Текст книги "Радуга"

Ретроградная амнезия означала и то, что Алекса должна узнать о телефонном разговоре, который не могла вспомнить. Кэтрин и Джеймс решили рассказать ей об этом вместе, пока Роберт отлучился на несколько часов в свой офис, а Джейн и Александр отдыхали в ближайшем отеле.

– Алекса, мы с Джеймсом знаем, что сказал звонивший.

– Я тоже знаю, Кэт.

– Ты помнишь?

– Да. Я помню звонок. И помню, как ты говорила мне, когда я была в коме, что ты сказала полиции. Спасибо тебе. Спасибо вам обоим.

– Не за что.

– Алекса, а ты помнишь аварию? – спросил Джеймс.

Она слегка покачала головой, все еще расстроенная тем, что, несмотря на упорные попытки припомнить какие-то детали, эти существенно важные моменты оставались закрытыми для ее памяти.

– То, что я сказала лейтенанту Бейкеру о темноте, – правда, но тьма эта навалилась несколькими минутами позже, после того, как я покинула коттедж. Джеймс, ты выяснил, кто звонил?

– Нет. Я только узнал, что звонили не Томпсон и не Хилари.

– Не может быть!..

– Да. Я сам говорил с Томпсоном. Он очень удивился моему визиту и почувствовал себя, кажется, довольно неуютно, узнав, что мне известно о его расследовании. Но Томпсон сказал, что проверку закончил еще несколько недель назад и не обнаружил ничего существенного.

Вспоминая о своей встрече с Томпсоном, Джеймс понял, что память его подтверждает сложившееся тогда впечатление: Томпсон Холл говорит правду. Он, несомненно, застал Холла врасплох, и даже в эти первые минуты было видно, что лидер партии очень расстроен отсутствием фактов, которые помогли бы отменить брак Роберта и Алексы – ни малейшего признака вины или обмана.

– Я верю ему, Алекса. И у него на время звонка железное алиби: Томпсон был в это время с Робертом.

– Та-ак. Значит, это Хилари.

– И не она. Хилари сейчас в Далласе: по всей видимости, наслаждается ролью брошенной жены или сколачивает себе на этом капитал. Как бы то ни было, поскольку я не хотел покидать Вашингтон, то созвонился с человеком, которого мне порекомендовал Элиот, и попросил его проверить Хилари. Выходит так, что в день аварии она действительно была на курорте Уиллоус. Отсутствие телефонов в номерах является частью оздоровительной программы, обеспечивающей полнейший покой. Есть только один аппарат в главном офисе, но установлено, что Хилари не пользовалась им все три дня своего отдыха. – Джеймс помолчал. – Персонально она не звонила в четыре часа в среду. Но это не означает, что Хилари не могла нанять кого-нибудь сделать это, и это не означает, что она не наняла кого-нибудь испортить твою машину.

– Никто не портил мою машину, Джеймс! Я ехала слишком быстро и потеряла управление. К счастью, в последний момент я успела выпрыгнуть.

– Но ты же этого не помнишь.

– Нет, но так оно и было. Я совершенно в этом уверена. Никто из моих знакомых не способен на убийство, Джеймс, – прошептала Алекса, от души желая, чтобы ее словам поверили, сама желая этому поверить, потому что допустить обратное было слишком ужасно. – Даже Хилари, – добавила она дрожащими губами. – К тому же Хилари могла очень легко достичь того, к чему стремилась, стоило только дать мне знать, что ей известно о ребенке. Если бы она узнала, то лично сообщила бы мне, демонстрируя свою окончательную победу. – Алекса тихо вздохнула и помолчала. – Но кто-то знает. По-моему, важно другое: не кто, а что он знает. И что бы это ни было, этого достаточно…

Слыша покорность в голосе Алексы, не представлявшей своей жизни без Роберта, видя беспомощность и отчаяние в ее глазах, Кэтрин поняла, что сестра все еще думает о том, чтобы распрощаться со своей любовью.

– Алекса, ты должна сказать Роберту! – Голос Кэтрин был, как всегда, тих, но в нем послышалась неожиданная твердость. – Он должен знать.

– Ах, Кэт, как я ему скажу? Правда принесет ему столько горя, столько боли. Я слишком люблю Роберта.

