Текст книги "Незнакомец"

Глава 5

В тот день, когда приехал Кёити, Риэ, пребывая в шоке от неожиданно вскрывшихся фактов, пошла вместе с ним в полицию. Несмотря на недоверие к Кёити, она считала, что нужно сообщить о нарушении закона.

Полицейский участок находился прямо напротив автобусной станции, с которой она раньше ездила в школу, но внутри участка она оказалась впервые.

Риэ чувствовала себя странно.

Она принялась поспешно рассказывать детективу о сложившейся ситуации, но, пока она говорила, ее стало мучить беспокойство: а вдруг вокруг этой загадочной истории поднимут шумиху. Если полиция начнет расследование, то это неизбежно повлияет и на ее детей. В маленьких городах слухи распространяются мгновенно. Возможно, об этом даже напишут в газетах…

Полицейский, который принял ее, почему-то с самого начала рассказа был в плохом расположении духа. Выслушивая сбивчивые объяснения Риэ и Кёити, он то и дело покачивал головой.

– Как так? А умер-то кто? – спросил он.

Полицейский не стал советоваться с коллегами и велел Кёити подать заявление об исчезновении Дайскэ Танигути. Риэ спросила, есть ли какой-то способ узнать, кем был ее покойный муж, но полицейский сказал, что приоритетом являются поиски настоящего Дайскэ Танигути.

После этого из полиции не было никаких новостей. Спустя две недели она позвонила сама, но ей безучастно сообщили, что результат проверок в списках пропавших без вести ничего не дал. Когда она спросила про выяснение личности мужа, от нее просто отмахнулись, сообщив, что не представляется возможности провести расследование в настоящий момент.

Риэ не знала, что еще сможет сделать сама.

Поговорить с Кидо она решила не просто потому, что доверяла ему как адвокату. Неожиданно для нее семь лет, которые прошли с момента возвращения домой, вдруг утратили реальность и стали расплывчатыми. В ее памяти самым отчетливым оказалось время в Йокогаме после смерти Рё. И тогда единственной опорой для нее стал не кто иной, как Кидо.

Когда Риэ сказала ему по телефону, что особенно не надеется на полицию, Кидо все тем же спокойным голосом, что и раньше, ответил:

– Я сомневаюсь, что полиция что-нибудь сделает. В год у них тысячи дел о пропавших без вести. Они ведь тоже простые госслужащие, лишняя головная боль из-за выяснений личности покойного им не нужна.

Риэ, хоть и была ошарашена таким отношением полиции, почувствовала облегчение оттого, что рядом есть человек, трезво оценивающий ситуацию, и задала вопрос, который бы не решилась задать полиции:

– Мой муж… может, он был замешан в каком-то преступлении?

После размышлений Кидо осторожно сказал, что вероятность правонарушений есть, но попросил дать время, чтобы выяснить все детали.

Так год подошел к концу, а в феврале следующего года Кидо приехал навестить Риэ в Миядзаки.

Они встретились в рабочем кабинете в магазине. Кидо сказал, что еще не обедал, поэтому Риэ предложила отвести его в ресторанчик по соседству, где подавали угрей. В том самом ресторане Икс впервые рассказал ей о прошлом Дайскэ Танигути, но она его выбрала просто потому, что это было единственное место неподалеку, куда можно было пригласить гостя.

Они не виделись уже семь лет, Риэ подумала, что Кидо немного постарел, хотя ничего не сказала вслух. На его висках заметно прибавилось седых волос.

– Много дел? – спросила она.

– Да, в феврале многовато было. Но сейчас стало спокойнее.

Он приподнял очки, двумя средними пальцами помассировал уголки глаз и улыбнулся.

Раньше они всегда общались в его офисе в Йокогаме, поэтому встреча в другом месте казалась немного необычной.

В паузах в разговоре Кидо переводил взгляд на окно и смотрел на безлюдную картину провинциального города, окруженного горами, словно его поглощал этот пейзаж. Он похвалил вкус еды, с аппетитом съев порцию угря с рисом высшего качества и густой суп годзиру, который подавали вместо стандартного бульона из рыбьих потрохов.

