердце, только что бившееся с унылой размеренностью, начало частить.

– Вот ты и дома, Филиппа, – сказал Корт негромко.

– Но как же… ты же должен сейчас быть в Лондоне! – глупо заявила она. – Ты уехал всего четыре дня назад!

– Боюсь, мой отъезд в Лондон был всего лишь беспочвенным слухом, – спокойно возразил он.

– И кто же его распустил? Не ты ли? А твоя бабушка и рада была подхватить!

– Не только бабушка, но и добрейшая леди Гарри-эт, – Корт шагнул к Филиппе. – Тебе не показалось, что она как-то уж слишком охотно дала согласие на ваш отъезд? Наши дорогие титулованные вдовы пришли к решению, что нам нужно поговорить наедине.

– В таком случае куда же ты ездил?

– Недалеко. В Чиппингельм. Я снял комнату в «Черном лебеде» на пару ночей и всласть отдохнул от забот, пока ты осматривала замок. Мне хотелось, чтобы ты чувствовала себя спокойно, совсем как прежде. Да и Киту не мешало освоиться в его будущем доме.

Филиппа не нашлась, что ответить на это в высшей степени нахальное заявление. Что за человек! Просто интриган какой-то!

– Мне нужно зайти к Киту, – пробормотала она, – а потом… а потом я попрошу тебя удалиться, я собираюсь лечь.

– Нет никакой необходимости заглядывать к Киту, – заверил Корт. – Буквально пару минут назад я заходил в его комнату, чтобы проверить, все ли в порядке. Наш сын крепко спит в громадной постели, в которой ему так удобно будет спать ночь за ночью. Его хорошенькая няня плетет кружева в соседней комнате и, конечно, присмотрит за ним, если он проснется. Впрочем, с чего бы ему просыпаться? В Уорбек-Кастле всем хорошо спится.

Не выдержав его настойчивого взгляда, Филиппа опустила глаза на свои руки, теребящие пояс халата.

– В любом случае тебе лучше уйти, – сказала она не слишком уверенно. – У нас есть о чем поговорить, но это может подождать до утра, не так ли?

Она отвернулась к туалетному столику, чтобы скрыть дрожь, бившую ее.

– Нет, не так! – заявил Корт категорическим тоном. – То, что нам предстоит обсудить, не терпит отлагательства.

Он почувствовал, что робкая мольба соблюдать приличия тронула его и он готов уступить. А это было очень некстати. Он пришел получить ответы на все вопросы разом и не намерен тянуть с этим больше ни дня.

Но Филиппа была так хороша в своем милом домашнем наряде, что мысли о важном разговоре сами собой улетучились. Она была в белом шелковом халате, застегивающемся на множество мелких пуговок, все еще причесанная для ужина, с серебряными гребнями в высокой прическе. Святая из его снов. Корт тряхнул головой, прогоняя наваждение.

– Я хочу, – начал он решительно, – чтобы разговор, не состоявшийся между нами шесть лет назад, все-таки произошел. Я имею в виду тот день, когда ты приехала в Уорбек-Хаус, а я отказал тебе в свидании. Запоздало признаю, что вел себя, как упрямый осел. Однако я готов исправить дело. Я слушаю.

– Да, но… я не помню, что собиралась сказать, – пролепетала Филиппа. Глаза ее расширились от страха, она смотрела на Корта, словно была не в силах отвести от него взгляда. – Прошло уже шесть лет, и я… я…

– Если ты захочешь, то вспомнишь, – произнес он мягко, но настойчиво. – Представь, что этих шести лет не было. Зачем ты приходила тогда? Сказать, что ждешь ребенка?

Корт ждал ответа почти с трепетом, чувствуя, что застарелая душевная рана, мучившая его годами, вот-вот вскроется. Он сам виноват, что выздоровление так долго не наступало, он питал свою боль безумной ревностью и горьким цинизмом, пока она совершенно не изъела его душу.

– Говори же, Филиппа! Ты хотела просить меня принять тебя обратно ради ребенка?

– Нет… – прошептала она, глядя ему в глаза. – Нет, Корт. Я даже не собиралась говорить тебе, что беременна. Я хотела, чтобы ты поверил мне.

– Что? Ты хотела заставить меня поверить, что между тобой и Сэндхерстом ничего не было? Это было невозможно, и ты знала это!

– И все же я молилась, чтобы ты поверил.

– Поверить в твою невиновность! – с горечью воскликнул он, рывком вытянул из кармана белый шелковый платок и ткнул им почти в самое лицо Филиппы. – По-твоему, что это? Как этот предмет мог оказаться у меня?

Некоторое время Филиппа с недоумением смотрела на кусок шелковой ткани, уже слегка пожелтевший от времени.

– Что это?

– Это я должен спросить, что это! – с едкой иронией выговорил Корт. – Я уверен, ты узнаешь этот предмет одежды. У Сэндхерста было по меньшей мере десять таких.

– Шейный платок…—тихо сказала Филиппа, осторожно взяла за краешек и всмотрелась в инициалы. – Нет, я не помню, чтобы у Сэнди был такой платок.