– Но как ты не видишь, Алекса, что это не правильно? Да, правда принесет Роберту боль, но не больше той, которой ты сама живешь каждый день, каждую минуту. И, может быть, если вы с Робертом разделите эту печаль, боль станет меньше для вас обоих.

Кэтрин вздохнула, почувствовав на себе напряженный взгляд темно-голубых глаз: «Ты можешь не верить, Джеймс, но я в это верю!» Она перевела дыхание, не смея встретиться взглядом с Джеймсом.

– Роберт так тебя любит, Алекса. Я знаю, тебе хочется защитить его, потому что ты его любишь, но разве это не ужасно несправедливо по отношению к Роберту и твоей любви? Может быть, и не всякая любовь, – уже спокойнее добавила Кэт, – достаточно сильна, чтобы делить как радости, так и печали, но у вас с Робертом именно такая любовь.

Слушая негромкие, страстные слова Кэтрин, Алекса почувствовала в себе пробуждение чего-то чудесного, прекрасного. Быть может, надежды?

– Моя мудрая младшая сестренка, – прошептала она.

– Я вовсе не мудрая, Алекса.

– А я именно так считаю. Ты всегда такой была. Ты права, Кэт. Я действительно должна довериться Роберту. – «Должна, – подумала Алекса, – но смогу ли? Да, смогу и скажу», – поклялась она своим полным надежды, любящим сердцем и скрепила эту клятву словами:

– Я скажу Роберту сегодня вечером, пока ты будешь в Белом доме. Джеймс, а ты собираешься на концерт Кэт?

Вопрос огорошил потерявшегося в воспоминаниях Джеймса, но он быстро взял себя в руки и ответил с беззаботной улыбкой:

– Нет. У меня, если честно, уйма дел. Элиот хочет, чтобы я представил ему неофициальный отчет о моем впечатлении от переговоров и их участниках, так что я должен заняться этим, пока события еще свежи в памяти.

«К тому же, – подумал Джеймс, – Кэтрин не приглашала меня на концерт. Хотя сейчас это было бы вполне безопасно, правда, любимая? Теперь уже нет риска, что ты оборвешь игру и сойдешь со сцены, чтобы остаться со мной навсегда?»

И не заглядывая в любимые сапфировые глаза, Джеймс знал горькие ответы на свои вопросы. Да, это будет вполне безопасно. У Кэтрин теперь есть новое чувство, которому она так доверяет, чувство более глубокое, более сильное, чем их потерянная волшебная любовь.

Глава 29

После ухода Джеймса и Кэтрин она отказалась от всех назначенных на день обезболивающих. Частые уколы пьянили и погружали стремящийся к выздоровлению организм в постоянное сонное состояние, а Алексе необходимо было иметь ясную голову. Для признания Роберту.

День стал клониться к закату, и действие обезболивающего препарата иссякло. Алекса почувствовала, что в груди ее разгорается нестерпимо жгучее пламя, тлевшее до того слабыми угольками.

Теперь боль во всем теле ничто не заглушало, и Алекса полностью пришла в себя, несмотря на то что отчаянная борьба с болью отнимала все ее силы.

Она была в полном сознании, когда пришел Роберт. Заботливая медсестра привела в порядок ее роскошные волосы, золотым ореолом окружавшие прекрасное бледное лицо Алексы.

– Здравствуй, дорогая. – Роберт нежно поцеловал ее в губы.

– Здравствуй, – прошептала Алекса, мечтая о том, чтобы поцелуй длился вечность. – Роберт…

– Что, любовь моя?

– Я знаю, о чем был звонок.

– Скажи мне, дорогая, – попросил Роберт и, увидев в глазах любимой страх, мягко заверил:

– Что бы это ни было, Алекса, наши чувства сильнее.

«Ах, Роберт, если бы это было так!» Она медленно перевела дыхание и дождалась, пока не утихнет резкая боль в груди, затем прямо посмотрела в глаза любимому и очень медленно произнесла:

– Звонок был о прекрасной маленькой девочке, от которой отказалась мать.

– Алекса…

– О самой красивой девочке в мире… о нашей дочери, Роберт. Кэти – наш ребенок.

– О-о, нет!.. – То был протяжный, исполненный нечеловеческой муки стон. – Алекса…

Слезы застилали Алексе глаза, и она чувствовала, как боль ее исстрадавшейся души заглушила боль физическую.

