Текст книги "Великие любовницы"

Видя, что между женой и любовницей установилась гармония, Вечный повеса решил, что ему дозволено все, и поселил фаворитку в Лувре, в апартаментах, которые почти примыкали к покоям королевы. Но тут он зашел слишком далеко, и Мария не смогла удержаться от того, чтобы не высказать ему свое раздражение. Обстановку разрядили два счастливых события: 27 сентября 1601 года королева Франции родила будущего Людовика XIII, а 4 ноября «королева сердца» также произвела на свет сына, которому достался скромный титул графа де Верней и которого Мария менее официально назвала «сыном путаны». Зато Генрих очень обрадовался и возгордился мальчуганом, даже посчитал его «более красивым, чем сын королевы»! Значит, дети греха одарены более других?..

С этой минуты, словно включившись в соревнование по деторождению, эти дамы стали одна за другой производить на свет чад с удивительным постоянством: никто из них не хотел уступать в гонке за наследником! Генрих был на седьмом небе от счастья, он обожал своих детей и следил за тем, чтобы они, независимо от того, законными они были или внебрачными, росли и воспитывались вместе. Да, Генрих был счастлив и хотел, чтобы все вокруг были тоже счастливы. Но как этого добиться, если королева никак не могла привыкнуть к тому образу жизни, к которому хотел ее приобщить муж. И она устраивала мужу сцены с криками, а славный король искал убежище у Генриетты… чтобы и там наткнуться на те же самые сцены: фаворитка все еще не могла смириться с женитьбой любовника на «крупной банкирше». Она постоянно упрекала короля в том, что он не сделал так, чтобы она по праву восседала на французском троне. К счастью, было одно место, где их ссоры прекращались: спальня маркизы. Там, для того чтобы она согласилась проявить все свои известные качества, Вечному повесе приходилось подчиняться всем ее капризам. Она беззастенчиво насмехалась над королевой, пародируя ее итальянский акцент и высмеивая ее ошибки в разговоре по-французски. У Генриетты был острый ум, злой язык, и поэтому ей не составляло труда высмеивать Марию, единственной защитой которой были слезы и гнев, как это заведено у ее пламенных соотечественниц.

Находясь под перекрестным огнем соперниц, король не имел воли для того, чтобы поставить их на место, и ради утешения прибегнул к своему любимому лекарству: к другой женщине. Его новая избранница показывает нам, что ему были близки семейные узы, потому что звали эту новую пассию Марией де ля Бурдезьер и была она младшей сестрой Габриэллы. Как и старшая сестра, Мария имела грудь, которая ввела бы в искушение и святого, а одевалась она так, чтобы это ее сокровище не оставалось незамеченным.

Но у Генриха было полно других забот. Многие знатные люди королевства плохо воспринимали царствование бывшего еретика. В первых рядах недовольных стоял граф Овернский, незаконнорожденный сын Карла IX и Марии Туше и сводный брат Генриетты д’Антраг.

Заговорщики нашли поддержу за границей. Их, в частности, поддерживали король Испанский и герцог Савойский. У них было много сообщников и внутри страны, начиная с Франсуа д’Антрага и маршала де Бирона. Последний, соратник Генриха IV, покрывший себя славой на службе короля, решил, что его заслуги не были оценены по достоинству, и дал себя вовлечь в безумную авантюру, которая стоила ему жизни. План заговорщиков был проще некуда: уничтожить короля и дофина, а затем разделить между собой королевство на уделы. А все, что осталось бы от раздела пирога, должно было отойти во владение юного графа де Вернея, сына Генриетты и короля. Принимала ли «королева сердца» участие в этом заговоре? Вполне возможно, что принимала, с ее-то честолюбием и неразборчивостью в средствах. Но даже если она и не принимала прямого участия в подготовке переворота, невозможно допустить, чтобы она ничего не знала о планах заговорщиков, среди которых, напомним, были ее отец и брат. К счастью для нее, доверчивость короля была бездонным кладезем. Когда заговор раскрылся, Генрих отказался поверить в то, что любимая им женщина могла желать его смерти. Какая наивность! И какое опасное ослепление! Во всяком случае, когда осужденный на смерть Бирон был казнен, граф Ангулемский просидел в Бастилии всего лишь несколько недель, что вызвало гнев Марии Медичи, которая во всем винила брата «путаны». Она бросила мужу упрек в мягкотелости, а затем от слов перешла к действиям, последствия коих несколько дней «украшали» лицо короля.

