Текст книги "Проклятая игра"

– Кто там? – сказал он снова и начал спускаться вниз в погоне за светом: его ноги грохотали по деревянным ступеням. – Что ты делаешь? – Он кричал, его голос был на грани истерики. – Тебе нельзя сюда спускаться!

Марти поднял голову – она кружилась от нехватки воздуха, – и увидел Карис, идущую к нему через подвал: ее глаза остановились на картине за столом, но она сохранила восхитительное самообладание, не обращая внимания на труп и потянувшись за ножом и вилкой, которые лежали рядом с тарелкой. Она схватила то и другое, в спешке сдернув скатерть. Яство полетело на пол; ножи со звоном упали рядом.

Брир остановился у подножия лестницы, взирая на осквернение своего храма. Теперь, потрясенный, он несся к неверным, его размеры придавали атаке устрашающий импульс. Крошечная по сравнению с ним, Карис полуобернулась, когда он с ревом попытался ее схватить. Ее заслонили. Марти не мог понять, кто где находится. Но замешательство длилось всего несколько секунд. Затем Брир поднял свои серые руки, будто хотел оттолкнуть Карис, его голова качалась взад-вперед. Из него вырвался вой, больше похожий на жалобу, чем на боль.

Карис увернулась от его беспорядочных ударов и скользнула в сторону, подальше от опасности. Нож и вилка, которые она держала в руках, исчезли. Брир наткнулся прямо на них. Однако он, казалось, не замечал их присутствия у себя в животе. Он беспокоился о девочке, чье тело прямо в тот момент заваливалось набок, чтобы рухнуть безвольной кучей на пол. Он бросился утешать ее, из-за своих мук не обращая внимания на осквернителей. Карис заметила Марти с грязным лицом – он с трудом выпрямился, держась за потолочные трубы.

– Шевелись! – крикнула она ему. Она ждала достаточно долго, чтобы убедиться, что он ответил, и направилась к лестнице. Поднимаясь по ступенькам к свету, она услышала, как Пожиратель Бритв позади него кричит:

– Нет! Нет!

Она оглянулась через плечо. Марти добрался до нижней ступеньки лестницы как раз в тот момент, когда Брир схватил его своими ухоженными, надушенными и смертельно опасными ручищами. Марти ударил не целясь, Брир его выпустил. Однако это была минутная передышка, не более. Марти был уже на полпути к лестнице, когда нападавший снова бросился за ним. Макияж на лице, выглядывавшем из глубин подвала, так размазался, черты так исказились от ярости, что едва ли их можно было назвать человеческими.

На этот раз Брир схватил Марти за брюки, пальцы глубоко впились в кожу и мышцы. Марти взвизгнул, когда ткань порвалась и потекла кровь. Он протянул руку Карис, которая отдала все силы, что у нее оставались, на борьбу, и потянула Марти к себе. Брир, плохо удерживая равновесие, потерял хватку, и Марти, спотыкаясь, поднялся по лестнице, толкая Карис впереди себя. Она вывалилась в коридор, и Марти последовал за ней, Брир – за ним по пятам. На верхней площадке лестницы Марти вдруг обернулся и пнул его. Пятка ударила в пробитый живот Пожирателя Бритв. Брир упал навзничь, цепляясь руками за воздух в поисках опоры, но ее не было. Ногти ухитрились царапнуть кирпичную кладку, когда он упал и тяжело рухнул вниз по ступенькам, ударившись о каменный пол подвала с ленивым глухим ударом. Там, распластавшись, он лежал неподвижно – раскрашенный великан.

Марти захлопнул за ним дверь и запер ее на засов. Его слишком тошнило, чтобы посмотреть на рану на ноге, но по теплу, пропитавшему носок и ботинок, понял, что она сильно кровоточит.

– Ты не могла бы… достать что-нибудь… – сказал он. – Просто чтобы прикрыть ее?

