Текст книги "Радуга"

– Да, мы побывали там.

– И как? Это действительно романтический островной рай, как о том все говорят?

– Совершенная правда. Там на самом деле очень романтично. – Марион одарила Артура любящей улыбкой. – И действительно рай.

– Иль? – удивилась Бринн. Несмотря на слова невестки, будто «все знают о романтическом острове», сестра Роберта без тени смущения заявила о полном своем неведении относительно чудесного острова. «Отлично, Бринн!» – похвалила про себя Алекса, пожалев о том, что сама не решилась задать тот же вопрос.

Она слышала об Иле – островном королевстве в Средиземном море, излюбленном месте паломничества очень богатых, очень знаменитых и зачастую королевских семейств Европы. И Алексе не терпелось услышать впечатления четы Стерлингов.

– Полное название острова – Иль д’Аркансьель – остров Радуги, – объяснила Марион. – Иль расположен в Средиземном море у южного побережья Франции и, подобно близлежащему Монако, является княжеством. Королевская династия – Кастиль – ко всему прочему владелица компании «Кастиль джуэлс», хотя трудно представить, чтобы существовала более восхитительная драгоценность, чем живописный остров. На его территории можно встретить все – от пляжей с белым песком до великолепных парков и густых тропических лесов; изумительной красоты уголки связаны между собой тропинками, выложенными белым мрамором и обсаженными кустами гардении. Любой из открывающихся видов привлек бы внимание художника, и я искренне верю, что в цветах и закатах Иля я видела такие оттенки темно-фиолетового, розового и золотого, какие никогда прежде в жизни не встречала.

– Можно сказать, что Марион была потрясена, – добавил Артур, как только жена замолчала, чтобы перевести дыхание. – Впрочем, так же как и я.

– Расскажи им о «Ле Бижу», дорогой.

– Хорошо. Итак, «Ле Бижу» – это единственная на острове гостиница. Как и всем прочим, владельцами ее являются Кастиль, и, как и все прочее, гостиница поражает безупречными интерьерами: персидские ковры, нефритовые статуи, античные вазы и великолепные оригиналы живописного искусства. Гостям оказывается совершенно бесподобный прием, такой доброжелательный, точно вы находитесь там по личному приглашению принца и принцессы. Никогда еще нам с Марион не приходилось останавливаться в таком прекрасном отеле, как великолепный «Ле Бижу».

– Более чем убедительно, – заметил Джеймс, слегка улыбнувшись восторженному заявлению отца, ведь Марион и Артуру Стерлинг приходилось останавливаться в самых знаменитых гостиницах мира.

Лицо Элиота, слушавшего об Иле, отражало лишь вежливое внимание, хотя его действительная заинтересованность в разговоре была далеко не случайной. Арчер никогда не рассказывал Марион и Артуру о своей единственной любви – Женевьеве Кастиль, равно как и о трех чудесных неделях любви, проведенных с Женевьевой в дивном островном королевстве.

И сейчас Арчер был рад, что не рассказывал об этом: теперь он мог совершенно спокойно, под видом праздного любопытства, расспрашивать Стерлингов об их впечатлениях об Алене Кастиле.

Ален… Сын того самого Жан-Люка, которого Элиот все еще ненавидел – спустя шесть лет после его смерти… Ален, сын Женевьевы, которую Элиот все еще любил, – спустя тридцать лет после того, как Жан-Люк ее убил.

– Вы познакомились с принцем?

– Да. Мы познакомились и с Аленом, и с его сводной сестрой Натали. Узнав о том, что мы остановились в «Ле Бижу», принц настоял на нашем переезде во дворец. Артур уже рассказал вам, что гостиница была роскошна, но дворец поразил нас еще больше. Трудно было себе представить более гостеприимных хозяев, чем Ален и Натали, которые так охотно показывали нам свой чудесный остров и так увлеченно рассказывали прекрасные мифы и легенды Иля, словно это было их главной заботой.

– Мифы и легенды?

– Их огромное множество, но самой знаменитой, естественно, является легенда о радугах. – Марион загадочно улыбнулась. – После полудня яркое голубое небо становится почти черным, и его закрывают невесть откуда набежавшие грозовые облака. Внезапно наступившая темнота драматична, но не страшна. Дождь продолжается менее часа, и затем появляются радуги.

– Не одна радуга, – подхватил Артур. – Иногда пять, шесть, даже семь радуг, накрывающих друг друга, переплетающихся, пока все небо не заполняется ярким разноцветьем. И такой праздник там каждый день!

