Текст книги "Метаморфозы вампиров-2"

Клубин тронулся дальше, Карлсен рядом. Едва они поравнялись с краем макроновой кельи, как стена, утратив прозрачность, обрела прежний вид.

– Сколько, по-вашему, надо на это смотреть, прежде чем начнет нравиться? – спросил на ходу Клубин.

– Да как такое вообще может нравиться? – покосился Карлсен недоуменно.

Гребис промолчал, но, судя по скептически поджатым губам, остался при своем мнении (видимо, не без оснований).

Через пару минут ходьбы стена справа тоже обрела стеклянистую прозрачность. В небольшой, ярко освещенной комнате лежал человек (тоже голый), прикованный в позе распятого к каменному полу. С потолка на массивной цепи свисал гранитный снаряд, тупым концом упираясь в грудь лежащего. Плоское дно снаряда, где крепилась цепь, в диаметре была примерно три фута; вес, получается, тонна с лишним. Картина та же самая: окаменевшие от напряжения распахнутые глаза, струйки застывшей крови с боков сходят на пол.

– Устройство это не такое примитивное, как кажется, – сказал Клубин. – Его изобрел К-90. В потолке вмонтирован сенсор, чувствительный к ментальным волнам. Пока концентрация держится на уровне, камень остается висеть на прежнем месте. Как только она ослабляется, снаряд опускается на одну десятую миллиметра.

Карлсен с мрачным очарованием смотрел на распяленное тело.

– А если концентрацию усилить, снаряд можно приподнять?

– Да, но за один раз только на одну двадцатую. То есть, отыгрывать вдвое труднее, чем проигрывать.

– Ему, по-моему, больно.

– Да, что-то он поздновато хватился. Наверное, уже не вытянет.

– Он что, погибнет?

– Почему, нет. Когда начнут лопаться ребра, камень автоматически остановится и его вытащат. Но когда поправится, ему предстоит пройти все заново. Не справится за три раза – вернут обратно четвертую степень. А это такой позор, что аттестант, случается, кончает с собой.

Стена с их отдалением снова приняла прежний вид.

– И что, неужели без всей этой давильни никак не обойтись? – спросил Карлсен. – Неужто хороший мозговой сканер не измерит их выносливость?

Клубин хмыкнул.

– Вот здесь вы рассуждаете как матералист. Машина такая есть, ее изобрел К-89, предшественник К-90. Только толку от нее оказалось мало. Она действительно могла указывать вероятность выносливости того или иного кандидата. А прогнозы потом зачастую не сбывались. Сильнейшие совершенно неожиданно сдавали, а из слабых некоторые демонстрировали чудеса выносливости. К-89, когда обратились к нему за разъяснениями, пожал пле– чами: мол, вольному воля. Один кандидат рассказывал, что всякий раз, чувствуя себя уже на пределе, вспоминал, как мальчишкой мечтал спасти город, сразив в поединке громадную каплану. Другой вообще отказывался сообщить выручавшую его мысль, боясь, что лишится силы, если ее разгласит. Причем сильнейшие все как один имели какую-то уловку, помогающую преодолевать положенные пределы выносливости.

Стена, рассеявшись в очередной раз, открыла взору что-то вроде аквариума: воды под самый потолок, и вверх струятся пузырьки. По центру громоздилось престранное создание – на первый взгляд, черный паучище с глазами-бусинками вокруг головы. Хотя нет, волосатые лапы на поверку оказались щупальцами, из которых одно уткнуто в стекло; присоски-коготки напоминали сороконожку. В оранжевом кончике присоски виднелось отверстие – видимо, впрыскивать яд. Немигающие глаза словно сознавали постороннее присутствие. По аквариуму безучастно плавали цветастые рыбы, на которых паук ноль внимания.

Присмотревшись, Карлсен углядел в его лапах угол продолговатого ящика.

– Там, внутри, один из наиболее обещающих претендентов на пятую степень. Этот тест один из самых ответственных, потому что ему приходится еще и перебарывать клаустрофобию. Он научился контролировать дыхание, но ему надо еще растянуть запас воздуха в саркофаге на двое суток. Если запаникует, то может нажать аварийную кнопку и мы его вытащим. Только он знает, что перед этим надо слить воду и выманить оттуда дефалу, а это как минимум четверть часа. Два кандидата так и погибли на прошлом испытании.

