Текст книги "Радуга"

– Ты сказала Алексе, что я занят в субботу?

– Нет. Джеймс, если ты захочешь отменить наш ужин, то я все пойму.

– Что ты поймешь, Кэтрин?

– Все. О тебе и Алексе. Теперь, когда она снова свободна…

– Ты считаешь, что мы с Алексой можем начать с того, на чем остановились, словно с тех пор ничего не изменилось? – Сердце Джеймса екнуло, когда он увидел в прекрасных глазах вспыхнувшую после его вопроса трогательную надежду.

«Я считаю, что здесь потребуется время», – сказала Кэт в тот ненастный полдень, и Джеймс с ней согласился. «Но сейчас, милая Кэтрин, это время настало, не так ли?»

– Ты этого хочешь?

– Нет, – смело выдала Кэтрин чистейшую правду человеку, который так бережно старался не обидеть ее, так деликатно предоставлял ее сердцу полное право выбора. – Нет, Джеймс, я этого не хочу.

– Я тоже не хочу, Кэтрин. Понимаешь, я совершенно околдован младшей сестрой Алексы. – Взгляд Джеймса открыто говорил о его желании и о его любви.

– Правда?

– Ты знаешь, что правда.

Полные мягкие губы Кэтрин, никогда прежде не знавшие поцелуя, раскрылись навстречу губам мужчины, которого она полюбила. Сначала приветствие это было робким, несмелым, но постепенно становилось все более горячим и уверенным. И бледные изящные пальцы Кэтрин, ласково прикоснувшись к лицу Джеймса, скользнули в его угольно-черные волосы. Руки Кэтрин открыли для себя радость, которая была еще волшебнее, чем ее музыка.

Губы их сказали друг другу «здравствуй!». То же самое сделали их тела, начав с легкого прикосновения, становившегося все более жарким, пока сердце Кэт не почувствовало, что бьется о грудь Джеймса, пробуждая сладостное воспоминание о том единственном миге, когда Джеймс держал ее в объятиях.

В ту августовскую ночь трепещущее сердце Кэт посылало неистовые сигналы бедствия, вызванные неразумным голоданием, и потому теперь, несмотря на то что сейчас это, несомненно, были сильные, уверенные удары сердца, переполненного радостью и желанием, Джеймс отпрянул, совсем чуть-чуть, дабы убедиться, что с Кэтрин все в порядке. И заметил в ее взгляде только удивление и досаду на то, что он прервал поцелуй, но через мгновение эти чувства снова сменились желанием и счастьем.

Хотя на этот раз уже оба они испытывали голод, самый прекрасный голод – желание друг друга.

– Кэтрин, я хотел бы целовать тебя бесконечно.

– И я бы этого хотела.

– Правда?

– Да. Вечно. – Кэт взглянула на Джеймса и улыбнулась, не стесняясь более своего страстного желания. – Ты должен снова поцеловать меня, Джеймс. После твоего последнего поцелуя прошло так много времени, – прошептала она.

– Слишком много, – засмеявшись, согласился Джеймс, прильнул к губам Кэтрин и снова утонул в разгорающемся огне ее страсти, но…

– Ах, дорогая! – вздохнул Джеймс, крепче прижимая к себе Кэтрин и целуя ее шелковистые черные волосы. – Я опаздываю на самолет, меня ждут очень важные переговоры. Я позвоню тебе из Нового Орлеана, и буду звонить тысячу раз, и мы встретимся с тобой в субботу вечером. Договорились?

– Договорились о том, что ты покидаешь меня сейчас ради Нового Орлеана и что ты позвонишь мне тысячу раз, – с тихой радостью ответила Кэтрин, и в глазах ее снова появилась грусть. – Но в субботу вечером ты нужен Алексе. Ты сможешь поужинать со мной наедине в воскресенье, перед вылетом в Париж?

– Конечно, смогу, – нежно ответил Джеймс, не споря и понимая, что решение Кэт продиктовано огромной любовью к сестре, которая сейчас так несчастна.

Джеймсу уже давно было пора ехать в аэропорт, но он должен снова поцеловать Кэтрин. Прощальный поцелуй-досада на разлуку, не желающий прекращаться, стал нежным и уверенным поцелуем-обещанием того, что скоро, очень скоро будет новая встреча.