– Один конец радужных арок уходит в море, а другой – в центр острова, где все они сходятся в огромной пещере, – продолжила Марион, – когда-то доверху заполненной драгоценными камнями: сапфирами, рубинами, изумрудами, аметистами, – которые, согласно легенде, на самом деле являлись сверкающими осколками радуги.

– Какой чудесный образ! – прошептала Кэтрин.

– Не правда ли? Ален и Натали сводили нас в эту пещеру.

– И что же?

– Ничего там не было. Правда, Ален объяснил, что драгоценные камни когда-то действительно хранились и в пещере. Но конечно, это были вовсе не кристаллизованные кусочки радуг. Дело в том, что стратегически Иль расположен на пересечении древнейших торговых путей, и скорее всего нечистые на руку предки Кастиль перехватывали корабли, воровали их бесценный груз и прятали его в пещере. В этом пункте своего изложения правдивой истории Иля Ален Кастиль процитировал Бальзака. – Марион взглянула на своего высокообразованного сына и иронически заметила:

– Ты знаешь это высказывание, Джеймс?

– Надеюсь, что я вспомню его, когда услышу, – уклонился Джеймс от ответа.

– Кэт знает, – тихо пробормотала Алекса.

Она вовсе не имела намерения поставить младшую сестру в неловкое положение, но спросить Кэт о чем-либо связанном с французским языком значило то же самое, что попросить ее исполнить «Собачий вальс»…

Кэтрин действительно знала цитату, хотя прежде сочла нужным как бы извиниться:

– Только вчера я отправила в Оберлин курсовую по французскому. В ней довольно много высказываний Бальзака. Думаю, вы имели в виду его мнение о том, что «за каждым большим состоянием стоит преступление».

– Именно.

– До чего любезно со стороны Алена было признаться в преступлении своих предков, – спокойно заметил Элиот, хотя сердце его резко забилось при мысли об истинной истории семейства Кастиль – истории грандиозных преступлений.

– Так это гению Алена обязаны своими изделиями «Кастиль джуэлс»? – спросила Хилари.

– Мне кажется, что именно Ален настаивает, как, очевидно, он настаивает и на всем, что касается жизни на Иле, чтобы качество драгоценностей было безупречным. Но я полагаю, что Натали – талантливый дизайнер. Во время нашего посещения дизайнерской студии и ювелирного магазина в гостинице именно она неожиданно оказалась настоящим экспертом.

– Что ж, – легко вздохнула Хилари, выставляя левую руку с безупречным маникюром, – мне следует помимо Роберта поблагодарить и того из них, кто отвечал за мое обручальное кольцо.

– Это дизайн Кастиль?

– Да. За две недели до нашей свадьбы Роберт откопал его в ювелирном магазине «Кастиль».

– Кольцо великолепно, – заметила Алекса.

Она обратила внимание на кольцо Хилари еще за тем давним ужином с Макаллистерами. Сверкающие капли бриллиантов и изумрудов в золотой оправе были изящны и, по предположению Алексы, не столь дороги – если исходить из возможностей скромного прокурора, коим в момент женитьбы на Хилари являлся Роберт.

– Спасибо. – Хилари снисходительно приняла комплимент Алексы, а вовсе не благодарила за него. – Не знаю, когда мы с Робертом выберем время посетить остров, но я, безусловно, хотела бы передать свою благодарность принцессе Натали. Марион, вы не собираетесь снова с ними встретиться?

– Ален пригласил нас провести Рождество во дворце. Джеймс планирует присоединиться к нам на своей яхте из Ниццы. – Темно-голубые глаза Марион стали еще теплее, когда она окинула взглядом милые, доброжелательные лица вокруг себя. – Только что мне пришла в голову бесподобная идея. Разве не замечательно было бы всем нам когда-нибудь встретиться на Иле? Учитывая необычайную занятость каждого из вас, понимаю, что это очень сложно, но разве это было бы не чудесно?

Глава 12

—Итак, – сказал Джеймс, когда летнее небо сменило голубой цвет на розовый, – время отправляться в плавание, Алекса?

– О нет уж, благодарю покорно! – вздохнула Алекса. – Я слишком разомлела, чтобы тронуться с места.

Подобные вариации ответов Стерлинг получил и от других гостей, включая заядлого моряка Артура. При каждом очередном отказе Джеймс понимающе пожимал плечами, пока наконец не объявил обладательнице ясных синих глаз, согласившейся на его предложение неделей раньше:

– Похоже, что остались только мы с тобой, Кэтрин.