– А разве нельзя давать аварийный запас воздуха – допустим, если ситуация безвыходная и он теряет сознание?

– Нельзя. Скрыть от аттестанта этого не удастся, а потому весь тест насмарку.

Карлсен неприязненно покосился на дефалу, словно излучающую ненасытность и злобу. Чувствовалось, что она смутно чует под собой добычу и с аппетитом ее предвкушает.

– Ну что, идемте, – окликнул Клубин. – Вам меньше часа здесь осталось.

И хорошо: впечатление от гадрула было самое гнетущее.

Они прошли с четверть мили. Карлсен догадывался, что каждая дюжина шагов проносит их мимо очередной сцены мучительного, до хряска в костях, напряжения – к счастью, гребис обнажал их только выборочно. На этот раз остановились лишь в десятке футов от неброской, тронутой ржавчиной металлической двери. Стена при этом, как и прежде, тотчас просветлилась.

– Из всех тестов, – не без гордости сказал Клубин, – этот самый опасный.

Картина за стеной открывалась попросту гротескная. «Комната» полна была типичной для Дреды растительности, если б не синеватый оттенок, сошло бы за уголок тропического леса. В центре, припав спиной к деревцу, стоял голый человек – атлетического сложения, мускулистый. Вокруг него веревками обвивались толстые побеги вроде плюща. Лишь всмотревшись, Карлсен разглядел, что они успели прорасти ему сквозь тело: один отросток-щупальце, выходя изо рта, спускался к горлу, другие змеились из груди и живота; ноги, и те были пронизаны. Из угла рта на грудь сбегала струйка свежей крови. Глаза у человека были открыты, лоб неподвижно насуплен.

– Они что, все еще его не умертвили? – немея от ужаса, спросил Карлсен.

– Нет, потому что это вардеек, растение, которое специально не приканчивает жертву. «Вардеек» – это название вида, само растение зовется «спандоркис». Интересно, как этот вид растет. Он способен в разжиженном виде проникать в организм и начинает там, бурно прорастая, отвердевать. Так что, заснув в наших тропических лесах, можно через час-другой проснуться пришпиленным к земле проросшим через тебя растением. Они паразиты, поэтому беспокоятся, чтобы жизненно важные органы жертвы оставались в целости, и поддерживают в ней жизнь тем, что подкармливают ее питательными веществами из почвы или за счет другой добычи. Известны случаи, когда животные, попав в эти путы, не околевают годами.

Карлсен не в силах был оторваться от этой тошнотворной картины.

– А если он попытается вырваться, что тогда?

– Вот тогда-то его и убьет. Спандоркис моментально впрыскивает яд, и через несколько секунд наступает смерть. Но вардеек можно контролировать умом: получается своего рода гипноз. То, что мы видим, это битва воль Дейрака и спандоркиса. Он должен пересилить спандоркиса, сделать его частью самого себя, полностью им помыкать. Но на это могут уйти недели, а то и месяцы.

Уже от самого наблюдения в теле возникала противная слабость – буквально чувствовалось: вот отростки пронзают тело, вот прорастают – через рот, через глазницы…

– А сами вы проходили такую аттестацию?

– Нет, тогда этого еще не было, не создали. Я проходил тест на вулканическую лаву. Рассказать? – Невозмутимая полуулыбка давала понять: ощущение Карлсена для него отнюдь не загадка.

– Спасибо, не надо!

Картина канула за каменной стеной, и Карлсен ощутил поистине физическое облегчение. Причем не собственное, а скорее Фарры Крайски, буквально шокированной сценами гадрула. Все это самоистязание казалось ей проявлением чисто мужского безумства.

– Ну что, – словно собираясь с духом, приостановился Клубин, – идем в седьмую степень?

Он, повернув, потянул на себя ручку ржавой двери, протяжно заскрипевшей (а как же иначе) петлями.

