Текст книги "Жестокий континент. Европа после Второй мировой войны"

Другим традиционно враждебным «классом» были хозяева – владельцы предприятий и управляющие, которые эксплуатировали рабочих ради прибыли. Многие промышленные города в Северной Италии, Центральной и Южной Франции пережили после войны временную перестановку власти, когда рабочие организовывали комитеты для расследования деятельности своих работодателей в военное время. В одном только Лионе в начале 1945 г. на городских предприятиях появились 160 «патриотических комитетов», взявших на себя аресты десятков директоров и служащих, несмотря на то что они не имели на это права без официального разрешения местного префекта. В Турине рабочие захватили завод «Фиат», и управляющий директор едва спасся от расстрела прямо на заводе. Инспектор Госдепартамента США в мае 1945 г. сообщил, что завод патрулируют вооруженные люди, а «на руководство никто не обращает внимания». За первые месяцы после освобождения были убиты несколько крупных итальянских бизнесменов, включая христианского демократа промышленника Джузеппе Вердери и Арнальдо Виши – вице-директора крупнейшего промышленного комплекса в Эмилии-Романье.

Еще более уязвимыми оказались представители аристократии, особенно если выявлялась хоть какая-то их связь с фашистами. В одной только Эмилии-Романье после войны были убиты 103 землевладельца. Самым известным стало убийство графов Манцони в их загородном доме неподалеку от Луго в провинции Равенна. Три брата Манцони – общепризнанные фашисты и главные местные землевладельцы, представители самой могущественной семьи в округе. Им удалось избежать народного суда непосредственно во время освобождения. Но после войны они отказались перезаключить договоры издольщины со своими арендаторами или компенсировать вред, причиненный их земле во время войны, и это их сгубило. 6 июля 1945 г., потеряв терпение, группа бывших партизан ворвалась в их дом и расстреляла не только братьев, но и их мать, служанку и собаку. После чего все население местной деревни набросилось на виллу и растащило одежду и имущество семьи. Этот эпизод походил на крестьянский бунт против феодальной системы, угнетавшей их в течение десятков лет.

Во Франции аристократы тоже оказались под прицелом независимо от того, сотрудничали они с оккупантами или нет. Например, герцога де Леви-Мирепуа, которому нечего было инкриминировать, кроме его титула, едва не приговорил к смерти «народный трибунал» в Памье, к счастью, новый префект Арьежа (департамент на юге Франции. – Пер.) прекратил деятельность этого трибунала. Пьеру де Кастельбажаку, графу из города Тарба, расположенного к северу от Тулузы, так не повезло. Видимо, доказательств его активного сотрудничества с оккупантами недоставало, но люди, пришедшие его арестовывать, нашли его членский билет в Croix-de-Feu (довоенная крайне правая политическая партия) и сочли его достаточным для предъявления обвинения. Графа избили, а вскоре после этого казнили.

Подобные события происходили по всей Франции, менее родовитых аристократов особенно жестоко преследовали в провинциях Шаранта, Дордонь, Лимузен и Прованс. Во Вьенне барон Анри Рей-Су был посажен на несколько недель в свинарник. Его неоднократно избивали и в конце концов казнили в октябре 1944 г. Не являясь коллаборационистом, барон во время войны работал на английскую разведку. В Каркассонне граф Кристиан де Лоржериль, имевший награды герой войны, был казнен, очевидно, просто в силу своего титула и монархических взглядов. В L’Aube – ежедневной газете Народно-республиканского движения – написали, как страшно его пытали перед смертью: промежутки между пальцами рук и ног были рассечены, кисти рук и ступни раздроблены; несколько раз его проткнули раскаленным штыком, а в конце положили в ванну с бензином и подожгли.