Кидо был спокойным и внимательным человеком, во время бракоразводного дела после смерти ребенка его теплая улыбка не раз успокаивала Риэ. И в эту встречу, семь лет спустя, он был все таким же внимательным и деликатным. Но Риэ бросилось в глаза, что время от времени на его лице появлялось одинокое выражение. Хотя, вероятно, он сам этого не замечал.

Кидо порекомендовал для начала навести порядок в семейных реестрах Риэ и рода Танигути.

Если ее покойный муж не был Дайскэ Танигути, то нет никаких оснований оставлять его фамилию. Риэ согласилась с этим. С одной стороны, она была привязана к фамилии Танигути, ведь знала своего мужа под ней, но в то же время после встречи с Кёити чувствовала себя некомфортно, оттого что жила с фамилией совершенно чужого для нее человека.

Риэ тревожил вопрос о страховании жизни, которое оплачивал Икс под именем Дайскэ Танигути, но Кидо объяснил, что ничего возвращать не нужно.

– Хотя в документах значится имя Дайскэ Танигути, именно Икс подписал документы и делал взносы. Поэтому вы оставляете выплаченную страховку себе. Нет необходимости менять имя страхователя. Вам не нужно об этом беспокоиться, если будут проблемы, я все устрою.

В семейном реестре «Дайскэ Танигути» и Риэ местом жительства был указан дом семьи Риэ в городе S, Кидо подал прошение о поправках в реестре в суд по семейным делам Миядзаки.

Кидо запросил отменить исключение Дайскэ Танигути из реестра в связи со смертью. Благодаря этому Дайскэ Танигути, на имя которого в полиции оформлено заявление о пропаже человека, в семейном реестре останется в статусе живого человека.

Кроме того, имя Риэ должно было быть удалено из реестра Дайскэ Танигути, а она восстановлена в своем семейном реестре под девичьей фамилией Такэмото. Иначе говоря, брак Риэ с Дайскэ Танигути становился недействительным из-за ошибки. В результате из семейного реестра Риэ должны быть стерты данные о втором браке, а дочь Икса – Хана – становилась рожденной вне брака.

В обычной ситуации Кидо справлялся с этой процедурой и без клиента, но, учитывая сложность дела, суд попросил Риэ явиться лично. Кроме того, возникла необходимость ДНК-теста, чтобы доказать, что Икс не являлся Дайскэ Танигути. Кидо забрал с собой личные вещи покойного: электробритву, зубную щетку, одежду с прилипшими волосками и кусачки для ногтей – и вернулся в Йокогаму.

Риэ с Кидо провели почти полдня вместе, успев переговорить на самые разные темы.

Риэ помнила, что тогда у Кидо не было детей, но теперь выяснилось, что у него есть сын примерно возраста Ханы, поэтому они долго обсуждали проблемы воспитания. Когда она спросила, что он делал во время землетрясения, Кидо рассказал ей об улицах, запруженных машинами, о толпах людей, стремящихся домой, после того как транспортная система была парализована, о треснувших зданиях, об отключениях и перебоях с водой, о затишье в Китайском квартале Йокогамы, поскольку иностранные рабочие вернулись домой и клиентов стало меньше.

Риэ подумала, что если бы Рё не умер, а она не развелась с первым мужем, то все это пришлось бы пройти и ей. И она бы никогда не познакомилась с человеком, погибшим в аварии на лесозаготовках в этом городе.

Кидо умел слушать, и это, разумеется, помогло ей выговориться. Собирая вещи Икса, она рассказала Кидо об их первой встрече и о том, каким он был человеком, ведь о таком по телефону не поговоришь.

Кидо на всякий случай делал фотографии вещей и внимательно изучил блокноты с рисунками Икса, перелистывая один за другим. Наблюдая за профилем Кидо, Риэ подумала, что уже давно не видела человека, так спокойно погруженного в размышления.

– По этим работам можно представить его характер. Словно мальчик стал взрослым, но так и не изменился.