Джеймс действительно опаздывал, но оставалось последнее, что он непременно должен был сделать.

– Кэтрин… Я люблю тебя.

– Ах, Джеймс, я тоже тебя люблю.

Глава 18

Алекса мысленно повторила приготовленную для Стерлинга гневную тираду о человеке, которого он так уважал. Но когда Джеймс примчался в Роуз-Клифф и Алекса увидела в его взгляде нежное участие, то со слезами благодарности просто упала в его объятия. Потому что больше всего сейчас она нуждалась в поддержке человека, любящего ее.

– Алекса, мне так жаль!

– Мне тоже. – Она взглянула на Джеймса и неуверенно улыбнулась. – Не могу сказать, что ты меня не предупреждал.

– А я ведь надеялся, что у тебя это получится.

– Знаю. – Алекса помедлила еще немного в замечательно надежных руках Джеймса и вздохнула, вспомнив о предстоящем гала-представлении. – Спасибо за то, что ты делаешь для меня, Джеймс. У меня просто сил не хватит пойти туда одной.

То было покорное признание, но очень важное. Джеймс знал, что на представлении она будет выглядеть беспечной и уверенной в себе, но сейчас Алекса говорила о том, какого неимоверного напряжения ей это будет стоить. Веселая, беззаботная актриса сегодня не оставит без внимания ни одного мужчину, пожелавшего с ней пофлиртовать. А мужчины этим вечером, несомненно, как никогда, будут домогаться благосклонности Алексы, ведь шоу «Хочу стать звездой» предоставляло возможность пообщаться со звездами на короткой ноге.

Алекса же была ослепительна в своем шелковом вечернем платье приглушенно-изумрудного цвета, с распущенными золотистыми волосами – романтическое видение, мечта, воплотившаяся в плоть.

– Алекса, я постоянно буду рядом.

– Я хотела…

– Да, дорогая?

– Не мог бы ты постоянно держать меня под руку и никуда не отпускать?

– Конечно, могу, – твердо пообещал Джеймс, скрепив обещание сочувствующей улыбкой. – Ты не хочешь рассказать мне об этом ублюдке?

– Нет. Спасибо тебе.

Джеймс сдержал свое слово. Он взял Алексу под локоть и никуда от себя не отпускал. Крепкая, уверенная рука Джеймса придавала сил Алексе, когда они дрейфовали в сверкающей толпе знаменитых и влиятельных гостей. Дружеское участие Джеймса поддерживало Алексу и во время танца, в котором их тела двигались грациозно, с целомудренно-интимной фамильярностью.

«Я выдержу, – думала Алекса. – Я выдержу весь этот вечер, если только Джеймс будет рядом. Я уверена».

– Джеймс? Алекса? – Сладкий голос Хилари пронзил Алексу словно удар тока.

Супруги Макаллистер, медленно танцевавшие всего в нескольких футах от них, мгновенно поколебали наивную самоуверенность Алексы. Но тем не менее, крепче сжав ладонь Джеймса, каким-то чудесным образом Алекса направилась, не прерывая танца, к знаменитой чете для приветствия. И опять же непонятно как ей удалось заговорить весело и беззаботно.

– Как я рада тебя видеть, Хилари! – Она любезно улыбнулась сопернице и с той же улыбкой обратилась к Роберту:

– Здравствуйте, сенатор.

– Здравствуйте, Алекса, – спокойно ответил он, хотя сердце его разрывалось от боли, сердце, на котором сейчас не было защитной брони, только рана, нанесенная Алексой; и Роберт сомневался, что такая рана когда-нибудь затянется; он наконец оторвал взгляд от женщины, которую любил, и обратил его на своего друга. – Привет, Джеймс.

– Здравствуй, Роберт. Хилари.

– Вы наконец-то выбрались на гала-представление, – беспечно заметила Алекса и, как гостеприимная хозяйка (все-таки благотворительный вечер давался съемочной группой «Пенсильвания-авеню»), вежливо добавила:

– Я очень рада.

– Мы тоже, – не менее галантно ответила Хилари. – И так приятно видеть тебя, Джеймс. Ты все еще собираешься присоединиться к Марион и Артуру и провести с ними каникулы на острове?

– Хотелось бы. Завтра я улетаю в Париж, а во вторник мы отплываем из Ниццы на яхте.

– Замечательно, – пробормотала Хилари.