Не больше повезло нашему бедолаге и с Генриеттой: вместо того чтобы продемонстрировать ему свою признательность, фаворитка захлопнула дверь перед его носом. А в оправдание сего афронта она привела доводы, весьма странные для женщины такого сорта: она не желала больше жить в смертном грехе! Наглость этой дамы воистину не знала границ! Но мало того, она пошла дальше и предложила Марии… стать отныне ее подругой. Флорентийка была не столь хитрой и заявила на это, что была «готова любить маркизу, как свою сестру»… А «сестра» тоже проявила уважение к семейным традициям, изменяя королю с одним из его кузенов, графом Суассонским. Этой связью маркиза в очередной раз смогла совместить приятное с полезным: она сделала Суассона не только своим любовником, но и сообщником в очень сомнительной операции, которая имела целью получение сборов от нового налога. Это было не только дерзким, но и совершенно незаконным делом, но король согласился… в обмен на «прощение» фаворитки. А крутить одновременно два романа было Генриетте вполне по силам. К несчастью для нее, Сюлли раскусил эту хитрость и воспротивился придуманной ею комбинации, чем навлек на себя ярость Генриетты: фаворитка не любила, когда ей мешали запускать руки в казну. Сюлли же послал ей в ответ письмо, в котором высказал все, что он о ней думал:

«Все, что вы говорите, мадам, было бы правильно, если бы Его Величество брал деньги на бирже, но снова потрошить кошельки торговцев, ремесленников, крестьян не представляется возможным. Именно они кормят короля и всех нас; с них достаточно одного господина, и они не хотят содержать еще и кузенов, родственников и любовниц».

Естественно, чтобы в очередной раз утешить ненаглядную, Беарнец прибегнул к средству, которое она любила больше всего: он отдал ей часть наследства своей недавно скончавшейся сестры Екатерины. Увы, ни одно из этих благодеяний, ни один из знаков внимания не смогли тронуть сердце фаворитки. Устраиваемые ею сцены, испускаемые ею вопли, эхо которых серьезно вредило репутации короля, так угнетали последнего, что Сюлли предложил ему переехать на некоторое время в его особняк при арсенале. Мало того, на короля вновь сплели сети заговорщики, в первых рядах которых опять стояли д’Антраги. На сей раз у Генриха больше не оставалось сомнений в причастности Генриетты к заговору. На допросе она упорно от всего отказывалась, а потом призналась, что состояла в компрометирующей переписке с королем Филиппом III Испанским, но лишь с той целью, чтобы обеспечить безопасность своих детей в случае, если Генрих будет убит, а в убийстве обвинят ее и ее семейство! Да-да, так вот прямо и сказала, читатель, ты не бредишь! И все же для того, чтобы вырвать из сердца Генриха эту гибельную страсть, нужно было нечто большее. Процитируем мнение Сюлли об этом достойном сожаления любовном приключении:

«Любовь, которую Генрих испытывал к мадемуазель д’Антраг, была одним из тех несчастных шуток судьбы, которые распространяют медленно действующий яд по всей жизни, потому что сердце, хотя и чувствует весь вред такой любви, но, увы, не имеет ни сил, ни желания вылечиться от нее. Сей муж исполнял все капризы, на которые была только способна гордая и честолюбивая женщина. Маркиза де Верней была достаточно умна, чтобы реально оценивать все влияние, которое она имела на короля, и использовала это влияние, чтобы приводить в отчаяние».