– Но ты же не станешь отрицать, что именно его монограмма здесь вышита! – сердито воскликнул Корт, нависая над ней, как воплощение обвинения.

– Ну и что с того? – спросила она, окончательно сбитая с толку. Он вел себя так странно, почти безумно, что она почувствовала прежний страх. – Допустим, это платок Сэнди. Какая разница, кому он принадлежит?

– В данном случае очень большая разница, – с горькой усмешкой ответил Корт. – Знаешь, где я нашел эту тряпку? В нашей с тобой постели на следующий день после того, как прервал ваше трогательное свидание с Сэндхерстом.

Тоненький звук сорвался с ее губ. Она стояла, не сводя взгляда со скомканного платка, потом спросила:

– Как он мог оказаться в нашей постели?

– Это как раз тот вопрос, который мучил меня в течение шести лет. И вот теперь я задаю его тебе, Филиппа: как мужской шейный платок с монограммой маркиза Сэндхерста мог оказаться в нашей постели?

Он снова ткнул платком ей в лицо. Мягкая ткань на мгновение коснулась щеки Филиппы, и та отшатнулась, точно обожженная.

– Я не знаю! Не знаю! Может быть, кто-то нарочно подложил его туда!

– Да? И кому же могло это прийти в голову? Подложить платок Сэндхерста именно в тот день, когда я вернулся!

– Я не могу объяснить! Знаю только, что я тут ни при чем, что это чья-то подлая, гадкая шутка!

– В таком случае этот шутник, кто бы он ни был, умирал со смеху, когда парламент проводил билль о разводе!

Внезапно Филиппа выхватила платок из руки Корта и отшвырнула его.

– Послушай… послушай меня! Корт, я клянусь всем, что мне дорого, что я невиновна!

Казалось, даже не он сам, а душа его заглянула в глаза Филиппы. Он почувствовал, что она говорит правду, и облегчение, неописуемое облегчение волной захлестнуло его. Что бы ни натворила Филиппа, она не осквернила супружеской постели. И прежде чем Корт успел осознать это, из самой глубины его души вырвались слова:

– Я тебе верю…

Но потом он выругался сквозь зубы. Кому могло прийти в голову сунуть ему в постель платок Сэнди? Ни один человек, даже из числа его недоброжелателей, не осмелился бы на такой поступок.

– Мне некого больше подозревать, кроме разве что Сэндхерста, – угрюмо произнес он. – Он мог подбросить платок, чтобы я подумал худшее и развелся с тобой. Он надеялся, что таким образом заполучит тебя…

– Невозможно! – возразила Филиппа с глубочайшей убежденностью. – Сэнди был не способен на такую гнусность. Он любил тебя, Корт, любил до самой смерти.

Она подняла платок, бережно его свернула, ненадолго прижала к груди и повесила на спинку кресла. Потом встретила взгляд Корта и выпрямилась, словно набираясь решимости.

– Должно быть, ты не более готов выслушать меня, чем шесть лет назад, но ты настаивал на объяснении. Для меня это так же важно, как и для тебя. Когда ты ворвался в отдельный кабинет «Четырех карет», обезумев от ревности, между мной и Сэнди ничего не было. Да, ты застал нас в объятиях друг друга, но то было невинное объятие, объятие друзей.

Корт чувствовал всем своим существом, что Филиппа говорит правду. Но поверить означало признать, что он один виноват во всем, только его безумная, безрассудная ревность разрушила их счастье, принесла боль близким и любимым людям.

Он полюбил Филиппу Гиацинту Мур с первого взгляда, но с первой же минуты он считал себя недостойным ее любви. Никто никогда не любил его, кроме бабушки, даже родители, так как могла его полюбить женщина столь совершенная?

И все же он сделал все, чтобы обладать Филиппой Он берег свое бесценное сокровище как зеницу ока, в каждом мужчине видя потенциального вора, и в глубине своей измученной души был уверен, что наиболее ловкий из них рано или поздно отберет ее. Однажды Филиппа встретит человека более достойного. Такого, как Артур Бентинк. Как нелепо повернулось все в его жизни! Именно отчаянное желание сохранить Филиппу привело к тому, что он потерял ее. Он своими руками толкнул жену в объятия Сэндхерста! Если бы не его бешеная ревность, они так и остались бы друзьями.

– Я так хочу верить тебе, Филиппа… Но больше я хочу, чтобы прошлое осталось в прошлом, а мы начали все сначала.

– О мой дорогой, мой единственный! – прошептала она. – Я хочу этого больше всего на свете.

Он привлек Филиппу к себе. Поцелуй был долог и нежен. Без слов Корт сказал, что любил прежде и любит теперь, что все еще поправимо и будущее возможно.

– Теперь я могу обещать тебе одну очень важную вещь, Филиппа, – сказал Корт, заглядывая ей в глаза. – Что бы ни случилось, я никогда больше не задам тебе вопросов о том дне, никогда не стану мучить тебя, требуя новых объяснений. Клянусь, отныне я буду безоговорочно доверять тебе. На этом наш разговор окончен.