Текст книги "Наследство Валентины"

Глава 23

На следующее утро Джеймс почти не хромал и даже помог Баджеру сложить блюда и супницы обратно в фургон, а графине – сесть в седло. Он галантно поцеловал ей руку и широко улыбнулся, предвкушая, как будет ворчать Маркус, что тот и сделал, пообещав при этом извалять кузена в грязи, как только тот поправится.

Джеймс и Джесси махали вслед, пока гости не исчезли из вида. Джеймс радостно потер руки. Он был полон энергии и готов наверстать потерянное за последние два дня. И страшно удивился за завтраком, что смотрит на Джесси, как голодный волк.

Джесси, однако, весело болтала, очевидно, не сознавая, что его вожделение ежеминутно возрастает. Он больше не мог ждать. Все тело тупо ныло. Ему нужно только одно – поскорее затащить жену в постель.

– …Как по-твоему, не купить ли и нам пару павлинов? Мне бы хотелось такого, как Фред, который постоянно прижимает «даму сердца» к дереву или стене.

– Джесси, заводи хоть дюжину павлинов, если пожелаешь. А сейчас доедай завтрак и поухаживай за мной.

– И что от меня требуется? – с деланой невинностью осведомилась Джесси, хотя выглядела при этом невероятно соблазнительно – локоны кокетливо подпрыгивают, когда она склоняет голову набок, глаза коварно поблескивают, щеки разрумянились, рот полуоткрыт.

– Увидишь. Ты сыта?

Джесси, отбросив салфетку, улыбнулась мужу:

– Сыта.

– Тогда пойдем.

И конечно, он повел ее в спальню. Сначала не спеша, но вскоре Джесси, расшалившись, обогнала мужа, хотя тот изо всех сил волочил больную ногу. Пока он добрался до двери, Джесси уже стояла посреди просторной комнаты, пристально наблюдая, как Джеймс переступает порог и поворачивает ключ в замочной скважине.

– Вот и все, – мрачно объявил он, шагнув к жене. Она вытянула руки перед собой, словно защищаясь, пытаясь отстранить его.

– Создатель, да ведь сейчас раннее утро, Джеймс! Даже дождь не идет, и небо ничуть не потемнело, солнце такое яркое! Надеюсь, тебя не посетили плотские мысли? Твоя бедная нога, должно быть, ужасно тебя мучит!

– Да, ведьма ты этакая, – прошептал он, сжимая ее лицо ладонями. – И что из этого?

У нее на губах заиграла улыбка женщины, которая точно знает, что делает, и понимает, что делает это хорошо. Джеймс поцеловал ее, быстро, почти грубо, и отпустил.

– Джесси, ты кокетка. Ужасная. Гленда ни в какое сравнение с тобой не идет. Ты безнравственная, испорченная девчонка, которая любит дразнить мужа и доводить его до крайности. И ты прекрасно знаешь: все, о чем я думал с тех пор, как Клотильда лягнула меня, – как бы поскорее сорвать с тебя платье, увидеть, что под ним совершенно ничего нет, и целовать тебя, пока ты не завопишь и не начнешь колотить пятками по матрасу. А, вот теперь и тебя разобрало, верно? Ты еще далеко не так порочна, как считаешь. Уже два дня я не дарил тебе наслаждения, но решил, что сегодня утром заставлю тебя стонать и извиваться до потери рассудка. Больше никаких уловок. Раздевайся.

Сердце Джесси с такой силой заколотилось, что стало почти невозможно дышать. Джеймс не сводил с нее глаз, и она чувствовала, как в крови бурлит странное нетерпеливое ожидание, а по телу разливается тепло, оседающее внизу живота. Она даже не представляла, что женщина может испытывать небывалое блаженство, а мужчина дарить его. Джесси всегда считала, что мужчины испорчены до мозга костей, поскольку им недостает благородства. Но сейчас она ощущала себя большей грешницей, чем мужчина, имеющий одновременно трех любовниц.

Он хотел ее, и будь проклято все остальное. Еще утро, но ему уже не терпится увидеть ее обнаженной.

Джесси стыдливо сжалась, стараясь отойти подальше. Пусть считает, что она смущена и слишком стесняется.