Сюлли не ошибся в своих выводах: покладистость короля не знала границ. Проведенное расследование доказало многочисленные измены маркизы как в области политики, так и в области чувств. Кроме уже упомянутого Суассона, она путалась с неким сеньором де Сигонем, а также с неизбежным Бельгардом. Решительно, его вкусы полностью совпадали со вкусами короля! Перед лицом таких признаний Генрих должен был бы покончить с роковой для него страстью. Ему удалось угрозами вырвать свое злополучное обещание жениться из рук Франсуа д’Антрага, которого он отправил в Бастилию вместе с его сыном графом Овернским. Вскоре их обоих приговорили к смертной казни, а Генриетте было предписано отправиться в монастырь в Турени. Но у Генриха не хватило мужества довести дело до заслуженного конца: Франсуа д’Антраг получил помилование и был сослан в его замок Маркуссис. Наказание его сыну было также смягчено, но ему предстояло провести в Бастилии двенадцать лет. Что же касается маркизы, то ей удалось остаться в Париже. В своем письме королю она выразила раскаяние и назвала себя «рабыней короля»! Генрих заглотил эту наживку. В октябре 1606 года, спустя год после описанных выше драматических событий, Беарнец написал ей: «Я люблю вас с еще большей страстью, чем раньше».

Не одно только семейство д’Антрагов испытало на себе снисходительность короля: принц Бульонский, также замешанный в заговоре, скрылся в столице своего государства[68]68
  Бульон был суверенным князем своего государства.


[Закрыть] Седане. Генрих во главе своей армии выкурил его оттуда. Взяв его в плен и привезя в Париж, он поспешил простить и этого фигуранта. Да, действительно, доброта короля не знала границ, и Генриетта смогла еще раз ею воспользоваться. Пробыв в тени несколько месяцев, она снова появилась на людях осенью 1606 года, даже более уверенная в себе, чем раньше. Она без особого труда смогла снова занять свое прежнее положение и получить прерогативы «королевы сердца». В наглости своей она дошла даже до того, что стала принимать короля в своей спальне в Лувре, что, безусловно, приводило в отчаяние королеву. Беарнец снова почувствовал весь свой давний пыл к маркизе де Верней. Все письма, которые он ей посылал, начинались со слов «мое милое сердечко», «моя душечка» или «мое все», а заканчивались словами «миллион раз целую твоих мальчуганов».

Эта постоянно изливаемая королем нежность не смогла смягчить сердце фаворитки. Почувствовав, что избранный ею метод удачен, она продолжала то остужать любовника холодностью, то распалять его. А король продолжал вымаливать у нее ласки. Письмо, датированное осенью 1606 года, показывает нам состояние души этого вечного влюбленного:

«Сердечко мое, я так завидую подателю этого письма, который сможет вас увидеть. Я начинаю верить, что вы любите меня самого. Сердце мое, не сомневайтесь в том, что я люблю вас сильнее, чем весь мир…»

И еще одно столь же значимое письмо: «Я пожелал увидеть вас в моих объятиях сразу же, как увидел вас… Любовь моя, когда я сплю, все мои сны только о вас, когда я бодрствую, все мои мысли обращены к вам. Письму этому повезет больше, чем мне, поскольку оно будет спать с вами. Судите сами, завидую ли я ему. Доброй ночи, все мое, целую ваших мальчуганов миллион раз».

Эта столь шумно проявлявшаяся любовь не помешала, однако, королю сделать еще одного сына некой белокурой особе по имени Жаклин де Бюэль. Ребенка назвали Антуаном де Бурбоном, а потом он получил титул графа де Море. Мадам де Бюэль была столь же неверна королю, как и Генриетта д’Антраг, и изменила ему с принцем де Жуэнвилем, знатным лотарингским вельможей. Вечный повеса рассердился и поменял Жаклин на мадемуазель Шарлотту дез Эссар, которой подарил титул графини де Роморантен и по доброй традиции… ребенка. На сей раз родилась девочка, которую назвали Жанной-Батистой де Бурбон. Мадемуазель дез Эссар прикидывалась невинной овечкой, ей не составило труда убедить доброго Генриха в том, что это так и было. За это она была поселена во дворце и стала получать ренту. До тех пор, пока бывший любовник Шарлотты господин де Бомон не передал королю письма, которые эта «чистая девушка» написала ему во время их романа. Это открытие очень возмутило Вечного повесу: Шарлотта была сослана в монастырь… откуда очень скоро вышла, чтобы стать любовницей… архиепископа Реймса кардинала де Гиза. Как мы видим, в выборе любовников эта особа не придерживалась строгой системы.