«Галлюцинация» – вот первое, что мелькнуло в голове от открывшегося вида, навеянного, казалось, извращенной фантазией насмешника-гребиса.

Они стояли наверху большой мраморной лестницы, за которой расстилался сад, словно взятый из «Тысячи и одной ночи». Теплый воздух пах свежестриженной травой (заныла приглушенная ностальгия по Земле): густо, бархатисто жужжали насекомые, и слышался шум воды. Первое, что бросалось в глаза, это буйство красок. Со ступеней взору открывалось множество тропинок, петляющих меж клумб, и синих лужаек, окаймленных цветущим кус– тарником. Лужайки рябили цветами всех оттенков радуги. Дальше начинались матово-кудрявые деревья вроде вязов, но пониже и самых что ни на есть причудливых очертаний. И, наконец, посередине, отражаясь в лучезарно– туманной синеве неба, стыло широкое, зеркально-неподвижное озеро. Местами над равниной поднимались тихо и прямо, как из труб, розоватые струи пара (отсюда, видимо, и серебристый туман над долиной).

– Это место называется Дантигерне, – объяснил Клубин, – что-то вроде «сада удовольствий», хотя точного эквивалента в земном языке нет. Его создатели взяли за основу ваши сады Эдема.

– Просто очаровательно, – сказал Карлсен, глядя на пролегающий через ручей легкий, как на японских гравюрах, мостик. – Здесь, видимо, отдыхают после испытаний?

– Смотря в каком смысле: и да и нет. Как ни странно, это тоже своего рода испытание. Аттестантов здесь тянет расслабиться и забыть все, чего они достигли. Всякий, кто поддается соблазну, возвращается на пятую степень.

После мрачной сырости гадрула тепло казалось роскошью. Хотелось пить и пить благоухающий травами воздух. Мраморные ступени под ногами, и те дышали отрадным теплом.

Следом за Клубином Карлсен спустился в сад. Трава здесь была мягче и не такой упругой, как в долине Джираг, хотя гораздо гуще, чем на Земле, напоминая ворсистый ковер. Глянцевитые цветки, – меленькие, не больше лютиков, – походили на волшебные елочные фонарики. Мальчишкой Карлсен увлекался ботаникой, однако сейчас не встречал ни единого, который был бы хоть как-то знаком.

Клубин разглядывал вьющийся по деревянной решетке побег, и Карлсен, улучив возможность, встал на колени, чтобы внимательнее изучить цветки. Один из них, в форме львиного зева, был словно соткан из белейшего шелка. Однако стоило коснуться его венчика, как того словно не бывало – остался лишь стебелек. Убрал палец, и венчик возник опять.

– Так они что, не настоящие?

– Почему, самые настоящие. В частности, этот вот называется ромит. Венчик у него – своего рода вибрирующая энергия. Как только вы его касаетесь, энергия переходит к вам в палец. Вы понюхайте.

Карлсен удивленно понюхал себе пальцы: и вправду пахнет, да нежно так. Он коснулся головки алого цветка, похожего на перевернутый тюльпан. Палец, задев что-то бесплотно-зыбкое, прошел насквозь, как через язычок призрачной свечи. Хотя запах остался, причем слаще и более густой, чем у белого цветка.

– На этой планете, – сказал Клубин, – у нас много промежуточных форм материи. Вот, например.

Он сорвал зеленый цветок с ракушечной головкой и положил его Карлсену на ладонь. За какие-то секунды головка, размякнув, образовала по центру ладони крохотную зеленую лужицу и истаяла, оставив после себя сладкий лимонный запах и льдистый холодок. Стебелек пожух и побурел.

– Видите, высокая гравитация этой планеты привела к существованию форм жизни, каких на Земле не существует. Здесь, у нас, воочию видно, что жизнь поддерживается волей, а как только воля уходит, то исчезает и сама жизненная форма, – словно в подтверждение, свернутый колечком стебелек при этих словах тоже испарился.

