Текст книги "Мистификация"

– Не вижу причин, по которым я не мог бы удовлетворить вашу просьбу, – ответил он и на следующий день вложил мне в руку новые чеки.

В сопровождении Вебба и Фостина Джеле я добрался до банка "Чейз Манхэттен", где мы арендовали сейф для ксерокопии рукописи. В "Макгро-Хилл" мне объяснили, что если самолет рухнет на полпути в Испанию, то сложится прискорбная ситуация: четыреста тысяч долларов в общей сложности они выплатили, а рукопись так и не получили. Пока охранник с каменным лицом прогуливался поблизости, мы подписали соглашение по хранению ксерокопии: теперь в случае моей смерти или если одна из сторон разрывала контракт, "Макгро-Хилл" имело право забрать рукопись.

Я вернулся в гостиницу в четыре часа и помахал перед носом Дика большим чеком. Минуту он просто на него смотрел, потом медленно кивнул:

– Клочок бумаги и куча цифр.

Странным образом нам практически одновременно пришла в голову мысль, что этот чек в наших глазах имеет меньше смысла, что он не столь реален, чем тот, который мы обналичили в апреле. Для получения первой суммы мы фактически палец о палец не ударили; эту же мы выстрадали, создавая книгу, балансируя на грани катастрофы в течение многих недель. Второй чек, его физическое присутствие, словно разочаровывал, и в портфель я его засунул почти небрежно.

Глава 12
Письмо на тысячу долларов

Спустя три дня я опять был на Ибице, а 23 сентября, как и планировал, прилетел на Майами, взял напрокат машину и направился к острову Ки-Бискайн. Уже стемнело, и мне вспомнились все страхи Дика относительно того, что за мной могут следить. Я так часто оглядывался на дорогу, что пропустил съезд с шоссе и заблудился, так что, когда я добрался до гостиницы «Сонеста-Бич», было уже слишком поздно: оставалось только посмотреть одиннадцатичасовые новости и идти спать. Наутро я отправил Беверли Лу телеграмму: «ВСЕ В ПОРЯДКЕ ЧЕК ПРИВЕЗЕН ОКТАВИО ДОВОЛЕН ХОТЯ ПРИБОЛЕЛ СКВЕРНОСЛОВИТ ПРОДОЛЖАЕМ СОТРУДНИЧЕСТВО СДЕЛАЛИ ПЕРВЫЙ НАБРОСОК ПРЕДИСЛОВИЯ НЕБОЛЬШИЕ ПРОБЛЕМЫ В СВЯЗИ С РАННИМ РАСКРЫТИЕМ СЕКРЕТА НАПИШУ О ДЕТАЛЯХ АЛЬБЕРТУ ВСЕ ХОРОШО ЛЮБЛЮ КЛИФФ».

Детали послания были действительно важны. Перед моим отъездом из Нью-Йорка по "Макгро-Хилл" поползли слухи, что замысел книги может выйти на свет раньше, чем планировалось, кое-кто даже устроил по этому поводу скандал. Рискованная ситуация. По плану весь мир в целом и сам Хьюз в частности ничего не должны были знать до того, как книга попадет в типографию и отправится на книжные прилавки. Немалым подспорьем в нашей обороне на случай, если после официального объявления возникнут какие-то проблемы, было все ухудшающееся здоровье невидимого миллиардера. Что касается обновленных условий контракта со мной, то после длительных препирательств в Помпано-Бич, как я расписывал потом, с "кровью, потом и слезами", он все-таки обналичил чек и получил двести семьдесят пять тысяч долларов, тем самым загнав себя в ловушку. С этого момента "Макгро-Хилл" получало права на публикацию автобиографии независимо от того, даст Хьюз свое окончательное одобрение или нет. Я сомневался, стоило ли включать данное условие в приложение к контракту, так как это казалось мне слишком наглым ходом. Но оно могло убедить издательство в том, что Ховард, в прошлом один из самых непредсказуемых людей на Земле, переиграл самого себя. Разумеется, в реальности Хьюз не мог так поступить, это было бы просто смешно, но люди видят то, что хотят видеть, поэтому в "Макгро-Хилл", казалось, никто не удивился.

