Текст книги "Проклятая игра"

65

Бриру потребовалось несколько минут поисков вдоль Брайт-стрит, прежде чем он нашел желтый дом. Обнаружив его, он несколько минут постоял снаружи, готовясь к встрече. Она была здесь: его спасение. Он хотел, чтобы их воссоединение прошло как можно лучше.

Входная дверь была открыта. На пороге возились дети, которым начавшийся дождь помешал играть в «классики» и прыгать со скакалкой на солнцепеке. Он осторожно прошел мимо них, опасаясь, как бы его неуклюжие ноги не раздавили чью-то крошечную ручку.

Одна особенно очаровательная девочка заслужила от него улыбку, но не ответила тем же. Он стоял в коридоре, пытаясь вспомнить, где, по словам Европейца, прячется Карис. Второй этаж, не так ли?

Карис слышала, как кто-то ходит по лестничной площадке снаружи, но этот проход из обшарпанного дерева и облупившихся обоев лежал через непреодолимые проливы, далеко от ее Острова. Там она была в полной безопасности.

Потом кто-то снаружи постучал в дверь – осторожно, по-джентльменски. Сначала она не ответила, но, когда стук повторился, сказала:

– Уходите.

После нескольких секунд колебания ручка двери слегка дернулась.

– Пожалуйста, – сказала она как можно вежливее, – уходите. Марти здесь нет.

Ручка снова задребезжала, на этот раз сильнее. Она услышала, как мягкие пальцы возятся с деревом; или это плеск волн о берег Острова? Карис не могла найти в себе силы испугаться или хотя бы встревожиться. Марти принес хороший хмурый. Не самый лучший – такой она получала только от папули, – но он избавил ее от всех страхов.

– Ты не можешь войти, – сказала она незваному гостю. – Тебе придется уйти и вернуться позже.

– Это я, – попытался сказать Пожиратель Бритв. Даже сквозь дымку солнечного света она узнала этот голос. Как Брир мог шептаться у двери? Ее разум играл злые шутки.

Карис села на кровати, в то время как давление на дверь усилилось. Внезапно, устав от тонкостей, Брир толкнул. Один раз, второй. Замок поддался слишком легко, и он ввалился в комнату. В конце концов, это была не игра ума, он был здесь во всей своей красе.

– Нашел тебя, – сказал он, идеальный принц.

Брир осторожно прикрыл за собой дверь и предстал перед ней. Она недоверчиво посмотрела на него: сломанная шея, поддерживаемая каким-то самодельным приспособлением из деревяшек и бинтов, одежда в лохмотьях. Он попытался снять одну из своих кожаных перчаток, но она не поддавалась.

– Я пришел повидаться с тобой, – сказал он прерывающимся голосом.

– Да.

Он потянул за перчатку. Послышался тихий, тошнотворный звук. Она посмотрела на его руку. Бо`льшая часть кожи слезла вместе с перчаткой. Он протянул ей это сочащееся лоскутное одеяло.

– Ты должна мне помочь.

– Ты один? – спросила она его.

– Да.

Это уже что-то. Возможно, Европеец даже не знал, что он здесь. Судя по жалкой попытке проявить вежливость, он пришел ухаживать за ней. Его флирт заставил вспомнить о той первой встрече в парилке. Она не кричала и не блевала, чем завоевала его беззаветную преданность.

– Помоги мне, – простонал он.

– Я ничем не могу тебе помочь. Я не знаю, как это сделать.

– Позволь мне прикоснуться к тебе.

– Ты болен.

Рука все еще была протянута. Он сделал шаг вперед. Неужели он думает, что она икона, талисман, который – стоит прикоснуться – излечивает все болезни?

– Милашка, – сказал он.

Его запах был невыносим, но ее одурманенный наркотиком мозг бездействовал. Она понимала, что бежать очень важно, но как? Возможно, в дверь, окно? Или просто попросить его уйти: пусть придет завтра снова?

– Ты не мог бы уйти, пожалуйста?

– Только прикоснуться.

Рука была в нескольких дюймах от ее лица. Отвращение овладело ею, преодолевая навязанную Островом летаргию. Она оттолкнула его руку, повергнутая в ужас коротким контактом с его плотью. Он выглядел оскорбленным.