Слишком запыхавшись, чтобы ответить, Карис кивнула и свернула за угол, в кухню. На сушильной доске лежало полотенце, но оно было слишком грязным, чтобы использовать его на открытой ране. Она начала искать что-то чистое, пусть и примитивное. Им пора было уходить; Мамулян не проведет вне дома всю ночь.

В коридоре Марти прислушивался, не доносится ли из подвала какой-нибудь звук. Он ничего не слышал.

Однако в комнату проник еще один шум, о котором он почти забыл. Гул дома вернулся в его голову, и этот мягкий голос вплетался в него, как сонное подводное течение. Здравый смысл подсказывал, что лучше отгородиться от такого. Но когда он прислушался, пытаясь разобрать слова, казалось, тошнота и боль в ноге утихли.

На спинке кухонного стула Карис нашла одну из темно-серых рубашек Мамуляна. Европеец был очень щепетилен в вопросах прачечного обслуживания. Рубашку недавно выстирали – идеальная повязка. Она разорвала ее, хотя тончайший хлопок сопротивлялся, затем намочила кусок в холодной воде, чтобы промыть рану, а из оставшейся ткани сделала полоски, чтобы перевязать ногу. Закончив, она вышла в коридор. Но Марти там не было.

Он должен был увидеть. Или если способность видеть не поможет (что вообще такое ви́дение – лишь проявление чувственной стороны бытия), он научится новому способу познания. Это было обещание, которое комната шептала ему на ухо: новое знание и способ его обрести. Он полз вверх по перилам, перебирая руками, все меньше осознавая боль, пока карабкался в гудящую темноту. Ему так хотелось прокатиться на поезде-призраке. Там были сны, которых он никогда не видел, и у него никогда не будет шанса увидеть их снова. Кровь захлюпала у него в ботинке, и он рассмеялся. В ноге началась судорога, но он не обратил на это внимания. Последние ступеньки были впереди: он поднимался по ним с упорным трудом. Дверь была приоткрыта.

Он добрался до верха лестницы и захромал к ней.

Хотя в подвале было совершенно темно, это почти не беспокоило Пожирателя Бритв. Прошло много недель с тех пор, как глаза служили ему так же хорошо, как раньше: он научился заменять зрение осязанием. Он встал и попытался собраться с мыслями. Скоро Европеец вернется домой. Будет наказание за то, что он оставил дом без присмотра и позволил побегу состояться. Хуже того, он не увидит девушку и больше не сможет смотреть, как она испускает воду, эту ароматную воду, которую он хранил для особых случаев. Он был в отчаянии.

Он даже сейчас слышал ее шаги в коридоре наверху; она поднималась по лестнице. Ритм ее крошечных ножек был ему знаком, он слушал долгие ночи и дни, как она ходит взад-вперед по своей камере. Перед его мысленным взором потолок подвала стал прозрачным; он смотрел вверх между ее ног, когда она поднималась по лестнице; роскошная щель зияла. Его злило, что он теряет их обеих. Она была стара, конечно, не так, как милашка за столом или другие на улице, но были времена, когда ее присутствие было единственным, что удерживало его от безумия.

Он пошел назад, спотыкаясь в кромешной тьме, по направлению к своей маленькой пожирательнице самой себя, чей ужин так грубо прервали. Прежде чем он добрался до нее, его нога пнула один из ножей для разделки мяса, которые он оставил на столе, если она захочет угоститься. Он опустился на четвереньки и принялся шарить по земле, пока не нашел нож, а потом пополз вверх по лестнице и принялся рубить дерево там, где, судя по свету, пробивавшемуся сквозь дверную щель, находились засовы.

* * *

Карис не хотела снова подниматься на верхний этаж. Там было слишком много всего, чего она боялась. Скорее намеки, чем факты, но достаточно, чтобы сделать ее слабой. Почему Марти поднялся наверх – а это было единственное место, куда он мог пойти, – она не имела ни малейшего понятия. Пусть он и заявлял, что разобрался в ситуации, ему еще многому предстояло научиться.