Она была в восторге оттого, что ее муж видит, как Джеймс держит руку Алексы и их медленный танец. Это была потрясающая пара, притягивающая к себе многочисленные восхищенные взоры. Один лишь Роберт был мрачнее тучи. Мгновение спустя, искусно пряча тайную надежду продемонстрировать еще одно доказательство вероломства безнравственной актрисы, Хилари спросила:

– Алекса, ты тоже поедешь на остров?

– Нет. У меня всего пять свободных дней. Я проведу Рождество в Топике, с родителями.

– Как мило! Джеймс, передай Марион и Артуру, что мы их любим. И пожалуйста, не забудь рассказать принцессе Натали, какой восторг у меня вызвало обручальное колечко в романтическом стиле фирмы «Кастиль».

Хилари была уверена, что победила. Она ликовала и до гала-представления, а когда Роберт в конце концов вернулся в Арлингтон, совсем успокоилась. Ее план сработал идеально! Она победила… правда, Роберт выглядел так, будто потерял все. Но Хилари надеялась, что рано или поздно пройдет и это. Со временем глупый эпизод в их супружеской жизни совершенно забудется… если только боль в темных глазах Роберта не вызвана тем, что он считает дни до окончания разлуки с Алексой.

– Роберт?

А Макаллистер никак не мог избавиться от мучительных видений, вызванных поведением на вечере Джеймса и Алексы. Некоторые видения были порождены сценами, которым Роберт сам был свидетелем: Алекса дразнит Джеймса, флиртует с ним, танцует. Но были и другие, пострашнее: Алекса занимается с Джеймсом любовью прошлой ночью, этой ночью, все ночи, которые Роберт не был с Алексой. По твердому, спокойному взгляду друга Роберт понял, что Джеймс не знает о его связи с Алексой. Значит ли это, что все время Алекса играла с ними обоими?

– Ты что-то сказала, Хилари?

– Ты, очевидно, страдаешь, Роберт, и мне невыносимо это видеть. Если тебе так больно без этой женщины, кто бы она ни была, в разлуке будущие пять месяцев, что ж… мы с отцом переживем.

– Никаких проблем.

– Нет?

– Нет. Мой роман окончен.

– Женатый мужчина – это Роберт? – гневно потребовал ответа Джеймс, отвозивший Алексу в Роуз-Клифф.

– С чего ты взял?

– Не стоит играть со мной, Алекса.

– Неужели это было так заметно?

– Нет. – Джеймс смягчился, как только услышал в вопросе такую беспомощную безнадежность, словно Алекса не только совершенно утратила свои актерские навыки, но и потеряла главное в своей жизни. – Полагаю, это было очевидно только для того, кто держал твою руку, внезапно похолодевшую. К тому же, – ласково пошутил он, – получилось так, что чьи-то длинные ноготки весьма глубоко впились в мою ладонь.

– Прости.

– Я хотел, чтобы ты мне сказала.

– Я боялась, ты этого не одобришь.

– Очевидно, следовало бы спросить тебя о мотивах, учитывая твои чувства к Хилари.

– Не было никаких мотивов, – тихо произнесла Алекса. – Просто я полюбила Роберта. Вот и все.

– И все еще любишь?

– Все еще люблю.

Джеймс подогрел молоко, пока она принимала душ и переодевалась в новую ночную рубашку, мягкую, скромную, которую никогда не надевала для любовников. Джеймс проследил за тем, чтобы Алекса выпила молоко, и, укладывая в постель, мягко отклонил ее просьбу, скорее крик одинокой души, нежели страсти, лечь с ней рядом.

После того как Алекса уснула, Джеймс поехал в Инвернесс.

Она сказала, что не говорила ему о своих отношениях с Робертом, поскольку боялась, что Джеймс это не одобрит. А сама-то Алекса одобрит его любовь к Кэт? Может быть, и нет, по крайней мере в данный момент. Алексу беспокоит в нем неугомонность, желание бросать вызов и оберегать свою личную жизнь и, конечно, собственное признание Джеймса в том, что он вряд ли сможет полюбить по-настоящему. Короче – Алекса будет волноваться за Кэтрин.

Он же, когда придет срок, убедит Алексу в том, что ей не о чем беспокоиться. Никто так не позаботится о счастье Кэтрин, как он. Джеймс задумался, когда именно расскажет все Алексе? Впрочем, это не имело значения. До тех пор пока Кэтрин желает, чтобы их любовь оставалась тайной, сокровищем, принадлежащим только им двоим.