Они шли дорожкой, вымощенной шероховатым розовым камнем вроде пемзы, теплым, как нагретая солнцем уличная брусчатка. Дорожка вилась среди лужаек и кустистой поросли, причем так, будто все было специально рас– считано на удивление: то вдруг клумба откроется за поворотом – роскошное разноцветие в форме застывшей волны, или декоративный пруд, вырезанный из черного стекла, где ракетками сновали многочисленные желтые конусоиды с выпуклым красным глазом. На многих лужайках посередине стояло создание вроде морского анемона, вокруг желтой макушки которого гипнотически, как в толще нежного течения, вились лепестки. Еще одно дерево, в изобилии встречавшееся в саду, было тоже синим, но смотрелось, словно некое украшение из резины или пластика: ствол цилиндрический и гладкий, то же можно сказать и о хоботообразных «сучьях». Время от времени они слегка шевелились, и становилось понятно, что они живы и гибки как щупальца.

– Это мансорды с болот Ригеля-10, – пояснил Клубин, проследив взгляд Карлсена.

Их прервал звук, пронзительный как охотничий рог. Через несколько секунд он повторился. Вскоре со стороны озера донеслись радостно– возбужденные крики, среди деревьев замелькали молодые люди в голубых одеждах – они, задорно улыбаясь, спешили к ним.

– Что происходит?

– Кто-то из кандидатов успешно прошел аттестацию.

Юноши пробежали мимо, даже не взглянув в их сторону. Лишь один, невысокого роста, остановившись ненадолго, пытливо вгляделся в Клубина:

– Ты кто… о, гребис, прошу прощения! – глаза у него растерянно заметались.

Клубин лишь благосклонно кивнул, и юноша помчался догонять товарищей.

– А как вы обычно выглядите? – полюбопытствовал Карлсен.

– Как захочу.

Внимание Карлсена отвлеклось тем, что из густой тени деревьев на лужайке показалась голая девица. Не сознавая постороннего присутствия, она подошла к стоящему посередине мансорду и прижалась к стволу. Несколько «ветвей» проворно опустились и эдакими змеями-искусителями обвились вокруг нее. Карлсен в замешательстве наблюдал, не вполне уверенный в ее безопасности. Но девица, судя по всему, получала от этих объятий удовольствие: вон как льнет, всем животом. Один из хоботов, поласкав ягодицы, скользнул ей меж бедер.

– Дерево безобидно, – вполголоса сказал Клубин. – У себя на планете мансорды смертельны, но здесь гравитация притупляет их чувствительность.

– Она робот? – спросил озадаченно Карлсен.

– Нет.

– Неужели настоящая?

– Тоже нет.

Клубин подошел к дереву (девица ноль внимания – вблизи выяснилось, что у нее, оказывается, закрыты глаза) и, крепко ухватив ближайший хобот, оттянул его от нагого тела. Остальные сучья отодвинулись медленно, как бы с неохотой. Девица разочарованно обернулась. И тут, увидев двоих мужчин, с вялым очарованием улыбнулась.

Сложена божественно: высокие полные груди, продолговатые полушария бедер – красавица редкостная. А вот лицо словно недовершенное: покатый подбородок, едва заметный нос и унылые розовые губы. Большие карие глаза восхищенно оглядывали Карлсена с бесхитростностью ребенка. И действительно, шагнув вперед, она с детской непосредственностью обвила ему шею и всем телом прижалась. Причем жест этот был до странности несексуальным – так ластится ребенок или на худой конец кошка, но никак не женщина, тем более такой наружности. Карлсен в ответ поцеловал ее, – без намека на желание, – не без интереса обнаружив, что ее губы вроде бы передают тепло жизненной энергии.

Фарра Крайски внутри передернулась от презрения, с каким женщины воспринимают распущенных хамок.

– Так она живая!

– А что, можно так сказать, – пожал плечами Клубин, словно сам удивляясь такому выводу. Девица, похоже, была для него пустым местом.

Приближающийся шум голосов дал понять, что юноши возвращаются. Девица с неохотой, как под принуждением, отлипла от Карлсена и ушла назад под сень деревьев.

Юноши, – примерно с дюжину, – шли, обступив голого и донельзя изможденного сверстника. Двое аккуратно его поддерживали. Карлсен прошелся по нему оторопелым взглядом. Вид у парня такой, будто его свежевали заживо: лицо и руки в кровавых пятнах, с ребер и ладоней лохмотьями свисает кожа. Светлые волосы до плеч свалялись от запекшейся крови в колтун. Невероятно, но черные, распухшие губы блаженно улыбались.

