Текст книги "Мистификация"

Затем, после получения утвердительного ответа 28 января, я снова отправил письмо:

В первую очередь, я должен Вам сказать, что не могу быть более польщенным и одновременно удивленным Вашим согласием на мое предложение. Но, скорее всего, Вы и так знаете это. Наш разговор по телефону также был примечателен; после него многие вещи стали казаться мне более реальными, и я надеюсь, что, как Вы сказали, мы снова поговорим через несколько дней...

Что касается публикации, я бы выбрал издательство "Макгро-Хилл". Это выдающаяся, престижная и консервативная компания, достаточно большая, чтобы справиться, как мне кажется, с главным событием года на книжном рынке. Кроме того, у меня с ними хорошие отношения, являющиеся результатом долгого и плодотворного делового сотрудничества. Уверен, что они смогут обеспечить абсолютную секретность на время нашего с Вами сотрудничества... Прежде чем связать себя какими-либо обязательствами, они, как и любое другое издательство, несомненно хотели бы видеть некое письменное соглашение между нами, которое включало бы официальное разрешение на публикацию с Вашей стороны и условия сотрудничества, так как основная ценность будущей книги будет заключаться в том, что это авторизованная, точная и полностью лишенная цензуры биография, а не очередное собрание заказных статей и нелепых сплетен. Я также считаю, что краткое предисловие или введение к книге, написанное Вами лично, полностью прояснит ее замысел. Но это мы можем обсудить позднее...

– Поразительно. – Альберт Левенталь нервно затянулся сигаретой. – Ну, скажу я вам, если вы все-таки встретите этого человека и он захочет говорить, то это будет просто сенсация. Но если он уделит вам только два или три часа своего времени, а потом заявит: "Иди и пиши", то это будет плохо. А такой вариант вполне возможен. Хьюз – крайне непредсказуемый человек, ну, не вам это рассказывать. Он когда-то, давным-давно, покупал яхту у моего отца, и с ним было практически невозможно иметь дело. Постоянно менял свои решения.

– Не могу ничего обещать, – подстраховался я, – но сделаю все от меня зависящее.

– А чего он хочет от нас? Миллион долларов?

– Я сказал ему, что подобные условия не рассматриваются. Пришлось рассказать ему парочку удручающих историй о бедствующем издательском бизнесе...

– Мы сделаем предложение, – прервал Альберт с легким раздражением в голосе. Он передал письма мне. – Вы зависите от них. Смотрите не потеряйте. Даже если затея с книгой провалится, одни эти письма стоят около двадцати пяти тысяч долларов.

– Надо заставить его написать побольше, – засмеялся я. Беверли и Альберт рассмеялись в ответ.

* * *

Женщина за стойкой в приемной редакции «Лайф» покачала головой:

– Мы не храним старые выпуски наших журналов. Дело пошло бы быстрее, если бы вы знали дату. Тогда мы смогли бы найти для вас эту статью.

– Это был недавний номер.

– Попробуйте в книжном магазине "A&S", он находится на углу Восьмой авеню и Сорок третьей улицы.

В конце достославного книжного заведения я нашел стеллаж, доверху заваленный старыми номерами "Лайф". Понадобилось всего несколько минут, чтобы найти выпуск за 22 января с рассказом о побеге Хьюза из Лас-Вегаса, портретом Роберта Майо и фотографией письма Ховарда, занявшей целый разворот. Оно начиналось словами "Дорогие Честер и Билл...", а в конце был тот самый абзац, который я видел в "Ньюсуик" и использовал в качестве модели для своих подделок. Я заплатил пятьдесят центов за журнал и поехал на такси в отель "Элизиум".

Три письма были надежно спрятаны в чемодане с кодовым замком, купленном в "Хэрродс". Я рухнул на кровать и разложил свои художества рядом с раскрытым журналом, с фотографией подлинного письма Хьюза. У меня кружилась голова – явственно не хватало воздуха. Я с минуту сравнивал их, затем быстро вышел из отеля и решительно направился в магазин по продаже канцелярских товаров на 55-й улице, где купил три пачки желтой линованной бумаги, паркеровскую ручку, бутылку черных чернил "Уотермэн" и печать для штемпелевания.