– Я не разбудил тебя, дорогая? – Джеймс звонил Кэтрин из Инвернесса, выполняя свое обещание, а Кэт дала слово ждать звонка Джеймса независимо от того, как поздно он раздастся.

– Нет. Я занималась. Как прошел вечер?

– Все в порядке. Я рад, что вы будете вместе на Рождество. Именно сейчас Алексе необходимо быть с людьми, которые ее любят. Особенно с младшей сестрой. – Джеймс немного подождал ответа, но, услышав лишь удивленное молчание, наконец позвал:

– Кэтрин?

– Да?

– А ты знаешь, что необходимо мне?

– Нет.

– Мне нужно, любовь моя, видеть тебя постоянно, и мне мало того времени, что мы проведем с тобой вместе от завтрашнего утра и до момента, когда я посажу тебя на самолет до Топики, после обеда.

– Джеймс, но… – прошептала Кэтрин, не в силах поверить своему счастью.

– В Париже время завтрака. Я сейчас позвоню родителям и договорюсь встретиться с ними в среду на острове, вместо того чтобы плыть туда вместе из Ниццы.

– Полагаешь, они не будут возражать?

– Нисколько.

«Если бы родители только узнали причину, – с любовью подумал Джеймс, – они были бы на седьмом небе от счастья».

Джеймс и Кэтрин приготовили друг другу рождественские подарки любви задолго до того, как были произнесены сами слова любви, потому что сердца их уже давно знали об этой любви.

– Счастливого Рождества, дорогая! – Джеймс протянул Кэтрин маленькую коробочку в золотой фольге, перетянутую атласной ленточкой всех цветов радуги – фирменный знак ювелирного дома Кастиль.

– О-о, – прошептала Кэт, увидев серьги – два идеально подобранных под удивительный цвет ее глаз редких сапфира. – Джеймс, они прекрасны.

Переводя взгляд от сапфиров к сияющим глазам Кэтрин, Джеймс понял, что не зря потратил столько времени в поисках магазина «Кастиль» на Пятой авеню, – цвет драгоценных камней безупречно подходил к прелестным глазам любимой.

Но, улыбнувшись этим глазам, Джеймс увидел в их мерцающей синеве едва заметное сомнение.

– Кэтрин?

– Они изумительны, Джеймс. Спасибо.

Кэт задумчиво смотрела на потрясающие серьги, затем прикоснулась тонкими пальчиками к драгоценным камешкам, но, вместо того чтобы надеть серьги, положила бархатную коробочку на стол и достала праздничный пакет с подарком для Джеймса. Снова взглянув в глаза любимого, Кэтрин улыбнулась:

– Это тебе. Он не так великолепен…

Но шарф, связанный Кэтрин, по мнению Джеймса, был гораздо более ценен, чем сапфиры. Рисунок для шарфа Кэтрин придумала сама: его яхта «Ночной ветер», скользящая по морю в мерцающем лунном свете.

– Кэтрин… – Джеймс запнулся, не находя слов.

– Тебе нравится?

– Замечательно, дорогая. Мне очень нравится.

– Я так рада.

– Но, любовь моя, если ты не уверена насчет сережек, я завтра же отвезу их в магазин.

– О нет, Джеймс. Я вовсе не сомневаюсь насчет сережек. Только… – Кэтрин нахмурилась, тихо вздохнула и спокойно призналась:

– Только есть нечто, что я должна тебе рассказать о себе и… Алексе.

«Прекрасно, – подумал Джеймс. – Наконец-то, моя любимая Кэтрин, ты решилась поверить мне тайны, волнующие твое сердечко».

– Расскажи, дорогая.

– Сейчас. Одну минутку. Сначала я должна кое-что принести из спальни.

Дожидаясь Кэт, Джеймс думал о том, что ему предстоит услышать: версию Кэтрин об истории сестер Тейлор? Он не считал, что этот рассказ так уж страшно удивит его – в конце концов, ему была известна версия Алексы. Но когда Кэтрин вернулась из спальни, Джеймс остолбенел. В немом изумлении он смотрел, как Кэтрин дрожащими руками положила полукругом у коробочки с его серьгами сверкающее сапфировое ожерелье. Сережки и ожерелье выглядели как идеально подобранный комплект, все элементы и гамма которого поразительно подходили друг другу и были просто созданы для Кэтрин.