– Он очень старался, когда рисовал. Хотя это не настолько хорошие рисунки, чтобы кому-то их показывать, но они отражают, как зеркало, его душу… Он был такой, как на этих рисунках. Простой, серьезный, внимательный. Мне казалось, что такой человек ни за что не может соврать, кого-то обмануть…

Кидо поддакивал, показывая, что прекрасно понимает, периодически подбадривая ее. Он согласился взяться за расследование личности Икса, но назвал невероятно низкий гонорар.

– Адвокат Кидо, вы очень хороший человек, – поспешно сказала Риэ, а затем пожалела.

Хотя она так искренне думала и хотела ему сообщить об этом, но, вероятно, нужно было найти более подходящее выражение.

Слегка откинувшись назад, Кидо с улыбкой ответил:

– Это просто моя работа.

Риэ стало неловко, ведь это вовсе не Кидо, а она сама стала чувствительной от одиночества средних лет.

Хотя Кидо пробыл в Миядзаки считаные часы, Риэ действительно почувствовала себя одинокой после его отъезда. Она не хотела, чтобы он остался подольше, просто чувствовала себя одинокой.

Она несколько раз прокручивала в голове слова полицейского, который спросил: «А умер-то кто?» В голове она поменяла этот вопрос на «Кто умер?». Хотя суть не менялась, ей показалось, что это меняет смысл.

Ты можешь обменяться с кем-то жизнью. Риэ и в ужасном сне не могла себе такого представить, но ее муж и правда это сделал. Он действительно жил жизнью другого человека. А как быть со смертью? Смерть – это единственное, чем ты ни с кем не можешь обменяться.

Не стоит и говорить, что она это узнала на собственном опыте, потеряв сына.

Рё был веселым и активным малышом, он много играл со старшим братом Юто и поразительно быстро научился говорить. В год и десять месяцев он уже обходился без подгузников, воспитатели в детском саду были удивлены, а муж с гордостью говорил, что все это благодаря методу раннего воспитания, о котором он прочитал в интернете.

Однако незадолго до того, как Рё исполнилось два года, он начал часто мочиться в постель. Он стал писаться и днем в детском саду, поэтому Риэ и воспитатели пришли к выводу, что отказываться от подгузников слишком рано, и вновь стали их использовать. Муж тогда ругался за то, что они вновь вернулись к подгузникам, особенно когда перед сном Рё начинал плакать и просить попить. Муж говорил, что надо терпеть, ведь он опять описается. Из-за этого они частенько ругались с Риэ.

Через некоторое время Рё стало нездоровиться, иногда его рвало.

Сначала Риэ подумала, что все это из-за слишком строгого воспитания мужа. Когда она спрашивала, болит у него живот или нет, он всегда отвечал как-то невнятно. Поэтому она никак не могла понять, что именно не так. Одно было ясно: по утрам, перед тем, как идти в сад, у него начинала болеть голова.

Муж Риэ злился, думая, что она винит его в происходящем. Как-то раз он сам, что бывало редко, поехал за Рё в детский сад, а затем, не сообщив Риэ, отвел его к педиатру. «Это просто простуда», – сказал он по возвращении и бросил на кухонный стол пакет с лекарствами.

Вспоминая произошедшее, Риэ подумала, что позже муж сожалел о своем поведении тогда, но в результате весь их брак пошел под откос.

Но и после недели приема лекарств Рё не стало легче. Риэ решила еще раз показать Рё врачу, на этот раз тому, кто его обычно наблюдал, но муж был против: «Если ты будешь постоянно спрашивать, болит ли у него голова, то Рё и сам в это поверит. Это станет психосоматической болью, и в этом будешь виновата ты сама».

Осмотрев Рё, врач посоветовал им немедленно отвезти его в большую больницу и выписал направление. Тогда он впервые высказал опасения, что это может быть опухоль мозга.

На следующей неделе провели МРТ и подтвердили, что в базальных ганглиях мозга обнаружена опухоль – типичная герминома. Неконтролируемое мочеиспускание и жажда оказались следствием диабета, сопутствующего этому заболеванию.