«Ах, Роберт, как это ранило тебя! Мне надо было расстаться с тобой, моя любовь, и ничего не говорить. – Горе Роберта внезапно родило в душе Алексы новый страх. – А вдруг я напрасно причинила тебе эту боль? Что, если мы в конце концов расстанемся, потому что такую правду ты не в состоянии ни понять, ни простить?»

– Ах, Роберт, мне так жаль… – в смятении прошептала она, видя его отрешенный взгляд. – Я решилась на это, потому что считала, так будет лучше для Кэти, для ее счастья. И она счастлива, Роберт… и так любима.

Услышав в голосе Алексы безнадежность, он подавил обуревавшие его чувства и взглянул на измученную женщину, которую любил всем своим сердцем. Увидев все ее отчаяние и страх, Роберт ласково подтвердил:

– Да, Алекса, она живет в большой любви. Кэти – самая любимая девчушка в мире.

– Девчушка твоей сестры, Роберт?

Он понимал, что означает этот вопрос. Алекса умоляла его оставить эту тайну между ними, умоляла преодолеть невыносимую боль и горечь этой потери силой их любви.

«Нет! – разрывалось его сердце. – Кэти наш ребенок, наша драгоценная девчушка. Мы любим ее. Как только я взял ее на руки и все это время я чувствовал необычную радость, которую нельзя выразить словами. И, моя дорогая, когда ты вынашивала Кэти, ты жила в своем, особенном мире, принадлежащем только вам двоим. Ах, Алекса, но ведь Кэти – наша девчушка!»

Протест возник мгновенно и мощно. Но в любящем сердце Роберта жили и другие голоса. Настал черед заговорить и им, напоминая Роберту о его большой любви к Бринн, сочувствии ей и данном обете всегда защищать сестру. Вместе с нежными голосами возникли и образы Бринн, Стивена и Кэти – все такие радостные, счастливые, любящие. Но голос сердца не мог заставить Роберта отказаться от своей дочери.

Однако тут же возник другой голос, тихий, спокойный, говоривший о самой пламенной любви Роберта – любви к Алексе. Она сделала очень трудный выбор, выбор любви ради Кэти, ради Бринн и даже – сейчас Роберт это понял – ради него самого. Алекса жила в нестерпимой пытке своего решения каждый день, каждую секунду, укрывая, защищая их всех. И вот теперь его любимая Алекса просила разделить с ней эту мучительную Тайну. И Роберт понял, что пойдет на это ради Алексы и что никогда, ни на мгновение не даст усомниться любимой в верности принятого ею решения любви.

– Девчушка моей сестры Бринн, – отозвался он наконец дрожащим голосом. – Я люблю тебя, Алекса. Я тебя люблю.

Роберт очень осторожно, очень бережно обнял ее, и Алекса прильнула к нему измученным, искалеченным телом. Она вдруг почувствовала, как физическая боль ушла… как смолкли и стоны души, усмиренные любовью Роберта.

– Роберт? Алекса?

В первый момент ее мягкий голос показался просто частью образов, беспорядочно проносившихся в воображении Роберта и Алексы, которые, не разжимая объятий, клялись не нарушать обещание любви. Но через секунду оба поняли, что тихий знакомый голос новое не часть бесплотного образа. Он был реален.

– Бринн? – прошептал Роберт, открывая глаза и видя поверх золотистых волос Алексы виновато улыбающуюся свою сестру.

– Я помешала?..

– Нет, – мгновенно разуверила ее Алекса, которая пришла в себя гораздо быстрее Роберта, поскольку давно уже жила со своей тайной.

И еще Алекса понимала: сейчас, как никогда, все должно выглядеть совершенно естественно; нормально то, что они с Робертом вовсе не рассматривают как помеху появление любимой ими обоими Бринн, заставшей их обнимающимися. Особенно если учесть, что Бринн проделала путь из Ричмонда, потому что сама тоже искренне любила их.

– Ты уверена? Стивену удалось освободиться пораньше, и вот…

– Входи, – подхватил Роберт, пытаясь говорить как можно спокойнее, но очень сомневаясь, что ему это удается, поскольку стук его мятущегося сердца грохотал в висках.

– Что ж… Алекса, как ты себя чувствуешь?

– Все хорошо, Бринн. – «Все будет хорошо», – подумала про себя Алекса.