Джесси сняла платье трясущимися руками, но эта дрожь не имела ничего общего с застенчивостью. Она молча стояла перед мужем, пока тот рывком не притянул ее к себе, не начал целовать и ласкать и наконец подвел к постели. У него словно выросла сотня рук, лихорадочно гладивших ее тело, груди, сжимавших талию. Влажный язык пощекотал ямку пупка. Длинные пальцы осторожно раскрыли сомкнутые лепестки, и Джеймс долго смотрел на то, что скрывалось под ними… просто смотрел, и это наполнило Джесси таким непередаваемым возбуждением, что сердце, казалось, вот-вот остановится. Она изогнулась, бессознательно поводя бедрами. Джеймс рассмеялся, быстро поцеловал ее в губы и припал ртом к крохотному бугорку, скрытому складками нежной плоти. Джесси вскрикнула.

И это было только начало. Его пальцы проникли в нее, раздвигая, протискиваясь все глубже, глубже, и Джесси, уже не владея собой, закричала и принялась лихорадочно извиваться. Боже, что он с ней делает?! Какой вихрь ослепительных ощущений! Прежняя Джесси, Джесси новая, какая разница? Она стала настоящей женщиной!

Наконец, когда она уже задыхалась так, словно пробежалась до Чейз-парка и обратно, Джеймс склонился над ней и поцеловал, лаская языком ее язык. Она ощутила собственный вкус, и, к ее невероятному изумлению, странные чувства вновь овладели ею.

Джесси бессознательно приподняла бедра. Именно этого и добивался Джеймс. Он слегка отстранился и резко ворвался в нее. Джесси скрестила ноги у мужа за спиной, вбирая его в себя, страстно желая, чтобы он слился с ней и вошел до конца.

Джеймс продолжал двигаться, но на сей раз не спеша, и это сводило ее с ума. Джесси выкрикнула его имя, стиснула его изо всех сил и услышала, как он снова засмеялся и застонал.

В конце концов Джеймс не вытерпел этой сладостной пытки и, содрогаясь в экстазе, обессиленно опустился. Прошло немало времени, прежде чем он взглянул в ее затуманенные истомой глаза.

– Проклятие, Джесси, ты сводишь меня в могилу. С тобой я не доживу до своего тридцатилетия!

– Ну и обещаньице! – качнула Джесси головой и вертелась до тех пор, пока он не улегся на спину, а сама она, удовлетворенно вздохнув, прижалась к мужу, положила голову ему на плечо, а ладонь – на живот. – Знаешь, – призналась она, обдавая грудь Джеймса теплым дыханием, – это так прекрасно! С тобой я чувствую себя звездой, пылающей в небе. Ты сделал меня женщиной, Джеймс. Теперь все мои мечты осуществились, и я безгранично счастлива.

Джеймс снова опрокинул ее на спину и начал по привычке наматывать на палец медный локон.

– Звезда, пылающая в небе?

– О да. Ты великолепный любовник, Джеймс. И лучший мужчина из всех, кого я знала. Правда… я ни с одним мужчиной не была так близка. Мне ужасно повезло.

Джесси удовлетворенно улыбнулась и захихикала.

Джеймс пригладил ее растрепавшиеся рыжие волосы, коснулся груди кончиками пальцев. Такая нежная белая кожа…

Джеймс жадно глядел на нее: тонкая талия, плоский живот, длинные стройные ноги, манящие рыжие завитки между бедер. Подумав о прежней Джесси, он улыбнулся и, стиснув ладонями ее горло, слегка надавил:

– Ты жуткая кокетка, Джесси Уиндем. Я действительно заставил тебя вопить, и выбивать дробь пятками, и выделывать со мной всякие весьма приятные вещи, но этого недостаточно. Ты все еще новичок в любовных делах. Начинающая. Но ты учишься, видит Бог, и очень быстро. Теперь вот притворяешься, что сейчас ночь и ты устала. Ну нет, пора отрабатывать свой хлеб и крышу над головой. Идем-ка в конюшню. Там, как всегда, дел хватает.

Натягивая черные высокие сапоги, он обдумывал, как заставить свою языкастую жену заплатить за все ее штучки.

– Еще соли, миссис Кэтсдор, пожалуйста. Да, вот так лучше.

Джеймс отложил большую ложку. Суп с окороком готов. Все приправы положены.

– Но вы не понимаете, мастер Джеймс, я…

– Я сам подам ужин жене, миссис Кэтсдор. Вы и Харлоу на сегодня свободны.

По пути в столовую Джеймс добавил в суп еще немного соли.