Столкнувшись с абсурдом в одиночестве, люди редко смеются. Нормальный смех надо разделить с кем-нибудь, а единственным человеком, с которым я бы хотел поделиться недоумением и чувством легкого ужаса, был Дик Саскинд, который сейчас сидел дома на расстоянии четырех тысяч миль от меня. В одиночестве только улыбаешься и качаешь в изумлении головой. Если бы у Беверли Лу в офисе был этот номер "Лайфа" и если бы его положили рядом с моими письмами от Ховарда Хьюза, наша авантюра с треском провалилась бы прямо тогда.

– Они были просто ужасающи, – рассказывал я Дику две недели спустя на Ибице. – Ты даже представить не можешь, насколько они были плохи. Самые худшие подделки, когда-либо сделанные человеком или животным. Мои письма и близко не лежали с оригиналом.

В нью-йоркском отеле я сидел за письменным столом и работал с двенадцати дня до десяти часов вечеpa. Я писал, пока результат меня не удовлетворил, и извел все три пачки бумаги. Затем порвал на мелкие клочки мои неудачные опыты, выбросил останки в мусорную корзину, положил новые в папку и запер их в чемодане; после чего довольный, но проголодавшийся пошел вниз съесть чизбургер и соевую шоколадку.

– Покажи их Бобу, – велела Беверли на следующий день, когда мы снова сидели в офисе Альберта Левенталя.

Я передал новенькую партию писем Бобу Локку, вице-президенту "Макгро-Хилл". Тот, внимательно ознакомившись с каждой страницей, отдал их Беверли и Альберту, и те стали перечитывать их по второму разу, причем не заметили, что это уже не те письма, которые они видели вчера.

– Должно быть, он выдающийся человек, – сказал Локк. – Я бы хотел поехать на встречу с Хьюзом вместе с вами. Где, вы говорили, он решил провести ваш первый разговор тет-а-тет?

– В Нассау. Но я должен буду поехать туда один. – Его предложение подействовало мне на нервы, но внешне я сохранял выражение безмятежности.

– Да уж, надо думать. Представляю, какой же потрясающий это будет опыт.

– Не имею ни малейшего представления, что может произойти, – согласился я.

Затем Боб Локк огласил условия, которые я должен буду изложить Хьюзу. "Макгро-Хилл" заплатит сто тысяч долларов после подписания контракта – "посеет деньги", как назвал это Левенталь, – еще сто тысяч – после доставки и одобрения интервью, которые составят основу книги; и наконец, триста тысяч – после одобрения законченной рукописи и предисловия самого Хьюза.

– Мне условия кажутся вполне справедливыми, – заметил я. – Но решать будет Ховард.

Я вышел из офиса и отправился прямиком в "Вестерн юнион", откуда телеграфировал Дику: "МАМА ПРЕДЛАГАЕТ ПЯТЬСОТ КУСКОВ ПОВТОРЯЮ ПЯТЬСОТ КУСКОВ ШАМПАНСКОЕ ОТКУПОРИВАТЬ ЕЩЕ РАНО ВЫЛЕТАЮ НАССАУ ПОСЛЕЗАВТРА". Подумав, я подписался: "ЛЮБЛЮ ХАУИ".

Нина должна была прилететь из Лондона на следующий вечер в семь часов. Из "Вестерн юнион" я отправился в офис "Истерн эйрлайнз".

– У вас есть билеты на рейсы до Нассау на четверг или пятницу?

Девушка за стойкой сочувственно мне улыбнулась:

– Мы даже в список ожидающих вас не сможем поместить. Все билеты до Нассау забронированы еще два месяца назад. Следующий! – крикнула она, и я моментально вылетел из очереди по направлению к двери.

Кассирша из "Нортист эйрлайнз" сразу принялась ожесточенно стучать по клавишам компьютера.

– Знаете, сейчас длинные выходные, – объяснила она. – Президент Никсон перенес день рождения Линкольна на понедельник.

– Что он сделал?

– Так зимой у людей будут длинные выходные, и они могут поехать куда-нибудь, к примеру навестить родственников.

– И американцы поддержали это? Они позволили одному президенту забавляться с днем рождения другого? Просто святотатство какое-то.

– Ну, они оба республиканцы, – заметила девушка. – Так что дело, в общем-то, семейное.