До сих пор Риэ жалела о том, что изо всех сил цеплялась и верила в слово «выздоровление» после первого осмотра. Врач казался уверенным в своем диагнозе и не объяснил вероятность глиобластомы так, как он позже утверждал. Риэ было сложно смириться с реальностью, но, как ни странно, муж быстро принял этот диагноз. Мужественное противостояние трагической судьбе стало для него поводом для самоуважения. Казалось, что он даже упивается этим, что это была своего рода компенсация за все те обиды, которые он терпел от жены из-за болезни сына. Муж демонстрировал свою готовность к борьбе за сына.

Но именно Риэ пришлось бросить работу в банке, устроиться на раскладушке возле постели Рё в больнице, чтобы днем и ночью в течение трех месяцев ухаживать за сыном. Муж был просто уверен в том, что сын «выздоровеет». «Вполне резонно попробовать лучевую и химиотерапию», – говорил он, вечно повторяя, что она как гуманитарий и как женщина просто не разбирается в сложных вещах, но и сам не понимал, каким тяжелым может оказаться такое лечение для ребенка.

Риэ изо всех сил старалась не вызывать в памяти воспоминания о том, как Рё мучился от непрекращающейся рвоты. Во рту мальчика было воспаление, боль от глотания собственной слюны доводила его до слез, и она наблюдала, как он таял на глазах. Да и сама Риэ с трудом могла спать или есть, за три месяца она потеряла девять килограммов, хотя и без того всегда была хрупкой. Но она продолжала верить в слово «выздоровление» и крепко сжимала сына, который метался от боли, продолжая лечение. До сих пор она чаще вспоминала не плачущего Рё, а те моменты, когда приходил врач и говорил: «Держись молодцом. Мальчики должны терпеть…», на что Рё, сидя на краю кровати и сложив ручки на коленях, серьезно отвечал: «Да, конечно». У него было наивное выражение в тот момент. Волосики уже выпали, а лицо распухло так, что прежнего Рё было сложно узнать. Он всегда отвечал так: «Да, конечно», потому что отец приучил его давать развернутый ответ взрослым. Сколько раз Рё появлялся в снах Риэ после смерти, кивая в ответ и говоря: «Да, конечно».

Какое же отчаяние охватило ее, когда она узнала, что все страдания, которым они подвергли Рё, оказались бессмысленны. Они должны были посвятить оставшиеся дни его короткой жизни хотя бы тому, чтобы накормить его тем, что он больше всего любил, водить в зоопарк, который ему так нравился, баловать его всем, что он попросит, пусть и недолго позволить ему радоваться жизни. Как будто была необходимость в таком суровом воспитании. Если бы она только могла знать! Когда Риэ стало известно, что «выздоровление» не наступит, что Рё не удастся спасти, у нее перехватило дыхание, будто невидимая рука грубо закрыла ей рот и крепко сжала в своей хватке. Внутри становилось то жарко, словно разожгли огонь, то холодно, будто насыпали льда. Она лихорадочно терла руки и ноги и плакала.

Риэ казалось, что только теперь она наконец поняла, что тогда происходило с ее организмом.

Она хотела тогда сойти с ума, чтобы утратить способность что-либо чувствовать.

Риэ не могла умереть вместо Рё. «Я готов умереть вместо своего ребенка» – это выражение кажется банальным, но она искренне и мучительно желала лишь этого. Все, что она могла сделать, – отправлять свои молитвы без адреса, прося о чуде. Но, в конце концов, только Рё мог умереть своей смертью. А для Риэ не было другой смерти, кроме той, что ждала ее.

«Кто умер?» – продолжала она бормотать про себя. Согласно записям семейного реестра, умершим был человек по имени Дайскэ Танигути. Однако смерть Дайскэ Танигути может принадлежать только человеку, которого так зовут. Кем же был ее покойный муж? Риэ все думала об этом. Иными словами, за кого умер этот человек.

Раньше Риэ никогда не была склонна к таким абстрактным размышлениям. Когда она поняла, что Рё умрет, ее тело изо всех сил старалось сойти с ума, но теперь, чтобы продолжать жить, ей не оставалось ничего, кроме как размышлять.

