Текст книги "Метаморфозы вампиров-2"

Новая степень внимания привнесла и более глубокую степень релаксации. Словно некая дверь открылась внутри, пропуская вниз по лестничному пролету. Одновременно вибрации зазвучали гораздо четче, как будто оркестр играл теперь на соседней улице. Это усиление вызвало восторженный трепет, углубивший в свою очередь релаксацию: еще одна дверь открылась, пропустив еще дальше внутрь. Каждая ступень все дальше уводила из мира физической реальности в мир реальности внутренней.

Сообщение, несмотря на свою музыкальную форму, характер имело ясный и фактический. В считанные секунды Карлсен уже видел и ухватывал вещи, которые в прошлом открывались лишь в редкий солнечный миг озарения. Первым и самым основным в этих проблесках было то, что человек обитает разом в двух мирах: мире внешних обстоятельств и мире внутренней реальности. Внешний мир довлеет настолько, что внутренний в сравнении с ним кажется зыбким и тусклым. На самом же деле мир внутренней реальности бесконечно подлиннее, чем мир сугубо физического существования.

Тут до него дошло, что до слуха доносится не монолог, а некий разноплановый диалог. «Голос» джерида был на самом деле многоголосьем, какое слышишь иногда, включившись в телефонную сеть, где стоит гулкий гомон десятка абонентов. Но что это за голоса? Едва сформулировав вопрос, он уже знал ответ. Это другие джериды, разбросанные по поверхности планеты. Но что они передают? Вот с этим уже сложнее. Каждый, судя по всему, сообщал свое теперешнее состояние и то, что происходит вокруг.

Сфокусировавшись на этом инсайте, он как бы углубился еще сильнее, начав неожиданно различать по голосам. Многие исходили из этой же области по ту сторону планеты. Решив же намеренно выделить эти голоса из остальных, он инстинктивно догадался, что они исходят из леса джеридов, насчитывающего сотни деревьев. Чувствовалась даже их грандиозная высота, и запах прелой почвы в подлеске.

В эту секунду он спохватился, что с телом происходит что-то неладное. Лицо застыло, будто нашпигованное анестезином, а мышцы покалывало словно искрами тока, да больно так. Попытался открыть глаза – не получилось. Карлсен забился как спящий, силящийся пробудиться от кошмара.

И тут все равно что распахнули окно: он почувствовал, что пулей летит по воздуху. Это длилось буквально секунды, вслед за чем воцарилась внезапная тишина. Снова потянуло сыроватым воздухом, и донеслись звуки внешнего мира. Ничуть не удивившись, Карлсен почувствовал, что стоит в кромешной темноте, вдыхая запах перегноя и еще какой-то – пряный, что-то вроде эвкалипта.

Насчет местоположения и гадать нечего: вибрация и отдаленный шорох листвы давали ясно понять, что он на противоположной стороне планеты, среди джеридового – леса. Воздух у земли был абсолютно недвижен, ни ветерка. Дрожащая вспышка молнии на секунду выхватила из тьмы исполинские стволы, колоннадой уходящие вверх. Аромат эвкалипта – очевидно, древесная смола.

Вытянув вперед руки, Карлсен сделал несколько осторожных шагов по толстому, – чуть не до колена, – лиственному ковру и, споткнувшись, шлепнулся плашмя. Потрогал на ощупь: корень дерева. Шаря по нему, он добрался до ствола и сел на влажную землю. Не было даже надобности прижиматься к дереву лицом: вибрация слышалась четко, как гудение высоковольтных проводов.

Всего несколько секунд потребовалось, чтобы снова уйти в полудрему. Едва это произошло, как характер вибрации будто бы изменился: ощущение в точности такое, будто слышишь за закрытой дверью приглушенный рокот голосов, и тут дверь открывется и становится слышен сам разговор. С той нелепой разницей, что перекликание здесь было бессмысленным как болтовня на вечеринке: просто несмолкающая, волна за волной, разноголосица. От нормального разговора ее отличало то, что никто из говорящих не умолкал – звуки длились и длились словно хорал.