В числе побед Беарнца не забудем упомянуть… сестру Генриетты Марию д’Антраг, которую до того «попробовал» все тот же Бельгард, верный соратник короля в этой области.

Все эти дамы, как мы видим, наградили короля наследниками. Незаконнорожденных детей Генрих одинаково любил и требовал, чтобы они воспитывались вместе с его детьми от Марии, что очень огорчало королеву, которую угнетала мысль о том, что ее отпрыскам приходилось жить вместе с отпрысками «путаны». Как и его мамаше, будущему Людовику XIII не нравилось то, что он был вынужден играться с братьями и сестрами «левой руки», но Генрих блаженствовал, глядя на свою маленькую семью.

После завершающего всплеска 1608 года страсть короля к Генриетте д’Антраг начала затухать. Неужели Генрих наконец-то увидел истинную сущность «королевы сердца»? На самом деле, он уже давно не питал иллюзий на ее счет, но у Генриетты, когда она того хотела, были эффективные средства для того, чтобы привлечь его к себе. Так что же произошло такого, что ее средства соблазна перестали работать? Конечно же, своими постоянными переменами настроения, своими ставшими известными изменами она в конце концов утомила Генриха. Но есть еще одна причина перемены отношения к ней короля. Эта причина была старой как мир: он влюбился в другую женщину, вернее, в девушку, даже совсем еще девчонку. Шарлотте де Монморанси было всего пятнадцать лет, но любовь, которую она внушила почти шестидесятилетнему мужчине, казалось, не испугала ее. Эта юная особа была очень развитой для своего возраста и, кроме того, сказочно грациозна. «Нельзя было найти ничего более прекрасного и более веселого», – сообщает нам поэт Малерб. Именно Малерба Генрих попросил написать эти стихи, которые он посвятил той, что стала последней любовью его жизни:

 
Когда красавицу, чье преступленье – моя страсть,
На алтаре для жертв увидел я, готовой пасть,
Как агнец для закланья,
Когда увидел, что пиратами похищена она
И переменчивой судьбой была обречена
На муки и страданья,
Несчастная излила криком боль свою:
«Алькандр, о мой Алькандр, избавь меня, молю
От бед, ведь ты так смел!»
Я в ярости хотел уж было за оружие схватиться,
Но остановлен был судьбой, и только слезам дал пролиться.
И это было все, что я сумел.
 

Как сказал поэт, судьбе не было угодно, чтобы Генрих сделал Шарлотту третьей «королевой сердца». Возможно даже, что он думал о том, чтобы сделать ее королевой Франции, и сделал бы это, если бы кинжал Равальяка не врезался между ним и его мечтой.

Многое было и будет написано об убийстве Генриха IV. Был ли поступок Равальяка, положивший 14 мая 1610 года конец одному из самых великих царствований в истории Франции, столь спонтанным, как можно было подумать? Вложил ли оружие в руку убийцы кто-то из многочисленных врагов короля? Автор не имеет намерения отвечать на эти вопросы и ограничится только выражением сожаления по поводу того, что хватило одного лишь встреченного на пути негодяя, чтобы погиб такой великий полководец, умелый политик, щедрый человек, великий король, каким был Генрих IV. Но есть еще одна причина для упоминания об этом драматическом эпизоде: для этого следует рассмотреть в свете сегодняшнего дня роль Генриетты д’Антраг. Но вовсе не для того, чтобы воздать ей почести. Оскорбленная тем, что король покинул ее, Генриетта снова начала плести интриги. Она снова приняла участие в заговоре, одним из руководителей которого стал ее отец. Хотя мы и знаем, что она была способна на самый дурной поступок, нельзя с достоверностью утверждать, что Генриетта могла быть замешана в заговор с целью убийства короля. Как справедливо заметил Филипп Эрланже, было много людей, для которых смерть короля стала подарком Провидения. Начиная с испанской партии и с Австрийского дома, против которого Генрих готовился начать военную кампанию. Однако, прежде чем закончить с Генриеттой д’Антраг, следует напомнить о показаниях, сделанных в ходе процесса над Равальяком, мадемуазель Жаклин д’Эскоман, которая некоторое время была в услужении у маркизы де Верней. По ее словам, на Рождество 1608 года маркиза тайно встречалась с герцогом д’Эперноном в церкви Сен-Жерве-де-Грэв. Бывшего фаворита Генриха III давно подозревали в в том, что он замешан в заговоре против короля. Целый час они с Генриеттой о чем-то шептались… Но давайте дадим слово самой д’Эскоман:

«Маркиза направилась сразу к столику, где сидел д’Эпернон… И тогда она велела мне встать позади их стульев из опасения, что их могли подслушать, и они стали обсуждать смерть короля… Спустя несколько дней после Рождества маркиза прислала ко мне изменника Равальяка; я приняла его, предложила ему откушать и выпить вина…»

Узнавшая эту страшную тайну, мадемуазель д’Эскоман вроде бы попыталась предупредить окружение короля, но ее никто не пожелал выслушать, а 30 июля 1610 года она была арестована и посажена в больницу для умалишенных до конца ее жизни. Говорила ли она правду или выдумала всю эту историю? То немногое, что о ней известно, не позволяет верить ей на слово, но то, что мы знаем о Генриетте д’Антраг, не дает нам права усомниться в этом обвинении…

Спустя некоторое время после смерти короля Генриетта вернулась ко двору, где Мария Медичи приняла ее как старую подругу. Это был один из необдуманных поступков королевы, которая, став регентшей, принесла Франции много бед.

Что же касается Генриетты, которой снова удалось выйти сухой из воды и остаться непричастной к той опасной игре, которую она же и затеяла, то ей суждено было умереть спустя двадцать три года, в 1633 году. Отметим любопытства ради, что ее мать Мария Туше, бывшая тайная советчица короля Карла IX, умерла только в 1638 году, когда появился на свет будущий Людовик XIV. Ей тогда было восемьдесят девять лет. Как мы видим, у некоторых фавориток шкура была столь же твердой, как и сердце…

5
Луиза де Лавальер —
«королева сердца», которая принесла в жертву свое сердце

Помимо многочисленных мелких интрижек, у Короля-Солнца было три «королевы сердца»: Луиза де Лавальер, Франсуаза-Атенаис де Монтеспан, Франсуаза де Ментонон. Последнюю он даже сделал своей супругой, правда морганатической. Почему же мы предпочитаем рассказать именно о первой из этих дам? Конечно, любой выбор делается произвольно и субъективно, но в том, что касается Луизы де Лавальер, мною руководила причина весьма серьезная: из всех «королев сердца» в нашей истории Луиза, несомненно, была единственной, что отдалась всей душой, без всякого расчета, без заботы о личной выгоде, руководствуясь лишь желанием любить человека, который ее соблазнил. Ее жизненный путь после того, как король перестал ее любить, показывает всю чистоту и искренность ее чувств. В тот день, когда прервалась страстная связь, соединившая ее и короля, жизнь для нее закончилась, и она стала в монастыре ждать освобождения и прощения ее греха. Никогда «королева сердца» не отрекалась с такой элегантностью и таким самопожертвованием. Пока Людовик XIV любил ее, они ни разу не подумала о том, чтобы воспользоваться своим положением ради собственной выгоды или ради выгоды ее родных. Аббат де Шаузи, бывший партнер короля по игорным утехам, и его брат Филипп дают нам ценное свидетельство о глубине ее чувств: «Она вся была замкнута в себе и в страсти, которая была единственной целью ее жизни. Она всегда хотела видеть объект своей страсти или думать о нем…» Ж.-К. Петифис в своей биографии Луизы де Лавальер не без основания утверждает, что именно о ней думал Расин, когда он вкладывал в уста Береники следующие стихи:

 
Вы сердце знаете мое, мой господин, могу сказать,
Что власти в жизни никогда не доводилось мне желать.
Ни пурпур Цезарей и ни величье Рима
Меня, вы знаете, не соблазняли, я глядела мимо,
Но я всегда, мой господин, всегда хотела быть любима.
 