– А, вот и ты, Джесси. Сегодня я твой слуга. Супа, дорогая? Миссис Кэтсдор прекрасно его готовит. Я налил тебе целую тарелку. И бокал моего лучшего портвейна. Он слишком крепкий, знаю, но подается специально к супу с окороком. Рецепт Баджера.

Поднеся ко рту первую ложку, Джесси слегка поморщилась.

– Довольно соленый, – объявила она, хватаясь за бокал. – Баджер всегда кладет так много соли?

– О да. Говорит, что ветчина так и тает во рту и запах становится сильнее. Еще портвейна, Джесси?

Четверть часа спустя Джесси уже забыла, что сам муж почти ничего не ел и не попробовал восхитительного супа, объяснив, что от окорока у него болит живот. Правда, Джесси не возражала – ей больше останется. Она никогда еще не ела такого вкусного супа.

Джеймс уселся поудобнее, сложил руки на животе и наблюдал за женой, с аппетитом уплетавшей суп и запивавшей каждый глоток портвейном. Сам он пил лишь воду и съел ломоть теплого хлеба.

– Я когда-нибудь рассказывал тебе, как мне удалось украсть поцелуй у Маргарет Титтлмор? Прямо в коровнике ее отца, рядом с теленком, бодавшим мою ногу?

– Маргарет Титтлмор? Господи, Джеймс, она давно замужем и родила уже четверых! Ты украл поцелуй?

– Нам минуло четырнадцать, и поверь, Джесси, у нее был самый миленький ротик на свете, розовый и пухлый. Так или иначе, после того как я сорвал с ее губок поцелуй, она дала мне пощечину, не очень сильную, потому что тоже хотела этого поцелуя, но я от неожиданности потерял равновесие и свалился прямо на теленка, который мычанием призвал мать. Та боднула меня в живот так, что я полетел прямо в ларь с сеном. К несчастью, один из конюхов забыл убрать вилы, и я приземлился прямо на зубья. Несколько месяцев я не мог сидеть, пока не зажили дырки в заднице.

Джесси рассмеялась, осушила бокал, подождала, пока Джеймс нальет ей еще, и снова выпила.

– Что делала Маргарет во время этой трагической сцены?

– Негодяйка стояла подбоченясь и хохотала как сумасшедшая. Мне нравится Маргарет. Она произвела на свет хороших детей.

Джесси смеялась и не могла остановиться. Наконец она допила портвейн и немного успокоилась. Джеймс радостно взирал на жену, хотя старательно считал бокалы, которые она уже успела опустошить. Не хватало ей еще страдать назавтра от похмелья!

Джеймс обошел вокруг стола, отодвинул кресло и, опершись о подлокотники, наклонился к ней:

– Как ты чувствуешь себя, Джесси?

– Чудесно. О, Джеймс, ты щекочешь мою нижнюю губу. Хочу еще!

Она захихикала, и желание вновь подхватило его и подняло на гребне жаркой волны. Джесси глубоко вздохнула, когда Джеймс снова поцеловал ее, на сей раз проникнув языком глубоко в рот. Он понес ее по широкой лестнице, зная, что миссис Кэтсдор, вероятно, наблюдает за этой сценой, и, пригнувшись, прикусил зубами мочку крохотного ушка.

– А что теперь ты испытываешь, Джесси?

– Хочу поцеловать тебя, – объявила она, хватая его за плечи и едва не сбивая с ног.

– Еще минута, и ты сможешь делать все, что пожелаешь, – пообещал он и пустился бежать. Его замысел быстро оборачивался против него самого.

Наконец он раздел ее, уложил на кровать, сорвал с себя одежду и наклонился над женой, вздрагивая и трепеща, опьяненный ее податливостью, жаром, ощущением рук, гладивших его спину.

– Джеймс, – шепнула она, выгибаясь.

Джеймс припал к ее губам и прижался к ней всем телом.

– Не торопись, – пробормотал он, лизнул ее нижнюю губу и снова быстро прикусил мочку уха. Она таяла от сладостного томления, когда он принялся целовать ее груди, сжимая их, посасывая, терся щекой о нежную плоть. Джесси, смеясь, приподнялась и впилась зубами ему в плечо.

Джеймс улыбнулся, ткнулся ей подбородком в лоб, опуская на подушку, и начал покрывать поцелуями ее шею. Джесси лишь крепче обняла его и потянула за ухо.

– Я хочу, чтобы ты увидела сноп цветных огней. Вопила, что ты женщина, и безумно счастлива, и познала небеса.

– Все сразу?

– Да, и на меньшее я не согласен.