За минуту-другую он усвоил, что по направлению вибраций можно установить расположение деревьев. Каждый звук подобен был вспышке маяка, четко указывающего свое местонахождение. Более того, плотность встречного звукового напора говорила, что лес уходит как раз в этом направлении, а за спиной деревьев не больше дюжины. Карлсен поднялся, отдалился от дерева (чтоб подальше от корней) и медленно, осторожно двинулся туда, где край леса.

Упустил он то, что из-за одного лишь размера расстояние между деревьями составляет сотни ярдов. Полчаса, а то и больше брел, пока отсутствие листвы под ногами дало знать, что лес, наконец, позади. Через несколько минут призрачный сполох молнии высветил, что движется он в сторону какого-то крупного водоема, – не то озера, не то моря, – зеркалом отражающего молнию. На секунду встревожило то, что вода как бы вот она, чуть ли не под ногами. Нет, лучше сесть, дождаться, пока снова сверкнет. Когда облака высветила очередная магниевая вспышка, до Карлсена дошло, насколько близко была беда. В десяти футах берег резко обрывался, а вода виднелась где-то далеко внизу. Что странно, близость падения воспринялась со спокойным сердцем. По-прежнему согревало сокровенное чувство неуязвимости. И все же лучше подождать до рассвета. Развернувшись, Карлсен ощупью добрался до ближайшего дерева и начал охапками собирать листья в согнездие между корней, чтобы там улечься.

Он как раз сгребал себе подушку, когда в отдалении наметился блуждающий огонек, – примерно в четверти мили, – свет постоянный, похожий на фонарик. Карлсен спиной прижался к дереву, вникая в вибрацию: если есть опасность, то наверняка почувствуется.

Минут через десять свет приблизился достаточно и стало видно, что огонь сдвоенный, вроде фар, отстоящих друг от друга примерно на фут. Следом различился силуэт человека, несущего на плечах по фонарю. Узнав приземистую, мощную фигуру бараша, Карлсен тут же пожалел, что не перебрался на ту сторону дерева. Теперь-то уж поздно: под лучом света на дерево пролегла тень.

Бараш остановился в нескольких футах, словно точно знал, где сидит Карлсен, и молча нашел его взглядом. В белесом свете, выхватывающем неухоженную бороду, он походил на Грубига, только более старого и неприглядного: вздернутый нос на гостеприимство не намекал. Угрюмец что– то сказал на непонятном, гортанном языке, правда, телепатический сигнал был достаточно ясен.

– Надо, чтобы ты шел со мной. – В телепатии, видно, он искушен был не очень, и потому без речи обходиться не мог.

– Куда?

– Туда, – повернувшись вполоборота, бараш неопределенно указал куда-то во тьму.

Затем, как будто что-то решив, он поднес руку к плечу, при этом Карлсен разглядел, что два огня представляли собой крупных насекомых вроде стрекоз, светящихся ровным, матовым светом. Одно из них словно ручная птица перебралось на вздетую руку. Насекомое он пересадил на плечо Карлсену. То, развернувшись и как следует приспособясь на лямке туники (кстати, неожиданно увесистое), нюхнуло Карлсену ухо и моментально засияло, выхватив из тьмы ближние деревья.

Бараш повернулся и пошел, не оглядываясь, причем настолько ходко для таких коротких ног – того гляди отстанешь. По крайней мере ясно, что за пленника он Карлсена не считает.

На мягком, толстом мху их шаги были бесшумны. В воздухе – прохлада и странная эйфория (видимо, бодряще сказывается смолистый запах). Ясно слышалась и вибрация деревьев, вызывающая на сердце необычную легкость.

Карлсен, как мог, удерживался от расспросов: бараш как пить дать или ухом не поведет, или фыркнет что-нибудь односложное. И без того чувствовалось, что провожатый относится к нему с тем же снисходительным презрением, что и гребиры. Ригмар, помнится, сказала, что «бараш» означает «агрессивный», «враждебный» – теперь вполне ясно, почему. Предстоящая встреча с подобным сборищем особой радости не вызывала, хотя после последних событий не сказать, чтобы и заботила. В себе он чувствовал колоссальный источник силы и жизненности, с которым все по плечу.