До настоящего момента она силой воли заставляла свое израненное тело поправиться. Но только сейчас Алекса поняла, что в процессе выздоровления главная роль принадлежала душе. А на душе стало спокойнее. Теперь Алекса быстро поправится и скоро будет дома, с Робертом.

– Замечательно. Я так рада. – Бринн поняла, что появилась некстати. Может быть, разговор между Робертом и Алексой как-то связан с тем, с чем пришла сюда Бринн? В любое другое время она бы деликатно удалилась, но Бринн должна была сообщить нечто очень важное лично Алексе: ради собственного сердца и ради сердца Алексы она должна была сказать об этом именно сегодня. А потому с непривычной для нее дерзкой улыбкой обратилась к брату:

– Могу я поговорить с Алексой наедине? Очень недолго, а?

При обычных обстоятельствах Роберт не преминул бы съязвить по поводу «девчоночьих секретов». Но он не мог чувствовать себя «обычно» – не сейчас… еще нет. Роберт был даже рад возможности хоть немного побыть одному, зная при этом, что с Алексой все в порядке, о чем ему говорил взгляд прекрасных любящих глаз.

– Хорошо. – Роберт кивнул на портфель, который принес с собой, чтобы хоть немного поработать во время долгого сна Алексы и в то же время быть рядом с ней. – У меня куча бумаг. Я буду в комнате ожидания.

Как только он вышел, Бринн сняла просторное зимнее пальто, и Алекса сразу же увидела…

– Бринн! – прошептала изумленная Алекса. – Да, здесь растет маленькая девочка, очень здоровая и очень живая девочка. – Бринн невольно провела по животу, взгляд ее карих глаз сиял почти неземной радостью. – Я уже на седьмом месяце, и врачи говорят, что все идет замечательно.

– На седьмом? – нахмурилась Алекса, припоминая, когда в последний раз видела свою будущую золовку.

Это было меньше месяца назад, в День благодарения. У Алексы сохранилось немало радостных воспоминаний о том праздничном уик-энде в Ричмонде, и Алекса очень хорошо помнила, как сияла тогда Бринн, как пылали ее щеки, хотя фигура по-прежнему оставалась стройной.

– Кажется, у меня такое строение таза, при котором ребенок может развиваться, но внешне это почти не заметно, до последней стадии беременности.

Алекса понимающе улыбнулась, стараясь скрыть боль воспоминания: «У меня было то же самое».

Бринн сделала несколько шагов к окну и обратно, затем села на стул рядом с кроватью Алексы и не торопясь начала свой рассказ:

– Она была зачата в ту самую ночь, когда родилась Кэти, вскоре после звонка Джеймса, сообщившего о ее рождении. – Щеки Бринн слегка порозовели при этом весьма интимном признании, но оно было необходимой частью того, о чем Бринн собиралась сказать. – Мы со Стивеном решили никогда больше не пытаться, но та ночь стала предвосхищением нашего счастья, я полагаю, знамением чудесного появления Кэти. А потом Джеймс привез ее, и радость и любовь, пришедшие с малышкой в наш дом, сделали возможным то, что во мне зародилась и расцвела новая крошечная жизнь. Я действительно верю в это, Алекса. Я действительно верю, что эта здоровая девочка, это чудо во мне, появилась благодаря чуду Кэти. – Бринн глубоко вздохнула, готовя свое сердце к тому, что собиралась наконец произнести. – Благодаря Кэти и благодаря тебе, Алекса. Ведь она – твоя дочь, да?

Появившиеся в глазах Алексы слезы прежде всех слов утвердительно ответили на этот вопрос. Казалось, в палате было слышно, как бьется сердце каждой женщины. Наконец Алекса кивнула, глядя прямо в глаза Бринн, тоже наполнившиеся слезами, и через несколько мгновений прошептала:

– Как ты узнала?

– Я не знала, не была уверена до настоящей минуты. И не догадывалась, по крайней мере осознанно, пока с тобой не произошла авария. Роберт рассказал мне о загадочном звонке, который тебя так взвинтил, а также о своих собственных страхах, что у тебя от него есть какая-то тайна, в которой ты не признаешься. Все это каким-то образом соединилось у меня в одну цепочку, и вдруг всплыл твой образ и Кэти, когда я смотрела на тебя с малышкой на руках, но ты даже не замечала моего присутствия. Я знаю, ты старалась спрятать свои чувства, и, если бы не авария, не известно, когда бы я поняла, да и поняла бы вообще. – Бринн замолчала.