Другой излюбленной мишенью и традиционным врагом коммунистической партии было духовенство. В Тулузе по городу ходили слухи, что фашисты оборудовали огневые точки на башнях местных церквей. Этот слух в какой-то мере объясняет, почему церкви в городе подверглись варварскому разрушению и пулеметному обстрелу во время восстания в августе 1944 г. Множество примеров того, что на юго-западе Франции священнослужители подвергались избиениям, пыткам и казням бойцами Сопротивления – часто без каких-либо убедительных доказательств их сотрудничества с оккупантами. В Италии духовенство тоже иногда становилось жертвой мщения либо по подозрению в пособничестве фашистам, либо потому, что священники продолжали осуждать коммунистическую партию с церковной кафедры.

Наконец – и это самое главное – некоторые наиболее радикальные коммунистические группировки начали нападать на своих соперников-демократов. Непосредственно после освобождения Франции разные коммунистические лидеры предпринимали определенные попытки взять под свой контроль отдельные районы, особенно на юго-западе страны. Голлист – комиссар республики (супрефект) в Тулузе – вынужден был противостоять согласованной попытке коммунистов сместить его и захватить власть. В конце концов ему удалось сделать это, заручившись военной поддержкой одного из командиров Сопротивления. В Ниме префекту-голлисту неоднократно угрожали местные руководители коммунистов, а однажды чуть даже не арестовали. Его спасло своевременное появление комиссара республики Жака Бунена.

В Италии насилие в отношении политических соперников доходило до крайностей. Центром стал так называемый «Красный треугольник», или «Треугольник смерти», – регион в Эмилии-Романье между Болоньей, Реджио-Эмилией и Феррарой. Летом 1945 г. там произошел ряд убийств известных людей, после чего возникло серьезное напряжение в хрупком альянсе христиан-демократов и коммунистов. 2 июня в Нонантоле были убиты инженер Антонио Рицци и его сын Этторе. Оба убежденные антифашисты (Этторе даже был партизаном), но также и христианские демократы. Это не было убийство, совершенное в горячке, скорее политическое убийство того особого рода, которое итальянцы называют omicidi eccellenti (иными словами, «необходимое» убийство известных людей, которые являются помехой). Спустя шесть недель в том же городе был убит христианский демократ, член Комитета освобождения. Убийства христианских демократов имели место в Бомпорто (8 июня), Лама-Моконьо (10 июня) и Медолле (13 июня).

В следующем году, когда антикоммунистические настроения уже начали укрепляться, в том же регионе прокатилась вторая волна omicidi eccellenti. Она началась в июне 1946 г. с вышеупомянутого убийства христианского демократа промышленника Джузеппе Вердери и закончилась в августе убийствами юриста-либерала Фердинандо Фериоли, социалиста мэра Касальгранде Умберто Фарри и капитана карабинеров Фердинандо Миротти.

Следует подчеркнуть, что рассказанные выше истории – частные случаи и не сводятся к коммунистическому заговору с целью захвата власти во Франции или Италии на государственном уровне. В действительности, как я уже говорил, руководство коммунистической партии делало все возможное, чтобы сдерживать наиболее экстремистски настроенные группировки на периферии. Руководители, в отличие от рядовых членов коммунистической партии, понимали, что объективных условий для революции на тот момент не было ни в той ни в другой стране.

Однако им не хватало широты взглядов, потому они, по-видимому, сочли, что время для революции уже настало. Количество случаев насилия во Франции и Италии показывает, что значительное число членов коммунистической партии являлись сторонниками радикальных мер. Некоторыми, по-видимому, двигала месть или ощущение того, что справедливость восторжествует только в том случае, если они будут вершить ее сами. Иные – более расчетливые – выбирали в качестве цели классовых врагов независимо от той роли, которую их жертвы играли во время оккупации. Некоторые хотели запугать своих политических противников и заставить их замолчать. Кто-то стремился распространить террор среди населения, как они это делали во время войны. Притом что их действиям недоставало централизованности, общим знаменателем становилась вера в неизбежность революции, которая, по их мнению, уже началась.