Шли уже примерно с четверть часа, когда начался спуск по каменистому склону. Здесь уж глаз да глаз, иначе все ноги исполосуешь. Насекомое на плече засияло еще ярче: открылся даже противоположный склон, с виду еще более крутой. Карлсен перевел было дух, когда, добравшись до низа, повернули налево и дальше, к воде. Но беспокойство стало разбирать, когда бараш прямиком пошел к клинообразному выступу на самой кромке обрыва. Там он остановился, как бы собираясь с мыслями, и начал сходить по идущей наискось тропке-карнизу. Карлсен тронулся следом, мысленно ругая не в меру распалившуюся дурищу: свет отражался на воде, пугающей своим черным безмолвием на глубине тысячи футов. Освещала бы тропу, да и ладно.

Вдруг над головой (даже в груди екнуло) раздалось сухое хлопанье. Мимо с оголтелым клекотом пронеслась какая-то здоровенная, на летучую мышь похожая тварь и спикировав к поверхности воды, взбила ее крылом словно морская птица. Подняв голову, Карлсен в сотне футов увидел еще двух, переминаются на карнизе, блекая пурпурными зенками. А вон и внизу повысунулись, – и еще, и еще, – пялятся вверх с недобрым любопытством. Те же самые, что встречались у подножия Гор Аннигиляции. Отвесный берег изобиловал их гнездами как дырками в сыре.

Карлсен от смятения замедлил ход и обнаружил, что потерял своего провожатого. Так как карниз все сужался (поневоле приходилось жаться к стене), решил двигаться медленнее. Минут через десять, – и на двести– триста футов ближе к воде, – бараша он застал в ожидании, с деревянно бесстрастным выражением лица. Стоял он во входе в пещеру и, как только Карлсен появился, исчез внутри.

Вход узкий, – пара футов, не больше, – а в высоту не будет и шести. Чтобы влезть, пришлось сгорбиться, а насекомое, когда его чуть не смахнули, обиженно зажужжало. «Пардон», – вырвалось у Карлсена (и ведь поняла тварешка!). Коридор клонился вниз, причем так много было выступов, что идти приходилось очень медленно, иначе стукнешься головой. Бараш тоже шел медленней, хотя и ниже на голову, чем Карлсен, из-за широких плеч и груди в узких местах он то и дело протискивался боком.

Так добрались до места, где коридор, неимоверно сужаясь, упирался в стену из точащихся влагой сталактитов. Бараш, остановившись, повернулся направо и исчез. Карлсен решил, что туда же ведет и коридор, но дойдя до конца, понял: тупик. Пока стоял в растерянности, насекомое, снявшись вдруг с плеча, прянуло прямо на стену, за которой исчез бараш. В камень вошло как в воду, оставив Карлсена в кромешной тьме. Он вытянул руки, ожидая наткнуться на сырой песчаник, но ощутил лишь пустоту. Сделав медленный, осторожный шаг, лицом и плечами прожался сквозь шероховатую бархатистость, словно сквозь паутину или водяную взвесь, и очутился вдруг на слепящем свету – таком, что зажмурясь, притиснул к глазам ладони, и лишь помедлив, отвел.

Он находился в покатой галерее, напоминающей чем-то пещеры под Криспелом. С той разницей, что в воздухе веяло теплом, а покрывающие стены кристаллы не уступали по яркости электрической рекламе. Разнообразие цветов было таким же как в пещерах Криспела – красный, синий, зеленый, желтый, оранжевый, фиолетовый; в целом напоминало детский игровой павильон, залитый светом фонариков. Вглядевшись в прозрачный, как вода, бирюзовый кристалл, он вновь ощутил поистине гипнотический восторг, словно душу втягивало в бесконечную глубину.

Обернулся на стену, из которой только что вышел. Стена как стена, каменная, и тоже в переливчатом многоцветий кристаллов. Попробовал дотронуться: рука, обдавшись электрическим трепетом, ушла в камень – бархатисто, как сквозь тенета.

Бараш исчез (не бесцереммонность уже, а откровенное хамство). А стрекозоид вон он, семенит впереди по коридору. Когда Карлсен нагнал, насекомое с жужжанием взлетело ему на плечо и потерлось об ухо дружески, как ручная птица. Светиться оно почти уже не светилось, туловище стало тускло-синим.