Вся цепочка событий, начиная с предполагаемой ярости Хьюза по поводу договора с "Лайф" и заканчивая предложением вернуть аванс, являлась изящной мистификацией. Издательство выработало новый подход к делу. Теперь они воспринимали моего героя не как эксцентричного и, скорее всего, чокнутого персонажа, а как богатого и хитрого человека; они боялись его. Более того, в "Макгро-Хилл", кажется, поверили, что я обладаю над Хьюзом определенной властью. Роберт Стюарт после прочтения рукописи даже заметил, что Ховард относится ко мне как к сыну.

Ему удалось схватить самую суть. Переписывая текст, я вставлял замечания и целые абзацы, призванные создать именно такое впечатление. Мне было известно увлечение Стюарта Фрейдом и психологией в целом. Правда, одной проблемы я не предусмотрел: мои старания вселили в боссов издательства почти неограниченную веру в возможности Клиффорда Ирвинга. По их мнению, стоило мне щелкнуть пальцами, как самый богатый человек Соединенных Штатов прибежит и падет передо мной на колени.

Через день после моего возвращения из Пальмы на Ибицу прилетел Дик, чтобы обсудить ключевые моменты. Сначала мы решили, что основная ответственность за переработку записей в автобиографию будет лежать на мне. Для построения хотя бы грубой хронологии нам нужно было поменять местами многие сцены; тем не менее некоторые неожиданные откровения мы решили оставить в неизменном состоянии, дабы придать повествованию спонтанность воспоминаний, когда Ховард время от времени возвращался к наименее правдоподобным историям, о которых поведал мне в самом начале. Например, в интервью, записанных в Нассау, он отказался обсуждать свои первые сексуальные опыты, но зато сочинил рассказ об оргии в Монтерее, штат Калифорния, с участием двух девушек и пилота по имени Фрэнк Кларк. Во время калифорнийской беседы Хьюз признался, что выдумал эту историю от начала до конца. А потом, со слезами на глазах, рассказал душещипательную байку о том, как в пятнадцать лет приехал в загородный домик своего отца рядом с Гальвестоуном, где в первый раз познал женщину – любовницу родителя, – а после с ужасом осознал, что пьяный в хлам Ховард-старший наблюдал все представление через приоткрытую дверь. Тот инцидент серьезно повлиял на всю его дальнейшую сексуальную жизнь. Противоречивые откровения, естественно, были такой же выдумкой, как и те истории, которым они противоречили. Сами того не сознавая, мы написали роман, и наших творческих способностей с лихвой хватило на то, чтобы рассеять любые сомнения со стороны "Макгро-Хилл" или "Лайф" в подлинности описанных инцидентов.

Но драматическая составляющая была более чем важна, и я отказался жертвовать ею в угоду нуждам хронологии. Держать весь замысел в голове и затем перестроить его мог лишь один человек, и поэтому я хотел сделать это в одиночку. Не только объективность, но и гордость вкупе с тщеславием подгоняли меня. Хотелось оставить печать своей личности на книге. Дик, кажется, понял мои желания и добровольно уступил мне дорогу.

– Просто напишу приложения, – уверял я его, – и буду приходить сюда примерно каждую неделю, демонстрировать наш текст.

Второй проблемой, требовавшей скорейшего разрешения, были деньги. Эдит, под именем Ханны Розенкранц, полетит в Цюрих через несколько дней, чтобы обналичить чек на двести семьдесят пять тысяч долларов. Затем, зимой, книга выйдет в печать, и мы получим еще триста двадцать пять тысяч. Мы с Диком до сих пор просто не могли себе представить такую кучу денег.

– И что, черт возьми, мы будем с ними делать? – спросил он.

Мы столкнулись с забавным положением, в котором оба могли стать миллионерами. И, несомненно, стали бы, если бы книгу опубликовали, а к нам потекли проценты с продаж. В качестве авторов ни один из нас не был готов к такой возможности; в качестве мошенников мы даже не рассматривали такую версию событий, не пытались честно взглянуть в лицо новой жизни. В качестве финансистов мы посредственно владели таблицей умножения, хорошо умея складывать два и два. Более того, целую кучу денег надо было где-то хранить, пока не наступит то неопределенное будущее, когда нам придется вернуть ее или употребить на собственные нужды.

– Мы их во что-нибудь вложим, – объявил я. – Соберем неплохой портфель акций и облигаций, будем получать тысяч пятьдесят в год только с процентов.

– Из которых мне пойдут двадцать или пятнадцать тысяч, – задумчиво произнес Дик. – Ну что ж, такой план вполне осуществим. Я смогу купить дом. Джинетт всегда хотелось свой собственный домик, ничего экстравагантного, просто милое гнездышко с тремя спальнями и небольшим бассейном. Это определенно не привлечет излишнего внимания.