Кидо называл покойного мужа Икс, но Риэ даже ради удобства не делала этого.

Обращение к человеку не по его имени, а по условному коду, который ты выбрал без его разрешения, казалось ей оскорблением. Всякий раз, когда она слышала, как Кидо говорит «Икс», у нее возникало ощущение, что они обсуждают незнакомого человека, и слова ускользали от нее. Ей казалось, что Икс прошел мимо, она останавливалась посреди разговора и оборачивалась. Она чувствовала, что это должно было относиться к ее мужу. Но, не зная его настоящего имени, она не могла окликнуть его и просто смотрела вслед удаляющейся фигуре.

Мертвые не могут взывать к нам. Они могут только ждать, пока мы позовем их. Однако мертвых, имена которых неизвестны, никто не может окликнуть, поэтому они все глубже погружаются в одиночество.

Стоя перед фотографией мужа на алтаре, Риэ не знала, что сказать, чтобы он обернулся. При его жизни, когда рядом были дети, она называла его «папа» или «отец», но, когда они оставались одни, она говорила «Дайскэ-кун». Из-за того самого впечатления от его блокнотов со скетчами ей хотелось добавлять к его имени – кун, будто он был одним из ее одноклассников в начальной школе. Казалось, что после слога – скэ- сам собой напрашивается суффикс – кун.

Но имя Дайскэ тоже принадлежало совершенно чужому человеку.

Риэ вызывала в памяти воспоминания о том, как звала его Дайскэ, когда расстояние между ними было самым маленьким, а любовь к мужу была самой глубокой. Когда никого больше нет рядом, когда ты вряд ли перепутаешь его с кем-то другим, когда нет необходимости отличать его от кого-то другого, даже тогда – особенно тогда! – мы обращаемся к любимому по имени.

Она задавалась вопросом: что он мог чувствовать в такие моменты, когда его жена произносила имя другого? Когда любовь жены пропитала каждый уголок этого имени, а звучание этого имени постоянно окутывало его?

Его имя было не единственной проблемой. Покойный муж Риэ рассказывал о прошлом Дайскэ Танигути, и она глубоко сопереживала ему.

Ей нравилось представлять, каким могло быть детство мужа, о котором он не хотел рассказывать. Будь он даже ее одноклассником, наверное, могло бы так статься, что до перехода в следующий класс они бы и парой фраз не перекинулись.

Наверное, он был тихим, серьезным мальчиком, который во время обеда уходил в укромное местечко, чтобы поиграть в одиночестве. Таких обычно исключают из болтовни о том, кто в кого влюблен в классе, но они совершенно не возражают. Однако когда все начинают вспоминать о детстве, то почему-то именно образы девочек и мальчиков такого типа всплывают в мозгу гораздо ярче, чем образы тех одноклассников, с которыми общались каждый день. Почему-то именно воспоминания о них кажутся ностальгическими…

После свадьбы он оставался все таким же мягким и понимающим. На лице всегда было выражение спокойствия, он ни разу не повышал голос на Риэ или детей. Он был полной противоположностью ее предыдущему мужу, который был раздражителен после рождения Юто, и в результате из-за этого взрослые не заметили вовремя тех изменений, которые происходили с Рё.

Риэ считала, что никогда не была так счастлива, как в течение трех лет и девяти месяцев супружеской жизни с ним. Но вместе с концом его жизни эти воспоминания стали напоминать волчок, крутящийся на одном месте, который вдруг падает на бок и больше не двигается.

Если бы он остался жив, Риэ, возможно, никогда бы не заметила противоречий, подобно тому как пятно грязи на вершине волчка выглядит будто идеальный круг, пока тот продолжает вращаться.

Воспоминания о муже оставили свой след в каждой части ее тела. Ей было страшно, что за всем этим может скрываться жуткое лицо, которое на самом деле соответствует бесплодному прозвищу Икс.