– О-о. Что ж. Может быть… – Она смешалась под пристальным взглядом Джеймса.

– Я подожду здесь, пока ты переоденешься, – решительно заявил Джеймс, взглядом посылая тот же ласковый приказ, который уже однажды ему приходилось отдавать: «Пойдем со мной, Кэтрин».

– Хорошо, – тихо подчинилась Кэт, чудом сумев скрыть волнение.

Конечно, ей хотелось отправиться в плавание этой ночью! За весь день она едва проронила несколько слов, но это не имело значения. Гости болтали без перерыва, и Кэтрин участвовала в разговорах лишь внимательными взглядами и очаровательными улыбками, а больше от нее и не требовалось. И это было замечательно… волшебно. А еще более волшебным было то, что несколько раз ей улыбнулся Джеймс, и Кэт подумала, что, быть может, ему понравилось то, как она теперь выглядит.

С каким нетерпением Кэт дожидалась прогулки на яхте! Джеймс и Алекса станут весело пикироваться друг с другом, а она будет слушать и улыбаться, но теперь… Теперь они с Джеймсом поплывут вдвоем! Кэтрин уже выяснила, что с новой внешностью не приобрела умения вести живой, непринужденный разговор. Более того, Кэт теперь еще сильнее стеснялась Джеймса, поскольку взгляд его стал глубже, проникновеннее.

«Бери пример с Алексы – придумай подходящий предлог, – убеждала себя Кэт. – Просто скажи ему, мягко промурлыкав (если, конечно, сумеешь), что тоже слишком разомлела и не в состоянии тронуться с места».

Вот как ей следовало поступить, но Кэтрин не смогла. И, надевая джинсы медленными, грациозными движениями, красноречиво свидетельствующими об ограниченных физических возможностях, Кэт снова встревожилась. Откуда возьмутся у нее силы на обдумывание, о чем она будет говорить с Джеймсом, а потом – силы на то, чтобы произнести нужные слова? Господи, как прыгает ее бедное сердечко!

Но единственное, что Кэтрин знала точно, – это то, что не сумеет сказать «нет».

«Тебе с этим не справиться! – Разум посылал Кэтрин новое строгое предупреждение, когда они с Джеймсом начали спускаться к причалу, где была пришвартована яхта „Ночной ветер“. – Ты можешь спуститься по ступенькам вниз, но ты будешь не в силах одолеть их на подъем! Вспомни причину, по которой ты не ночевала прошлой ночью у Алексы в Роуз-Клиффе».

«Я сумею подняться! – отвечал с вызовом другой голос. – И я это сделаю!»

Взойдя на яхту, Кэтрин села в кубрике, а Джеймс принялся отвязывать канаты и поднимать паруса. Она изумлялась сдержанной силе точных движений Стерлинга, без особого труда снаряжавшего яхту; когда же Джеймс пропадал из поля ее зрения, Кэтрин просто слушала прекрасную, доселе незнакомую ей симфонию: канаты скрипели о надраенную палубу, паруса хлопали на ночном ветру, волны мягко бились о корпус судна. Паруса, наконец были установлены, и Джеймс присоединился к Кэт, внимательно наблюдавшей, как он взялся за штурвал и уверенно повел яхту в залитый лунным светом Чесапикский залив.

Долгое время они плыли, не говоря ни слова, лишь улыбками давая понять друг другу, что оба ценят волшебную силу молчания, в то время как яхта стремительно скользила по темной воде.

– Ну как? – спросил наконец Джеймс. – Каковы первые впечатления?

– Мне нравится.

– Мне тоже.

– Алекса говорит, ты собираешься когда-нибудь провести целый год в плавании вокруг света.

– Надеюсь, – улыбнулся Джеймс. – Мне кажется, для твоей сестры это звучит как «тюремное заключение сроком на один год».

– Правда?

– Наверное, и для тебя точно так же.

– Нет, – моментально возразила Кэтрин. – Почему же?

– Это означало бы год отрешения от музыки. Или твоя музыка всегда с тобой? – спросил Джеймс, вспомнив раннее июньское утро и тонкие пальцы Кэт, едва касавшиеся клавиш, и комнату, наполненную чувством и страстью, хотя в ней не слышно было ни звука. – Ты ведь слышишь ее, даже когда не играешь?

– Мне кажется, – задумчиво отозвалась Кэтрин, – что музыка всегда со мной, и это чувство гораздо сильнее самого звука.