Проблема заключалась в том, что мне доставался весь остальной доход – где-то около тридцати пяти тысяч долларов в год. Если прибавить к этому гонорары за будущие романы, то получалась просто заоблачная куча денег. Больше, чем я смог бы потратить на Ибице, больше, чем отнимали бы кругосветные путешествия и поездки в Нью-Йорк два раза в год. Можно спокойно заменить свое двадцатичетырехфутовое корыто на приличную яхту, воплотить все свои мечты и даже больше, купить дом на пятнадцать комнат, нанять слуг и ни в чем никогда не нуждаться.

– Знаешь, – спустя некоторое время признался мне Дик, – я даже не ожидал, что деньги станут для меня такой занозой в заднице и будут причинять столько неудобств. Когда нет денег, мне кажется, проблем куда меньше, чем когда есть горы этого барахла. Черт, да я уже беспокоюсь, куда направлено развитие рынка – вверх, вниз или в сторону, – и, как только найду местечко, где можно будет приткнуть добычу – без всяких нервотрепок, пусть даже с меньшей прибылью, – будь уверен, я это сделаю.

Но у нас имелась и насущная проблема – как распределить двести семьдесят пять тысяч долларов, которые Эдит повезет в Швейцарию. Дик приехал на Ибицу, прихватив с собой анализ финансового положения тысяч американских компаний: три месяца подписки на "Вэлью лайн", путеводитель инвестора, не прошли для моего коллеги даром. Мы приехали в студию, выложили на стол тяжеленный том "Вэлью лайн", свежие выпуски "Трендлайн" и "Грэнвил маркет леттер" и принялись решать, какие акции и облигации нужно купить Ханне.

Сначала нам пришлось решить, собираемся ли мы выплачивать налог на прибыль. Манил соблазн избежать излишних трат, но мы оба признали, что при таких суммах риск попасться слишком велик.

– Боже мой, – сказал Дик, – да с таких денег налогов штук на триста, не меньше, старик! Налоговая служба может висеть у нас на хвосте годами. Но как мы все это оплатим?

Я нашел решение:

– Когда поступят все деньги, на Ховарда нападет необъяснимый приступ щедрости, и он подпишет новое соглашение, по которому отдаст мне всю сумму. Затем я выплачу налоги от своего имени, и конец проблемам. Когда налоговики получат причитающееся по закону, им будет все равно, откуда пришли деньги. Они не будут сообщать в "Макгро-Хилл", что именно я произвел платежи, да и кто об этом узнает?

Мы вернулись к проблеме инвестирования.

– Нам нужно иметь в виду сразу две вещи, – сказал я. – Во-первых, хотелось бы, чтобы деньги можно было без проблем вернуть старушке Макгро, если до этого дойдет дело. А во-вторых, если нам все же удастся их во что-нибудь вложить, то надо не рисковать и не потерять все из-за собственной жадности.

Дик был со мной полностью согласен, поэтому мы целый день просидели за составлением списка акций и облигаций, формируя сбалансированный портфель инвестиций: сколько имеет смысл вложить в облигации международных автомобильных компаний с необлагаемыми налогом дивидендами; сколько – в голубые фишки вроде IBM, "Апджон" и "Сити сервис"; сколько – в канадские компании по добыче золота и акции меньшей доходности вроде "Карлайл" и "Техас галф". Наконец небольшим процентом наших финансов мы решили рискнуть, вложив его в компании, связанные с электроникой и мини-компьютерными системами.

На следующее утро Дик признался, что не мог ночью уснуть.

– И удалось мне это только тогда, когда я стал вычислять, сколько же принесут нам наши облигации за трехлетний период, сколько составят квартальные дивиденды от акций. Такое занятие в качестве снотворного перешибает все барбитураты.

* * *

Еще два полета Эдит в Цюрих – один в конце сентября, чтобы депонировать чек на двести семьдесят пять тысяч долларов на счет Хьюза, и второй, двумя неделями позднее, чтобы перевести наличность на счет Розенкранц, – не были насыщены событиями, если не считать самого перелета и пересечения границ. Однако в начале второго путешествия она совершенно случайно столкнулась с молодым другом-американцем, живущим на Ибице. Эдит только-только приехала в Барселону, в женском туалете нацепила черный парик и очки и уже направлялась с сумкой наперевес к залу международных перелетов, когда столкнулась с ним – буквально лицом к лицу.