Я обегал все авиалинии, самолеты которых летели в Майами с посадкой в Нассау или Фрипорте. На следующий день, устав метаться туда-сюда по 5-й авеню между офисами авиакомпаний и двумя туристическими агентствами, чувствуя, как паника подступает к горлу, – как так получилось, что Ховард Хьюз не смог достать билетов в Нассау или на какой-нибудь остров поблизости? – я вломился в офис "Америкэн экспресс" на Парк-авеню, рядом с отелем.

– Слушайте, мне нужно куда угодно к югу от Джорджии и к северу от Венесуэлы. Но лететь я должен завтра или в пятницу.

Спустя семь телефонных звонков агент сказал:

– У нас есть билеты в Мехико, сэр. Но в Акапулько или на любой другой морской курорт билетов нет.

– А в Оахаку? Это к югу от Мехико, примерно триста миль.

Он сделал еще один телефонный звонок.

– Два места свободных. Только вам придется переночевать в Мехико.

– Беру.

План, естественно, заключался в том, что мы с Ховардом должны были провести нашу предполагаемую встречу на острове Парадиз. Но неожиданно, в результате жонглирования Никсона с днем рождения Линкольна, Хьюз изменил свои планы. Президентские причуды вынудили его превратиться из дремлющего отшельника в странствующего авантюриста. Правда, я, разумеется, об этом не знал. И вряд ли стоит добавлять, что невидимый миллиардер тоже не был в курсе.

* * *

При сходе с трапа в аэропорту Мехико туда-сюда носился молодой фотограф с «Поляроидом», снимая со скоростью пулемета спускающихся с самолета пассажиров. Нина подняла воротник старого кожаного пальто, спрятав лицо, и быстрыми шагами направилась к зданию терминала. Я поймал ее в воротах:

– Что случилось?

– О, будет просто прелестно, если эти снимки попадут на первую страницу "Сандей экспресс". Эдит и Фредерик будут просто счастливы. Это же конец твоего брака и мой официальный развод. Такой популярности мне не нужно.

– Ты шутишь? Маршалу бы это понравилось. – Ее новый менеджер месяцами действовал ей на нервы, как заведенный повторяя, что она звезда и должна вести себя соответственно. – Не хочу тебя разочаровывать, но это не аэропорт Кингс-Роуд в Челси. Если тебя не знают в Нью-Йорке, то уж здесь точно никому дела нет. А писатели, – пустился я в объяснения, – живут в счастливом болоте анонимности. Так сказать, одно из удовольствий быть известным, но неузнаваемым. К тому же этот парень делает обыкновенные туристические фотографии. Можешь расслабиться. – Я рассмеялся.

Ее глаза на миг затуманились, но затем Нина улыбнулась.

– Где мы остановились? – спросила она, когда мы прошли таможню и иммиграционный контроль.

– Мне надо позвонить, чтобы все выяснить. – Я нырнул в телефонную будку, сказав, что Хьюз или один из его таинственных посредников позаботились об удобствах. Я позвонил в "Америкэн экспресс" и подтвердил заказ апартаментов в отеле "Эль-Камино", который сделал в офисе на Парк-авеню. Номера не оказалось, но нашлась комната.

Нина ждала, сидя на моем чемодане, по краям обитом серебристыми полосами металла, где лежали радио, кассетник, смена нижнего белья, два старых свитера и пара джинсов. Она была в своем старом мешковатом кожаном пальто и свободных брюках, лицо скрыла под огромными восьмиугольными очками, а гриву золотистых волос забрала в косу и чопорно спрятала под черным шарфом. Нина Суперзвезда! Баронесса ван Палландт, мать троих детей, которую одна из лондонских газет недавно включила в список "десяти самых сексуальных женщин мира". Она сказала мне, что считает эту похвалу одной из десяти самых смешных шуток в мире. В какой-то мере я был с этим согласен. Без грима, потерянная и неуверенная в себе, Нина сгорбилась на чемодане – долговязая, почти неуклюжая фигура, способная превратиться в прекрасную женщину, только если сама того захочет, только если отпустит, отринет защитную оболочку обманутой жены и испуганной девочки. Большие серо-голубые глаза с тревогой взирали на меня.

– "Эль-Камино", – сказал я. – Он находится недалеко от города.