– Ты пыталась причинить мне вред, – напомнил он ей. – Так много раз. Я ни разу не причинил тебе вреда.

– Ты этого хотел.

– Он, но не я. Я хочу, чтобы ты была со всеми моими друзьями, где ничто не может причинить тебе боль.

Рука, которую он было опустил, вдруг метнулась вверх и схватила ее за шею.

– Ты никогда меня не бросишь, – сказал он.

– Ты делаешь мне больно, Энтони.

Он притянул ее к себе и наклонил голову, насколько это было возможно, учитывая состояние его шеи. На клочке кожи под его правым глазом она заметила какое-то движение. Чем сильнее он приближался, тем отчетливее она видела жирных белых личинок, которые созревали у него на лице, ожидая крыльев. Знал ли он, что стал домом для опарышей? Может, это было предметом гордости – родство с мухами? Он собирался поцеловать ее, в этом она не сомневалась. Если сунет язык мне в рот, подумала она, я его откушу. Не позволю ему сделать это. Боже милосердный, я лучше умру.

Он прижался губами к ее губам.

– Тебе нет прощения, – произнес тонкий голос.

Дверь была открыта.

– Отпусти ее.

Пожиратель Бритв отпустил Карис и отодвинулся от ее лица. Она сплюнула, чтобы смыть поцелуй, и подняла глаза.

В дверях стоял Мамулян. Позади него – два хорошо одетых молодых человека, один с золотистыми волосами, и оба с обаятельными улыбками.

– Нет прощения, – повторил Европеец и перевел отсутствующий взгляд на Карис. – Видишь, что случится, если ты покинешь мою опеку? Какие ужасы тебя настигнут?

Она не ответила.

– Ты одна, Карис. Твой бывший защитник мертв.

– Марти? Мертв?

– У себя дома, куда он отправился за твоим героином.

Она была на несколько секунд впереди, понимая его ошибку. Возможно, это давало Марти преимущество перед ними, если они считали его мертвым. Но неразумно изображать слезы: она не была трагической актрисой. Лучше изобразить недоверие, по крайней мере, сомнение.

– Нет, – ответила она. – Я тебе не верю.

– Дело моих славных рук, – сказал белокурый Адонис за спиной Европейца.

– Нет, – настаивала она.

– Поверь мне, – сказал Европеец, – он не вернется. Поверь мне хотя бы в этом.

– Поверить тебе? – пробормотала она. Это было почти смешно.

– Разве я только что не предотвратил твое изнасилование?

– Он – твое создание.

– Да, и его ждет наказание, будь уверена. Теперь я надеюсь, ты ответишь мне добром на добро и отыщешь своего отца. Я не потерплю задержек, Карис. Мы вернемся на Калибан-стрит, и ты найдешь его, или, клянусь Богом, я выверну тебя наизнанку. Даю слово. Святой Фома проводит тебя до машины.

Улыбающийся шатен прошел мимо светловолосого спутника и протянул Карис руку.

– У меня очень мало времени, девочка, – сказал Мамулян. Изменившийся тон его голоса подтвердил это утверждение. – Так что, пожалуйста, давай покончим с этим несчастным делом.

Том повел Карис вниз по лестнице. Когда она ушла, Европеец обратил внимание на Пожирателя Бритв.

Брир не боялся его; он больше никого не боялся. В убогой комнате, где они смотрели друг на друга, было жарко; он мог сказать, что жарко, видя пот на щеках и верхней губе Мамуляна. С другой стороны, он был холоден; самый холодный человек в мире. Ничто не могло внушить ему страх. Мамулян наверняка это видел.

– Закрой дверь, – сказал Европеец белокурому парню. – И найди что-нибудь, чем можно связать этого человека.

Брир усмехнулся.

– Ты ослушался меня, – сказал Европеец. – Я оставил тебя заканчивать работу на Калибан-стрит.

– Я хотел ее увидеть.

– Она не твоя, чтобы ты ее видел. Я заключил с тобой сделку, и, как все остальные, ты обманул мое доверие.

– Я чуток сыграл, – сказал Брир.

– Не бывает малозначимых игр, Энтони. Неужели ты провел со мной столько времени и не понял этого? Каждый поступок несет определенную значимость. Особенно в игре.