Он вперил в нее взгляд и нерешительно произнес:

– Эдит?

Ее первым желанием было сделать вид, что она его не заметила, и продефилировать мимо, но моя жена немедленно от него отказалась.

– Привет, Том.

Приятель посмотрел на парик, очки и толстый слой помады, портившей нежный контур ее губ.

– К чему весь этот маскарад?

Эдит проявила чудеса находчивости:

– Пожалуйста, не говори ничего Клиффу, ладно? Он думает, что я поехала в Пальму к гинекологу.

Подобно всем иностранцам, поселившимся на Ибице, Том обожал скандалы.

– А кто это? Я его знаю?

– Нет... он... – Эдит вспомнила о Хельге Ховарда, – он дипломат из Южной Америки, работает в мадридском посольстве. Пожалуйста, ничего не говори Клиффу.

– Обещаю, буду нем как рыба, – рассмеялся Том. – Похоже, ты ему наконец отплатишь той же монетой...

"Так что при встрече с Томом притворяйся, будто тебе ничего не известно, – предупредила Эдит, вернувшись из Цюриха. – Носи свои рога столь же гордо, как я ношу свои".

* * *

Пока Эдит якобы наставляла мне рога в Барселоне, я приступил к работе над финальным вариантом текста, нанял немолодую молчаливую шотландку по имени Банти, дабы она помогала мне печатать, накупил клея и ножниц и приступил к превращению рукописи в книгу.

В Нью-Йорке на встрече с Левенталем и Стюартом было решено взять за образец форму вопросов и ответов.

– В этом вся душа книги, – настаивал я. – Повествование от третьего лица лишит текст спонтанности.

Правда, я не сказал, что столь радикальная переделка обойдется мне в шесть или даже больше месяцев тяжелой работы. К счастью, в издательстве со мной согласились.

Мы решили не мучиться с подделыванием фотографии Ховарда; после чтений в "Элизиуме" пропала нужда в лишнем подтверждении подлинности текста. Однако мне казалось важным освободить место для иллюстративного материала, сделанного Ральфом Грейвзом.

– "Лайф" платит четверть миллиона долларов, – объяснял я Дику в его октябрьский визит на Ибицу – Это журнал с иллюстрациями, так что нужно позволить им сделать вставки в текст. Я разрешу Дэвиду Уолшу сделать несколько картинок.

Англичанин Дэвид жил на Ибице, был нашим старым другом и отличным художником. Совсем недавно он женился на девушке из Голландии, и у них родился ребенок. А потом для него настали трудные времена – воспитание детей требовало больших средств, он постоянно был на мели, в долгах, и выдавал пейзажи как с конвейера.

– Похоже, у нас все получается совсем недурно, – сказал я Дику, – так почему бы нам не расширить работу? Я могу описать Дэвиду Ховарда, поработать с ним чуток, и мы получим кучу картин и зарисовок. Дэвид просто обязан попасть на обложку "Лайф". Они будут в восторге, Дэвид будет в восторге, все будут в восторге. К тому же это разрешит его финансовые проблемы.

– Клиффорд, у тебя большое сердце... – заметил Дик.

– Именно так, спасибо.

– Но крошечные мозги. Если Хьюз не позволяет себя фотографировать, так как слишком хреново выглядит, то с чего он вдруг разрешит себя рисовать?

– Потому что это ему польстит, болван.

Я привел Дэвида в студию в конце октября и объяснил задачу. Он был потрясен и взволнован.

– Вот это вызов! Написать портрет человека, которого никогда не видел! Но это будет чертовски трудно.

– У тебя получится, – не скупился я на заверения, – гарантирую.

Я отдал ему все фотографии Хьюза, которые мы собрали, и объяснил, как именно тот должен выглядеть сейчас.

– В дешевой одежде. Почти всегда носит бесформенную рубашку с короткими рукавами бледно-зеленого или голубоватого цвета и желтовато-коричне-вую-кофту с оторванными пуговицами. Белые носки обычно сползают к туфлям.

– Мне казалось, он предпочитает кеды, – сказал Дэвид.

– Не верь всему, что читаешь в газетных статьях, – их авторы обычно полные бездельники.

– А в какой позе он обычно сидит, когда разговаривает с тобой? Опиши мне какие-нибудь привычки. Он сутулится, кладет ногу на ногу? Как жестикулирует?