– Оно принадлежало моей матери, – начала Кэтрин, казалось, обращаясь к ожерелью, которое желала бы никогда. не видеть; затем она отважно перевела взгляд на Джеймса и прошептала:

– Я никогда не знала своей матери, Джеймс. Она бросила меня через неделю после родов. Алекса… на самом деле… мне не сестра.

Кэтрин быстро изложила Джеймсу свою историю. А потом несколько часов рассказывала ему о собственных запутанных и беспорядочных чувствах: о своей душевной боли; о неистовом отчаянии, которое испытала, решив, что теперь она отторгнута от Джейн и Александра; о своей любви к Алексе и боязни рассказать ей правду; о горьких чувствах к матери, отказавшейся от нее.

– Ах, Кэтрин, мне так жаль, что эта история принесла тебе столько печали!

– Сейчас мне уже лучше, Джеймс, гораздо лучше. Сначала я чувствовала себя такой потерянной, ужасно одинокой и испуганной. Помнишь, когда мы плавали в ту ночь, ты сказал мне, что я должна позвонить родителям и сказать, как я по ним скучаю?

– Я помню, что ты в любом случае собиралась им позвонить.

– Да, конечно, но мне очень помогло твое мнение о том, что маме и папе хотелось бы знать о моей привязанности к ним.

– Так оно и есть.

– Да, наверное. Я действительно никогда не говорила родителям, что скучаю по ним, но уверена, что они об этом знают. С тех пор мы говорили всего несколько раз, и с каждым звонком я чувствовала, что мы снова становимся ближе. Я не видела Джейн и Александра с мая.

– Но через два дня ты их увидишь. И?..

– И я немного боюсь. – Кэтрин помолчала, наконец лицо ее озарила улыбка надежды. – И все-таки не могу дождаться.

– Они любят тебя, – сказал Джеймс убежденно, – так же как и Алекса.

– Ах, я надеюсь на это! Но, Джеймс, я еще не готова сказать ей правду. Когда-нибудь я обязательно признаюсь, но мне надо подождать, пока чувства мои окончательно успокоятся.

Джеймс молча кивнул, полагая, что подождать действительно надо, но не столько из-за Кэтрин, сколько из-за Алексы. Он знал, что любовь старшей сестры к младшей нисколько не изменится, но сейчас Алекса была очень несчастна. Она только что потеряла Роберта, и, хотя правда о Кэтрин вовсе не станет для нее очередной утратой, Джеймс понимал, что Алекса в своем теперешнем состоянии может воспринять новость именно так.

– Я счастлив, что ты решила довериться мне.

– Несмотря на то что тебе казалось, будто ты знаешь, кто я, а теперь вот…

– Я знаю, кто ты, Кэтрин. И всегда знал. Ты – девушка, которую я люблю всем своим сердцем.

– О-о, Джеймс…

Его губы нашли ее губы, как это было уже бесчисленное множество раз за этот снежный зимний день, но сейчас поцелуй Кэтрин был особенным: более нежным, более страстным и глубоким… поцелуй, не омраченный темными тайнами… поцелуй-обещание вечной любви.

– Завтра, дорогая, я верну серьги, – прошептал наконец Джеймс, отстраняясь, потому что их поцелуй неожиданно перерос в нечто большее и явно недостаточное для обоих.

– Ах нет, Джеймс. Я знаю, что не буду носить ожерелье, но с твоими серьгами я никогда не расстанусь.

– Вообще-то они не на каждый день, ты не находишь? – с ласковой иронией заметил Джеймс.

– Увы, – согласилась Кэтрин.

– Думаю, ты могла бы надевать их на концерты.

– Да. Твои серьги для концертов… и для поцелуев… и для занятий любовью, – тихо произнесла Кэтрин. – Давай займемся любовью, Джеймс.

– Ах, Кэтрин, мы только-только открыли для себя… Мне кажется, я мог бы целовать тебя вечность.

– Вечность? Только целовать?

– Нет, – тихо признался Джеймс. – Но…

– У нас есть два драгоценных дня, принадлежащих только нам, и мы любим друг друга. Почему бы нам не провести это время, делясь друг с другом нашей любовью, нашей радостью?