В нескольких сотнях ярдов коридор выравнивался и расширялся. Оказывается, он переходил в своего рода зал, неуютно темный в сравнении с коридором. Через несколько минут Карлсен оказался в огромной пещере со сводом, неразличимым из-за высоты. В сотне футов над головой ее освещали неровные ряды огней. Лишь когда насекомое, снявшись с плеча, вспыхнуло вдруг ярче и устремилось к тем самым огням, он сообразил, что это все насекомые, унизывающие карнизы вдоль стен.

Стоя среди пещеры, огромной как солярий на Криспеле, он ощутил секундное замешательство. Зачем бараш привел его сюда, когда вокруг ни души?

Пещера тянулась вдаль, как какой-нибудь более обширный и пустынный вариант вокзала Гранд Сентрэл. Стены, кстати, тоже покрыты кристаллами, только не светящимися, в отличие от галереи.

Крикнуть Карлсен не решился: мгновенно замельтешат вокруг сотни стрекоз. Вместо этого он побрел к центру пола, надеясь встретить в отдалении (а расстояние, похоже, нешуточное, несколько миль) хоть одну живую душу. И тут, оглянувшись, заприметил свет, укромно цедящийся из углубления в основании стены, всего в нескольких сотнях ярдов от того места, откуда он сам только что появился. Повернув обратно и приблизившись к этому месту, он разглядел, что свет сочится из-под низкой притолоки, прорубленной, судя по примитивной форме, прямо в породе. Он заглянул внутрь и с растерянным изумлением увидел совершенно голого человека, стоящего спиной к двери за подобием столика. На карнизе у стены светили несколько насекомых. Карлсен вежливо кашлянул, но человек (что– то, похоже, пишущий) не отреагировал. Лишь на второй раз он, не спеша, отложил перо и обернулся.

– Ка-17?! Вы-то здесь какими судьбами?!

– Нет, я не К-17, – улыбнулся каджек. – Вы, я понимаю, доктор Карлсен. Я вас ждал.

– Вы, ждали?? – не веря своим ушам, переспросил Карлсен.

Каджек повернулся и стало видно, что кое-что из одежды на нем все же есть: что-то вроде подсумка на ремешке. Гениталий, кстати, не видно, ни мужских ни женских.

– Да. К-17 сообщил нам о вашем ожидаемом прибытии. Только не мог указать точно, когда. – Он изъяснялся на человеческом языке, только не так бегло как К-17 и с акцентом, напоминающим скандинавский.

– Так К-17 здесь?

– О нет. Он все так же в Хешмаре, – ответил каджек почему-то с сочувствием.

Помещение, в котором они находились, представляло собой обыкновенную келью, вырубленную, судя по следам на стенах и потолке, примитивными орудиями прямо в породе. Единственной мебелью были две деревянные балясины с проложенной поверх доской, образующие скамью, да стол – широкая плаха на двух чурбанах с кувшином, деревянными кружкой, миской и стопкой буроватых, похожих на папирус листов. Более аскетичного убранства не сыщешь ни в одной монашеской келье.

Каджек, вначале как бы подумав, протянул Карлсену руку для пожатия. Как и у К-17, кисть на ощупь – что палая листва.

– Надеюсь, вы не очень огорчены, что встретить вас я послал Рудага? Я тут занят был одним интересным исчислением. Прошу вас, садитесь, – указал он на скамью. Карлсен сел, а сам каджек остался стоять.

С К-17 у него было определенное сходство, – как два брата, – только этот почти лысый. И вид какой-то рассеянный, будто мысли витают совсем в ином месте – впечатление такое, что Карлсена он в любой момент позабудет и возвратится к своим исчислениям.

Решившись предвосхитить это одним из вопросов, которые так и роились, Карлсен спросил:

– Как же, интересно, К-17 с вами связался?

– В личном порядке, – недоуменно поглядел каджек. – Явился сюда.

– Но как, каким способом?

– Тем же, что и вы.

– Да, но я толком и не знаю, как сюда попал.

– Вы не знаете? – овальные глаза каджека, казалось, округлились еще больше.