Джесси долго смотрела на него круглыми глазами, потом поцеловала, дотрагиваясь до его языка, и поддразнила:

– Мне, вероятно, не стоило говорить, как ты великолепен, но это правда. Ты ослепителен, Джеймс, просто ослепителен. У меня ужасно ноет внизу живота, но я не хочу, чтобы боль уходила, Джеймс. Пусть все будет, как раньше. И я снова увижу яркий белый свет.

– Теперь кричи, Джесси!

Когда он снова принялся ласкать ее сокровенный грот, она действительно издала вопль, едва не оглушивший Джеймса. Она задыхалась от желания, терлась об него бедрами, приподнималась, напрягаясь. Джеймс старался сохранить остатки разума. В какое-то мгновение она стиснула мужа так сильно, что он едва мог дышать, но тут же шлепнула его и, смеясь, стала целовать его грудь и плечи.

Портвейн – прекрасное вино. Но Джеймсу он ни к чему. Он забыл про игры и в беспамятстве лишь брал и давал, давал и брал, впервые в жизни познавая столь сокрушительное наслаждение.

Он с трудом сдерживался. Но не войдет в нее, пока она не забьется в экстазе. Джеймс целовал ее рот, груди, лаская, гладя, доводя ее до слепящих высот блаженства. И когда Джесси вскрикнула, вцепившись в его волосы, Джеймс понял, что счастливее его на земле нет и быть не может. Она обезумела от наслаждения и, обвив его ногами, устремлялась навстречу его толчкам, отдавая ему всю себя, и как только он вонзился в нее, Джесси, тихо застонав, прошептала:

– Ты был создан для меня, Джеймс, лишь для меня.

Джеймс согласился, хотя не совсем понял, что она имеет в виду. Еще несколько мгновений, и он дернулся, закусил губу и запрокинул голову; по телу ползли крупные капли пота. Когда все было кончено, он обессиленно обмяк.

– Джеймс?

Он был почти мертв. Не хотел, не мог говорить. Не хотел и не мог думать. И лишь шумно и тяжело дышал. Он совершенно потерял голову, и она упивалась этим ощущением. Голос этой незнакомой Джесси был теплым и любящим. Джеймс вновь затрепетал, точно так же, как затрепетала ее тугая потаенная плоть, когда он с удвоенной силой ворвался в нее. Джесси тихо приговаривала что-то, целуя его плечи и грудь, сжимая руками ягодицы, втягивая его в себя все глубже. Рассудок оставил Джеймса. Он не представлял такого в самых сумасшедших мечтах.

Они оба словно обезумели. Джеймс подарил жене несказанное наслаждение. Заставил забыть, на каком она свете.

– Джеймс.

Неужели она вообще способна говорить? Он не в силах поднять головы, а она произносит его имя с такой необычайной легкостью! Видимо, ему придется как-то ответить, хотя бы пошевелиться.

Наконец Джеймсу удалось что-то промычать. Но Джесси лишь весело захихикала:

– Я чувствую себя великолепно! Что это с тобой, Джеймс? Я слишком утомила тебя, верно? О, Джеймс, ты видел белое сияние? И ощущаешь себя настоящим мужчиной? Будешь ли ты почитать меня до конца жизни?

Джеймс охнул, попытался подняться на руках, чтобы не давить на Джесси своим весом, но тут же снова обессиленно рухнул.

– Я что-нибудь придумаю, только дай время.

Джесси обвила его руками и призналась:

– Я, кажется, пьяна. Не так сильно, как в день свадьбы, конечно, но достаточно, чтобы знать: когда жеребцы покрывают кобыл, те не испытывают такого наслаждения, как я. Когда ты во мне… о… знаешь, если бы я выпила еще бокал портвейна или даже два… наверняка выразилась бы точнее. Или приличнее.

– О приличиях не может быть и речи. Взгляни на себя! Твоя мать прочла бы тебе лекцию. Гленда влепила бы пощечину. А что касается моей матушки… Одному Богу известно, что бы она выкинула.

– Он разговаривает, – объявила Джесси и, засмеявшись, чмокнула его в ухо. – И связно выражает свои мысли! Твое сердце забилось медленнее, Джеймс.

– Думаю, что выживу. Правда, конец был близок, но сейчас я уверен, что все обойдется.

Он умудрился приподняться, глядя в глаза жены, которую знал вот уже шесть лет. Лицо молоденькой когда-то девочки теперь разительно изменилось. Она женщина и его жена, и он по-прежнему оставался в ней.