– Ощущение спокойствия?

– О да. – «Величайшего спокойствия, – подумала Кэт про себя. – Единственного спокойствия, единственного места, которому я целиком принадлежу». – Для тебя плавание – то же самое? Спокойствие?

– Великое спокойствие.

«Великое спокойствие и великое уединение», – добавил Джеймс про себя. По крайней мере так было всегда, когда он плавал один.

Если же Джеймсу находилась компания, настроение его неизбежно менялось: само присутствие другого человека разрушало абсолютное спокойствие и уединение Джеймса – даже если это был дружеский и желанный спутник. Он открыл для себя, что самое приятное спокойствие нельзя с кем-либо разделить. Так было до настоящего момента… до встречи с Кэтрин. С ней Джеймс испытывал чудесную умиротворенность и в то же самое время какое-то непонятное волнение. Совершенно новое, незнакомое и потрясающее беспокойство овладело Джеймсом: сильный, прекрасный порыв прямо сейчас выйти из залива и направиться с Кэтрин в открытый океан.

Джеймс заглянул в освещенные лунным светом сапфировые глаза, пытаясь увидеть в них отражение чувства чрезвычайной умиротворенности и, быть может, такого же волнения, какое испытывал он сам, но затянувшееся молчание хмурой тенью омрачило милое личико Кэт. Она, казалось, с чем-то боролась внутри себя.

– О чем ты думаешь? – ласково спросил Джеймс.

«О том, что не могу придумать, о чем с тобой говорить! Я пытаюсь, но все, что приходит мне в голову, кажется таким глупым и наивным. Если бы только…»

Кэтрин наконец ответила на вопрос Джеймса вопросом, в котором звучала надежда:

– Ты говоришь по-французски?

– Довольно слабо. Я год учил этот язык в колледже и знаю несколько общих фраз, и только. А что?

– Дело в том… Мне кажется, я говорю по-французски более свободно и точно, чем по-английски.

«Быть может, Джеймс, если бы я могла говорить с тобой на французском языке, то казалась бы более умной. Просто умной…» – призналась себе несчастная Кэтрин.

– Ты говоришь на замечательном, чистом английском языке, но как тебе удается говорить по-французски еще чище?

«Потому что это у меня в крови», – мгновенно подумала Кэт, но с той же стремительностью отвергла эту мучительную правду.

– Три последних года в школе я жила в общежитии, где мы говорили исключительно на французском языке. И я думала по-французски до нынешнего лета, поскольку моя курсовая написана на французском.

– Думала по-французски?

– Да. – Кэт немного помолчала, обдумав ситуацию опять же на французском языке, после чего медленно объяснила:

– Когда кто-нибудь говорит мне что-то по-английски, я автоматически – так мне кажется – перевожу слова на французский. И прежде чем что-либо сказать, я всегда сначала думаю об этом по-французски, а потом уже перевожу на английский.

– И то же самое ты сделала сейчас?

– Да, – вздохнула Кэтрин. – Временами я чувствую, как что-то теряю в переводе.

– В самом деле? Я так не считаю, Кэтрин. – Улыбнувшись девушке, Джеймс дождался ответной улыбки – слегка неуверенной, но очень милой, затем, чтобы развеселить ее своим, безусловно, «нечистым» французским и в надежде убедить Кэт, что последующее его предложение не имеет никакого подтекста, спросил:

– Voulez-vous[12]12
  Не хотите ли (фр.).


[Закрыть] чашку горячего шоколада? Ты обязана ответить: «Oui»[13]13
  Да (фр.).


[Закрыть], – поскольку, отказавшись, не получишь настоящего наслаждения от ночного плавания.

– Alors, oui, merci[14]14
  В таком случае – да, благодарю (фр.).


[Закрыть]. – Глаза Кэтрин загорелись, и нерешительная улыбка растаяла. – Я приготовлю?

– Нет. Ты веди яхту.

– Я? Как?

– Иди сюда.

Джеймс уступил ей свое место, и Кэт ухватилась тонкими пальцами за ручки штурвала, еще теплые после больших ладоней этого сильного мужчины.

– А теперь, – наставлял Джеймс, глядя на полосу серебристого света, дрожащую на чернильно-черной поверхности воды, – просто следуй по лунной дорожке.