В последующие годы многие члены Итальянской и Французской коммунистических партий стали обвинять свое руководство в том, что оно не сумело реализовать потенциал непосредственно насильственных действий. Они гордились своими успехами на местном уровне, где какое-то время стояли у власти в некоторых городах и одном-двух регионах Италии и Франции, и считали возможным перевести в успех на государственный уровень, если бы их партийные руководители подхватили инициативу. Но без должной координации из центра их разрозненные попытки совершить революцию были обречены на пробуксовку и в конечном итоге провал.

Однако это не означает, что политическое насилие непосредственно в послевоенный период не возымело никакого действия. Напротив, последствия были далеко идущими, но очень отличались от того, на что рассчитывали местные агитаторы.

РЕАКЦИЯ

Агрессивность бывших партизан и рядовых коммунистов не осталась незамеченной. Непосредственно после войны ее приписывали общей атмосфере стихийного беззакония, сопровождавшего освобождение, – точка зрения, которую разделяют многие историки и по сей день. Непрекращающееся насилие доказало, что это не просто мимолетное явление, тем самым спровоцировав нарастающий страх. Распространились слухи о том, что коммунисты действуют бесконтрольно или, хуже того, являются частью более продуманного заговора с целью захвата власти. В Париже рассказывали, что на юго-западе страны царит террор, Тулуза провозгласила себя республикой, а тамошний представитель де Голля Пьер Берто заключен коммунистами в тюрьму. Пришлось самому Берто приехать в Париж, чтобы рассеять эти мифы. В Италии широко распространились слухи о восстании в Милане и Турине, а также о неизбежности экономического краха и захвата коммунистами всей страны. Враги партии, безусловно, использовали эти слухи с наибольшей выгодой для себя и подогревали страхи людей. Сами итальянцы-антикоммунисты признавали, что паника безосновательна и специально насаждается правыми элементами, стремившимися раздуть антикоммунистические настроения».

На юге Италии землевладельцы, бизнесмены, полицейское начальство, магистраты и другие заметные личности из среднего класса напоминали о захватах земель в 1943 г. для противодействия воцарению в администрации представителей левых. Они боялись за свою собственность, состояние и влиятельное положение. Но именно доводы, что коммунисты стали причиной гражданских беспорядков, больше всего расшевелили военную администрацию союзников на недавно освобожденных территориях. В результате на посты в местные органы власти были назначены кандидаты от правых партий, даже бывшие фашисты – просто чтобы загнать коммунизм в угол.

На севере Италии, где насилие во время освобождения было гораздо более интенсивным, правые и правоцентристские партии сделали страх перед насилием со стороны левых краеугольным камнем своей кампании. С января – февраля 1947 г. в газетах «Ла Стампа» и «Коррьере делла сера» стали появляться ссылки на «Треугольник смерти» в Эмилии-Романье. В марте в «Юманите» появилась статья, где говорилось о «красных squadristi»[4]4
  Член боевой фашистской организации (ит.).


[Закрыть], проводящих кампанию «идеологического и физического террора». Это была прозрачная попытка перехватить у левых моральное право изображать бывших партизанов героями, рисуя их жестокими головорезами.

Во французской прессе конца 1940-х гг. тоже распространились страшные истории о жестокостях партизан. В 1947 г. премьер-министр от социалистической партии Поль Рамадье указал на подъем забастовочного движения (который был порожден главным образом ростом инфляции, нехваткой продовольствия и падением уровня жизни) и заявил, что это является результатом коммунистической агитации. 5 мая он освободил коммунистов от обязанностей членов правительства, после чего вскрылось несколько коммунистических заговоров, вроде инфильтрации в министерство бывших фронтовиков. Распространялись даже слухи об «интернациональной бригаде», формирующейся на территории Франции.

Однако как бы ни осуждали французские и итальянские политики коммунистическую агитацию внутри своих стран, именно действия коммунистов на международной арене стали реальной причиной беспокойства. Политиков центристских и правых партий по-настоящему пугали не случаи насилия в их городах, а более массовые репрессии в Восточной Европе. Французские и итальянские газеты печатали все более пугающие истории о том, что происходит в Венгрии, Румынии и Болгарии с подтекстом «то же самое обрушится на Италию и Францию, если коммунистам позволить взять власть».