– Мне все равно, что ты говоришь. Это все слова, только слова.

– Ты презренный человек, – сказал Европеец. Оплывшее лицо Брира смотрело на него без тени беспокойства или раскаяния. Хотя Европеец знал, что он здесь главенствует, что-то во взгляде Брира заставляло его чувствовать себя неловко. В свое время Мамуляну служили куда более мерзкие создания. Бедный Константин, например, чей посмертный аппетит сводился не только к поцелуям. Почему Брир огорчил его?

Святой Чед порвал несколько предметов одежды; их вместе с поясом и галстуком было вполне достаточно для целей Мамуляна.

– Привяжи его к кровати.

Чед едва мог заставить себя прикоснуться к Бриру, хотя тот, по крайней мере, не сопротивлялся. Он подчинился игре в наказание с идиотской ухмылкой, от которой лицо продолжало морщиться. Его кожа – под рукой Чеда – казалась неровной, будто мышцы под ее натянутой глянцевой поверхностью превратились в желе и гной. Святой работал так эффективно, как мог, чтобы выполнить свой долг, в то время как заключенный развлекался, наблюдая за мухами, кружащимися вокруг его головы.

Через три-четыре минуты Брир был связан по рукам и ногам. Мамулян удовлетворенно кивнул.

– Прекрасно. Можешь пойти и присоединиться к Тому в машине. Я спущусь через несколько минут.

Чед почтительно удалился, на ходу вытирая руки носовым платком. Брир все еще наблюдал за мухами.

– А теперь я должен тебя покинуть, – сказал Европеец.

– Когда ты вернешься? – спросил Пожиратель Бритв.

– Никогда.

Брир улыбнулся.

– Тогда я свободен, – сказал он.

– Ты мертв, Энтони, – ответил Мамулян.

– Что? – Улыбка Брира начала увядать.

– Ты мертв с того самого дня, как я нашел тебя висящим под потолком. Я думаю, ты каким-то образом знал, что я приду, и убил себя, чтобы спастись. Но я нуждался в тебе. Поэтому отдал тебе часть своей жизни, чтобы ты оставался на службе.

Улыбка Брира исчезла совсем.

– Вот почему ты так невосприимчив к боли – ходячий труп. Ухудшение состояния твоего тела, которое должно было произойти в эти жаркие месяцы, было сдержано. Боюсь, не совсем предотвращено, но значительно замедлено.

Брир покачал головой. Было ли это чудом искупления?

– Ты мне больше не нужен. Поэтому я забираю свой дар…

– Нет!

Он попытался сделать небольшой умоляющий жест, но его запястья были связаны вместе, и путы впились в мышцы, заставляя их сгибаться и морщиться как мягкая глина.

– Скажи, как мне загладить свою вину, – предложил он. – Что угодно.

– Никаких способов не существует.

– Проси, о чем угодно. Умоляю.

– Я прошу, чтобы ты страдал, – ответил Европеец.

– Но почему?

– За предательство. За то, что в конце концов стал таким же, как все.

– …Нет… это была лишь маленькая игра…

– Тогда пусть это тоже будет игрой, если она тебя забавляет. Шесть месяцев распада, втиснутых в столько же часов.

Мамулян подошел к кровати и положил руку на рыдающий рот Брира, сделав резкий жест, будто что-то схватил.

– Все кончено, Энтони, – сказал он.

Брир почувствовал движение в нижней части живота, словно какая-то дрожащая тварь внезапно дернулась и исчезла там. Он проследил за уходом Европейца, подняв глаза. Материя, а не слезы, собиралась на их краях.

– Прости меня, – умолял он своего спасителя. – Пожалуйста, прости меня.

Но Европеец уже ушел, тихо прикрыв за собой дверь.

На подоконнике произошла потасовка. Брир перевел взгляд с двери на окно. Два голубя поссорились из-за какого-то лакомства и теперь улетали. Маленькие белые перышки легли на подоконник, как снег в разгар лета.

66

– Вы мистер Галифакс, не так ли?

Мужчина, осматривавший ящики с фруктами во дворе позади магазина, где в застывшем воздухе кружились осы, повернулся к Марти.