– Не знаю. Я сам с Земли. Здесь все для меня внове.

– А-а, понятно, – протянул тот, соображая. – Получается, вы перенеслись посредством биолокации.

– Биолокации? А что это такое?

Каджек снова замешкался, подыскивая слова.

– Кое-кому из землян это удается. Мне, помнится, попадалась литература из вашего Общества Психических Исследований. Они это называют проекцией астрального тела.

– А-а. – До Карлсена начало доходить. Оккультизм не занимал его особо никогда, однако доводилось слышать о людях, якобы способных являться другим на расстоянии. – Но такие, безусловно, могут только казаться. Не могут же они перемещать свое тело в буквальном смысле.

– Разумеется, – кивнул каджек с улыбкой. – Но ведь и вы не перемещали своего тела в буквальном смысле, разве не так?

Тут Карлсен потрясение вспомнил, что тело-то у него осталось на Земле, в квартире Крайски на Бауэри.

– Но как это происходит? Это что, джерид так сработал?

– Нет, именно вы. Благодаря джериду вы лишь расслабились до того состояния, в каком это становится возможным.

– Так получается, я могу это проделывать всякий раз, когда достаточно расслаблен?

– Безусловно. Только настрой и усилие, разумеется, должны соответствовать.

– И что это за усилие? – спросил Карлсен, чувствуя себя при этом любопытным слоном из «Клуба Почемучек».

– Вы же сами его сделали, а потому должны знать, – мягко улыбнулся каджек. – Вы, видимо, обратили внимание, что как раз перед проецированием вас как будто парализовало?

– Да.

– Так вот, это потому, что в дело вступила ваша высшая воля. При этом ваша обычная воля от тела отсоединяется.

– Но как К-17 мог знать, что я прибуду именно сюда?

– Простая логика. Вам с джерида деваться было некуда. Рано или поздно вы бы неминуемо расслабились и услышали голос дерева. А тем самым установили бы и местонахождение леса Сории, крупнейшего на этой планете. И уж тогда ваше прибытие было бы решенным делом.

– А как вы прознали о моем прибытии?

– Деревья известили. Они извещают обо всем, что происходит в радиусе пятидесяти миль. Это одна из прчин, почему мы выбрали пещеры Сории.

– Чтобы укрыться от гребиров?

– Совершенно верно. Гребиры похожи на людей – в том смысле, что понятия не имея, куда девать свою энергию, то и дело попадают в какие– нибудь истории. Знай они о Сории, их непременно потянуло бы сюда. А нам бы тогда пришлось им помешать…

– От чего их любопытство разгорелось бы еще сильней, – понимающе улыбнулся Карлсен.

– Именно. Вы, очевидно, их знаете. Лес служит нам защитой.

– И что деревья здесь меж собой говорят?

– По нашему разумению, что ни попадя. Можно сказать, представляют собой ранний эволюционный эксперимент. Великая проблема эволюции, как известно, в том, чтобы не дать уму опустеть. Ведь так просто впасть в элементарное прозябание, почем зря коптя небо. Потому цель здесь – не допустить, чтобы опыт промелькнул и забылся. Мы научились этому редкостно неуклюжим способом: использовать для фиксирования своих проблесков слова. По сути – так же нерационально, как хранить вино в незакупоренных сосудах, хотя это еще куда ни шло. У деревьев метод гораздо проще. Они пребывают в постоянном контакте, подхватывая вибрации друг друга, и находятся таким образом в некоем совокупном сознании. Таким образом, они могут обмениваться опытом и учиться друг от друга. Но, разумеется, стоит связи прерваться, как они перестанут эволюционировать и впадут в бесхитростное прозябание.

– Почему же на Земле деревья не выучились тому же самому?

– Почему, выучились, только с гораздо меньшим эффектом. Многие поэты у вас воспевали умиротворяющее воздействие деревьев. Только в сравнении с джеридами они как дети-недоумки в сравнении с умными взрослыми.

Карлсен поразмыслил над этими словами. Столько еще вопросов, что трудно решить, какой задать прежде.

– А почему джериды действуют так утешительно?