Это также беспокоило и западных союзников, особенно американцев. 19 февраля 1947 г. американский посол во Франции назвал Париж «настоящим центром активности агентов Коминтерна», а «советский троянский конь» «так хорошо замаскирован, что миллионы коммунистических активистов, сочувствующих и соглашателей поверили, что наилучший способ защитить Францию – отождествить национальные интересы французов с целями Советского Союза». Вскоре после этого Дин Ачесон, оценивая силу коммунистов в каждом классе общества, договорился до того, будто захват Советами Франции может произойти в любой момент. Тем временем итальянские дипломаты в Риме говорили о «психозе страха», нарастающем в стране, и предупреждали Государственный департамент США о том, что около 50 тысяч обученных и вооруженных коммунистов готовятся к возможному восстанию в Северной Италии. Это наглядно демонстрирует, какая паника царила в итальянском и французском обществе, отражаясь на союзниках. Действительно, временами казалось, что американцы боятся гражданских беспорядков в этих странах даже больше, чем сами французы и итальянцы. Они всеми силами поддерживали антикоммунистические политические партии и угрожали прекратить любую помощь этим странам, если коммунисты выиграют на выборах.

Ответ правительств обеих стран на подобные страхи был жестким, но эффективным. После еще одной вспышки забастовок и бунтов осенью 1947 г. и нескольких тревожных случаев диверсий вроде крушения экспресса Париж – Туркуэн министр внутренних дел Франции Жюль Мош объявил о полной мобилизации сил правопорядка, включая резервистов и новобранцев. Во время бурных дебатов в парламенте депутат-коммунист от департамента Эро был выдворен из зала заседаний, и правительство предприняло целый ряд неотложных мер, нацеленных на подавление беспорядков.

В Италии, где негодование коммунистов разгорелось из-за тяжелого поражения их партии на выборах 1948 г. и покушения на Пальмиро Тольятти в июле того же года, гражданские беспорядки были хуже, чем во Франции. Коммунисты ответили серией забастовок, бунтов, похищений людей и даже саботажем на железных дорогах страны, протянувшихся с севера на юг. В ответ на это итальянское правительство запустило циничную программу антикоммунистических мер, в ходе которой были произведены массовые аресты профсоюзных деятелей, бывших партизан и членов компартии. Это была явная попытка запугивания, о чем свидетельствуют результаты арестов. Из 90–95 тысяч коммунистов и бывших партизан, арестованных в период между осенью 1948 г. и 1951 г., только 19 тысячам человек было предъявлено обвинение и только 7 тысяч признаны виновными в том или ином преступлении. Остальные в течение разного времени содержались в «превентивном тюремном заключении». Речь шла о партийном ядре, особенно бывших партизанах, к ним применили самые жестокие меры. Из 1697 бывших партизан, арестованных в 1948–1954 гг., 884 человека были осуждены в общей сложности на 5806 лет тюремного заключения. Некоторых судили за преступления, совершенные во время освобождения, несмотря на предполагаемые амнистии, объявленные в 1946 г. Этот «суд над Сопротивлением» был гораздо более жестоким, чем какие-либо чистки общества от фашистов. Его смысл понятен: «герои» 1945 г., освободившие север Италии от власти фашистов, в конце концов стали новыми врагами.

МИФ ОБ УПУЩЕННОЙ ПОБЕДЕ КОММУНИСТОВ

Учитывая силу страха, который преобладал на всех уровнях общества во Франции и Италии в послевоенный период, неизбежно возникает вопрос: насколько вероятна была возможность того, что власть могли взять коммунисты? В то время эта угроза, очевидно, воспринималась очень серьезно, но, оглядываясь в прошлое, следует сказать, что подобный исход был невозможен ни при каких обстоятельствах. Коммунистам никогда не удавалось завоевать и трети голосов избирателей ни в одной стране, и даже при поддержке социалистов они лишь мимолетно получили абсолютное большинство голосов во Франции. Их единственная реальная надежда на завоевание власти состояла в том, чтобы убедить своих партнеров по коалиции отдать им не только должность премьер-министра, но и контроль над всеми ключевыми министерствами. Но, как заметили в июле 1945 г. наблюдатели из числа союзников в Италии, правые и центристские партии никогда не допустили бы этого, потому что были уверены в стремлении коммунистов создать однопартийное государство: «Позволить левым прийти к власти было бы равносильно подписанию их собственных смертных приговоров». В обеих странах коммунисты неоднократно оттеснялись от самых важных постов в правительстве.