– Когда ты приходишь в экстаз, Джесси… ты выглядишь такой ошеломленной, словно надеешься, что происходящее станет повторяться вновь и вновь. И так всегда будет между нами. Тебе было хорошо?

– И тебе тоже. Ты весь мокрый и ужасно стонал.

– Немножко, – согласился Джеймс, целуя ее. – Правда я изумительный любовник?

– Самый лучший в мире. А я?

Джесси немедленно пожалела об опрометчивых словах. Дура, какая она дура! Теперь ему придется солгать или сказать правду, и непонятно, что хуже. Она вспомнила о Конни Максуэлл, бесчисленных женщинах, которых знал Джеймс, включая его первую жену, Алисию. Почему она не может вовремя придержать язык?!

Джеймс задумчиво нахмурился и привстал над ней, словно устраиваясь поудобнее. Он все еще не вышел из Джесси. Волосы у него на груди щекотали нежные холмики.

– Трудно сказать, – наконец объявил он, нагибаясь, чтобы прикусить мочку ее уха. – Ты еще не так много знаешь, но орешь просто оглушительно. Мои барабанные перепонки до сих пор дрожат. Но мне нравится, как ты визжишь.

– Я не визжала.

– Ты никогда не умела лгать, Джесси. Так что помолчи. Мне приятно чувствовать тебя рядом. Каждый день, каждую ночь, возможно, после пятичасового чая, перед обедом и еще…

«Прекрасное начало», – подумала Джесси.

– Ты нарочно подпоил меня, верно?

– Ты слишком быстро трезвеешь. Да. Я хотел, чтобы ты растаяла в моих объятиях, Джесси, и добился своего. То, что я растаял вместе с тобой, означает… скажем, что мы созданы друг для друга. И еще мне нравится слушать, как ты смеешься. И я рад, что могу доставить тебе удовольствие в постели.

– Ты пересолил суп.

– Да.

– Утром мне опять захочется умереть?

– Нет, ты выпила совсем не так много. На этот раз я был очень осторожен.

– Ты все еще во мне.

Джеймс вздрогнул, ощущая, как мгновенно затвердела его плоть, и проник немного глубже. Джесси пошевелилась и подняла бедра.

– Джесси, ты снова хочешь меня?

– Наверное, Джеймс. Завтра я заставлю тебя пожалеть о том, как ты меня обманул.

– Зато у меня есть вся сегодняшняя ночь, – шепнул он и, наклонив голову, начал целовать Джесси, казалось, пронзая ее насквозь напряженной, налившейся кровью плотью.

Он проснулся от крика и, поднявшись, ошеломленно тряхнул головой. Снова вопль. Джесси опять мучают кошмары.

– Джесси, – окликнул он и легонько тронул ее за плечо.

Рассветный луч уже пробрался в комнату, и Джеймс увидел лицо жены. Она закричала.

– Джесси, проснись.

Но Джесси упорно не открывала глаз, перекатывая голову по подушке, и неожиданно произнесла ровным, спокойным тоном:

– Нет, убирайтесь прочь. Прекратите, мистер Том. О Боже, не смейте этого делать!

Джеймс не узнал голоса жены. Вернее, так она говорила много лет назад, будучи еще совсем маленькой. Испуганный насмерть ребенок. Что с ней произошло? О том же она молила в ту ночь, когда впервые на памяти Джеймса видела этот сон.

– Джесси!

Он тряс ее, пока она не очнулась. Жена подняла ресницы и взглянула на него, но тут же в ужасе попыталась отпрянуть, явно не понимая, кто перед ней.

– Джесси, все хорошо, успокойся. Это я, Джеймс.

– Конечно, ты, Джеймс. Считаешь меня совсем дурочкой?

Слава Богу, пришла в себя.

– Ты опять видела тот же сон. Нет, просыпайся, мы должны поговорить об этом. Кто такой мистер Том? Ты плакала, как малышка, которой причиняют боль. Он пытался изнасиловать тебя, Джесси?

– О Джеймс, – пробормотала она и в следующее мгновение уже спала.

Джеймс посмотрел на нее, разгладил нахмуренные брови пальцем и поцеловал безвольные губы.

– Завтра, – пообещал он, – завтра я все узнаю об этом ублюдке.

Но назавтра Бертрам лягнул Эсмеральду, которая укусила его в шею, а потом они вместе превратили в щепки перегородки стойл. Джеймс выскочил из постели и помчался в конюшню, оставив Джесси поспешно натягивать одежду.