– Марти? – позвала она у подножия лестницы, надеясь, что он появится наверху, улыбнется и, прихрамывая, спустится, чтобы ей не пришлось подниматься за ним. Но ее вопрос был встречен молчанием, и время текло своим чередом. Европеец мог появиться в дверях в любой момент.

Она неохотно начала подниматься по ступенькам.

До сих пор Марти ничего не понимал. Он был девственником, живущим в невинном мире, не познавшим этого глубокого и волнующего проникновения не только внутрь тела, но и внутрь разума. Воздух в комнате сомкнулся вокруг его головы, как только он вошел туда. Пластины черепа, казалось, скрежетали друг о друга; голос комнаты, больше не нуждавшийся в шепоте, кричал в его мозгу: «Так ты пришел? Конечно, ты пришел. Добро пожаловать в Страну чудес». Он смутно сознавал, что эти слова произносит его собственный голос. Наверное, это был его голос с самого начала. Он разговаривал сам с собой как сумасшедший. Несмотря на то, что теперь он разгадал трюк, голос раздался снова, на этот раз тише: «Прекрасное место, чтобы найти себя, не так ли?»

Услышав вопрос, он огляделся. Смотреть было не на что, даже на стены. Если в комнате и были окна, то они герметично закрыты. Здесь не было места ни одной частичке внешнего мира.

– Я ничего не вижу, – пробормотал он в ответ на похвальбу комнаты.

Голос засмеялся, и он засмеялся вместе с ним.

«Здесь нечего бояться, – сказало оно. Затем, после ухмыляющейся паузы: – Здесь кругом ничто».

И это было правильно, не так ли? Полное ничто. Не только темнота лишала его зрения, но и сама комната. Он легкомысленно оглянулся через плечо: он больше не мог видеть дверь позади, хотя знал, что оставил ее открытой, когда вошел. В комнату должен был проникнуть хотя бы слабый свет с нижнего этажа. Но это освещение было сожрано, как и луч его фонарика. Удушливый серый туман так плотно прижимался к глазам, что даже если бы он поднял руку, ничего бы не увидел.

«С тобой все в порядке, – успокаивала его комната. – Здесь нет судей, здесь нет решеток».

– Я что, ослеп? – спросил он.

«Нет, – ответила комната. – Ты впервые прозрел».

– Мне… это… не нравится.

«Конечно, не нравится. Но со временем ты научишься. Жизнь – это не для тебя. Призраки призраков – вот кто такие живые. Тебе хочется прилечь; покончить с этим карнавалом. Ничто – вот в чем суть, дружок».

– Я хочу уйти.

«По-твоему, я лгу?»

– Я хочу уйти… пожалуйста.

«Здесь ты в безопасности».

– Пожалуйста.

Он шагнул вперед, не понимая, в какой стороне дверь. Впереди или сзади? Раскинув руки перед собой, как слепой на краю обрыва, он пошатнулся, ища точку опоры. Это было совсем не то приключение, о котором он думал; это было ничто. «Ничто – вот в чем суть». Безграничное нигде, в которое он вступил, не имело ни расстояния, ни глубины, ни севера, ни юга. И все снаружи – лестница, лестничная площадка, ступеньки под ней, коридор, Карис – все было похоже на вымысел. Реальность сна, а не истинное место. Не было другого настоящего места, кроме этого. Все, что он пережил и испытал; все, чем наслаждался; все, отчего страдал, было иллюзорным. Страсть – это прах. Оптимизм, самообман. Теперь он сомневался даже в воспоминаниях о чувствах: текстурах, температурах. Цвет, форма, узор. Все это – отвлекающие маневры, игры разума, нацеленные на сокрытие невыносимого нуля. А почему бы и нет? Если слишком долго смотреть в бездну, можно сойти с ума.