Поэтому единственным способом, с помощью которого коммунисты могли завоевать абсолютную власть, стала бы полномасштабная революция. Даже если бы население Италии и Франции склонилось к такому исходу, его не допустили бы западные союзники. На протяжении месяцев после освобождения англичане и американцы держали огромные армии в обеих странах, вполне способные подавить коммунистический мятеж. Позднее, когда военное присутствие союзников уменьшилось, Америка стала утверждать свою власть посредством скорее экономической, нежели военной силы. Изгнание премьер-министром Италии Де Гаспери коммунистов из правительства стало возможным только благодаря массированной помощи стране. Точно так же французы, надеясь на возрождение своей подорванной экономики, знали, что им нужно полагаться на деньги Америки.

Поэтому мысль о том, что коммунисты могли завоевать или захватить власть, не что иное, как иллюзия. Обе страны зависели от союзников, и правительства не имели никакой реальной власти без поддержки Америки. Более прозорливые члены коммунистических партий обеих стран признавали это. Как написал в 1973 г. бывший член северного комитета КПИ Пьетро Секкья: «В настоящее время у молодых людей, которые читают определенные романтизированные истории о нашей войне за освобождение, складывается впечатление, что мы держали в руках власть и оказались не способны или, хуже того, не в состоянии удерживать ее (по какой-то неизвестной причине). Совершить если не пролетарскую революцию, что совершенно исключено, то, по крайней мере, ввести прогрессивный демократический режим. Дело в том, что ввиду обстоятельств, в которых в Италии и Европе проходила война за освобождение, мы (когда я говорю «мы», я имею в виду антифашистов – CLNAI – Комитет национального освобождения Италии) никогда не обладали властью и были не способны захватить ее».

Тольятти и Торез многократно подвергались критике со стороны левых за решение вести свои партии после войны по демократическому пути. Многие их товарищи обвиняли их в неспособности перехватить инициативу и совершить социальную реформу, которую так ждали многие. Но оба лидера реально оценивали ситуацию, понимая, что во Франции и Италии невозможна насильственная социальная революция. Они твердо верили в демократический путь, единственно возможный для коммунизма во Франции и Италии, даже если он вряд ли принесет им когда-нибудь настоящую власть.

История подтвердила правильность их выводов. Яркий пример хаоса, который мог бы последовать, пойди они по пути революции, можно проследить, обратившись к событиям, которые происходили в это же время на другом берегу Адриатики. В Греции, где политики-коммунисты все же предпочли выйти на демократическую арену, начиналась кровопролитная гражданская война, еще более жестокая, чем оккупация нацистов. В следующей главе мы поговорим о том, как с помощью англичан и американцев эта гражданская война закончилась полным уничтожением коммунистической партии в Греции и жестоким подавлением левого уклона в политике на протяжении последующих тридцати лет.

Я начал эту главу с описания самовольного захвата земель крестьянами на юге Италии в 1943–1944 гг. Полагаю, ее стоит закончить объяснением того, как эти события повлияли на регион в последующие месяцы и годы. Не столь драматичные, как в Греции, захваты земель и реакция на них, наверное, показательны в плане того, что происходило на остальной территории Западной Европы. Они также демонстрируют, что в противоположность марксистскому учению многие самые важные сражения между социалистами и «реакционерами» происходили не в городах, а в сельской местности.