Несмотря на то что они со Стивеном уже тысячу раз все обсудили и пришли к согласию, даже несмотря на то что любящее сердце Бринн хотело этого, произнести необходимые слова ей было очень трудно. Но сострадание победило, и она наконец выдохнула:

– Теперь я точно знаю, Алекса. И мы со Стивеном хотим, чтобы Кэти была с тобой.

– О-о, Бринн, – простонала измученная Алекса, не веря своему счастью.

– Роберт любит Кэти, – продолжала золовка, желая высказать все приготовленные слова, чтобы убедить плачущую Алексу, хотя глаза последней говорили о том, что убеждать ее не нужно. – Для него совершенно не важно, кто отец Кэти. Он любит ее, как собственную дочь.

– Роберт и есть отец Кэти, – прошептала Алекса.

Бринн растерялась. С помощью Стивена она тщательно готовилась к разговору с Алексой, а затем и с братом… И такого поворота, конечно, не ожидала. Как и все, Бринн была уверена, что их любовь началась только этим летом, после ухода Роберта от Хилари, то есть через два месяца после рождения Кэти. Теперь же, когда Бринн узнала новые обстоятельства, сердце и глаза ее наполнили слезы не только сострадания, но и радости за брата.

– А он знает?

– Я сказала ему как раз перед твоим приходом.

– И вы решили никогда не говорить мне об этом? – тихо спросила Бринн, уже зная ответ.

И в последовавшие минуты взаимопонимания без слов, глядя друг на друга сквозь пелену непросыхающих слез, обе женщины осознали цену тех жертв, которые были готовы принести друг другу и тем тайнам любви, которые намеревались друг от друга хранить. В эти мгновения одна счастливая женщина поняла, что Алекса и Роберт твердо решили никогда не говорить ей правду о Кэти; а другая счастливая женщина поняла, что если бы Бринн когда-нибудь догадалась о ее правде – даже если бы не была награждена зревшим сейчас в ней чудом, – все равно обязательно пришла бы к Алексе…

– Я люблю тебя, – прошептала наконец Алекса. – Как я тебе благодарна!

– Я тоже тебя люблю и тоже тебе очень благодарна, – тихо ответила Бринн, затем поднялась и решительно заявила:

– Почему бы мне не позвать Роберта? Нам следует наконец составить общие планы.

Она нашла брата одиноко сидевшим в комнате ожидания без окон. Роберт, разумеется, даже не открыл свой портфель. Он сидел, обхватив голову руками, и казалось, окаменел.

– Роберт…

Он отрешенно посмотрел на Бринн, но взгляд его моментально стал изумленно-сосредоточенным: Роберт заметил беременность сестры.

Бринн смотрела на брата, посвятившего всю свою жизнь заботе о ней и до сих пор ее защищавшего, и нежно, с любовью сказала:

– У меня будет девочка… двоюродная сестричка Кэти.

И впервые в жизни она увидела в глазах брата слезы. Даже будучи еще маленьким мальчиком, Роберт никогда при ней не плакал, отважно оберегая сестру от всех горестей. Но сейчас Роберт не прятал слез, и, когда брат с сестрой бросились друг другу в объятия, Бринн прошептала:

– Ах, Роберт, какими добрыми кузинами будут наши дочери!

После концерта в Белом доме Джейн, Александр и Кэтрин Тейлор вернулись в гостиницу, расположенную напротив Мемориального госпиталя. Кэт была в номере родителей ровно столько времени, сколько понадобилось отцу позвонить в больницу и убедиться в том, что Алекса чувствует себя хорошо. Младшая дочь поцеловала родителей и пожелала им спокойной ночи.

Но Кэтрин не пошла в свой номер. Вместо этого она, все в той же концертной длинной бархатной юбке и кремовой блузке под зимним пальто, вышла на холодный полночный воздух и пересекла дорогу, направляясь в госпиталь. Алексу уже перевели в отделение для выздоравливающих, где расписание визитов соблюдалось не так строго. Вечерние часы посещения, разумеется, давно закончились, но ведь сегодня Рождество.