– Тебе надо оставаться там, чтобы встретиться с ним?

– Если мне позвонят. Иначе полетим в Оахаку утренним семичасовым рейсом.

– Давай сегодня погуляем, – предложила она, забираясь в такси. – Проведем сиесту в номере, а потом пойдем в город, послушаем марьячи.

– А если в это время позвонит Хьюз?

– Оставь сообщение для чертова ублюдка. Хочу быть с тобой. У нас так мало времени! – Она неожиданно улыбнулась, наклонилась ко мне и нежно поцеловала в щеку.

Спустя секунду после того, как мы сели в такси, к нам подбежал паренек, размахивая фотографией. Я уже было хотел отказаться, но потом внимательно посмотрел на снимок. Фотограф подловил меня в одиночестве, наверху посадочного трапа, с тревогой смотрящего в даль.

– Сколько?

– Quince pesos[9]9
  Пятнадцать песо (исп.).


[Закрыть].

Я положил фотографию в портфель. Нина озадаченно нахмурилась, затем рассмеялась:

– Зачем тебе этот дурацкий снимок?

– Сувенир, – непринужденно ответил я.

"Эль-Камино" оказался огромным, современным, коричневого цвета palacio[10]10
  Особняк (исп.).


[Закрыть] в пригороде. Мексиканскому коридорному понадобилось пять минут, чтобы дотащить в комнату наш багаж по лабиринту широких, построенных на разных уровнях коридоров. Косые яркие лучи заходящего солнца все еще пробивались сквозь деревянные жалюзи на окне, через которое открывался вид на бассейн. Кровать была просто огромна. Я закрыл ставни так, чтобы в комнате порхали только мерцающие отблески уходящего дня. Когда обернулся, длинное гибкое тело Нины уже скрылось под простыней. Моя застенчивая тридцативосьмилетняя датская дева... Но она неожиданно откинула простыню к ногам. Я наклонился над ней и стал вытаскивать коричневые шпильки – медленно, одну за одной, пока золотая грива ее волос не рассыпалась по подушке. Нина закрыла глаза. В комнате стояла тишина и прохлада, полосы теплого солнечного света лежали на коричневом ковре. Наконец она моргнула несколько раз, нежно улыбнулась и пробормотала:

– Боже мой, не могу поверить...

Слова ее эхом отдались в этой спокойной, неожиданно столь интимной тишине.

– Я знаю.

– Мы действительно здесь? Вместе?

– Да, но лучше не верить в это.

Я разделся и скользнул на постель рядом с ней. Нина глубоко вздохнула и обвила рукой мои плечи.

Время от времени я просыпался, завертывался в одеяло, слегка отодвигался от Нины, видя, как полоски за окном вобрали в себя мглу вечера, а затем мрак ночи; но сон все глубже затягивал меня, заботы отступали, волнение растворилось. Комната была прохладной и тихой, как оазис.

Я почувствовал тепло тела Нины, когда она наклонилась над моим запястьем, чтобы посмотреть на светящийся циферблат часов.

– Уже почти полночь, – тихо воскликнула она. – Как же это вышло?

– Мне наплевать. А тебе?

– Тоже.

– Как насчет марьячи?

– Не стоит беспокоиться, – пробормотала она, затем включила лампу на прикроватном столике и посмотрела на меня с серьезным беспокойством в глазах и легкой тенью страха. – Тебе позвонили? Куда тебе нужно идти? Хьюз...

Темнота, секс, долгий сон – все это вместе иссушило мое притворство и способность лгать, лишило благоразумия. Если обманываешь тех, кому веришь и кого любишь, этому есть лишь одно оправдание: стремление не навредить им. В голове постоянно взвешиваешь ту боль, которую принесет твоим близким правда, и раны, нанесенные ложью и обманом. Рассматриваешь последствия своей трусости, а затем выбираешь. С Эдит, которую я любил и которой верил, выбор уже был сделан. "Сиди, ходи, бегай, но не смей колебаться". Так говорят наставники дзэна. Я старался следовать за ними, с трудом ковыляя далеко позади.

– Послушай, – сказал я Нине, – хочу тебе кое-что объяснить. Возможно, это будет для тебя шоком... если это, конечно, еще возможно. Но в любом случае, мне нужно, чтобы все сказанное сейчас осталось только между нами. Чтобы на твоих губах лежала печать молчания.