«А ты точно не обезумел?» – поинтересовалась комната, смакуя эту мысль.

Всегда, даже в самые мрачные минуты (лежа на койке в душной, как теплица, камере и слушая, как человек внизу всхлипывает во сне), ему было чего ждать: письма, рассвета, освобождения, проблеска смысла.

Но здесь смысл был мертв. Будущее и прошлое мертвы. Любовь и жизнь мертвы. Даже смерть мертва, потому что все, что возбуждало эмоции, было здесь нежеланным. Только ничто: отныне и вовеки веков – ничто.

– Помогите, – сказал он, ощущая себя потерянным ребенком.

«Иди к черту», – почтительно ответила комната, и впервые в жизни он понял, что это значит.

На второй площадке Карис остановилась. Она слышала голоса; нет, если прислушаться как следует – один и тот же голос. Марти говорил сам с собой, отвечая на вопросы. Трудно было понять, откуда доносился обмен репликами: слова звучали будто повсюду и нигде. Она заглянула в свою комнату, потом – в комнату Брира. Наконец, собрав все силы на случай повторения кошмара, сунула нос в ванную. Его нигде не было. От неприятного вывода никуда не денешься. Он поднялся наверх, в комнату Мамуляна.

Когда она пересекла лестничную площадку и направилась к лестнице, ведущей на верхний этаж, ее внимание привлек еще один звук: где-то внизу кто-то рубил доски. Она сразу поняла, что это Пожиратель Бритв. Он пришел в себя и ему не терпелось добраться до нее. Кто бы мог подумать, что скрывается в этом доме с его непритязательным фасадом. Потребовался бы еще один Данте, чтобы описать его глубины и высоты: мертвые дети, Пожиратели Бритв, наркоманы, сумасшедшие и все такое. Несомненно, звезды, висевшие над ним в зените, извивались в своих оправах; в земле под ним сворачивалась магма.

В комнате Европейца Марти вскрикнул в недоумении и мольбе. Выкрикивая его имя в ответ и моля Бога, чтобы он услышал ее, она взбежала на верхнюю ступеньку лестницы и с замирающим сердцем подошла к двери.

* * *

Он упал на колени; от инстинкта самосохранения осталась единственная оборванная и безнадежная мысль, серая на сером. Даже голос умолк. Ему наскучила болтовня. Кроме того, урок был преподан как следует. «Ничто – вот в чем суть», – сказал он и показал Марти, почему и как; точнее, откопал ту его часть, которая всегда это знала. Теперь ему оставалось лишь ждать, когда создатель этого изящного силлогизма придет и расправится с ним. Марти лег, сомневаясь, жив он или мертв, убьет его или воскресит тот, кто скоро придет, но уверенный в том, что лечь легче всего в этом, самом пустом из всех возможных миров.

Карис уже бывала в этом Нигде. Она дышала его безвкусным, бесполезным воздухом. Но за последние несколько часов она заметила кое-что за пределами его сухости. Сегодня были победы, возможно, не очень большие, но все же победы. Она подумала о том, как пришел Марти, и в его глазах было нечто большее, чем похоть. Это была победа, не так ли? Она добилась от него этого чувства, заработала его каким-то непостижимым образом. Она не будет побеждена этим последним угнетателем, затхлым зверем, который душит ее чувства. В конце концов, это лишь остаток Европейца. Его отторгнутая плоть, оставленная для украшения обиталища. Налет. Отбросы. В той же степени презренные, как и он сам.

– Марти, – сказала она. – Где ты?

– Нигде… – раздалось в ответ.

Она последовала на звук, спотыкаясь. Отчаяние давило на нее, настаивая на своем.