– Потому что они на более низкой ступени эволюции. Они доводят релаксацию до своего уровня, от чего снимаются все стрессы. На Земле точно так же сказывается общение с животными. Однако кристаллы еще эффективнее.

– Кристаллы? – вспомнилась пещера под Криспелом. – Те, что у вас в коридоре?

– Через них, можно сказать, мы и поселились в этих пещерах. Первый из каджеков, посетивший Сорию, – мы зовем его К-1, – работал у гребиров, проектировал мост через ущелье Кундар, шириной две с лишним мили. Здесь, в лесу Сории, многие деревья высотой больше двух миль, и К-1 приехал сюда разработать метод их рубки и транспортировки в Гавунду. Но едва услышав голоса деревьев, решил, что убивать их будет злодейством и глупостью. Деревья, распознав в К-1 друга, ниспослали ему сон, в котором открыли пещеры и коридоры, облицованные кристаллами. Тут он вслушался в вибрации кристаллов и впал в глубокую медитацию, во время которой нашел необходимое решение. Гребиры сооружают свои здания из металла под названием фиалит, прочного как сталь и вместе с тем легкого как алюминий. Во время медитации К-1 представилась молекулярная структура фиалита и он увидел, как ее можно изменить с тем, чтобы вытянуть в сверхпрочные волокна, тонкие как паутина, и их уже использовать как главный элемент моста через ущелье. Гребиров идея так впечатляла, что о деревьях и забыли.

Как раз руководя строительством моста Кундар, он все возвращался в пещеры Сории, и проводил дни в медитации. На второй раз ему открылся секрет проецирования. Гребиры и не подозревали о его долгих отлучках, поскольку он то и дело проецировал в Гавунду свой образ.

– К-1 еще жив?

– Да. Только у гребиров больше не работает.

Что-то в его интонации заставило Карлсена спросить:

– Он с ними рассорился?

– Что вы. Каджеки никогда не ссорятся. Просто наступил момент, когда он понял, что продолжать невозможно. Если вы встречались с гребирами, то должны себе предоставлять…

– Извините, я перебил, – спохватился Карлсен. – Прошу вас, продолжайте.

– Множество каджеков работало по приглашению гребиров в Гавунде. Работали и у женщин в Хешмаре. Всем им рассказывалось о пещерах Сории, причем взималась клятва хранить это в тайне. Но, как и К-1, они при каждом удобном случае наведывались сюда и постепенно создали свое собственное поселение. Когда срок их работы подходил к концу, они делали вид, что собираются возвратиться на свою планету. А на самом деле оседали здесь.

Полвека назад один каджек в Хешмаре обнаружил такую же пещеру среди Гор Аннигиляции, и там образовалось наше второе поселение.

Карлсен неожиданно встрепенулся.

– У него есть название?

– Нет. Когда о нем идет речь, мы назывем его «Икс».

– Йекс?

– «Икс», неизвестное.

– А где этот Икс расположен?

– В долине Джираг. Вы о ней слышали? – уловил он волнение Карлсена.

– Я там был. А когда задремал, услышал голос. Он сказал, что единственная моя безопасность в том, чтобы не страшиться. Это, похоже, спасло мне жизнь, потому что вскоре мы встретились с капланой, и, если б я испугался, тут мне и конец.

Каджек смотрел на него странно остекленелым взором (уж не задумался ли снова над чем?). Молчание длилось несколько минут, прервавшись отдаленным звуком, напоминающим гонг, только непривычно низкий.

– Ой, извините, – каджек словно очнулся. – Мы здесь в Сории теряем во времени всякий ориентир.

– Да что вы, – вежливо успокоил его Карлсен. – А что это был за звук?

– Окончание сегодняшней лекции. – Каджек прошел к двери, при этом на плечи ему спорхнули два светящихся насекомых. – Пойдемте познакомимся с нашим сенгидом.

– Сенгидом?

– С основателем нашего поселения. Где-нибудь в монастыре он назывался бы аббатом.

В дверях остановился.

– Да, и еще кое-что. Большинство из нас не излагает мысли вслух. Я да, поскольку работал в Зале Архивов и изучал земную историю. Остальные же общаются меж собой «кримальником» – прямой передачей мысли. Только у них она развита настолько, что вы, не исключено, будете испытывать сложность в понимании. Так что если будет казаться, что вас игнорируют, то прошу вас, поймите: это не из грубости. Ну что, пойдемте?