– А-а, да это Оврок, – узнал Клубин. – Я рад, что у него получилось с первого раза. Способный малый.

– Что с ним такое было? – спросил Карлсен.

– Он прошел испытание огненными муравьями.

Интересно: несмотря на догадку о присутствии гребиса, никто в их сторону даже не глядел.

Направлялись юноши, судя по всему, к озеру. Дойдя, остановились и выстроились в ряд с интервалом примерно в четыре фута. Затем все дружно положили друг другу на плечи руки. Тот, голый, стоял посередине. На миг все застыли, затем аттестант тронулся в воду. Стоящие сзади сомкнулись, а фланговые отодвинулись, и теперь уже в воду потянулся клин – все это с медленным изяществом, выдающим длительную практику. Явно какой-то ритуал.

К тому времени как Карлсен с гребисом подошли к озеру, юноши забрели уже по горло. Удивительно, но стояли все совершенно безмолвно – ни вскриков, ни плеска. Парень с окровавленным лицом погрузился полностью, через секунду над поверхностью показалась светловолосая голова. Карлсен сперва подумал, что это вынырнул кто-то другой: и лицо и волосы абсолютно чисты, без малейших следов истязания. Хотя в прозрачной воде различалось, что из всех одежды нет только на нем.

И тут строй распался, а над озером разразились смех и озорной плеск. Когда, спустя несколько минут, на берег вышел аттестант, стало видно, что раны исчезли, не осталось ни единой царапины. Впервые за все время парень посмотрел на Клубина взглядом триумфатора.

– Это, наверное, какое-нибудь целительное озеро? – спросил Карлсен.

– Не совсем. Мы называем его «фискрид», что-то вроде батареи.

Смысла от этих слов не прибавилось ни на йоту. Карлсен опустил в воду стопу: приятно, прохладно. Странно, но вода не густая и маслянистая, как озеро в Хешмаре, а обычная, как на Земле. Карлсен медленно забредал в во– ду, отчего у дна вскуривался белый песок. Вода легонько пощипывала, как слабый ток.

Юноши, словно не желая мешать, выбрались на берег. Карлсен заметил это лишь мельком: зайдя по пояс, он почувствовал странное головокружение, словно вокруг светлой мелюзгой роились мириады крохотных созданьиц. А вода между тем была идеально чистой: исключение составляли лишь поднимающиеся к поверхности пузырьки. Чем глубже, тем ошеломляющее головокружение усиливалось. Тем не менее, Карлсен, пересилив себя, дошел до места, где глубины было уже по горло.

– Окунись с головой, – посоветовал с берега Клубин. Карлсен, зажав нос, нырнул. Тут голову закружило так, что впору потерять сознание. Резко кольнуло на шее место укуса. И вдруг все как рукой сняло: впечатление такое, будто лопнул нарыв. Вынырнув, он ощутил непривычную чуткость и ясность. Вытерев от воды глаза (а то пощипывало, как от газировки) Карлсен заметил, что зрение как бы улушилось: все выглядело гораздо резче и яснее обычного, все равно, что близорукому в спасительных очках.

Идя к берегу, он пытался уяснить, что же все-таки произошло. Оказывается, не так просто. Тело, несмотря на прежний вес, казалось подозрительно легким, будто вот-вот плавно поднимется в воздух. И Фарра Крайски внутри чувствовалась отчетливей, странным образом разбавляя в нем мужскую сущность, как будто он перешел в некий промежуточный пол. Причем ощущение было бы еще сильнее, не пройди он ранее закалку в Хешмаре – она была сейчас своего рода консолидирующей поддержкой.

– Что это со мной? – спросил он у Клубина.

– На Земле вы полагаете, что мир неизменен, поскольку все кажется таким незыблемым. А вот сейчас вы изрядно поглотили ксилл-энергии, – той, что меняет вещи, – и до вас доходит, что это не так.