– Звучит очень серьезно.

– Так и есть. Мне не нужно твое одобрение, только слово, что ты не расскажешь об этом никому.

– У тебя оно есть, – просто сказала она. – Не надо было даже просить. Я много не болтаю. – Она грустно улыбнулась. – Мне все равно не с кем говорить, кроме тебя...

Я закурил и пустился в объяснения:

– Я не встречаюсь с Ховардом Хьюзом здесь, в Мексике. У нас не была назначена встреча в Нассау. Все это ложь, мистификация. Письма подделаны, а с ним самим я никогда в жизни не говорил.

Я рассказал ей все: детали, наш план, если его можно было так назвать. Нина слушала, широко раскрыв от изумления голубые глаза, а затем совершенно неожиданно разразилась хриплым, почти ведьмовским смехом, держась за живот и утирая слезы.

– Что такого смешного?

– Ты. Ты сам. Боже мой! Ты действительно думаешь, что сможешь справиться? Провернуть аферу без сучка и задоринки?

– Не знаю. Секрет в том, чтобы позволять событиям развиваться, как им угодно, изредка подталкивая в том или другом направлении, а там... посмотрим.

– Я поражена! – воскликнула она и снова захохотала.

– Но не в ужасе?

Нина пожала плечами:

– С чего бы мне ужасаться? Ты же не убийство спланировал.

– Нет, – ответил я. – Разумеется, нет. Но просто скажи мне, что ты думаешь обо всем этом. Мне действительно важно знать.

– Я думаю, – задумчиво произнесла она, – ты абсолютно и бесповоротно сошел с ума. Но мир вокруг нас безумен, так что какая, к черту, разница? А я тебя люблю. И умираю от голода. Как думаешь, в этом богом забытом месте в такую поздноту можно найти еды и бутылку вина? А потом, как считаешь, мы можем поспать, а наутро поехать в эту Оахаку, где нас никто не знает и всем на нас наплевать? И быть там сумасшедшими, сдвинутыми, свихнувшимися, чокнутыми – кем угодно, только вместе?

– Мы можем попытаться! – воскликнул я, затем позвонил портье, и час спустя, в час ночи, двое заспанных официантов вкатили в наш номер столик, на котором стояли дыня, креветки, филе миньон и бутылка холодного розового вина.

Мы уселись прямо в джинсах на смятую постель, ели, пили и весело смеялись. Нина, одетая в мою рубашку с закатанными рукавами, чмокнула меня в щеку.

– Как мило, – сказала она, – что твоего отвратительного старого богатенького приятеля нет сейчас в Оахаке, иначе ты бы обязательно куда-нибудь сорвался посреди ночи и покинул меня.

* * *

Оахака не слишком-то изменилась с 1955 года, когда я провел здесь три месяца во время своей первой поездки в Мексику. В это было трудно поверить: я уже привык наблюдать, как когда-то не тронутые современной цивилизацией места вроде Ибицы, которые мне всегда нравились, сначала переживают набег творческой братии, за ними подтягиваются охочие до дешевых сувениров туристы, затем появляются земельные спекулянты и бизнесмены, и в конце концов оазис вольной жизни превращается в зону свободной экономики, усеянную французскими бутиками, итальянскими ресторанами, отелями в стиле Майами-Бич и многоквартирными высотками. Но Оахака так и осталась маленьким розово-голубым городком, притаившимся в заросшей буйной растительностью долине, окруженной со всех сторон останками древних гор. Сохранился и торговый центр для дюжины деревенек индейцев-сапотеков с площадью, где можно было выпить холодного пива «Карта бланка» в тени крытых галерей, купить дешевую, связанную вручную шаль или золотые самодельные сережки у индейского торговца и послушать местных музыкантов, играющих на маримбе три вечера в неделю. Здесь не выросли новые отели, хотя в старых наконец проложили водопровод.