Каджек двинулся впереди через пещеру. Привыкнув уже глазами к полутьме, Карлсен различал на расстоянии, – с четверть мили, – десятки блуждающих огней. Теперь понятно, что каджеки со светляками на плечах.

– Кстати, как мне вас называть? – поинтересовался Карлсен.

– Прошу прощения?

– Как вас звать?

– В Хешмаре я был известен как К-10. Здесь же мы вообще обходимся без имен. У нас в них нет надобности.

– Даже когда говорите о ком-нибудь заочно?

– Тогда просто передается его ментальный образ.

По пути через пещеру Карлсен то и дело замечал в стенах темные прямоугольники дверей в кельи, из которых освещены были лишь единицы (убранство точь в течь как у той, откуда сейчас вышли).

– А спальные помещения здесь где?

– Спальные помещения?? – вскинулся К-10 (опять, похоже, успел погрузиться в размышления).

– Где вы спите?

– Мы не спим.

– Как, вообще?…

– Вообще. У нас в этом нет необходимости.

– Как же вы не устаете?

– Вот так, не устаем. Настолько мы заинтересованы в бодрствовании. Слишком жаль терять время на сон. Видите ли, вам, людям, постепенно удается осваивать мир ума, но вам в нем все еще неуютно. Мы же, каджеки, основную часть времени научились проводить именно там.

– А о чем вы думаете?

К-10 улыбнулся, и Карлсен как-то устыдился своего вопроса. Словно почувствовав это, каджек поспешил с ответом:

– О многом: в основном о математике и философии. Те, кто живет здесь с самого начала, специализировались в какой-нибудь области математики: теории функций, комбинаторном анализе, символической логике, теоретической геометрии, теории чисел и так далее. Теперь мы научились комбинировать их все в одну из форм – можно назвать ее суперматематикой. Но и в ней есть множество элементов, и каждый из каджеков специализируется на одном из них. Каждый день у нас проводится лекция, где кто-то доводит до общего сведения свои последние мысли по тому или иному вопросу. Сегодня, например, речь шла об отношении между математикой и теорией ценностей.

– Вы решили не ходить?

– Я предпочел дождаться вас.

– Мне, право, неловко.

– Ничего, ничего. Я послал за вами Рудага, а сам тем временем поразмыслил.

– А что здесь делает Рудаг?

– Он был пленником в Хешмар-Фудо, пока я не уговорил их его отпустить.

– Ему здесь, наверное, скучновато?

– Почему? Он много времени проводит наверху, за своим любимым занятием – охотой, рыбной ловлей. Озеро Сория изобилует рыбой.

– А вы рыбу едите?

– Иногда. Только мы едим очень мало. Пищеварение угнетающе сказывается на мыслительном процессе. Так что мы живем больше на воде. Вода здесь богата минералами и витаминами.

Они приближались к остальным каджекам (числом около двухсот), выходящим сейчас с лекции. Если б не полная тишина, внешне напоминало академическую конференцию. Каджеки (из одежды на всех – бесхитростные набедренники, что и на К-10) стояли группками или парами. На лицах – живой, с искоркой интерес, сопровождаемый энергичными кивками или жестами несогласия, и все это молча. Странноватая, слегка забавная сцена. Сосредоточив, насколько мог, телепатию, Карлсен сумел различить подобие рокота разговора, с той разницей, что реплики звучали непривычно высоко и отрывисто, как пронзительный стрекот сверчков. Информация между собеседниками выстреливалась эдакими сухими залпами.

Видно было, что возраст каджеков варьируется от престарелых до довольно-таки молодых, хотя большинство было среднего возраста. Из стариков иные походили на живые скелеты с пергаментно-желтой кожей и ввалившимися глазами, в то время как молодежь была довольно-таки упитанной (один вон даже бокастый). Ни на Карлсена, ни на К-10 никто не обращал ни малейшего внимания.