Хотя и по-прежнему растерянный, Карлсен не мог с этим не согласиться. Внутри играла мощная и неутомимая энергия, ищущая действия.

Словно очнувшись, он заметил, что юноши уже скрываются среди деревьев, примерно там, где появлялась девица. Как раз туда и повернул сейчас Клу– бин. За деревьями открывался отвесный горный склон. Он стал заметен только сейчас, поскольку раньше его синева сливалась с синью листвы и не– ба. Впрочем, синие оттенки заметно различались. Теперь были видны и зыбкие струйки дыма, курящиеся над деревьями.

Пронзительная ясность очаровывала, гораздо явственнее донося свежесть леса, вкрадчивую синь травы и листьев, мягкую лужайку под ногами. Никогда прежде Карлсен не ощущал в себе такой бодрости. Гамма обычных земных ощущений казалась сейчас скудной и пресной, фактически бессмысленной.

Лесная сень дышала прохладой. Странно, но даже льнущая к телу мокрая одежда была приятной, словно напоминая о наготе тела. И у каждого дерева был свой, особый аромат, и даже своя душа.

Роща оканчивалась широкой поляной, с трех сторон окруженной деревьями, а с четвертой – отвесным склоном с множеством пещер у подножия. Посередине из скважины в земле нежно курился столп пара (или дыма).

Неподалеку, окружив исцеленного аскета, стояли юноши. Один из них подал ему голубую тунику, которую тот надел через голову. Остальные двинулись вокруг в медленном, молчаливом хороводе. Клубин остановился, вместе с Карлсеном они наблюдали за церемонией, длившейся примерно четверть часа. В конце концов, разразившись радостным смехом, юноши гурьбой бросились обнимать счастливого неофита.

Клубин, немного подождав, приблизился к юношам и представил им Карлсена как (ни много ни мало) «великого ученого с Терры, то есть с Земли». Похоже, их это впечатлило (потому, безусловно, что представил гостя сам гребис). Каждый пожал ему руку – как принято на Дреде, чуть стискивая выше локтя. Лица вблизи казались скорее моложавыми, чем молодыми: морщинки вокруг рта и на лбу, безусловно, свидетельствовали о пройденных испытаниях. Пожимая руку, каждый смыкал пятки и представлялся по имени: Гурнид, Карбин, Оврок, Мастур, Дрееж (тот самый коротыш, распознавший гребиса). Говорили они исключительно на своем языке, но Карлсен так уже освоился с мыслительной моделью гребиров, что воспринимал ее как родной английский. Чувствовалось и то, что всех их сплачивает та же аура взаимного тепла и жизненности, что и учащихся в школьной столовой.

Подумалось завязать какой ни на есть разговор, но тут из пещер стали выглядывать девицы – вначале робко, затем с любопытством, и вот уже на– чали сходиться к их кругу: все, как одна, голые, с аппетитными телесами, и удивительно на одно лицо – кукольно смазливые, но абсолютно без выраже– ния.

– Как тебе наши женщины? – спросил Дрееж. Карлсен взглянул на крайнюю из них, роскошную шатенку.

– Прекрасные.

Та, польщенно улыбнувшись, не замедлила обвить Карлсену шею и томно поцеловать, прижавшись низом живота. Удивительно: тело ее действительно сочилось теплом жизненной силы: губы, бедра, груди.

– Хватит, Марли, – одернул ее один из парней. Девица нехотя отодвинулась, губы у нее плаксиво дрожали, как у обиженного ребенка. Остальные девицы злорадно хихикали – эдакие каверзные одноклассницы.

– Почему это Марли можно, а нам нельзя? – заносчиво возразила одна из них, рослая блондинка.

– Рашен! – строго прикрикнул Дрииж.

– Ага, всегда ей все первенькой. Ой! – Марли успела крепко дернуть ее за волосы. Секунда, и обе уже царапались и вопили под задорное гиканье подружек. Карлсен застыл от любопытства: увидеть такое в Гавунде, где самодисциплина – культ, он ожидал меньше всего.