Джесси, не веря своим ушам, переспросила:

– Кто здесь, миссис Кэтсдор?

– Барон Хьюз, миссис Джеймс. С ним молодая леди.

Предостерегающий тон экономки ясно давал понять, что сцена обещает быть не из приятных.

– Думаю, у нас все равно нет выбора. Впустите их, миссис Кэтсдор. А где мистер Джеймс?

– Я послала за ним Харлоу. Сейчас принесу чай и лимонные кексы, оставленные мистером Баджером.

Барон Хьюз стоял в дверях гостиной, глядя на Джесси так, словно был готов пристрелить ее на месте. Изобразив что-то вроде поклона, он провозгласил:

– Добрый день, миссис Уиндем. Познакомьтесь с моей племянницей, Лорой Фротинджилл, дочерью моего младшего брата.

Лора оценивающе оглядела Джесси, по-видимому, считая, что та не стоит ее внимания.

– Вы из колоний, – бросила она вместо приветствия.

– Да, как и Джеймс.

– В жилах Джеймса течет кровь одного из знатнейших семейств Англии, он потомок аристократов, а не какая-то безродная дворняжка, – прорычал барон.

– Вы уверены, что хотите находиться в одной комнате с дворняжкой, сэр?

– Не смейте издеваться надо мной, барышня!

– Хорошо. Может, вы все-таки войдете и объясните, почему взяли на себя труд приехать в Кендлторп?

– Я хотел, чтобы Лора своими глазами увидела, что заняло место моей Алисии.

В эту минуту барон выглядел совсем как Галлен, отцовский чистокровный жеребец, глаза которого наливались кровью каждый раз, когда рядом появлялась другая скаковая лошадь.

Значит, она даже не «кто», а «что». Пусть будет так.

Джесси улыбнулась и протянула загорелую руку Лоре, которая уставилась на нее, как на конечность прокаженного. Пришлось убрать руку и мягко заметить:

– Вы очень милы, мисс Фротинджилл.

– Если бы Джеймс встретил ее раньше, она стала бы его женой.

– Сомневаюсь, – все так же безмятежно откликнулась Джесси, – особенно если бы он сейчас увидел выражение ее лица.

– Что вы хотите этим сказать? Я красива!

– Но не в эту минуту. Сейчас вы похожи на злобную кобылу, которая однажды на моих глазах ударила копытом в забор, сломала ногу, так что пришлось ее пристрелить.

– Замолчи, проклятая потаскуха.

– Мне почему-то кажется, – продолжала Джесси, не повышая голоса, – что это мой дом. Вы оба непозволительно грубы, и я прошу вас немедленно удалиться.

– Только после того, как Джеймс увидит мою милую Лору.

– А, теперь я поняла. Хотите, чтобы он пожалел о женитьбе на мне?

– Он и так уже жалеет, черт бы тебя подрал! Может, он наконец захочет от тебя избавиться?

– Возможно, сэр. И что же он предпримет? Разведется со мной или просто удушит?

Барон скрипнул зубами. Лора Фротинджилл внезапно смущенно поежилась.

– Дядя Линдон, – попросила она, дернув его за рукав, – давай уйдем. Она права. Ничего уже нельзя сделать.

– Черт возьми, ты его не получишь, мерзкая шлюха! Я не позволю, слышишь! Лучше сам прикончу тебя!

Он ринулся к Джесси, расставив руки. Лора взвизгнула. Джесси отпрянула, но, по всей видимости, недостаточно быстро.

«В собственной гостиной, – смутно подумала она, когда его пальцы сомкнулись у нее на горле. – Меня душат в собственной гостиной».

Но Джесси вряд ли можно было назвать беспомощной. Он стар, хотя и силен. Лора продолжала вопить.

Джесси обмякла. Ужасная хватка чуть ослабла. Тогда Джесси вскинула руки и с силой хлопнула его по ушам. Барон взвыл, прижимая ладони к голове, и отшатнулся, однако злоба на мгновение пересилила боль. Старик саданул костлявым кулаком в висок Джесси, и она рухнула, ударившись головой о каминную полку.

Джеймс услышал жуткие вопли, от которых холодела кровь. И тут из гостиной донесся крик миссис Кэтсдор:

– Да тише же, дурочка! Что вы сделали с моей деткой?

– Какая еще детка? О Господи, Джесси!