Предложение выпить горячий шоколад Джеймс намеренно сделал как бы невзначай, хотя и готов был спокойно, но твердо настоять на этом. Ему хотелось заставить Кэтрин принять хотя бы несколько калорий! Весь день Джеймс наблюдал, как Кэтрин, искусно притворяясь, что ест, в сущности, ни к чему не притронулась. Дожидаясь, пока закипит вода, он подумал, не приготовить ли блюдо из фруктов, сыра, копченого лосося и крекеров, имевшихся на борту в расчете на гостей, которые изъявят желание поплавать завтра. Но Джеймс решил не подавать изобильного блюда, дабы не смутить Кэт. Она должна выпить чашку густого, богатого калориями горячего шоколада, и для начала этого будет вполне достаточно.

– Рецепт моей матери, – сообщил Джеймс, вручая чашку Кэтрин. – Я добавил немного корицы.

– Спасибо. – Кэтрин отпустила штурвал и взяла большую горячую чашку. – Твоя мать… твои родители – очень симпатичные, приятные люди.

– Благодарю. Я тоже так считаю.

– Ты очень близок с ними, да?

– Да, очень. А как у тебя с родителями? – Джеймс, разумеется, заранее знал ответ на свой вопрос.

Из рассказов Алексы ему было известно о близких отношениях между скромными, талантливыми родителями и скромной, талантливой дочерью. Алекса поделилась с Джеймсом самыми сокровенными секретами своего сердца – секретами, которые поклялась никогда не открывать, особенно и прежде всего – Кэтрин. Его вопрос о родителях ничем не выдавал тайну Алексы; он задал его умышленно, поскольку считал, что о родителях Кэтрин может говорить проста, весело, со светящимися счастьем глазами. Но когда Кэт задумалась над вопросом, Стерлинг вдруг увидел лишь печаль и глубокую, очень глубокую боль.

– Кэтрин?

– Мы с родителями были очень близки, – тихо призналась Кэт.

– Но что-то случилось?

– Да. Что-то случилось. А потом я уехала в Нью-Йорк, и… – Со дня своего совершеннолетия она еще ни разу не говорила с Джейн и Александром. Кэт, естественно, писала, так как не хотела, чтобы они беспокоились. Но ее письма теперь были коротки, суховаты, без красочных описаний, словно излишняя многословность могла отнять у родителей время, а Кэтрин более не имела на это права.

– И ты скучаешь по ним.

– Да. Я очень скучаю.

– А родители об этом знают?

– Не уверена. Я думала позвонить и сказать им, но как-то…

– Полагаю, тебе следует как можно скорее позвонить родителям, Кэтрин. Мне кажется, им бы очень хотелось услышать это самое твое «скучаю».

Они плавали до полуночи. После того как Джеймс пришвартовал «Ночной ветер» к причалу и объяснил Кэтрин, как завязываются морские узлы, потому что ее это очень заинтересовало, они начали долгий подъем к дому.

«Ты можешь это сделать», – приказывала Кэтрин своему телу. Но, измученное ею, оно ответило предательством. Это был сокрушительный бунт: все изголодавшиеся мятежные клеточки организма закричали и запротестовали одновременно.

Легкие Кэт задыхались без воздуха, его катастрофически не хватало! Бешено колотящееся сердце готово было вырваться из груди и улететь, унося за собой поплывшее в тумане сознание.

– Кэтрин! – Сильные руки Джеймса подхватили покачнувшуюся Кэтрин.

Он крепко прижал девушку к себе… настолько крепко, что ощутил стук ее сердца – испуганная птица, пытающаяся вырваться из грудной клетки, – и холод ее кожи, и трепет ослабевшего тела, оказавшегося таким пугающе легким и худым. Джеймс прижал Кэтрин к себе, словно его горячее сильное тело могло передать свою энергию, жизненно необходимую девушке. Но этого не произошло. Джеймс чувствовал, что Кэтрин слабеет. Губы его коснулись ее волос, когда Джеймс заговорил:

– Пойдем вот сюда, на скамейку, и сядем.

Казалось, это длилось бесконечно – целая вечность безмолвной мольбы, но наконец дыхание Кэтрин стало успокаиваться, и она каким-то образом нашла в себе силы подняться и извиниться:

– Кажется, я немного не в форме.

– Черт возьми, Кэтрин, ты же убиваешь себя!

Голос Кэт был слаб и дрожал, но теперь и сильный голос Джеймса дрожал от неожиданного гнева, рожденного чрезвычайным волнением за здоровье этой хрупкой синеглазки.

– Нет, – тихо возразила Кэтрин, отстраняясь от Джеймса.