* * *

Брир на мгновение замер. Вдалеке он услышал голоса. Не мог разобрать слов, но смысл чисто академический. Главное, что они еще не сбежали. У него были планы на них, когда он выйдет, особенно на этого мужчину. Он разделит его на мелкие кусочки, так что даже мать родная не разберет, какая часть была пальцем, а какая – лицом.

Он принялся рубить с удвоенным рвением. Под его безжалостной атакой дверь начала раскалываться.

Карис последовала за голосом Марти сквозь туман, но он ускользнул от нее. Либо он двигался, либо комната каким-то образом обманывала ее, отражая его голос от стен или даже выдавая себя за него. Затем его голос позвал ее по имени, совсем рядом. Она повернулась в темноте, совершенно не ориентируясь. Двери, через которую она вошла, не было видно – она исчезла, как и окна. Кусочки ее решимости начали распадаться. Сомнение просочилось внутрь, ухмыляясь.

«Ну-ну. А ты кто такая?» – спросил кто-то. Возможно, она сама.

– Я знаю свое имя, – выдохнула она. Оно не одолеет ее таким образом. – Я знаю свое имя.

Она прагматик, черт побери! И не была склонна верить, что весь мир находится в ее голове. Вот почему она прибегла к белому: мир слишком реален. И вот теперь этот пар стоял у нее в ушах, говоря ей, что она – ничто, все – ничто, безымянная мерзость.

– Дерьмо, – сказала она ему. – Ты дерьмо. Его дерьмо!

Оно не удостоило ее ответом; она воспользовалась преимуществом, пока оно было.

– Марти. Ты меня слышишь? – Ответа не последовало. – Это лишь комната, Марти. Ты меня слышишь? Всего лишь комната! И только.

«Ты уже была во мне раньше, – напомнил ей внутренний голос. – Помнишь?»

О да, она помнила. Где-то в этом тумане росло древо, она видела его в сауне. Это было цветущее уродливое дерево, и под ним она видела такие ужасные картины. Может, именно туда отправился Марти? Висел ли он на нем прямо сейчас, как новый фрукт?

Черт возьми, нет! Она не должна поддаваться таким мыслям. Это всего лишь комната. Она сможет найти стены, если сосредоточится, – вероятно, даже окно.

Не обращая внимания на препятствия, о которые было легко споткнуться, Карис повернула направо и прошла четыре шага, пять, пока ее вытянутые руки не уперлись в стену: она была потрясающе, великолепно прочной. Ха! Шел бы Мамулян на хрен вместе со своим древом! Посмотри, что она нашла. Карис уперлась ладонями в стену. Итак, налево или направо? Она подбросила воображаемую монету. Та упала орлом, и Карис начала красться влево.

«Нет, не надо», – прошептала комната.

– Попробуй остановить меня.

«И куда ты пойдешь? – огрызнулось оно в ответ. – Разве что по кругу, снова и снова. Ты же всегда ходила по кругу, верно? Слабая, ленивая, нелепая женщина».

– Ты называешь меня нелепой. Ты. Говорящий туман.

Стена, вдоль которой Карис неуклонно двигалась, казалось, тянулась все дальше и дальше. Через полдюжины шагов она начала сомневаться в теории, которую проверяла. Возможно, это все-таки управляемое пространство. Возможно, она удалялась от Марти вдоль новой «Китайской стены». Но она хваталась за холодную поверхность так же цепко, как альпинист за отвесную скалу. Если понадобится, она обойдет всю комнату, пока не найдет дверь, Марти или их обоих.

«Всего лишь мокрощелка, – сказала комната. – Это все, что ты есть. Даже не можешь отыскать выход из такого маленького лабиринта. Лучше просто приляг и прими то, что тебе причитается, как положено хорошим мокрощелкам».

Почувствовала ли она нотку отчаяния в этом новом нападении?

«Отчаяние? – сказала комната. – Да оно мой дом родной. Мокрощелка».

Она добралась до угла комнаты и повернула к следующей стене.

«Не смей».

«Тебя забыла спросить», – подумала Карис.