Мы забрались высоко на холм, с верхушки которого открывался вид на город, и поселились в бунгало отеля "Виктория". Сады благоухали мимозами и бугенвиллеями. В то первое утро мы взяли такси и поехали на рынок близлежащего индейского городка, купили там посуду из черной глины, а потом с аппетитом съели по ломтю арбуза, предварительно смахнув с него рой мух. После обеда бармен сделал нам по замечательному коктейлю "Маргарита" – текила с лаймом и кубиками льда, залитая в бокал, по краю которого сверкал тонкий слой соли. Нина, убежденная трезвенница, с неохотой попробовала один. Через секунду она обвила рукой мою шею и прошептала:

– О, я уже готова. Они великолепны. А я так пьяна, что точно не смогу пройти по прямой. Знаю, что ты пытаешься соблазнить меня, но мне совершенно все равно. Может, пойдем домой, дорогой?

На следующее утро мы взяли напрокат "фольксваген" и поехали в Альбан, двухтысячелетнюю руину ацтекского города жрецов на вершине горы, венчающей три долины Оахаки. Стоял ясный зимний день, небо сияло кристальной голубизной. Мы пробирались сквозь разрушенные храмы, пили холодный апельсиновый лимонад в тени деревьев и купили фальшивые реликвии у маленького индейского мальчика. После ланча прошлись по магазинам zdcalo[11]11
  Центр торговой площади в мексиканских городах (исп.).


[Закрыть], а потом вернулись в отель «Виктория».

– Годы уходят, – сказала в тот вечер Нина, сидя в баре, грустно покачивая головой и потягивая "Маргариту", – а я стала сексуальным маньяком.

– Это жалоба?

– Господи, нет! Я считаю, что это просто прекрасно. Но объективно говоря, происходящее отвратительно. Я имею в виду, мы уже зрелые люди, и посмотри на нас. Клиффорд, нам должно быть стыдно. Но! Остановка смерти подобна, – хихикнула она, – так что давай выпьем еще по коктейлю и... – Нина зевнула и снова тихо и застенчиво засмеялась, склонив голову мне на плечо.

– Завтра, – пообещал я, – пойдем плавать. Займемся здоровьем. Так сказать, используем излишек энергии. Сбавим пыл.

– Бассейн в отеле выглядит просто ужасно.

– Можем поплавать в Тихом океане.

– А он далеко? Я карты не видела, даже не знаю, где мы. В Мексике? Да, в Мексике.

– Около двухсот миль до Теуантепека и Салина-Круз, но у нас есть "фольксваген". В конце концов, это ж горная страна. Очень примитивная и очень красивая.

– Ты хочешь проехать двести миль, чтобы искупаться? Тебе никогда не говорили, что ты псих?

– Да. Кстати, ты же и говорила, не далее как вчера в Мехико.

На следующий день по дороге в Теуантепек на перешейке мы сперва остановились на развалинах Митлы. После этого дорога долго вилась сквозь складчатые пустынные горы – один крутой поворот за другим, крытые соломой лачуги одиноких индейских деревушек, спрятанные в твердынях темных равнин. Утро стояло жаркое и безоблачное.

– Что ты собираешься сказать своим издателям? – спросила Нина. – Что провел все это время с Ховар-дом Хьюзом?

– Ховард Хьюз? Это кто такой?

Она нахмурилась:

– Будь серьезнее. Тебе лучше все хорошенько продумать. Выдумать гладенькую историю.

– Предварительные переговоры. Я не был с ним все время. Несколько часов вчера и несколько часов сегодня. Представь мой шок, когда выяснилось, что Хьюз – блондин, говорит по-датски и к тому же дьявольски красив. – Я сжал ее колено, когда мы со скрежетом вписались в очередной поворот. – Знакомство с тобой, Ховард...

– Смотри за дорогой, ради всего святого!

– Хорошо. Буду использовать факты. Я скажу, что мы встретились вчера на горе Альбан, а сегодня полетели в Теуантепек на его частном самолете. За штурвалом сидел мексиканский пилот, доверенное лицо Хьюза. Его имя... его звали Педро. Как, по-твоему, это похоже на имя мексиканского пилота?

– И они поверят в эту чепуху?

– Не имею ни малейшего представления. Но буду держать тебя в курсе дела.

– Клиффорд, ты действительно понимаешь, что делаешь?