– Да. Чем могу помочь?

Мистер Галифакс загорал на улице, причем весьма неблагоразумно. Его лицо местами шелушилось и выглядело нежным. Ему было жарко, неудобно, и, как догадался Марти, он был не в духе. Если он надеялся завоевать доверие этого человека, следовало помнить о тактичности.

– Как ваш бизнес? – спросил Марти.

Галифакс пожал плечами.

– Справляемся, – сказал он, не желая углубляться в тему. – Многие мои постоянные клиенты в это время года отдыхают. – Он пристально посмотрел на Марти. – А я вас знаю?

– Да. Я был здесь несколько раз, – солгал Марти. – Приезжал за клубникой для мистера Уайтхеда. Именно за этим я и пришел. Как обычно.

Галифакс ничего не заметил; он поставил ящик с персиками, который держал в руках.

– Простите, среди моих клиентов нет никакого мистера Уайтхеда.

– Клубника, – подсказал Марти.

– Я слышал, что вы сказали, – раздраженно ответил Галифакс, – но я не знаю никого с таким именем. Вы, должно быть, ошибаетесь.

– Вы меня помните?

– Нет, не помню. В общем, если хотите сделать покупку, Тереза обслужит вас. – Он кивнул в сторону магазина. – Я хотел бы закончить здесь, прежде чем сварюсь на этой проклятой жаре.

– Но я должен забрать клубнику.

– Берите, сколько угодно, – сказал Галифакс, разводя руками. – У нас ее завались. Просто спросите Терезу.

Марти видел надвигающуюся неудачу. Мужчина не собирался уступать ни на дюйм. Он попробовал сделать последний шаг.

– У вас нет фруктов для мистера Уайтхеда? Обычно они упакованы и готовы для него.

Эта существенная деталь, казалось, смягчила выражение пренебрежения на лице Галифакса. Закралось сомнение.

– Послушайте… – сказал он. – Мне кажется, вы не совсем меня поняли… – Он понизил голос, хотя во дворе больше никого не было. – Джо Уайтхед мертв. Вы что, газет не читаете?

Большая оса села на руку Галифакса, с трудом передвигаясь по рыжим волосам. Он позволил ей спокойно ползать.

– Я не верю всему, что пишут в газетах, – спокойно ответил Марти. – А вы?

– Не понимаю, о чем вы говорите, – ответил тот.

– Его клубника, – сказал Марти. – Это все, что мне нужно.

– Мистер Уайтхед мертв.

– Нет, мистер Галифакс, Джо не умер. Мы оба это знаем.

Оса поднялась с руки Галифакса и закружилась в воздухе между ними. Марти отмахнулся от нее; она вернулась, жужжа еще громче.

– Кто вы такой? – спросил Галифакс.

– Телохранитель мистера Уайтхеда. Я уже говорил вам, что бывал здесь раньше.

Галифакс снова наклонился к ящику с персиками; еще больше ос собралось над ушибленным фруктом.

– Извините, но я ничем не могу вам помочь, – сказал торговец.

– Их уже забрали, да? – Марти положил руку на плечо Галифакса. – Верно?

– Я не имею права ничего вам говорить.

– Я просто друг.

Галифакс бросил на Марти косой взгляд.

– Я поклялся, – сказал он с решительностью опытного торговца. Марти продумал весь сценарий вплоть до этого тупика: Галифакс признается, что ему что-то известно, но отказывается сообщить подробности. И что теперь? Пустить в ход кулаки, выбить из него правду?

– Джо в большой опасности.

– О да, – пробормотал Галифакс. – Думаете, я этого не понимаю?

– Я могу ему помочь.

Галифакс покачал головой.

– Уайтхед был ценным клиентом в течение многих лет, – объяснил он. – Он всегда получал клубнику от меня. Я не встречал другого человека, который бы так ее любил.

– В настоящем времени, – прокомментировал Марти.

Галифакс продолжал, словно его не прерывали:

– Он приходил сюда лично, пока не умерла его супруга. Потом перестал приходить. Он все еще покупал фрукты. Поручал кому-нибудь их забирать. А на Рождество всегда был чек для детишек. Если на то пошло, он все еще есть. До сих пор присылает им деньги.