Дверь была открыта. Прежде чем заглянуть в палату, Кэтрин слегка перевела дух, надеясь застать сестру мирно спящей, но счастливая Алекса, охваченная будоражащим воспоминанием о том, что сегодня произошло, еще не спала. Сердце Кэтрин от печали и сострадания сжалось при виде бодрствующей сестры, полусидевшей в многочисленных подушках и отрешенно смотревшей на полуночную тьму за окном. Однако, подойдя ближе, Кэтрин увидела на лице Алексы нежную, мечтательную, умиротворенную улыбку.

– Алекса?

– Привет, я так рада, что ты пришла! Я хотела попросить, чтобы мне принесли телефон, и позвонить тебе и сказать, что Кэти возвращается домой, к нам…

– Какое счастье, Алекса!..

И, задыхаясь от радости и обливаясь слезами, она рассказала Кэтрин всю историю, совершенно игнорируя, как делала это уже многие часы, огонь, жгущий ее грудь при каждом вдохе.

– Бринн, Стивен и Кэти остановились в той же гостинице, что и вы, и они будут рады, если ты навестишь свою племянницу.

– В самом деле? А ты уверена, что они действительно не расстроены?

– Конечно, это был трудный шаг и для Бринн, и для Стивена, но они были так великодушны, так добры. Они собираются остаться здесь до моей выписки, и мы – Кэти, Роберт и я – начнем нашу семейную жизнь в Роуз-Клиффе.

Их совместная жизнь начнется в Роуз-Клиффе, но когда-нибудь Макаллистер переберутся в дом побольше; правда, они никогда не будут жить в Белом доме. Но Роберт заверил Алексу, что это совершенно не важно, главное – это она и Кэти. Даже оставив общественный пост, Роберт никогда не откажется от служения обществу, так же как от обязательств обеспечить радостную и мирную жизнь своей жене и дочери.

Алекса улыбнулась при этом милом воспоминании, и глаза ее вспыхнули новым светом, когда она рассказывала Кэт заключительную часть их планов.

– Мы с Робертом поженимся, как только все будет улажено, но определенно еще до твоего с родителями отъезда.

– Я могу пробыть в Вашингтоне до двадцать шестого, Алекса, и, несмотря на то что у папы в это время концерты с симфоническим оркестром, я уверена, он сможет с кем-нибудь поменяться, и…

– Ах нет, Кэт! К двадцать шестому, в крайнем случае к двадцать седьмому я намерена выписаться. Именно об этом я информировала свой организм, когда ты пришла. – Алекса рассмеялась, вспомнив безмолвные распоряжения и веселые команды, выданные ею своей плоти. Она должна поправиться в рекордные сроки: ради своей дочери и мужа. – А когда я выйду из больницы и мы – Кэти, Роберт и я – будем в Роуз-Клиффе…

– Вы станете семьей из трех человек! – так же весело закончила ее мысль Кэтрин. – И это все, что вы хотите и в чем нуждаетесь.

– Да, – тихо ответила Алекса, благодарная Кэт за понимание. – Думаю, нам надо будет какое-то время пожить вместе, вдали от всех.

– Мне тоже так кажется. Хорошо, мы уедем, как и намечено, двадцать шестого, но я вернусь, как только вы будете готовы к приему гостей, и я знаю, что мама и папа, будут считать дни… – Она запнулась, неожиданно увидев в глазах сестры тревогу.

– Ах, Кэт, я так боюсь говорить им о дочке.

– Почему? – Кэтрин спрашивала не об обоснованности страха, но была изумлена, потрясена тем обстоятельством, что он вообще существует. – Боишься, Алекса? Почему?

– Потому что я знаю, они так разочаруются во мне за то, что я отказалась от Кэти.

– Нет, Алекса, не разочаруются! Они поймут, почему ты вынуждена была так поступить. Я знаю, они поймут.

Алекса слегка покачала головой, поскольку уже убедила себя, что ей предстоит в очередной раз огорчить родителей, которых она так любила, несмотря на уверенность, читавшуюся во взгляде младшей сестры. Ох уж эти сапфировые глаза! Как бы Алексе хотелось поверить им именно сейчас!

«Но сейчас, Кэт, – печально подумала Алекса, – я знаю, что ты не права».