Крестьянские восстания выявили новую и неожиданную уверенность в себе со стороны крестьян Южной Италии, которую многие сочли весьма вдохновляющей. Пытаясь ухватить настроение момента между июлем 1944 и апрелем 1945 г., министр сельского хозяйства Италии Фаусто Гулло (коммунист) выдвинул программу сельскохозяйственной реформы. И сразу же самые эксплуататорские контракты издольщины были запрещены: крестьянин-издольщик ни при каких обстоятельствах не обязан был платить землевладельцам больше 50 % своего урожая. Посредники между крестьянином и землевладельцем, которые эксплуатировали и запугивали крестьян, также были запрещены. В дополнение к этому крестьяне стали получать премии за любые излишки своей продукции, проданные в правительственные зернохранилища (мера, которая не только обеспечила крестьянам прожиточный минимум, но и частично подорвала чрезвычайно вредный черный рынок продовольствия). Однако самый важный указ предусматривал, что крестьяне могли занимать и обрабатывать в течение ограниченного времени всю невозделанную или плохо возделанную землю при условии, что сначала они объединятся в кооперативы.

В Южной Италии крестьяне, которых игнорировали и эксплуатировали столь долгое время, очень оценили то, что государство наконец признало их, и немедленно образовали кооперативы. Земельные реформы Гулло стали широким пропагандистским успехом коммунистической партии. «Менее чем год назад крестьяне были для нас совершенно чужими людьми – и в огромной степени враждебными, – говорилось в докладе федерации КПИ Косенцы (Калабрия) летом 1945 г. – Но теперь они доверчиво приходят к нам толпами… Прежде всего благодаря проведенной нами в этой провинции широкой кампании за распределение невозделанных земель, а также по вопросу сельскохозяйственных контрактов». Всплеск популярности коммунистической партии отражает то, что происходило на территории Восточной Европы, когда земля, принадлежавшая аристократии, церкви, среднему классу или крестьянам-фольксдойче, перераспределялась заново.

К несчастью, для итальянских крестьян подобные законодательные меры, призванные облегчить их беспросветную бедность, потерпели полный провал. Местные чиновники, многие из которых оставались бессменно на своих должностях с фашистских времен, просто отказывались претворять в жизнь социальные реформы, согласно требованиям закона. Все просьбы, касающиеся обработки невозделанных земель, должны были слушаться на местной комиссии, где всегда главенствовали сами землевладельцы и местный магистрат. В результате на Сицилии, например, 90 % просьб были отклонены.

Разочарованные неспособностью местных властей действовать в соответствии с законом, крестьяне Меццоджорно начали в 1949 г. повторно захватывать землю, охватывая еще больше районов, чем раньше. По некоторым оценкам, в захвате приняли участие около 80 тысяч крестьян. Большинство было изгнано с захваченных земель еще более жестоко, чем в 1943 г. В Каулонии им угрожали местные фермеры, которые привели своих виджилантес (члены неофициально созданной организации по борьбе с преступностью несанкционированными методами. – Пер.), чтобы разогнать их. В Стронголи военные для разгона использовали слезоточивый газ. В Исоле был убит тесть секретаря местного крестьянского комитета, что послужило предупреждением крестьянам. Но самые драматические события развернулись около Мелиссы, где карабинеры открыли огонь по мирной толпе из 600 человек, убив неустановленное количество людей. По некоторым данным, большинство убитых и раненых получили выстрелы в спину при попытке спастись бегством.

В свете таких событий легко понять, почему так много итальянцев с левыми взглядами критиковали руководство коммунистической партии за его доверие к коррумпированным политическим правящим кругам. В последующие десятилетия, несмотря на постоянную популярность у избирателей, коммунисты всегда оттеснялись на второй план, а реформы, которые они отстаивали, попадали под сукно. Политическое запугивание продолжалось и в следующем десятилетии, и после него; не исчезла и бедность, особенно среди крестьян Южной Италии. Возможно, Тольятти и уберег страну от гражданской войны, но для многих итальянцев период после освобождения стал упущенной возможностью покончить с несправедливостью, длившейся поколениями.