«Я бы туда не пошла. О нет. Честное слово. Пожиратель Бритв уже наверху, рядом с тобой. Слышишь? Он всего в нескольких дюймах впереди. Нет, не надо! О, пожалуйста, не надо! Ненавижу запах крови».

Чистой воды представление – все, на что оно способно. Чем сильнее панировала комната, тем сильнее росло воодушевление Карис.

«Стой! Ради твоего же блага! Стой!»

Голос в ее голове продолжал кричать, но руки уже отыскали окно. Вот какого открытия комната боялась.

«МОКРОЩЕЛКА! – взвизгнула она. – Ты еще пожалеешь. Я тебе это гарантирую. О да, пожалеешь».

Здесь не было ни занавесок, ни ставен; окно полностью заколочено, ничто не могло испортить совершенную пустоту. Пальцы Карис нащупали что-то на одной из досок: пришло время впустить в дом внешний мир. Однако дерево было крепко прибито гвоздями. Хотя она тянула, отдачи почти не чувствовалось.

– Шевелись, черт бы тебя побрал!

Доска заскрипела, посыпались щепки.

– Вот, – принялась уговаривать Карис. – Вот так, хорошо. – Свет – изломанная, неуверенная нить – просочился между досками. – Ну, давай… – ворковала Карис, не жалея сил. Верхние суставы ее пальцев выгнулись назад от попыток оторвать деревяшку, а ниточка света теперь расширилась до луча. Тот падал на нее, и сквозь пелену грязного воздуха она сумела различить очертания собственных рук.

Между досками пробивался не дневной свет. Только мерцание уличных фонарей и автомобильных фар, возможно, звездного света, телевизоров, чьи экраны сияли в дюжине домов вдоль Калибан-стрит. Впрочем, этого достаточно. Щель расширялась дюйм за дюймом, и комната обретала определенность: в ней проступали резкие очертания и плотные предметы.

Где-то в комнате Марти тоже почувствовал свет. Это раздражало его, будто кто-то распахнул весенним утром занавески в комнате умирающего. Он пополз по полу, пытаясь зарыться в туман, прежде чем тот рассеется, ища успокаивающий голос, который сказал бы ему, что вся суть – ничто. Но туман исчез. Марти бросили, свет падал все более широкими полосами. Он увидел женщину на фоне окна. Она оторвала одну доску и бросила ее вниз. Теперь она потянула за вторую.

– Иди к мамочке, – сказала она, и свет появился, вырисовывая ее в еще более тошнотворных деталях. Марти ничего подобного не желал; это было тяжким бременем, если на то пошло. От боли и раздражения он тихонько, со свистом, выдохнул.

Она повернулась к нему.

– Вот ты где, – сказала она, подходя к нему и поднимая его на ноги. – Нам нужно поторопиться.

Марти смотрел на комнату, которая теперь предстала во всей своей банальности. Матрас на полу, перевернутая фарфоровая чашка, рядом кувшин с водой.

– Проснись, – сказала Карис, встряхивая его.

Не хочу уходить, подумал он; нечего терять, если я останусь здесь – и снова придет серость.

– Ради бога, Марти! – завопила Карис. Снизу донесся скрежет дерева. Он идет, готовы мы или нет, подумала она.

– Марти, – крикнула она ему. – Ты меня слышишь? Это Брир.

Это имя будило ужас. Холодная девочка, сидящая за столом, накрытым ее собственным мясом. Его ужасная, невыразимая шутка. Образ вытряхнул туман из головы Марти. Существо, сотворившее этот ужас, находилось внизу; теперь он вспомнил все слишком хорошо; посмотрел на Карис ясными, хоть и полными слез глазами.

– Что случилось?

– Нет времени, – сказала она.

Он захромал за ней к двери. Она все еще несла одну из досок, которую вытащила из окна, с гвоздями на концах. Шум снизу нарастал: грохот расшатанной двери и разума.