Оса села на тыльную сторону его ладони, где высох сладкий сок какого-то фрукта. Галифакс дал ей насытиться. Марти он нравился. Если Галифакс не захочет добровольно поделиться информацией, Марти не сможет выбить ее из этого человека.

– И вот ты пришел и назвался его другом, – сказал Галифакс. – Откуда мне знать, что ты говоришь правду? У людей есть друзья, которые перережут им глотки.

– У него таких особенно много.

– Воистину. Денег полным-полно, а людей, которые тревожатся за него, мало. – У Галифакса был грустный взгляд. – Мне кажется, я должен хранить тайну его убежища, не так ли? Иначе кому еще он может доверять во всем мире?

– Да, – согласился Марти.

Сказанное Галифаксом было логичным и полным сострадания – он не был готов предпринимать какие-то шаги, чтобы заставить этого человека изменить свою позицию.

– Спасибо, – сказал Марти, напуганный жизненным уроком. – Простите, что оторвал вас от работы.

Он направился обратно к магазину, сделал несколько шагов, когда Галифакс сказал:

– Ты здесь уже бывал.

Марти резко повернулся на каблуках.

– Что?

– Это ты приходил за клубникой. Я тебя помню. Только тогда ты выглядел по-другому.

Марти провел рукой по отросшей за несколько дней бороде: бритье в эти утренние часы стало забытым ремеслом.

– Дело не в щетине, – сказал Галифакс. – Ты выглядел жестче и не понравился мне.

Марти с нетерпением ждал, когда Галифакс закончит прощальную проповедь. Его разум перебирал другие варианты. И только когда он снова обратился к словам Галифакса, понял, что тот передумал. Он собирался рассказать; поманил Марти обратно через двор.

– Ты думаешь, что сможешь ему помочь?

– Возможно.

– Надеюсь, кто-нибудь сможет.

– Вы его видели?

– Я тебе скажу. Он позвонил в магазин и спросил меня. Забавно, но я сразу узнал этот голос, даже спустя столько лет. Он попросил принести ему клубники, сказал, что не может прийти сам. Это было ужасно.

– Но почему?

– Он так напуган. – Галифакс помедлил, подыскивая нужные слова. – Я запомнил его крупным, понимаешь? Впечатляющим. Он приходил в магазин, и все расступались перед ним. Сейчас же? Сжался до нуля. Это сделал с ним страх. Я видел, как это происходит. С моей невесткой случилось то же самое. У нее был рак. Страх убил ее за несколько месяцев до того, как это сделала опухоль.

– Где же он?

– Говорю тебе, я вернулся домой и никому не сказал ни слова. Просто взял и выпил полбутылки скотча. Никогда в жизни такого не делал. Я хотел выбросить из головы то, как он выглядел. У меня все внутри сжималось от того, что я видел и слышал. Я имею в виду – если такие, как он, боятся, какие шансы у остальных?

– Вы в безопасности, – сказал Марти, моля Бога, чтобы месть Европейца не настигла поставщика клубники. Галифакс был хорошим человеком. Марти поймал себя на том, что цепляется за эту мысль, глядя на круглое красное лицо. Вот она, доброта. Пороки тоже, без сомнения: возможно, целая охапка грехов. Но добро стоило чествовать, сколько бы изъянов ни было у этого человека. Марти захотелось вытатуировать на ладони дату этого озарения.

– Есть один отель, – говорил Галифакс. – Раньше он, видимо, назывался «Орфей». Это на Эджвер-роуд, в Стейпл-корнер. Ужасное захудалое место. Не удивлюсь, если оно ждет команды подрывников.

– Он там один?

– Да. – Галифакс вздохнул, думая о том, как пал великий. – Может, – предложил он, помолчав, – возьмешь ему персиков?

Торговец зашел в магазин и вернулся с потрепанным экземпляром «Атласа улиц Лондона от А до Я»; пролистал пожелтевшие от времени страницы в поисках подходящей карты, неустанно выражая смятение от нового поворота событий и надежду, что все еще может обернуться хорошо.

– Вокруг отеля сровняли с землей много улиц, – объяснил он. – Боюсь, эти карты сильно устарели.