Должна быть веская причина, по которой он сделал такое. В это ей хотелось верить. Но почему он не сказал ей? С момента их знакомства прошло четыре с половиной года. Они были искренни и доверяли друг другу. У него было достаточно возможностей, чтобы открыться ей.

Стоя перед его фотографией, каждый раз Риэ смотрела ему в глаза, не зная, как его назвать. Может ли напускная искренность, тщательно сымитированная, на самом деле оказаться ложью?

Глава 6

Кидо объяснил Риэ, что решение суда по их ходатайству об аннулировании записи о смерти Дайскэ Танигути и восстановлении девичьей фамилии Такэмото в семейном реестре может занять от двух месяцев до года. Что касается возвращения фамилии, в случае отказа им пришлось бы подавать иск о признании брака недействительным. Но через пять месяцев в начале августа оба прошения были удовлетворены.

Тест ДНК подтвердил, что Икс не являлся Дайскэ Танигути, после чего второй брак Риэ был удален из записей.

Теперь ее прошлое было исправлено: замужем по документам она была всего лишь раз и официально больше не считалась вдовой.

Ошибка закралась не в официальные процедуры, а в ее действия. Она решила, что вышла замуж за человека по имени Дайскэ Танигути, которого на самом деле даже никогда не видела, публично объявила об этом всем вокруг, а затем, когда этот неизвестный человек умер, подала в государственные органы заявление о смерти. При мыслях об этом ее охватывала грусть, странная и щемящая, она переставала понимать, кем после всего этого является сама.

Закончились летние каникулы, тем утром должна была состояться линейка по случаю начала второго семестра в школе Юто.

– Мам, я пыталась разбудить Юто, но он не встает, – сказала Хана.

– Что? Не встает? – переспросила Риэ, оглянувшись на дочку. Риэ готовила в этот момент яичницу на завтрак.

– Я вот что думаю. Юто привык высыпаться по утрам на каникулах, вот ему и не проснуться сейчас. Так я думаю.

С этими словами она улыбнулась, а глаза стали напоминать узкие щелочки, вроде молодого месяца. В следующем месяце Хане исполнялось пять лет, и когда она хотела высказать собственное мнение, то всегда начинала с вводной фразы: «Я вот что думаю», как в английском, после чего делала паузу, сглатывала, смотрела куда-то наверх, приводя мысли в порядок. Риэ казалась эта манера дочери забавной, и пока она ждала продолжения рассказа, не могла сдержать улыбки.

С самого рождения Хана была пухленьким ребенком – не толстой, но ручки и ножки были в меру упитанные, что хотелось до них дотронуться. Прикосновение к такому малышу несравнимо ни с чем другим на свете.

С тех пор как она научилась ходить, много двигалась и бегала в детском саду, контуры ее тела стали подтягиваться, а за этот год ручки и ножки стали стройными. Она больше не была пухлой девочкой, да и сама уже вряд ли помнила, что взрослые раньше ее так называли.

Дети растут так быстро, что черты, характерные в младенчестве, исчезают, не успеешь и оглянуться. Риэ с болью и неопределенностью думала о том, были ли качества характера ее умершего сына Рё – сообразительность, терпение, миловидность, обаяние, пугливость – чем-то, что тоже изменилось бы с возрастом.

Глядя на Хану сейчас, Риэ видела, что с каждым днем она становилась все больше похожа на своего отца, по крайней мере внешне. Особенно глаза. Хотя переносица была четко очерченная, чего не было ни у Риэ, ни у ее мужа, но внешне девочка была похожа на человека, личность которого все еще оставалась неизвестной.

Внезапно у Риэ появилось дурное предчувствие, ей показалось, что кровь отлила от лица. Положив яичницу на тарелку и намазав подсушенный в тостере хлеб джемом и маслом, Риэ сказала:

– Хана, я пойду разбужу брата. Ты поешь без меня? Бабушка скоро встанет.

– Хорошо! – ответила Хана.

Когда Риэ вошла в комнату Юто на втором этаже, там был включен кондиционер, а Юто лежал на постели, завернувшись в покрывало.

– Что случилось? Плохо себя чувствуешь? – спросила она.