Боль в разодранной ноге Марти, которую искусно притупляла комната, снова усилилась. Ему понадобилась поддержка Карис, чтобы спуститься по первому лестничному пролету. Они спустились вместе; его рука, окровавленная от прикосновения к ране, отмечала их проход на стене.

На середине второго лестничного пролета какофония из подвала прекратилась.

Они стояли неподвижно, ожидая следующего шага Брира. Снизу донесся тонкий скрип – Пожиратель Бритв широко распахнул дверь погреба. Кроме тусклого света из кухни, который должен был обогнуть несколько углов, прежде чем попасть в коридор, ничто не освещало сцену. Охотник и жертва, оба замаскированные темнотой, цеплялись за хрупкий миг, не зная, принесет ли следующий катастрофу. Карис оставила Марти позади и скользнула вниз по ступенькам к подножию лестницы. Ее ноги почти бесшумно ступали по ступенькам без ковра, но Марти, после того как лишился чувств в комнате Мамуляна, слышал каждый удар сердца.

В коридоре ничего не двигалось; Карис поманила Марти за собой. В проходе было тихо и, по-видимому, пусто. Брир рядом, она знала, но где? Он большой и громоздкий: такому трудно спрятаться. Возможно, молилась она, он все-таки не вырвался из подвала, а просто сдался, выдохся. Она шагнула вперед.

Пожиратель Бритв без предупреждения с ревом выскочил из гостиной. Разделочный нож опустился в стремительном взмахе. Карис удалось уклониться от удара, но она едва не потеряла равновесие. Рука Марти схватила ее за руку и оттащила в сторону от второго удара Брира. Сила атаки Пожирателя Бритв была так велика, что он пролетел мимо нее и врезался во входную дверь. Задребезжало стекло.

– Вон отсюда! – крикнул Марти, видя, что путь по коридору свободен. Но на этот раз Карис не собиралась бежать. Было время для бегства и время для конфронтации; вероятно, у нее никогда не будет другой возможности поблагодарить Брира за его многочисленные унижения. Она стряхнула руку Марти и перехватила деревянную дубинку, которую все еще держала, двумя руками.

Пожиратель Бритв выпрямился, нож все еще был в его руке, и теперь он сделал яростный шаг к ней. Однако она предотвратила нападение – подняла доску и, подбежав к Бриру, нанесла удар сбоку по голове. Его шея, уже треснувшая во время падения, сломалась. Гвозди в дощечке пронзили череп, и Карис была вынуждена расстаться с оружием, оставив его прикрепленным, как пятая конечность, сбоку от головы нападавшего. Он упал на колени. Его дрожащая рука выронила нож, в то время как другая схватилась за доску и сорвала ее с головы. Карис радовалась темноте: брызги крови и дробь, которую его ноги выбивали на голых досках, были более чем достаточны, чтобы ужаснуть. Несколько мгновений Брир стоял на коленях, затем рухнул лицом вперед, и столовые приборы в его животе вонзились в плоть до конца.

Карис была удовлетворена. На этот раз, когда Марти потянул ее, она пошла с ним.

Когда они двигались по коридору, в стену резко постучали. Они остановились. И что теперь? Новые духи, ищущие вместилища?

– В чем дело? – спросил он.

Стук прекратился, затем начался снова, на этот раз сопровождаемый голосом.

– Можно тише, а? Тут кое-кто пытается спать.

– Соседи, – сказала Карис.

Мысль об их жалобах показалась ей забавной, и, к тому времени как они вышли из дома, миновав обломки подвальной двери и остывшую ромашку Брира, оба смеялись.

Они проскользнули по темному переулку позади дома к машине, где просидели несколько минут; слезы и смех накатывали на них чередующимися волнами. Два безумца, как мог бы догадаться калибанец, или прелюбодеи, забавляющиеся ночными приключениями.