Да, действительно, после таких честолюбивых душ и беззастенчивых сердец, какие были у Анны де Писсле, Дианы де Пуатье или Генриетты д’Антраг, кажется, что дышишь чистым воздухом, когда разговор заходит о нежной и ласковой Луизе де Лавальер. От нее исходила какая-то открытость, спонтанность чувств, что привлекало к ней с первого же знакомства. Она никогда не прибегала к кокетству, она была совершенно естественной, и в этом весь секрет ее трагедии. Процитируем еще раз аббата де Шаузи: «Она не была одной из тех безупречных красавиц, которыми часто восторгаются не любя. Она была очень душевна, и кажется, что именно про нее сказал Лафонтен: “В ней грациозности намного больше, чем красы”».

Мнение Шуази тем более нельзя назвать субъективным, что аббат – это ни для кого не было секретом – весьма мало интересовался женщинами. Есть и другое свидетельство, подтверждающее слова этого пастора:

«У нее прекрасная благородная фигура и нечто величественное в походке. В глазах ее читается некая истома, которая сразу же очаровывает тех, у кого сердце не из камня. У нее самые прекрасные и густые волосы в мире. Она нежна, имеет хороший вкус, любит книги и тонко судит о них. Она образованна, предупредительна, терпима, и во всем, что она делает, видно величие. У нее спокойный и ровный характер, она управляет собой так, что многие восхищаются ею и стараются с ней подружиться»[69]69
  Ж.-К. Петифис «Луиза де Лавальер».


[Закрыть].

Действительно, юная Луиза, не будучи совершенством в классическом понятии красоты, была прелестна. Эта наивность, эта нежность, которой было преисполнено ее сердце, находили свое выражение на ее лице и особенно в ее взгляде. В глазах, в которых все, кто ее знал, видели несравненную мягкость. Она слегка прихрамывала, но этот маленький недостаток ничуть не умалял грациозности ее походки и не мешал ей божественно танцевать.

В 1661 году, когда между ней и королем началась идиллия, увлекшая их в водоворот любви, ей было чуть больше семнадцати лет, детское очарование высвечивало нимб над всем ее поведением, равно как и над чувствами, которыми она проникалась раз и навсегда. Людовик тоже был молод – всего двадцать три года – и тоже еще питал иллюзии молодости. История еще не нарисовала портрет Короля-Солнца, что остался в памяти потомков: политика, интриги, честолюбие еще не сформировали вокруг него тот твердый панцирь, из которого он выходил чрезвычайно редко. Бросившись за своей необычайной судьбой, он еще не был готов сокрушать все, что стояло у него на пути. Короля-Солнца озаряло лишь лицо той, которую он полюбил. Не считая нескольких случайных любовных приключений, Людовик уже встретил свою любовь или, по крайней мере, считал, что встретил, в лице Марии Манчини, племянницы кардинала Мазарини. Из-за того что его вынудили по государственным соображениям отказаться от этой любви, сердце Людовика было ранено, и эта рана оставила глубокий шрам. Его встреча с Луизой де Лавальер случилась очень кстати и смогла восполнить потребность в восхищении, которую испытывают влюбленные, еще не порвавшие окончательно с юношескими мечтами. И именно потому, что она стала юношеской любовью, воспоминания о которой мужчины хранят в потаенных уголках души, Луизе де Лавальер не суждено было стать «королевой сердца», похожей на тех, что были до нее у других королей. От других фавориток ее отличала еще одна особенность: Людовик XIV был ее первым мужчиной, других не было ни до него, ни после… Исключительный случай. Как мы могли уже убедиться, королевские любовницы весьма редко стремились «блюсти себя».