Не дожидаясь ответа Юто, Риэ присела на край его кровати и положила руку ему на спину. Лежа лицом к стене, Юто теперь еще плотнее свернулся калачиком. Риэ протянула руку, чтобы пощупать лоб и проверить, нет ли температуры, но он зарылся лицом в подушку. Под пальцами она не почувствовала жара.

– Если тебе нехорошо, скажи мне. Мы тогда съездим к врачу.

– Все хорошо.

– Правда?

Через некоторое время Юто медленно сел. Приглаживая взъерошенные волосы, он сказал, опустив глаза:

– Мама, ты слишком много беспокоишься. Я ведь не Рё. Ты поднимаешь переполох каждый раз, когда я простужаюсь или начинает болеть голова. Я – это я. Я не Рё.

Риэ вздохнула и кивнула.

– Разумеется, все так, но ты ведь понимаешь, что я ничего не могу с этим поделать? После того, что мы пережили. Я думаю, мое беспокойство уже никуда не денется больше, тебе просто придется с ним жить.

Подняв голову, Юто вымученно улыбнулся. Риэ еще раз подумала о том, что в его возрасте он уже потерял трех близких членов семьи. На первый взгляд, непонимание трагичности смерти, свойственное детям, казалось, защитило его от глубоких психологических травм. Но даже если и так, его детство сложно сравнить с беззаботным и счастливым детством Риэ. Ей даже показалось странным, что он просто будет взрослеть дальше, так и не отреагировав на все эти потери.

– И правда все хорошо?

– Да. Я здоров, ничего не болит…

– Тогда что с тобой? Настроение?

Юто оставался неподвижным, было видно, что он думает. Он уже был выше ее ростом, и на щеках появились прыщи.

– Скажи мне.

Юто снова почесал голову, провел руками по лицу, закусил губу и стал подыскивать слова.

– Я… не хочу менять фамилию… Мы не можем оставить фамилию Танигути?

Риэ с досадой на себя подумала, почему же раньше не догадалась об этом. Она ведь ничего не рассказала ему про то, что узнала о покойном муже, а просто сообщила, что они меняют фамилию. А Юто тогда, как ни странно, только кивнул, больше ничего не спросив.

– Когда я родился, у меня была фамилия Ёнэда. Потом вы развелись, и я стал Такэмото, в начальной школе я стал Танигути. В средней школе все – и ребята из моего класса, и из младших классов – зовут меня Танигути. А теперь мы опять станем Такэмото? Возможно, тебе будет привычно с этой фамилией, но для меня это фамилия бабушки и дедушки. Мне как-то странно. Каждый раз, когда меня будут называть Танигути, мне придется говорить, что я теперь опять Такэмото. Мне не хочется этого делать…

– Понимаю.

– Мам, если ты опять выйдешь замуж, моя фамилия опять изменится! Хорошо бы, чтобы вообще больше не было никаких фамилий…

Юто демонстративно хлопнул себя по коленям и улыбнулся.

– Я больше не выйду замуж. Мне уже хватит.

Для Риэ перемена фамилии в связи с замужеством была делом естественным, однако когда она оказалась в доме родственников первого мужа, то резко почувствовала что-то странное: ведь фамилия принадлежала не только ее мужу, но и всем этим чужим для нее людям. Возвращаясь в дом родителей, она всегда с нежностью думала о своей девичьей фамилии Такэмото, которая еще жила внутри ее. Со вторым мужем ситуация была совершенно иной, но отторжение, которое вызвал Кёити при первой встрече, вероятно, имело такие же корни.

А что, если человек не любит своих родных родителей? Значит ли это, что он не будет испытывать привязанности и к своей фамилии?..

– Мам, ты уже забыла папу?

– Как я могу его забыть.

– Когда мы наконец похороним урну с его прахом? Ты перестала совсем о нем говорить. Это странно.

– …

– А можно я оставлю себе фамилию Танигути, когда ты опять станешь Такэмото? Мне… мне жалко папу. От него отвернулась родная семья, и мы его вроде забыли.