Правда, драчка длилась недолго: парень-атлет по имени Саргас, разъяв склочниц, одним движением расшвырял их так, что обе покатились по траве. Марли, вся в слезах, убежала, блондинка же, горя мстительной радостью, высунула язык и козой заблеяла сопернице вслед. Правда, и она, получив по заду увесистый шлепок от того же Саргаса, ойкнула и унеслась прочь.

– Хватит, балаболки! – Саргас громко хлопнул в ладоши. – А ну марш по домам!

Прелестницы, разочарованно потускнев, послушно потянулись к пещерам. Клубин насмешливо улыбался.

– Так они все же роботы? – не выдержал Карлсен.

– Как ты думаешь, Саргас? Роботы они? – спросил гребис у Саргаса.

– Ну да! – с некоторой даже запальчивостью воскликнул тот.

– Видишь ли, доктор Карлсен ничего не знает о мысленных формах.

– Мысленных формах? – изумился Карлсен.

– Так давай же ему покажем, – предложил парень. – Овроку как раз нужна наложница. С твоего позволения, – почтительно повернулся он к гребису.

– Конечно, – кивнул тот.

Заручившись согласием гребиса, Саргас повернулся к Карлсену.

– Не желаешь ли посмотреть на врубад? (Спросил чисто из вежливости).

Саргас прошел на середину поляны к столпу пара, султаном ветвящегося в безмолвном воздухе.

– Что такое врубад? – вполголоса поинтересовался Карлсен у Клубина.

– Важнейший из всех наших ритуалов. Означает «единение части с целым».

Любопытно было взглянуть на пар поближе. Карлсен думал, что столп, наподобие гейзера, исходит из округлой скважины в земле. Оказалось, что из неширокой трещины футов шести в длину. Да и не пар: закраины трещины не были увлажнены. Сам запах испарения не лишен был приятности – можно сказать, «земляной», что-то вроде теплого сыроватого компоста, когда ворошишь его лопатой.

Молодые люди полуовалом встали по обе стороны трещины, Оврок по центру с одной стороны, Саргас с другой, Клубин и Карлсен – в десятке футов.

Все стояли, склонив голову на грудь и закрыв глаза как на молитве. Так прошло примерно десять минут. Из пещер с пристальным любопытством высовывались девицы.

Первым пошевелился Саргас, открыв глаза и оглядев остальных.

– Готовы? – все разом подняли головы. – Дрееж начинает.

Дрееж, сосредоточенно насупясь, не мигая, впился в курящийся столп. Несколько секунд все было без изменений. И тут стало заметно: пар как бы сгущается. Через несколько минут он уже тягуче стелился над землей, заметно убыв в высоте. Дрееж, расслабясь, огляделся, как бы говоря: «Я свое дело сделал».

Саргас кивнул Овроку. Чувствовалось, что тот слегка нервничает. На миг он закрыл глаза, словно собираясь с силами, и цепко, с искаженным от напряжения лицом, вперился в густой дым. Шлейф сбило на сторону, на секунду накрыв Саргаса и весь его ряд, кто-то закашлялся. И тут, внезапно поредев, дым волнистыми клубами пошел вверх. Карлсен распахнул глаза, когда клубы начали срастаться, образуя нечто, несомненно, напоминающее женские формы. На миг проявились талия и бедра, тут же, впрочем, разойдясь. Подобное продолжалось несколько минут (похоже на лица, пузырящиеся на морозном стекле), покуда формы не обрели обновленную четкость. И тут, совершенно неожиданно, две дымные воронки сами собой сложились в груди и, несмотря на тягу вверх, сохранили очертания. Внизу проплавились живот и бедра и, подтянувшись к верхней половине, после нескольких минут хаоса образовали безголовое туловище женщины. Фигура растянулась футов на пятнадцать, волоча снизу длиннющие лягушечьи ноги.

Тут Карлсен заметил, что общие усилия сосредоточены на фигуре. Контуры стали четче и яснее: походило уже на настоящую женщину, окутанную дымом в футе над зияющей трещиной. И тут дым опять резко снесло вбок, накрыв всех, в том числе и гребиса с Карлсеном. В глазах защипало, и вместе с тем охватило неожиданное волнение, словно дохнуло неким приятным, полузабытым запахом из прошлого, что-то вроде яблоневого сада или лимонной рощицы.