– Почему бы… – эхом повторил Джеймс, улыбнувшись ее прекрасным невинным глазам, таким невинным…

– Я все эти два месяца пила таблетки, – поспешила заверить его Кэтрин, неверно истолковав тень неожиданного беспокойства, набежавшую на лицо любимого.

– Я подумал совсем не об этом. Мне просто не хотелось бы причинять тебе боль, не только сейчас, но и…

– Разве может любовь причинить боль?

И они оба отважно сделали шаг в иное измерение. Мужская энергия Джеймса разбудила в Кэтрин что-то дикое, первобытное, и она пылко откликнулась на его жар, инстинктивно подчиняясь ритму страсти. Властные умелые прикосновения любимого истощали ее силы, сжигающий огонь летел по венам расплавленной ртутью, и Кэтрин, забыв обо всем на свете, окунулась в сладостный мир неподвластных чувств.

Для Кэтрин это было в первый раз, но и Джеймс впервые в жизни был в постели с женщиной, которую полюбил по-настоящему. Они открывали себя друг для друга с чудесной радостью, наслаждаясь каждым новым ощущением, поражаясь сладостному желанию и силе своей любви. Неторопливые, исследующие прикосновения нежных рук и губ Джеймса доводили Кэтрин до сладкой дрожи, и она отдавала ему себя всю, без остатка – самое драгоценное, что она могла ему преподнести, – не скрывая своего желания, не пряча белоснежного тела, не стесняясь открыть любимому всю страстность своего влечения.

Когда оба приблизились к вершине блаженства, когда настало мгновение вместе разделить все, что они могли друг другу дать, на лице Джеймса мелькнула легкая тень. Кэтрин встретила это беспокойство открытой улыбкой, тело ее выгнулось навстречу любимому, призывая и притягивая к себе.

– Я люблю тебя, Кэтрин, – прошептал Джеймс. «Ах, я не хочу причинить тебе боль».

– Я люблю тебя, Джеймс. «Как может наша любовь причинить мне боль?»

Боли не было. Совсем не было – лишь удивительный резкий жар, который быстро, почти мгновенно забылся, потому что они превратились в единое целое, они стали близки как никогда, и в этом смятении тел, в этой духовной близости заключалось величайшее из чудес.

Бесконечное мгновение без движения, без слов, без дыхания. Они просто смотрели друг другу в глаза в немом, благоговейном восторге, и взгляды их красноречивее любых слов говорили о бесподобном наслаждении.

Наконец они снова заговорили самым нежным шепотом любви… Но вскоре у Джеймса и Кэтрин отчаянно перехватило дыхание, и их захлестнуло страстное восторженное желание обладать друг другом.

В течение двух дней и ночей они занимались любовью и строили великолепные планы, разбирая график турне Кэтрин, город за городом: где будут обедать, какие достопримечательности увидят, где будут гулять. Кэтрин казалось, что Джеймс намерен побывать во всех городах, где состоятся ее выступления, встречаясь с ней каждую неделю. И когда сказала ему об этом, немного дразня и в то же время очень надеясь, что так оно и будет, Джеймс пообещал подстроить переговоры под ее концерты и даже предложил:

– Не исключено, что я вообще брошу работу и стану просто одним из почитателей Кэтрин Тейлор.

– Это было бы великолепно!

– Да, но как почитатель я жажду услышать твою игру. Ведь в тот единственный раз в Инвернессе мне показалось, что мое присутствие смутило тебя.

– О да, так оно и было.

– А теперь?

– Не знаю. Может, попробуем?

Кэтрин сыграла Сонату до-мажор Моцарта – одно из произведений, которое она хотела исполнить на новогоднем вечере в Сан-Франциско. И только сейчас Джеймс осознал грандиозность таланта Кэтрин. Он понял, что это – дар, дар, которым Кэтрин щедро делилась со всеми, магически приглашая совершить с ней волшебное путешествие в мир обожаемых ею звуков и чувств.

Сейчас это дивное путешествие с Кэтрин совершал Джеймс: сначала волны чарующих звуков несли их к надежде, затем движение ускорилось, устремляясь в огромный водопад, с которым они сорвались в неожиданную заводь печали, и вдруг снова взлетели, танцуя, ликуя, захлебываясь радостью и…

И вдруг потрясающие видения.