Звук старого кондиционера подчеркивал напряженную тишину первого школьного дня.

У Юто стал ломаться голос, когда они семьей ездили в Бэппу на праздник Обон, а после возвращения стал совсем низким. Возможно, из-за этого сын вдруг стал казаться Риэ взрослым.

За время их короткого разговора лучи солнца, пробивавшиеся сквозь шторы, стали заметно ярче, а стрекотание цикад громче, словно наступающий день подбадривал их.

Риэ, плотно сжимавшая губы до этого, вздохнула:

– Каким был твой отец?

– Каким? Добрым. Разве нет?

– Да, ты прав.

– Даже когда он мне выговаривал, он просто садился рядом и объяснял, почему так нельзя делать. Он всегда внимательно меня слушал. Он был гораздо лучше, чем мой первый отец. Я знаю, что с первым отцом я связан кровными узами, но мне бы хотелось, чтобы мой второй папа был мне настоящим отцом. Я завидую Хане.

После того как Риэ снова вышла замуж, Юто никогда не употреблял фразу «настоящий отец». В то время ему было всего восемь лет, и он повторял за Риэ, называя своего настоящего отца «первым отцом». А потом, из любви к своему «второму отцу» или, возможно, из уважения к маме, он, похоже, пришел к решению никогда больше не говорить «настоящий отец». Ведь это значило бы, что его второй папа «ненастоящий».

Когда Риэ поняла ход мыслей сына, она еще больше прониклась его внимательностью. Казалось, эта черта досталась ему не при рождении от первого отца, а была приобретенной благодаря влиянию второго.

– Папа тоже очень любил тебя.

– Я… после того как папа умер, я больше не грущу так. И бабушка очень о нас заботится. Просто, как бы это сказать… – с этими словами Юто смущенно улыбнулся, – мне очень тоскливо без него. Я каждый день прихожу домой, и мне все время хочется столько всего у него спросить.

У него задрожали плечи, и он разрыдался. Риэ тоже стала плакать, тихонько гладя мальчика по спине.

– Ты любил папу.

– Мама, наверное, у тебя есть какие-то причины так поступать… но, если я перестану быть Танигути, мне кажется, он перестанет быть моим папой. Я буду ребенком лишь своего первого отца… а мой второй отец будет только твоим вторым мужем… и Хана будет его ребенком, и у нас с ней будут разные отцы.

Риэ видела лишь слезы, которые падали ему на колени, – он так и не поднимал лица. Все, что она могла разглядеть, – это покрасневшие щеки.

Он впервые так плакал у нее на глазах после похорон.

С первого этажа донесся голос бабушки:

– Ой, Хана здесь одна сидит? А где мама? На втором этаже? Риэ, Хана тут одна завтракает.

– Я уже иду.

Юто, сдерживая рыдания, тер покрасневшие глаза.

– Юто, ты можешь оставить себе папину фамилию. Хорошо? Мне из-за юридических проволочек пришлось вернуть себе старую. Я потом все объясню. Там все так запутано. Извини, что раньше не поговорила с тобой. Прости меня.

Риэ подумала, что должна объяснить ему, что происходит. Сначала она хотела дождаться прояснения ситуации, но ведь неизвестно, когда это наступит.

Но как он отреагирует, когда узнает, что его любимый отец их обманывал?

Юто догадывался, что мама что-то скрывает. Когда она сказала про «запутанную ситуацию», он решил, что его предчувствие про третий брак должно быть правдой. Позже Юто рассказал об этом Риэ, и она была поражена тем, что он сделал такой вывод. Юто объяснил, что пришел к этому выводу после того, как Кидо приехал к ним в магазин и они с мамой куда-то ушли, а потом еще тихо переговаривались по телефону.

Черты лица Юто, красного и припухшего от слез, слегка изменились в глазах Риэ. Юто молча кивнул, поднялся с кровати и пошел раздвигать шторы. Затем, взглянув на улицу, он еще раз грубо смахнул слезы. В такие моменты, когда Риэ видела, как растут ее дети, она всегда напоминала себе, что нужно быть сильной и двигаться вперед.