– Да! – Джеймс понял это сразу же, как только увидел Кэтрин в Инвернессе, и долго размышлял, что же ему следует предпринять.

Следует поговорить на эту тему с Алексой или же с самой Кэтрин? Алекса спросила его доверительно: «Ну разве не потрясающе выглядит Кэт?» Однако Джеймс заметил тревогу в ее глазах, позволившую предположить, что Алекса понимает, к чему может привести такая потеря веса за столь короткий срок. Джеймс решил обсудить этот вопрос с Алексой и деликатно убедить ее высказать свои опасения Кэтрин, но так и не нашел случая сделать это. И теперь, коли уж вопрос встал так серьезно, Джеймс сам заговорил с Кэтрин о ее голодании.

Правда, это было больше похоже на обвинение, но Джеймс слишком поздно спохватился. Он снова напугал девушку, как это уже случилось в июне, но сейчас в ее сапфировых глазах, к ужасу Джеймса, заблестели слезы.

Джеймс, который так искренне заботился о Кэтрин, добился того, что прежде могла сделать только черствая юная Хилари, – заставил Кэтрин плакать.

– Кэтрин, – прошептал он ласково, – ты потеряла очень много веса за очень короткое время, быть может, слишком короткое.

– Я никогда прежде не сидела на диете. Когда я начала, после первых нескольких дней это было так просто.

– И с каждым днем все проще и проще?

– Да, – подтвердила несчастная девушка.

Случившийся приступ непреодолимой слабости по-настоящему напугал ее. Но ужас пребывания между жизнью и смертью был почти подавлен страхом того, что о ней подумает Джеймс. Прежде всего Джеймс. Что, если он решит, будто неосмотрительная диета – нечто большее, нечто настораживающее, патологическое, чем просто отсутствие аппетита или ненормально повышенный аппетит?

– Джеймс, я не… я ничего не делала…

– Я знаю, – ласково заверил Джеймс. – Ты, Кэтрин Тейлор, такая же, как твоя старшая сестра, – чрезвычайно дисциплинированная и целеустремленная. Знаешь, что сказала мне Алекса однажды, когда заявила, что собирается провести целый вечер, репетируя роль, а я мимоходом заметил, что совершенство достигается практикой?

– Да, я знаю. Она тебе сказала: «Нет, Джеймс, только совершенная практика создает совершенство».

– У меня складывается подозрение, что это утверждение – девиз сестер Тейлор. Но я предполагаю, что ты переусовершенствовала свою диету.

Кэтрин улыбнулась робкой и благодарной улыбкой:

– Мне нужно снова начать есть, а когда я окрепну, то займусь спортом.

– Похоже, ты начиталась книг.

– Да. Я знала, как сделать диету разумной, но проигнорировала такой путь. Спасибо, что не дал мне упасть.

При воспоминании об этом голос Кэтрин перешел на тихий шепот. То было захватывающее и пугающее воспоминание: ощущение мужских рук, обнявших ее, согревающая сила его тела, нежное прикосновение его губ к волосам… У Кэтрин снова перехватило дыхание, но уже от приятного волнения, никак не связанного с чувством голода или страха.

– Не стоит благодарности, – тихо отозвался Джеймс, тоже вспомнивший эти замечательные, божественные мгновения, – А теперь я намерен покормить тебя. Еще чашка горячего шоколада и немного еды. Мы устроим пикник прямо здесь, а потом потихоньку поднимемся по этим ступеням. Договорились?

– Да, договорились. Спасибо тебе.

– Всегда к вашим услугам, – улыбнулся Джеймс и, прежде чем вернуться на «Ночной ветер» приготовить их полуночный пикник, потребовал:

– Обещай мне, Кэтрин, что с этой минуты ты начнешь нормально питаться.

– Обещаю.

Джеймс выдержал ее взгляд ровно в пять ударов взволнованного сердца, после чего просто сказал Кэт:

– Я не знаю, что заставило тебя избавляться от веса… – Джеймс вдруг замолчал, неожиданно остановленный красноречивым взглядом Кэтрин, который откровенно, с невинной честностью говорил ему, что причиной этого был именно он; мгновение спустя Джеймс неуверенно продолжил:

– Сейчас ты, безусловно, прекрасна, но ты была очень красива и прежде.

Джеймсу хотелось сказать главное: «Самая удивительная твоя красота, Кэтрин, заключена в тебе самой, в твоей душе».

Но разве мог он осмелиться?