Тринадцать лет назад я нанялся в команду трехмачтовой шхуны, плывущей из южной Мексики на Французскую Ривьеру. Когда мы покидали порт Альварадо, к нам пришел лоцман, который должен был вывести корабль из дельты реки. Он объяснил, что там есть мигрирующие песчаные мели. Я тогда спросил: "Если песчаные мели двигаются, как узнать врежемся мы в них или нет?" Криво ухмыльнувшись, бывалый морской волк ответил: "Еl golpe avisa. Удар подскажет".

– Принимая во внимание историю моей жизни, – пояснил я Нине, рассказав эту байку, – и тот факт, что мы здесь, хотя я в это до сих пор не верю, на твой вопрос существует лишь один ответ. Разве кто-нибудь может точно знать, чем он действительно занимается? El golpe avisa.

Мы купили еды в маленькой cantina[12]12
  Закусочная (исп.).


[Закрыть] рядом с Теуантепеком, а затем поехали по длинному ухабистому песчаному пляжу у Салина-Круз. Тихий океан был яркий, темно-синий, но холодный. Мы съели по тор-тилье, распили бутылку вина и прошли по песку целую милю; ледяной прилив лизал наши ноги. Вокруг простиралось обширное, безжизненное пространство, и в конце концов мы храбро разделись и полезли в воду. Потом, дрожа, лежали вместе на моем свитере, позволив мексиканскому солнцу прогреть наши промерзшие кости. В три часа собрались и долго пробирались по горной темноте в Оахаку. Наш самолет улетел в девять часов следующим утром.

– Все кончилось, – сказала Нина. – Так быстро.

– Знаю. Тебе надо быть в Лондоне, петь в Дорчестере, а мне пора лететь в Нью-Йорк, рассказывать сказки "Макгро-Хилл". Хорошие вещи всегда быстро кончаются. Давай сходим в бар, выпьем по "Маргарите" на дорожку.

Когда-то, много лет назад, моя красавица рассказала мне, что есть хорошая удача и плохая, короткая и длинная. "А у нас с тобой, – сказала она тогда, – хорошая короткая удача". Нина была права, но это случалось снова и снова, потом стало привычкой, и мы оба боялись, что слишком испытывать судьбу будет только к худшему.

– Если бы мы жили вместе постоянно, – часто говорила она, – все было бы совсем не так. Ты бы устал. Ушел. По крайней мере так, как сейчас, все работает, все хорошо, все прекрасно. Я знаю, что ты здесь, и это все, что мне нужно.

– И все, чего ты хочешь.

– Да, я не осмеливаюсь хотеть большего. Я не верю в это. Не верю, – сказала Нина с безжизненной покорностью, – что есть вещи, которые не кончаются.

– Значит, мир – полное дерьмо.

– Люди в нем.

– Но мы вроде не кончаемся.

– Только если живем как сейчас. Нашим собственным способом. Может, единственным способом.

– Если тебе будет плохо, скажи мне. И тогда все закончится.

– Ты тоже. Обещаешь?

Я пообещал, она дала слово, но этот разговор пару раз вновь всплывал за последние несколько лет. В последний вечер мы сидели на кожаных диванах в отдельном кабинете ресторана при отеле "Виктория", слушали гитариста и выпили по три "Маргариты" каждый. Затем сквозь темноту отправились к бунгало, а в восемь часов на следующее утро уже поднимались на борт самолета в Мехико. Оттуда я позвонил Беверли Лу, заверив ее, что все прошло как по маслу. Мы прилетели в нью-йоркский аэропорт Кеннеди, взяли такси до отеля "Элизиум", а на следующее утро я поехал провожать Нину обратно. Ее самолет улетал в девять часов.

– Не надо дожидаться, пока я сяду на борт, – сказала она, улыбаясь. – У тебя куча дел.

– Хорошо. Удачного путешествия. Береги себя.

– Тебе тоже всего хорошего, милый мой. Удачи.

Она исчезла в толпе людей, торопящихся на посадку. Мы всегда прощались вот так, ничего не планируя на будущее. По-другому с хорошей короткой удачей жить нельзя. Я поехал на такси прямо в здание "Макгро-Хилл". Беверли Лу и Альберт Левенталь уже ждали.

– Все прошло отлично, – сообщил я. – Вы получили мою телеграмму? Он не дал мне позвонить.

– Вы его видели?