– Ах, Кэтрин, – грустно прошептал Джеймс, – ты снова смущаешься того, что я тебя слушаю.

– Думаю, с этим я смогу справиться в концертном зале, заполненном сотнями слушателей. Но сегодня, Джеймс, когда я играю, а ты сидишь так близко… мне кажется, что я не на своем месте.

– Тогда иди ко мне, любовь моя.

Кэтрин бросилась в объятия Джеймса и внезапно сделала для себя грандиозное открытие: впервые она предпочла Джеймса своей музыке… Кэтрин вдруг поняла – без капли сомнения и страха, – что случись ей выбирать между музыкой и любовью, она выберет Джеймса… и так будет всегда.

– Я хочу купить рогаликов, – сказал Джеймс в половине десятого во вторник. – Признаюсь, мне нужен предлог, чтобы пофорсить в твоем замечательном шарфе, – нежно добавил он.

– Понятно, – засмеялась Кэтрин, целуя Джеймса на прощание.

Закрыв за ним дверь, Кэтрин задумалась, не был ли этот предлог (оставить ее всего на пятнадцать минут) заботливой подготовкой почти к двухнедельному расставанию, которое начнется сегодня в четыре часа. Оба уже пообещали друг другу бесчисленное количество раз, что впредь всегда будут проводить Рождество вместе, но никто не решился предложить изменить планы на это Рождество. Оно было особенным и очень важным и для Кэтрин, и для Джеймса: им обоим предстояло последний раз провести праздники только с любимыми родителями.

Когда через пять минут после его ухода зазвонил телефон, Кэтрин не сомневалась, что это Джеймс, будто бы интересуется, желает она пирожки с сыром или с малиновым джемом, а на самом деле хочет сказать ей о том же, что чувствовала сама Кэтрин: «Не прошло и пяти минут, а я уже отчаянно скучаю по тебе».

– Алло? – ответила Кэтрин мягким голосом влюбленной, уверенной, что сейчас услышит голос возлюбленного.

– Это Кэтрин Тейлор?

– Да.

– Кэтрин, с вами говорит Элиот Арчер. Мы встречались этим Летом в Инвернессе.

– Да, я помню. Здравствуйте, Элиот.

– Боюсь, что у меня очень плохие новости. Около двух часов назад катер, на котором Стерлинги плыли из Ниццы на Иль, взорвался.

– О-о… нет.

– Причиной взрыва, возможно, стала утечка газа в плите. – На секунду Элиот замолк, борясь с неожиданно захлестнувшими его чувствами. – Нет ни малейшей надежды на то, что кто-то спасся при взрыве. Роберт Макаллистер предложил сразу же позвонить вам, прежде чем сообщить о случившемся Алексе, на случай, если вы захотите быть рядом с сестрой, когда она получит известие о Джеймсе.

– О Джеймсе?

– Артура и Марион нашли. Водолазы продолжают поиски Джеймса, но, как я уже сказал, вероятность того, что кому-то удалось выжить, равна нулю.

– Но Джеймса там не было.

– Роберт виделся с ним в Вашингтоне в субботу вечером, и Джеймс сказал ему, что на следующий день улетает в Париж.

– Да, но в конце концов Джеймс… Он все еще в Нью-Йорке. Он собирался вылететь в Ниццу сегодня после обеда.

– Вы уверены?

– Да.

– Слава Богу! – Элиот опять помолчал минуту. – Я сообщу Джеймсу.

– Я скажу ему, Элиот. И передам, чтобы он позвонил вам.

– Спасибо, Кэтрин. Я буду у себя в офисе. Джеймс знает номер.

Элиот понял, что с ним снова случилось то же самое. Снова Кэтрин Тейлор разбудила его давние воспоминания об Изабелле Кастиль. В августе воспоминания были вызваны поразительным внешним сходством, но сейчас Кэтрин напомнила ему Изабеллу величием внутренней красоты. Ведь принцесса Изабелла сама прилетела тогда в Лондон сообщить Элиоту о гибели Женевьевы. Она, разумеется, не обязана была этого делать, но Изабелла поступила так, потому что знала, каким страшным будет это известие для Элиота, и хотела поддержать его в невыносимом горе.

И теперь Элиот услышал в мягком голосе Кэтрин то же доброе желание – помочь Джеймсу.