– Слушай, Дэвид, – сказал я, – изобрази его в разных позах, а я потом скажу, какая из них выглядит лучше. И не показывай его левую руку – она покалечена, Хьюз очень чувствителен по этому поводу.

Дэвид работал большую часть месяца, приходил несколько раз, чтобы показать мне предварительные зарисовки, и спрашивал о таких деталях, как кустистость усов Ховарда, длина волос и выражение глаз.

– Как ты скажешь, они пронзительные или задумчивые?

– Зависит от настроения. Нарисуй и то и другое.

В итоге он представил мне папку с семью эскизами маслом и двумя дюжинами черно-белых набросков.

– Есть! – воскликнул я. – У тебя получилось!

Дэвид залился краской от удовольствия:

– Это была та еще работенка.

– Но я знал, что ты сможешь, я в тебя верил на все сто процентов.

– А Хьюз увидит мои работы?

– Увидит и одобрит, – пообещал я и в подтверждение вручил Дэвиду тысячу долларов в качестве аванса того, что "Лайф" выплатит ему за иллюстрации.

Моя собственная работа шла неплохо, и во вторую неделю ноября я увидел свет в конце туннеля, полностью напечатав и проверив более семисот страниц. Дик разобрался с приложениями, и тогда я приступил к написанию черновой версии предисловия. Периодические переговоры с "Макгро-Хилл" проходили спокойно, они время от времени напоминали о мною же назначенных сроках, и я уверил их, что успею к обещанному первому декабря.

Затем, где-то во второй неделе ноября, позвонила Беверли Лу и, как обычно, взяла быка за рога, даже не удосужившись произнести приветствие. Новости походили на взрыв ручной гранаты, до того преспокойно лежавшей на заднем дворе. Она только что говорила с Джоном Маккартером, издателем "Домашнего журнала для леди". Они собирались печатать выдержки из книги Роберта Итона, и в прессе ходил упорный слух о том, что еще какое-то издательство, специализирующееся на серьезной литературе, собирается выпустить саму книгу. "Домашний журнал" объявит об этом менее чем через две недели.

– Но это же вранье! – вскричал я. – Октавио выведет их на чистую воду.

– Но я не могу им об этом сказать, – возразила в ответ Беверли. – Не могу признаться им, что у нас есть настоящая книга, – тогда мы разрушим всю секретность вокруг проекта.

– Беверли, ты должна их остановить.

– Ты меня вообще слушаешь? Я это знаю. Мы тут спорим по этому поводу целый день и решили, что есть лишь один путь. Октавио должен дать нам разрешение опубликовать официальное заявление о том, что именно мы издаем его настоящую автобиографию.

– Когда?

– Прямо сейчас. К концу следующей недели.

– Он на это не пойдет. Уверен, что не пойдет. И я даже не могу связаться с ним, чтобы сообщить обо всем.

– Ему придется это сделать. А тебе придется его достать.

Днем я объяснил ситуацию Дику по телефону. "Макгро-Хилл" и "Лайф" заняли предельно простую позицию, неважно, какая паника или истерия предшествовала ее принятию. Существование двух биографий Хьюза пошатнет доверие к обеим, и, кроме того, остался неприятный осадок от рискованно вложенных семисот пятидесяти тысяч долларов. Мы вернулись к исходной ситуации, которая имела место в сентябре, – только теперь "Макгро-Хилл" и "Лайф" не сомневались, что у них подлинник. Оппозицию же следовало раздавить. Однако контракт с Хьюзом запрещал и издательству, и журналу разглашать какие-либо факты об автобиографии до того, как истекут тридцать дней с последней выплаты. Любые изменения в соглашении могли быть внесены только в письменном виде.

– В письменном? – уточнил Дик. – Ты хочешь сказать, все поправки к контракту?

– Нет, я имею в виду письмо. От Октавио Хэрольду Макгро; оно им требуется прямо сейчас.

– Но ты же не можешь с ним связаться.

– Я так и сказал Беверли. Но ведь он может связаться со мной, правда? На самом деле, я жду его письма в начале следующей недели.

– О, – только и сказал Дик. После минутной паузы он добавил: – Но как, ради всего святого, он сможет написать Хэрольду Макгро? Он ведь в Нассау, а ты в Испании. Или у тебя в студии живет первоклассно обученный почтовый голубь?

– Поезжай завтра на Ибицу, купи билет на самый ранний рейс. Я объясню тебе весь план.