– Кэт, ты не могла бы сказать им за меня? – вдруг попросила Алекса, тихо, неуверенно, отчаявшись; она знала о великой любви и близости родителей и Кэт. – Может быть, если ты объяснишь им, мама и папа поймут? Ты знаешь обстоятельства, вынудившие меня решиться на это, и скажешь, что я знаю о твоем удочерении. Расскажи им обо всем. И о том, как мы теперь с тобой близки…

– Хорошо, Алекса, я им скажу.

Кэтрин знала, что Алекса не права. Их любящие родители вовсе не разочаровались бы. Но, слушая робкую просьбу сестры, Кэтрин задумалась: а права ли она сама? Она хотела поделиться бы этой грустью с Алексой, всей своей грустью, но…

– Мы только что познакомились со своей очаровательной внучкой, – сообщила на следующее утро счастливая Джейн, входя в палату дочери.

– Она очень милая, – добавил Александр, едва сдерживая чувства.

Несмотря на то что Алекса не заметила на лицах родителей и тени разочарования, она тихо прошептала:

– Простите меня…

– Простить, моя дорогая? За что? – удивленно спросила Джейн, хотя и успела немного подготовиться к такому признанию; они ни на секунду не расстроились, а только опечалились из-за того страдания в одиночестве, которое пришлось выносить Алексе все это время. – За что, Алекса? – ласково повторила Джейн.

– Я думала, вы разочаруетесь во мне за то, что я отказалась от дочери.

– Нет, дорогая. Мы понимаем. Это было мужественное решение, рожденное большой любовью. – Джейн нежно прикоснулась к золотистым волосам дочери, так же как она сделала это в тот далекий день, пытаясь рассеять предубеждение Алексы к ее сестричке. – Мы никогда не разочаровывались в тебе, Алекса.

– Да, я так огорчила вас, когда впервые увидев Кэт, не захотела признать ее своей сестрой. Разве вы забыли?

– Алекса, мы никогда не забудем такое, – честно ответил Александр. – Но мы нисколько не разочаровались в тебе, дорогая. Нас поразило тогда, с какой уверенностью ты заявила, что Кэт – не твоя сестра. Я думаю, мы с мамой просто очень испугались: а вдруг то, что мы посчитали величайшим чудом, обернется величайшей ошибкой?

– Мы потеряли частичку тебя в тот день, Алекса, – прибавила Джейн. – Ты всегда была нашим счастьем, смелой золотоволосой девчушкой, а потом… – Джейн горько вздохнула.

В тот день они что-то потеряли в своей драгоценной дочурке. И как отчаянно Джейн и Александр ни пытались, никогда уже за все эти долгие годы любви к Алексе они не смогли восстановить разорванную ниточку взаимопонимания. Глядя в изумрудные глаза Алексы, так похожие на ее собственные, Джейн ласково прошептала:

– Мы очень тебя любим, доченька. Ты никогда не разочаровывала нас, никогда и не могла.

Алекса слушала это доброе утешение и страстно желала поверить родителям. Но она очень ясно помнила и тот день. Тогда было разочарование, и Алекса это понимала. Но теперь она спрашивала: не было ли это ее разочарование в себе, в собственных, таящихся и неожиданно открытых в своем сердце уродливых монстров? Да, возможно, так и было. Существовали отвратительные призраки, скрывавшиеся в темных уголках ее души; но теперь все эти монстры умерли, побежденные любовью.

– Это было действительно чудо. Я так сильно люблю свою младшую сестру. – У Алексы перехватило дыхание. – И… мама, папа… вас я тоже очень люблю.

Слезы застилали их глаза, и какое-то время ни Джейн, ни Александр не в силах были говорить, потому что видели во взгляде любимой дочери неизмеримую радость от сознания того, что она любит и любила по-настоящему, всем сердцем, без условий, навсегда. Наконец, наконец-то Алекса, которую они потеряли, нашлась! Они так давно не видели этот волшебный взгляд, полный счастья и чистой веры… так долго… с того самого дня…

– Сейчас ты выглядишь точно так же, как выглядела в то майское утро, когда мы ехали на выставку в Канзас-Сити, – начала Джейн, но не смогла продолжать, и Александр ласково закончил мысль жены:

– Ты выглядишь точно так, как выглядела, объявляя, с присущей тебе уже тогда категоричностью, что ни о каком братике не может быть и речи, потому что ты собираешься иметь только сестричку.