Когда развеялось, у Оврока в ногах лежала женщина. Вернее, смутное подобие тех, что, затаив дыхание, смотрели сейчас из пещер. Одно различие: эта лишена была черт лица. Была лишь продолговатая гладкость, обрамленная длинными темными волосами, ни дать, ни взять, недоделанный манекен. Стало боязно, когда она, зашевелившись, села.

Оврок, опустившись возле нее на колени, обеими руками легонько стиснул ей голову и прижал к своему солнечному сплетению. Вся группа снова сосредоточенно застыла. Что произошло, Карлсен толком не разглядел, но когда через несколько минут Оврок встал сам и помог подняться женщине, безликости уже не было. Улыбнувшись, женщина обвила Овроку шею и надолго припала поцелуем.

– Невероятно, – только и нашелся Карлсен.

– Вы увидели сейчас таинство творения, – подытожил Клубин. – Ну что, можно ее, по-вашему, назвать живой?

– Даже и не знаю. Надо присмотреться поближе.

Клубин кивнул.

– Это следующая часть ритуала. У нас это называется стимата, то есть «проба» или «освидетельствование».

Девица льнула к Овроку, обняв его за пояс и лелея голову у него на плече, когда вперед вышел Саргас и, взяв ее за руку, с нежной настойчивостью повлек к себе. Девушка секунду упиралась, но, повинуясь одобрительному взгляду своего творца, послушно отошла.

Саргас, обхватив ее лицо ладонями, секунд с десять близко смотрел ей в глаза. Затем, отстранив на расстояние вытянутой руки, взыскательно осмотрел девицу с головы до пят, заставив при этом пару раз крутнуться. Наконец прижал ее к себе, придерживая рукой за ягодицы, и поцеловал – равнодушно, без страсти – так дегустатор пробует вино. И, наконец, углубленно помолчав под взволнованным взглядом Оврока, одобрительно кивнул и отпустил девицу.

Вперед тут же шагнул, кажется, Гурнид, и повторил процедуру. Этот юноша с широким добродушным лицом (видимо, более утонченный, чем Саргас) прошелся по ней руками так, как знаток обычно ощупывает породистое животное. Но и здесь впечатления плотоядности не было – не больше, чем у закройщика на примерке. В завершение он тоже с медленной тщательностью поцеловал девушку и одобрительно кивнул Овроку.

Этот «поцелуйный обряд» длился с четверть часа. При этом было видно, что девице он доставляет все большее удовольствие. Мужское одобрение при– давало ей уверенности, и она начала блаженно отзываться на скользящее ласкание бюста и бедер, а также на поцелуи. К одному из парней, красавцу с орлиным лицом, она прилепилась так, что намерение отдаться ему тут же, при всех, стало яснее ясного.

– Интересно, Оврок ревнует? – шепнул Карлсен на ухо Клубину.

Гребис взглянул на него с неподдельным удивлением.

– С чего? Хотя зачал ее он, и у него на нее первые права, принадлежит она всем. Каждый внес в ее создание свою лепту.

«Пробовать» чужое творение было как-то неловко, но когда подошла очередь, все получилось вполне естественно. Хотелось узнать, что это за персона. Но когда он, взяв в ладони лицо девицы, заглянул ей в глаза, стала ясна вся неуместность вопроса. Личность в ней еще и не брезжила: просто нехитрый набор рефлексов, немногим лучше животного. В сущности, от Карлсена и требовалось-то лишь оценить ее, как кошку на выставке. Хорошенькая, с румяным овалом лица, большими пушистыми глазами и кроткой улыбкой, обнажающей меленькие, по безупречные жемчужины зубов. Кожа бархатистая как у новорожденной, и чуть припахивает тем самым дымком. Темные, благородными кольцами, волосы спадают на плечи. И хотя лицо достаточно характерно, – с остальными не спутаешь, – но похоже скорее на двухмерный набросок или нарочито бесхитростную рекламку какого-нибудь женского продукта. То же самое и тело: бюст изумительный (хотя несколько крупноватый), мощные бедра, но в целом почти то же, что на улицах Гавунды.