Дик приехал в понедельник в восемь тридцать утра, взяв такси от аэропорта до finca. Я все еще не мог проснуться. Эдит сделала ему кофе, а я наконец выбрался из кровати, зевая и почесываясь. Не успел я почистить зубы, как Дик поволок меня в библиотеку для объяснений.

– Не знаю, что ты задумал, но это не сработает. Я думал всю ночь и понял только в самолете. Ты кое-что упустил.

– Слушай, дай мне хоть кофе выпить сначала...

– Ты забыл, что, если "Макгро-Хилл" в ближайшие две недели объявит о книге, то есть до последнего платежа, мы не сможем получить последний чек и перевести его на счет Ханны. Все это дерьмо выплывет прямо через неделю или две после объявления, а ты просто не сможешь закончить книгу за этот срок. Блестящее письмо Хэрольду Макгро обойдется нам точнехонько в триста пятьдесят тысяч долларов.

– Нет, – сказал я, – всего лишь в тысячу. Дай мне допить мой кофе, договорились? А затем пойдем в студию.

Один из ключей от студии я отдал Банти, и, когда мы пришли, она уже работала, сидя в своей обычной позе – нога на ногу, одним глазом, прищуренным из-за клубов сигаретного дыма, вырывавшегося из уголка рта, просматривала страницы, точно и безжалостно изничтожая ошибки. Моя помощница знала о чрезвычайно секретном проекте "Октавио", как мы называли его в ее присутствии, так что совсем не удивилась, когда я рассказал ей о нашей особой работе и отпустил на весь день.

Как только она ушла, я отпер картотечный шкаф и вынул оттуда девятистраничное письмо на листах, которое Ховард Хьюз днем раньше написал Хэрольду Макгро. Первые три страницы пестрели неистовыми инвективами в адрес некомпетентности "Макгро-Хилл"; затем наш герой переходил к Роберту Итону, объявляя того обманщиком, мошенником и плутом и давая издательству право на немедленное объявление о публикации – если только одновременно с ним придет последний платеж в триста семьдесят пять тысяч.

– Теперь ты понимаешь, почему мы не потеряем ни цента? – сказал я Дику после того, как он прочитал письмо, напялив мои старые кожаные перчатки, чтобы не оставить на бумаге отпечатков пальцев. Сам я тоже надевал их, когда сочинял письмо. – Если старушка Макгро согласится с этим – а выбора у нее все равно нет, – то я собственноручно получу чек к Октавио во Флориду и отправлю его оттуда.

– Но... Подожди минуту. Письмо Хэрольду... – Лицо Дика исказилось от волнения – Как ты собираешься его отправить? Нет, постой, не говори мне. Ты, чертов сукин сын, – похоже, я заработаю свои двадцать пять процентов тяжким трудом.

– Совершенно верно. Сегодня ночью ты вернешься в Пальму. Утром вылетишь в Лондон. До Нассау ты должен добраться к среде. Позвони мне в среду утром из своей гостиницы, и тогда я скажу, отправлять письмо или нет. К тому времени я переговорю с Бев.

* * *

Я пытался выкинуть из головы все проблемы и сосредоточиться на работе. Однако от поездки Дика зависело так много, что мыслями я все время был с ним: добирался до Лондона, коротал ночь в Хитроу, то засыпая, то принимаясь за чтение какого-нибудь ужастика, вылетал десятичасовым рейсом до Нассау в среду утром.

Тогда же я позвонил Беверли и сказал, что Ховард связался со мной и я передал послание. Он рвал и метал, но в конце концов смилостивился и согласился. Хьюз напишет письмо Хэрольду Макгро, давая тому полную свободу анонсировать публикацию своей автобиографии.

– Он сказал, что в письме будут оговорены какие-то особые условия, но ничего особенного, – сообщил я Беверли.

– Звучит зловеще, – заволновалась она.

– Еще он сказал, что позвонит мне, как только отправит письмо.

В среду в полдень Дик позвонил мне из "Шератона" в Нассау:

– Ну, каков счет?

– Все системы работают, – ответил я, давая ему понять, что нужно отправить письмо немедленно.

На следующий день он позвонил мне снова, на этот раз из Пальмы, и рассказал о своем путешествии.

– Бред какой-то, – сокрушался он, – двенадцать тысяч миль и тысяча баксов за письмо. Ну кто в это поверит?

– Надеюсь, не "Макгро-Хилл", – ответил я.