У «аудитории» не было даже двери – просто большое углубление в стене пещеры, сотню футов вглубь и сорок в высоту. Судя по всему, естественное: стены покрыты кристаллами, мреющими тускловатым светом, что делало их похожими на витражи. В самом помещении не было ни намека на комфорт. Исключение составляла лишь скамья у стены, очевидно, для тех, кого уже не держат ноги. Странным несоответствием смотрелась висящая на дальней стене доска, испещренная математическими символами.

– Доктор Карлсен, – вслух произнес К-10, – позвольте представить вас нашему сенгиду. – Карлсен остановился перед рослым каджеком с совершенно лысой головой и почти несуществующим подбородком – лицо попросту переходило в шею, образуя некую грушу. Тело было таким сухим, что казалось, вот-вот рассыплется в прах. Вместе с тем зеленые овальные глаза искрились жизнью, а улыбка на синеватых губах просто очаровывала. – Это К-2.

Кисть была такой призрачно-хрупкой, что и пожать боязно.

– Рад приветствовать вас в нашей академии, – медленно, с запинкой произнес К-2. Последнее, судя по улыбке, сказано было в шутку.

– Вы очень добры, – откликнулся Карлсен. – Я просто восхищен.

К-2 улыбчиво кивнул. Было в нем что-то от дедушки его пожилого учителя японского языка Акинара Тайамы: тому было уже под девяносто, и по– английски у него получалось выговорить лишь «милости просим» (в его произношении «мирасти просим»). Та же отрешенная доброта.

Каджек взял его за руку.

– Мы собираемся к трапезе. Идемте, сядете с нами.

Ощутив прикосновение холодных пальцев, Карлсен проникся легкостью и умиротворением.

Прочие каджеки, в том числе и К-10, расходились группами – некоторые почти уже скрылись из вида. Поражала сама огромность пещеры. От входа его отделяла уже примерно четверть мили, а впереди по-прежнему необозримо. В одном месте пересекли подземный источник, судя по проточенным в породе бороздкам, характерным для текущей воды. При всем том, что основным источником освещения были светляки, видимость стояла на удивление сносная. То же самое и температура: прохладно, но комфортно, несмотря на отсутствие обогрева.

Минуя участок, где стена мрела многоцветием кристаллов, Карлсен спросил:

– А что, интересно, вызывает их свечение?

– Биологическая энергия. Мы называем ее «ксилл». Она есть и на Земле, только гравитация у вас слишком низка, чтобы ее концентрировать.

– Эту ксилл-энергию можно использовать?

– Безусловно. Эти кристаллы не светятся сами по себе. Мы используем их так, как вы – электричество. А поскольку джериды производят ее в изобилии, у нас есть источник естественной энергии.

Речь сенгида, звучащая все так же сбивчиво и неестественно четко, усиливалась телепатией такой мощной, что смысл доходил уже наперед.

Прошли где-то с милю, когда купол пещеры начал снижаться, пока не достиг наконец футов тридцати над головами. Оказывается, из потолка свисали древесные корни, чуть светящиеся зеленоватым – принадлежащие, судя по размеру, джеридам. Каджек указал на один, напоминающий застывшего на потолке светящегося питона.

– Это корень одного из самых крупных деревьев в лесу. Размеры дерева можно определить по тому, как светятся корни.

Каджеки впереди скрывались куда-то в левую стену. Как вскоре выяснилось, сворачивали в узкий проем. Следом начинался длинный пологий скат из серой, судя по всему, вулканической породы со следами стесов, как и на стенах. Дальше открывалась длинная, с низким сводом пещера, явно естественного происхождения. Щербатые стены с медной прозеленью и свисающие с потолка древесные корни (многие полупетлей уходили обратно) давали стойкий свет, не уступающий, во всяком случае, по яркости свечам. Здесь стояло примерно с дюжину длинных столов, сработанных безо всякой заботы об изяществе или даже симметрии, и одинаково бесхитростные скамьи. К-2 впереди подошел к тесному углу пещеры, где за почти пустым столом сидели К-10 и еще шестеро каджеков. Все они улыбчиво кивнули Карлсену, прежде чем возвратиться к своей телепатической беседе: ясно было, что к гостям здесь отношение самое обыденное. Карлсен сел между сенгидом и К– 10.