Что касается фавориток, равно как и других любовных связей, которые были у большинства наших королей, читатель, возможно, будет удивлен регулярностью, с которой сменявшие друг друга владыки Франции изменяли своим супругам. Последние же редко платили им той же монетой. Ветреных французских королев можно перечесть по пальцам: три невестки Филиппа Августа, Изабо Баварская, безумная королева Марго… Итог весьма скромный. Конечно же, у Анны Австрийской был соблазн уступить ухаживаниям Бэкингема, а у Марии Антуанетты возможность ответить на страстную любовь Ферсена, но они на это не решились. Что же касается Жозефины де Богарнэ, она изменяла генералу Бонапарту, но оставалась верной императору Наполеону. Поэтому в плане житейской мудрости наши монархини дали много очков вперед своим мужьям. И это вызывает тем большее к ним уважение, что вокруг них гулял ветер распутства. Их родственницы и подруги не были столь совестливыми и не заставляли себя долго упрашивать, дабы предаться удовольствиям плоти. Удовольствиям, которые были вовсе не чужды королям. Впрочем, стоит ли за это осуждать наших монархов? Ведь как в то время заключались королевские браки? В постель принца клали юное создание, которое тот раньше никогда не видел. Часто оно было страшным как смертный грех и с куриными мозгами, не знало обычаев новой родины, монархиней которой оно потом становилось, а иногда не знало даже французского языка. У жениха никто не спрашивал его мнения, и часто ему приходилось ради брака по расчету жертвовать дорогим ему существом. Так было и в случае Людовика XIV и Марии Манчини… Как же в таких условиях мог юный принц, которого женили против его воли, проникнуться любовью к жене? И он продолжал не стесняясь утешаться на стороне. Конечно, со временем между монархом и его супругой возникала определенная нежность в отношениях. Кроме того, поскольку долг повелевал государю «произвести» как можно больше наследников, он продолжал наведываться в постель королевы. Но при этом ее постелью отнюдь не ограничивался.

Таким образом, с Луизой де Лавальер Людовик взял что-то вроде реванша за то, что его разлучили с Марией Манчини.

Откуда же взялась эта редкая жемчужина, чья невинность была столь удивительной при дворе с развращенными нравами? Возможно, родные пейзажи Турени с самого детства наполнили ее душу гармонией и чистотой. Дочь мелкого провинциального аристократа Лорана де Ла Бома Ле Блана, сеньора де Лавальер, она родилась в Реньи в небольшом поместье своих родителей. Семейство Лавальер не купалось в золоте, но жило счастливо. Это было простое счастье, где радости, даваемые природой, компенсировали роскошь, которую семья не могла себе позволить. Лоран де Лавальер был для дочери примером жизнерадостного философа, и этот пример наложил отпечаток на ее жизнь. Детские годы Луиза провела, если можно так выразиться, на лугу. Но это безоблачное существование было нарушено первым в жизни горем: когда ей было семь лет, внезапно умер отец. Чувствительная Луиза горько переживала утрату отца, с которым они жили душа в душу. Оставшись вдовой с двумя детьми – у Луизы был еще младший брат, – мать вскоре снова вышла замуж за дворянина из свиты Гастона Орлеанского, маркиза Жака де Сен-Реми. Отказавшись наконец от организации заговоров против королевской власти, герцог Орлеанский принялся перестраивать свой замок в Блуа, подарок его брата Людовика XIII, весьма щедрого к родственнику. Служебные дела вынудили отчима Луизы переехать в Блуа, и именно там наша героиня выросла и стала премилой девушкой, вызывавшей восхищение всех, кто с ней встречался. В своих «Мемуарах» мадам де Мотвиль, встретившая ее в те годы, нарисовала очаровательный портрет Луизы:

«Она была мила, – сообщает мемуаристка, – и красота ее подчеркивалась блеском белизны ее кожи, румянцем щек, голубизной очень ласковых глаз, красотой серебристых волос, которые дополняли красоту лица». Мадам де Мотвиль, как и многих других, поразил взгляд Луизы, настоящий источник чистоты. Этот взгляд взволновал молодого короля при первой их встрече. В то время ее друг детства Жак де Бражелон был уже во власти этих глаз. И они стали посылать друг другу письма, в которых молодой человек признавался девушке в своих трепетных чувствах, клялся в вечной любви, как это делают все молодые люди, еще не знающие, что вечность длится так долго, приносил клятвы тем более пьянящие, что переписка была тайной… Большего и не надо было для того, чтобы сердце Луизы начало учащенно биться и чтобы она почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Но мать позаботилась о том, чтобы она спустилась на землю, и Луиза, как послушная девочка, не смевшая перечить мамочке, дала г-ну де Бражелону отставку! Но мы помним об этой любви благодаря Александру Дюма, который обессмертил имя виконта де Бражелона в своей трилогии о мушкетерах.

Но у Луизы не было времени оплакать свое первое любовное разочарование: Гастон Орлеанский переехал в Париж и разместился в своем Люксембургском дворце. Семейству Сен-Реми пришлось последовать за ним, и девушка внезапно окунулась в светскую жизнь, которая удивила ее и очень ей понравилась. Молодые люди, что шептали на балах ей галантные мадригалы, были очаровательны, но им не удалось поколебать добродетель Луизы. Сама того не сознавая, она берегла себя для большой любви… А Людовик XIV совсем незадолго до этого отказался от своей большой любви: подчинившись воле матери, он женился на инфанте Испанской Марии-Терезе. Все встало на свои места, и Мазарини смог испустить вздох облегчения, который стал его последним вздохом! После смерти кардинала в 1661 году образовалась пустота как в сердце королевы-матери Анны Австрийской, так и в ведении государственных дел, и эту пустоту молодому королю пришлось постепенно заполнять. Решив последовать примеру брата, Месье[70]70
  Филипп Орлеанский, младший брат Людовика XIV.


[Закрыть] тоже взял в жены королевскую дочь. Ею стала принцесса Генриетта Английская, чей отец король Карл I погиб на плахе. Мрачный, но, к счастью, единственный эпизод такого рода в истории британской монархии… Дата свадьбы – 1 апреля 1661 года – несколько символична, поскольку нам известно, что Филиппа Орлеанского мало привлекали женщины. Что, впрочем, не помешало ему жениться дважды и произвести на свет многочисленных отпрысков. Решительно, государственные интересы способны совершать чудеса!

Эта столь необычная женитьба романтической принцессы и… или… «мужчины», который нравился самому себе только в женских одеждах, наложила свой отпечаток на судьбу Луизы де Лавальер. Случай, этот затейливый и непредсказуемый режиссер человеческих судеб, решил сыграть очередную шутку: мадам де Шуази[71]71
  По-французски Шуази звучит как «выбери». – Прим. пер.


[Закрыть] была одной из тех интриганок, которые в множестве своем роятся вокруг королевской семьи. Именно она рекомендовала Луизу новой герцогине Орлеанской. Генриетта была очарована наивным обликом девушки и сделала ее своей фрейлиной. Для юной провинциалки, привыкшей к монотонной жизни, это было ослепительно: каждый день она бывала при самом престижном дворе Европы, жила среди этих знатных элегантных дам и среди этих знатных высокомерных кавалеров. Более того, она имела возможность приблизиться к живому юному богу, который правил всем этим зачарованным миром. Да, Провидение в лице старой сплетницы графини де Шуази предоставило ей неожиданный шанс! По крайней мере, так она считала… Да разве могла она, невинное дитя, предположить, что под блестящей внешностью, под сверканием золота эти благородные господа и эти высокородные дамы скрывали, в большинстве своем, лицемерие, алчность, жадную тягу к почестям и деньгам, были готовы ради достижения своей цели идти по трупам соперников и соперниц. Как она могла предполагать, что под этими угодливыми улыбками, игривыми комплиментами, заверениями в любви и дружбе, клятвами в верности текли реки дегтя, потоки коварства, зияли пропасти лжи? Нет, простодушная душа Луизы и представить не могла, какие опасности ее подстерегали, и не могла предчувствовать, что она стоит на пороге большой и единственной любви своей жизни…