Марти уставился на страницу, которую выбрал Галифакс. Облако, несущее дождь, который уже промочил Килберн и предместья на северо-западе, закрыло солнце как раз в тот момент, когда грязный указательный палец Галифакса прочертил маршрут по карте от оживленных улиц Холборна до отеля «Пандемониум».

XIII. В отеле «Пандемониум»

67

Ад переосмысливается каждым поколением. Его местность исследуется на предмет абсурдности и переделывается в более свежую форму; его ужасы тщательно изучаются и, если необходимо, заново изобретаются, чтобы соответствовать нынешнему климату жестокости; его архитектура перестраивается, чтобы ужаснуть глаз современных про`клятых. В более ранние времена Пандемониум – первый город ада – стоял на лавовой горе, в то время как молнии разрывали облака над ним, а маяки горели на его стенах, призывая падших ангелов. Теперь такое зрелище принадлежит Голливуду. Ад изменился. Ни молний, ни огненных ям.

На пустыре в нескольких сотнях ярдов от эстакады шоссе он находит новое воплощение: обшарпанное, выродившееся, покинутое. Но здесь, где воздух густой от испарений, мелкие ужасы обретают новую жестокость. Рай ночью будет иметь все конфигурации Ада. Не меньше чем отель «Орфей», который в дальнейшем будет называться «Пандемониум».

Когда-то это было впечатляющее здание, и оно могло бы снова стать таким, если бы его владельцы захотели вложить в него деньги. Но задача восстановления и реконструкции большого и старомодного отеля, вероятно, была финансово несостоятельной. Когда-то в прошлом здесь бушевал пожар, опустошивший первый, второй и третий этажи, прежде чем его потушили. Четвертый этаж и те, что выше, были испорчены дымом, оставив нетронутыми лишь смутные признаки былого очарования отеля.

Капризы департамента городского планирования еще сильнее снизили шансы здания на реставрацию. Как и описывал Галифакс, земля по обе стороны от отеля была расчищена для какой-то планируемой реконструкции. Однако ничего не было предпринято. Отель стоял в гордом одиночестве, посреди лабиринта подъездных путей, ведущих к М1 и обратно, не более чем в трехстах ярдах от одного из самых оживленных бетонно-асфальтовых участков на юге Англии. Тысячи водителей каждый день поглядывали в эту сторону, но убогое великолепие стало настолько привычным, что они, вероятно, едва замечали его существование. Умно́, подумал Марти, скрыться в таком видном месте.

Он припарковал машину как можно ближе к отелю, затем проскользнул в дыру в гофрированном железном заборе вокруг участка и пошел через пустошь. Инструкции на заборе – «Посторонним вход воспрещен» и «Не выбрасывать мусор» – явно игнорировались: черные пластиковые мешки, набитые мусором, были свалены в кучу среди обломков и старых кострищ. Многие мешки разорваны детьми или собаками. Вывалился бытовой и производственный мусор: под ногами валялись сотни лоскутов ткани – обрезков из потогонных мастерских; гниющая еда, вездесущие жестяные банки, подушки, абажуры и автомобильные двигатели – все брошено на ложе из щебня и серой травы.

Некоторые собаки – дикие, догадался Марти, – оторвались от поисков еды, когда он приблизился: их бледные бока были грязными, а глаза желтыми в сумерках. Он подумал о Белле и ее блистательном семействе: эти дворняги едва ли принадлежали к тому же виду. Когда он смотрел в их сторону, они опускали головы и исподтишка наблюдали за ним, как неумелые шпионы.

Он подошел к главному входу в отель: над дверью все еще красовалось слово «Орфей»; по обе стороны ступеней стояли псевдодорические колонны, а сам порог выложен причудливой плиткой. Но дверь заколочена досками, а таблички предупреждали о скором наказании любого нарушителя границы. Оно казалось практически невыполнимым. Окна второго, третьего и четвертого этажей заколочены с той же тщательностью, что и дверь; окна первого этажа – полностью замурованы. В задней части здания имелась дверь, которая не была заколочена, но оказалась заперта изнутри. Вероятно, именно здесь Галифакс вошел в здание, но Уайтхед, вероятно, дал ему доступ. Без взлома и проникновения внутрь не было никакого пути.