– Разумеется, видел. Он сделал это. Принял наши условия. – Я принялся объяснять им, как сначала торчал в Новом Орлеане, затем в Мехико, потом в Оахаке, пока наконец в пять часов утра, на второй день моего пребывания в отеле "Виктория", не зазвонил телефон. Голос в трубке представился как Педро. Я возмутился: "Я не знаю никакого Педро. Вы кто вообще такой, черт побери?" – "Друг Октавио". – "Слушайте, сейчас раннее утро и я не в настроении шутить. Я не знаю вас и вашего друга Октавио". – "О! Терпение, сеньор. Октавио – именно тот человек, ради которого вы сюда приехали".

Так что вскоре я уже сидел в "фольксвагене" Педро и ехал к горе Альбан. Там мне указали на припаркованный видавший виды "бьюик". Человек, ждавший меня на переднем сиденье, – "полная развалина, тощий, усталый старик" – был Ховард Хьюз. Мы говорили, ходили среди разрушенных храмов. На следующее утро Педро снова встретил меня, и мы полетели на "Сессне" на Юкатан.

Этот парень – просто сумасшедший пилот. Чуть не угробил нас обоих. Постоянно нырял в горные долины, показывал мне индейские деревни. "Смотрите, – кричал он, – они же живут, как животные! Los Indias! Каменный век какой-то!" А Хьюз уже ждал меня в Теуантепеке. Правда, сперва я отправился вместе с Педро в Салина-Круз и искупался в Тихом океане. Чуть задницу себе не отморозил. Потом встретил Ховарда в маленьком отеле. Мы выпили апельсинового сока. "Лучший апельсиновый сок в Мексике", – заявил он. Я дал ему черновик контракта, мы внесли несколько поправок и заключили сделку, так сказать, скрепили дело рукопожатием, ну, не в буквальном смысле. Он никогда людям руки не подает, но мы договорились. Мы встретимся в следующем месяце, может быть, в Нассау. Он позвонит. Я до сих пор не знаю, как с ним связаться. Теперь посмотрите на это...

Я вытащил из портфеля фотографию, сделанную в аэропорту Мехико.

– За мной постоянно следили. Ее дал мне Педро. Один из людей заснял меня, когда я сходил с самолета. Просто так, для идентификации.

– И чтобы увериться, что ты прилетел один, – заметила Беверли. – Да, этот парень умен. Ты, должно быть, чувствуешь себя героем фильма про Джеймса Бонда.

– Есть немножко, – согласился я.

* * *

На следующий день меня отвели на тридцать второй этаж встретиться с Хэрольдом Макгро, президентом издательства. Казалось, он был доволен, хотя и слегка насторожен, а еще через день один из адвокатов «Макгро-Хилл», Фостин Джеле, закончил чтение написанного от руки контракта между Хьюзом и мной.

– Все в порядке, – наконец высказал свое авторитетное мнение юрист, – за исключением одной или двух деталей. Мы покажем вам, как их надо изменить. И есть еще один момент. Нам нужна заверенная банком подпись. В ином случае ему самому придется подписать контракт в присутствии нотариуса.

– Сомневаюсь, что он сделает это, – объяснил я. – Ему вчинили иск на пятьдесят миллионов в Лас-Вегасе. Хьюзу надо было всего лишь прийти к нотариусу и подписать бумагу о том, что он уволил Роберта Майо. Ховард мог спокойно выиграть дело, но он не сделал этого. Не захотел. Ну, о том, что он ни разу не показался в суде во время процесса "Транс уорлд эйрлайнз", вы и так знаете. Это стоило парню сто тридцать семь миллионов плюс компенсация за убытки. Сомневаюсь, что этот человек явится сюда подписывать контракт на пятьсот тысяч, Фостин.

– Ну, если он хочет, чтобы его книга была опубликована, ему придется сделать это, – гнул свою линию адвокат.

Я передал новости Беверли и Альберту Левенталю, торжественно произнеся ту же речь.

– Я поговорю с юристами, – пообещал Альберт. – Но если они высказываются в подобном духе, значит, иначе заключить сделку не получится.

Я улетел в Испанию, где проспал как убитый пятнадцать часов в объятиях жены, затем под противным моросящим дождем поехал в студию, откуда позвонил Дику в Пальму.