– Ах, Джеймс.

– Что случилось, дорогая?

– Твои родители… Джеймс, на катере произошел взрыв.

– О чем ты, я не понимаю?

– Они погибли, – очень тихо и печально произнесла Кэтрин.

Она увидела, как Джеймс потрясен страшным известием, и, хотя он не задавал вопросов, поняла, что Джеймс ждал объяснений, доказательств. Кэтрин попыталась спокойно объяснить:

– Элиот говорит, что, возможно, это из-за утечки газа. Он думал, что ты был там, с ними, и хотел, чтобы я полетела в Вашингтон поддержать Алексу, когда ей сообщат. Ах, любовь моя, мне так жаль!

В любящих глазах Кэтрин заблестели слезы, и Джеймс, как только шок разжал свои когти, почувствовал на глазах горячую влагу. Слезы для него были так непривычны; но еще более странным было то, что первым порывом Джеймса было скрыть свои слезы.

Спрятать слезы от женщины, которую он любил?

«Нет, – подумал Джеймс, давая волю слезам, – мне нет нужды прятать свое горе от Кэтрин».

– Возможно, мама готовила свой фирменный горячий шоколад, – предположил Джеймс час спустя.

Кэтрин ответила, как и отвечала на все его слова и слезы – любовью. Она обнимала Джеймса и нежно целовала мокрые от слез щеки.

Еще через час Джеймс позвонил Элиоту. Мужчины, взяв себя в руки, сосредоточились на самом главном в данный момент: фактах, известных Элиоту, и кратком обсуждении церемонии похорон – за два дня до Рождества. Распоряжения по сервису и приему после похорон уже были сделаны протокольным отделом госдепартамента.

– Элиот, я вылетаю в Вашингтон сегодня после четырех. И сразу позвоню тебе.

– После четырех? – переспросила Кэтрин, как только Джеймс положил трубку.

– После того, как провожу тебя на рейс до Топики.

– Я полечу с тобой в Вашингтон.

– Нет.

– Да.

– Нет. Послушай меня, Кэтрин: ты должна быть с родителями…

Горло Джеймса сдавили рыдания. Как же ему хотелось рассказать своим родителям о причине, по которой он не поплыл с ними на Иль! Если бы он рассказал им об этом, тогда, возможно, мать, готовя горячий шоколад, радостно обсуждала с отцом своих будущих черноволосых, голубоглазых внуков, смеющихся и шалящих в Инвернессе. Джеймс рассчитывал при встрече сразу же поведать Марион и Артуру о своей любви к Кэтрин. Но теперь было слишком поздно. Голос Джеймса охрип, когда он бесстрастно продолжил:

– Дорогая, ты не считаешь, что сейчас должна находиться рядом со своими родителями?

– Через несколько дней я буду с ними, Джеймс. Может быть, мы вместе, – тихо добавила Кэтрин. – Но сейчас я должна быть с тобой.

– Ты и так со мной, Кэтрин. Ты всегда со мной. Все, что мне нужно, – возможность постоянно говорить с тобой, и я буду звонить тебе каждый вечер. Это все, что мне нужно, все, чего я хочу. – Джеймс грустно улыбнулся, глядя в ее сапфировые, полные тревоги за него глаза. – Кроме того, там будут Элиот, Роберт, Бринн.

– И Алекса.

– Нет, ей тоже нужно быть в Топике.

– Она поедет, но не раньше двадцать четвертого, – уточнила Кэт.

Три часа спустя после того как Джеймс поцеловал ее на прощание, Кэтрин встретилась со своими дорогими родителями, которых не видела с самого мая. Она так живо помнила их, хотя и прошла, как ей казалось, целая вечность. Но сейчас, даже издалека, родители выглядели не такими, какими помнила их Кэтрин.

«Неужели они так постарели? Или это последние семь месяцев так их состарили? – печально подумала Кэт. – Почему в их ласковых взглядах застыло выражение неуверенности? Неуверенности в моей любви?»

Кэтрин бросилась к Джейн и Александру, точно вырвалась из глубокой пропасти, так долго и страшно разделявшей ее с родителями. Кэт, милая Кэт была уже далеко-далеко от той кошмарной бездны и, снова и снова обнимая Джейн и Александра, горячо шептала:

– Ах, мамочка, ах, папочка, я так люблю вас…