Только на втором витке своего путешествия по отелю Марти всерьез задумался о пожарной лестнице. Она зигзагами поднималась вверх по восточной стороне здания: внушительное сооружение из кованого железа, теперь сильно ржавое. Еще больше его искалечила предприимчивая фирма, которая, видя выгоду в металлоломе, начала отрезать лестницу от стены, но бросила это занятие, достигнув второго этажа. Нижний пролет отсутствовал, а усеченный хвост пожарной лестницы висел в десяти-одиннадцати футах от земли. Марти изучил проблему. Двери пожарных выходов на большинстве этажей заколочены, но одна, на четвертом, демонстрировала следы взлома. Может, именно так старик добрался сюда? Вероятно, ему помогли: возможно, Лютер.

Марти осмотрел стену под пожарной лестницей. Она была испещрена граффити, но поверхность оказалась гладкой. Никаких упоров для рук или ног, чтобы преодолеть первые несколько футов и приблизиться к ступенькам. Он повернулся к пустырю, ища вдохновения, и через несколько минут поисков в сгущающихся сумерках обнаружил груду выброшенной мебели, среди которой был стол, трехногий, но вполне пригодный. Марти оттащил его к пожарной лестнице и засунул под него кучу мешков с мусором вместо отсутствующей конечности. Когда он вскарабкался на эту опору, она качнулась; но даже тогда его пальцы не дотянулись до нижней части лестницы. Пришлось подпрыгивать, чтобы ухватиться за перекладину; с четвертой попытки это удалось, в результате чего он повис на нижней ступеньке, раскачиваясь на вытянутых руках. Морось ржавых чешуек осыпала лицо и волосы. Лестница заскрипела. Он собрал всю свою волю и подтянулся на несколько жизненно важных дюймов, затем выбросил вперед левую руку, чтобы ухватиться за более высокую ступеньку. Его плечевые суставы ныли, но он тянулся вверх, перемещая руки, пока не смог поднять ногу достаточно высоко, чтобы забраться на ступеньки всем телом.

Разобравшись с первым этапом, Марти постоял на лестничной площадке, пока не отдышался, а затем начал подниматься. Сооружение отнюдь не было устойчивым; очевидно, сборщики металлолома работали над тем, чтобы снять его со стены. Каждый шаг сопровождался скрежещущим визгом, будто предвещая капитуляцию пожарной лестницы.

– Держись, – прошептал он ей, поднимаясь по ступенькам так легко, как мог. Его усилия были вознаграждены на четвертом этаже. Как он и предполагал, дверь была открыта совсем недавно; с немалым облегчением он шагнул с пожарной лестницы сомнительной безопасности в отель.

Здесь еще пахло пожаром, который все уничтожил: горький запах горелой древесины и обугленных ковров. Внизу, в скудном свете, проникавшем через открытую пожарную дверь, виднелись выгоревшие дотла этажи. Стены обгорели, краска на перилах покрылась волдырями. Но всего в нескольких шагах отсюда движение огня было остановлено.

Марти начал подниматься по лестнице на пятый этаж. Перед ним открылся длинный коридор с комнатами справа и слева. Он побрел по коридору, небрежно заглядывая по пути в каждый номер. Пронумерованные двери вели в пустые помещения: мебель и предметы обстановки, которые можно было спасти, вывезли много лет назад.

Возможно, из-за своего изолированного положения и сложности проникновения в здание не превратилось в сквот и не было разрушено вандалами. Комнаты оставались почти абсурдно чистыми, их бежевые ковры с длинным ворсом – очевидно, слишком громоздкие, чтобы их убрать, – пружинили под ногами, как дерн на утесе.

Марти проверил все номера на пятом этаже, прежде чем вернуться к лестнице и подняться еще на один пролет. Здесь все было так же, хотя люксы, из которых, возможно, когда-то открывался хороший вид, оказались просторнее и малочисленнее на этом этаже, а ковры, если на то пошло, роскошнее. Это было странно – подниматься из обугленных глубин отеля в это нетронутое, затаившее дыхание место. Вероятно, люди умирали в коридорах внизу, ослепшие, задохнувшиеся или сгоревшие заживо в своих халатах. Но здесь, наверху, не было никаких следов трагедии.

Оставался еще один этаж, который нужно исследовать. Когда Марти поднялся на последний лестничный пролет, освещение внезапно усилилось и стало почти таким же ярким, как днем. Источником света было шоссе, чье сияние пробивалось сквозь световые люки и плохо закрытые окна. Он как можно быстрее изучил лабиринт комнат, останавливаясь лишь для того, чтобы выглянуть в окно. Далеко внизу он увидел машину, припаркованную за забором; собаки занимались массовым изнасилованием. Во втором номере он вдруг заметил, что кто-то наблюдает за ним через огромную приемную, и понял, что изможденное лицо – его собственное, отраженное в зеркале размером со стену.

Дверь третьего номера на последнем этаже была заперта – первый запертый люкс, с которым столкнулся Марти. Что доказывало – если доказательства вообще требовались – чье-то присутствие внутри.

Ликуя, Марти постучал в дверь.

– Есть тут кто-нибудь? Мистер Уайтхед?

Ответного движения не последовало. Он постучал снова, сильнее, изучая дверь на предмет возможного взлома, но она выглядела слишком прочной, чтобы ее было легко выбить плечом. Если понадобится, придется вернуться в машину и взять кое-какие инструменты.

– Это Штраус, мистер Уайтхед. Марти Штраус. Я знаю, что вы там. Отзовитесь. – Он прислушался. Когда ответа не последовало, постучал в дверь в третий раз, на этот раз кулаком, а не костяшками пальцев. И вдруг раздался ответ, поразительно близкий. Старик стоял по другую сторону двери; вероятно, он был там все это время.

– Иди к черту, – сказал голос. Он был слегка невнятным, но безошибочно принадлежал Уайтхеду.

– Мне нужно с вами поговорить, – ответил Марти. – Впустите меня.

– Как, черт возьми, ты меня нашел? – спросил Уайтхед. – Ублюдок.

– Я навел кое-какие справки, вот и все. Если я смог найти вас, то и любой сможет.

– Нет, если ты будешь держать свой проклятый рот на замке. Тебе нужны деньги, не так ли? Ты пришел сюда за деньгами, верно?

– Нет.

– Ты их получишь. Я тебе дам столько, сколько захочешь.

– Мне не нужны деньги.

– Тогда ты чертов дурак, – сказал Уайтхед и рассмеялся про себя: глупое, неровное хихиканье. Мужчина был пьян.

– Мамулян вас раскусил, – сказал Марти. – Он знает, что вы живы.

Смех прекратился.

– Как?

– Карис.

– Ты ее видел?

– Да. Она в безопасности.

– Ну… я недооценил тебя. – Старик замолчал; послышался тихий звук, будто он прислонился к двери. Через некоторое время он снова заговорил: голос казался измученным.

– Зачем же ты пришел, если не за деньгами? У нее, знаешь ли, имеются дорогие пристрастия.

– Не стану вас за это благодарить.

– Уверен, со временем ты поймешь, как это удобно. Ради дозы она наизнанку вывернется.

– Вы омерзительный человек, вам это известно, да?

– Но ты все равно пришел меня предупредить. – Старик кинулся на парадокс с молниеносной быстротой, как делал всегда, обнаружив брешь в защите. – Бедный Марти… – Невнятный голос затих, подавленный притворной жалостью. А потом резко, как удар бритвой: – Как ты меня нашел?

– Клубника.

Из комнаты донеслось что-то похожее на приглушенное удушье, но это снова был смех Уайтхеда, на этот раз над самим собой. Ему потребовалось несколько минут, чтобы вернуть себе самообладание.

– Клубника… – пробормотал он. – Боже мой! Наверное, ты был убедителен. Ты сломал ему руки?

– Нет. Он добровольно поделился информацией. Не хотел увидеть, как вы забьетесь в угол и умрете.

– Я не собираюсь умирать! – рявкнул старик. – Мамулян – вот кто умрет. Увидишь. Его время истекает. Все, что мне нужно сделать, это подождать. Здесь так же хорошо, как и в любом другом месте. Мне очень удобно. Кроме Карис. Я скучаю по ней. Почему бы тебе не послать ее ко мне, Марти? Вот это было бы очень кстати.

– Вы больше никогда ее не увидите.

Уайтхед вздохнул.